Текст книги "Особое задание"

Автор книги: Александр Штепенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Да нет, здесь пойдем, надоело по высотам болтаться, отсюда хоть океан посмотрим, – возражает Пусеп.

Тогда, обращаясь к Романову, я сказал:

– Сергей Михайлович, внимательно смотри за океаном, здесь подводные лодки шляются, как бы нам на них не напороться.

– Раньше, чем мы ее увидим, она нас обстреляет, – ответил Романов и, подмигивая мне, добавил: высота у нас малая, а океан бурливый, я на нем не сразу увидишь лодку.

Разговор шел громко, специально для пилотов, и вскоре самолет пошел вверх, достиг высоты 3000 метров. Спокойно, без болтанки, с хорошим попутным ветром мы продолжали свой полет на юго-восток.

Первые два часа полета радиомаяк Исландии добросовестно выполнял свои обязанности, любезно провожал нас и безошибочно указывал нам правильный путь.

В середине маршрута был какой-то разрыв, пустое место, где нам никто не мог помочь с земли. Тогда мы обратились за помощью к небу, к яркому полуденному солнцу. Оно сегодня было [84] к нам милостиво. С помощью солнца мы определяли свое место, своевременно обнаружили перемену направления ветра и внесли поправки в курс. На второй половине пути под нами появились облака, скрывшие от наших глаз, неприветливый, холодный океан.

Подходя к западным берегам Англии в том месте, которое было указано нам в качестве входных ворот, мы нырнули в первое попавшееся на нашем пути большое окно и на высоте 500 метров пошли дальше под облаками. Кругом было много больших и малых островов. Океан был пройден. Здесь были только проливы и заливы.

Внизу под облаками был сильный шторм. Машину жестоко, как щепку, бросало, и я подумал о наших пассажирах, для которых воздушная качка была непривычным испытанием.

В проливах крупные волны белой пеной разбивались о скалы. Небольшие суда, встречаемые нами, временами, казалось, совсем скрывались под волной.

Мы проходим над узким проливом, между двух высоких обрывистых берегов; болтанка усилилась.

Вот и последний остров с высокой горой. Теперь мы почти дома. Еще несколько минут полета, и мы над небольшим городком на западном берегу Шотландии, рядом с которым и находится наш аэродром. Вот теперь можно сказать вполне уверенно, что с океаном благополучно все покончено.

В общей сложности в этот день мы были в воздухе 12 часов 35 минут и сделали над океаном 4100 километров.

На аэродроме нас встречали все наши старые знакомые: работники нашего посольства, англичане – сотрудники министерства и служащие аэродрома. [85]

Нас всех обнимали, жали руки и сердечно поздравляли с двухкратным перелетом через океан.

Из Америки через океан прибыл на наш аэродром четырехмоторный гигант, пассажирский высотный самолет. Командир этого большого корабля, попросив разрешения, долго и внимательно осматривал наш самолет. После осмотра пилот повел нас к своему кораблю и детально ознакомил с его внутренним устройством. Наши летчики в пилотской кабине интересовались пилотажными приборами, ручками управления и летными качествами этого большого, красивого и удобного корабля. Мы же, штурманы, подробно познакомились с оборудованием штурманской кабины, условиями и методами работы штурмана корабля. Штурманская кабина находилась позади пилотов и не имела окон ни внизу, ни с боков и только сверху один прозрачный колпак для астрономических промеров. Повидимому, визуальная ориентировка на этом корабле не является средством самолетовождения.

После осмотра самолета мы посетили передвижную, на двух автобусах, выставку трофейного немецкого авиаоборудования и вооружения. Директор выставки показал все, что у него имелось, и детально рассказал обо всем. В то время некоторые вещи для нас были новы и мы с интересом и со вниманием слушали его и рассматривали экспонаты. Немного позже мы увидели грандиозную выставку трофейного немецкого вооружения в Москве, никакого сравнения с которой эта выставка в автобусах, конечно, не могла выдержать.

Вечером позвонили из Лондона и передали приказание: «Пилоту и двум штурманам выехать в Лондон немедленно».

Сборы были недолги. Вскоре мы прибыли на железнодорожную станцию в тридцати километрах от нашего аэродрома. [86]

Все вагоны в нашем поезде имели места только для сидения. Нам троим было забронировано одно шестиместное купэ с двумя диванами. Диванов было два, нас же трое. Решили, что двое будут спать, а третий в окно смотреть и изучать местность. Составили расписание, кому когда лежать и когда в окно смотреть.

Ночь выдалась холодная. В купе много всяких краников и ручек. Но сколько мы ни крутили краники и ни поворачивали ручки, в купе от этого теплее не становилось.

В Лондон приехали утром с насморком, помятые и разбитые. Остальные пассажиры, выходившие из нашего поезда, были не в лучшем виде.

В Лондоне мы узнали, что существует целая куча вариантов и предложений касательно дальнейшего маршрута. Нас и вызвали для того, чтобы во всем этом разобраться и окончательно установить маршрут. Нам было поручено связаться с Москвой и Английским министерством воздушных путей и составить план полета. Большая часть этих вопросов была нами разрешена еще на аэродроме. Поэтому было все организовано и уточнено в течение первой половины дня.

Домой

Вымытый, покрашенный, чистый и блестящий стоит наш самолет, готовый к возвращению на Родину.

По долгосрочному прогнозу на всем нашем пути предполагались сплошные облака и сильный попутный ветер. Лучшей погоды и не придумаешь в положении людей, которые должны пролететь над вражеской территорией незамеченными и возможно быстрее. [87]

К намеченному сроку приехали все наши пассажиры. У самолета собралась большая толпа провожающих. Щелкали фотоаппараты. Трещали киноаппараты. Обычная суета, сопровождающая каждый большой полет.

Полный газ, и самолет ровно покатился по широкой бетонной дорожке, быстро оторвался и с набором высоты пошел над волнами залива. Развернувшись, проходим над аэродромом, внизу мелькают люди, все машут и машут, провожая нас в далекий и небезопасный путь.

К нам пристраиваются два истребителя сопровождения.

Так начался полет на восток, на Родину, домой.

За полчаса полета в вечерних сумерках мы пересекли остров с запада на восток и подошли к берегам Северного моря. Здесь мы распрощались с истребителями и, поприветствовав друг друга, разлетелись в разные стороны. Под темнеющим небом, на котором уже загорались звезды, направляли мы свой путь к родным беретам.

В задней пассажирской кабине занавешены окна, темно. В правом, ближнем к нам углу, чуть-чуть теплится лампочка, при скудном свете которой Вячеслав Михайлович дочитывает свою книгу. Стрелок центральной пушечной башни с ручным фонариком проверяет и включает пассажирам кислородные аппараты. У борттехников на большом приборном щитке потушены все огни, и бортинженер, близко нагнувшись к щитку, по скупому фосфорному свету контролирует работу моторов. У радистов завешено окно и передатчик, и только маленькая зачехленная лампочка бросает свет на столик и на приемник. Оба радиста работают дружно, согласованно и уже установили связь с Москвой. [88]

Первое сообщение: в Москве уже наступил рассвет. Московские радисты в частной беседе с нашими радистами спрашивали: «А у вас как там, уже светло или еще темновато?»

– Алло, штурманы! У вас подсчитано время и место встречи с рассветом и восходом солнца? – спокойно, даже чересчур спокойно, обратился к нам командир самолета.

Отвечаю командиру возможно мягче, увереннее и тоже спокойно:

– Рассвет наступит в Балтийском море, а солнце увидим на траверзе Кенигсберга.

– Так, хорошо, – отвечает Пусеп, хотя хорошего тут мало. – А какая, по вашему мнению, погода нас ожидает по маршруту? Будут ли облака хотя бы до линии фронта?

– По прогнозам – московскому, английскому и нашему штурманскому – предполагаются сплошные облака, вот такие, как сейчас под нами, до меридиана Кенигсберга, а дальше до конца маршрута ожидаем безоблачную погоду.

– Ну, добре, – сказал Пусеп, хотя доброго было столько же, сколько и хорошего. – Я буду забираться повыше, а вы смотрите внимательно и обходите все неприятные места, где нас хорошо знают, вроде Кенигсберга, Данцига и других. – И подал команду всему экипажу:

– Надеть кислородные маски, включить кислород.

Тяжелый самолет шел на восток с набором высоты. Все наши бортовые часы, работавшие до этого по Гринвичскому времени, переведены на московское время.

«Ну, Сергей Михайлович, бери в руки секстант, да хватай звезды, пака есть, выбирай любую, много их высыпало на темном небе, да все большие и яркие. Будем ручки радиокомпаса накручивать, [89] да пеленги прокладывать, будем петлять да следы заметать. Ничего, не поймают, проскочим как-нибудь. Не в первый раз в этих местах бываем», – думал я, не прекращая работы.

Длинная наша дорожка, да коротка летняя ночка. Ровно и привычно гудели моторы, дружно и быстро винты тянули наш самолет. Подгоняемые сильным попутным ветром, который вместе с нами возвращался домой, мы быстро шли навстречу солнцу, которое уже озолотило в Москве кремлевские звезды.

Быстро серебрится восток, и все большая часть неба бледнеет. Радиопеленгатор начинает пошаливать, первый признак восхода солнца. «Спеши, Сергей Михайлович. Лови звезды. Полярная звезда уже растаяла, но в зените и на юге еще много крупных, ярких звезд. Измеряй их секстантом, рассчитывай на бумаге, прокладывай на карте. Помогай заметать следы, делать хитрые петли».

– Эй, радисты, передайте радиограмму в Москву: «Место, время, высота и погода». Да не забывайте в каждой радиограмме сообщать: «Все в порядке».

Брызнули золотые лучи и рассыпались по горизонту. Выплыло большое красное солнце и, бледнея, пошло вверх.

Наступил день, растаяла ночь и растаяли облака под самолетом. Над нами было ясное небо, а под нами чистый, прозрачный воздух до самого низу. Ни впереди, ни в стороне от нас на сотни километров не видно было ни облачка, ни тумана. Наш штурманский прогноз, к сожалению, оправдался.

Глубоко внизу под самолетом появился восточный берег Балтийского моря, а еще немного и море осталось позади. Теперь под нами до самого [90] конца нашего длинного маршрута только земля с войной и пожарами.

Высота 7500 метров, температура – 32 градуса. Холод не чувствуется, и мы с Романовым работаем без перчаток. Нервы напряжены, мысль работает быстро, внимание насторожено. Кислород заметно убывает. Самолет медленно ползет вверх и быстро идет вперед.

Борттехники Золотарев и Дмитриев, закутанные в меховые воротники, из которых свисают шланги и провода, с большими меховыми рукавицами на руках, неподвижно, как призраки, сидят у приборного щитка; им скучновато и холодновато. Им все равно где летать, лишь бы моторы хорошо работали. И сейчас они не думают ни о земле, ни о войне с пожарами, а думают о том, почему падает давление масла у левого крайнего мотора.

Радисты с расстегнутыми воротниками, со свисающими толстыми кислородными шлангами от масок, закрывающих лица, и с тонкими проводами от шлемофонов, голыми руками без перчаток стучат ключом, вращают ручки, записывают, шифруют, совещаются, спорят и соглашаются и неизменно через каждые полчаса передают короткие радиограммы о месте и обстановке нашего полета, получают погоду и пеленги, а больше всего ведут частные беседы с московскими радистами.

Пассажиры в своей кабине, прильнув к оконным стеклам, внимательно рассматривают землю.

Воздушные стрелки (пулеметчики и пушкари), как верные стражи, зорко следят за землей и за воздухом, держа руку на спусковом крючке своего оружия. Наши стрелки – бывалые ребята я по опыту знают, что опасность может нагрянуть в любую секунду и с любой стороны. [91]

Медленно плывут под самолетом леса, озера, реки, дороги и мелкие селения, В стороне остаются города и крупные железнодорожные станции.

Высота 8000 метров, температура – 35 градусов.

– Штурманы, какая путевая скорость и через сколько времени будет линия фронта? – спрашивает Пусеп.

– Путевая скорость 500 километров в час. На линии фронта будем через час, – ответил я.

– Добре. Высоты больше не будем набирать, кислороду маловато, да с такой скоростью нас и на этой высоте никакая собака не догонит.

Центральный башенный пушкарь передает по телефону вопрос Вячеслава Михайловича: «Через сколько времени будем в Москве?

Отвечаю: «Передайте, что в Москве будем через два часа».

И снова тишина, напряженная работа тех, кто занят, и напряженное ожидание тех, кто вынужден ничего не делать.

Радисты сообщили принятое по радио приказание командования: «Линию фронта пролетать на максимальной высоте».

– Вижу линию фронта! – воскликнул Пусеп.

Эта весть быстро разнеслась по всему кораблю, и все свободные от вахты люди еще напряженнее стали смотреть на страшную землю. Нужен был наметанный глаз Пусепа, чтобы на сотню километров увидеть впереди пожары на линии фронта.

Время идет очень медленно. Еще медленнее плывет под нами земля, и на большой высоте кажется, что самолет повис неподвижно. Проверяю запись в бортжурнале, рассчитываю на карте и на линейке и получаю ту же путевую скорость, равную 500 километров в час. [92]

Вот и линия фронта, скупо обозначенная редкими большими пожарами, дым от которых стелется на восток. Ни пламени от пожаров, ни орудийных вспышек, ни огненной трассы, ни ракет и разрывов, всего того, чем богата линия фронта в темную ночь, – сейчас с большой высоты при ярком утреннем солнце не видно.

Летчики покрутили вправо маленькую ручку на автопилоте с надписью «снижение», и самолет, наклонив нос, пошел со снижением, отчего путевая скорость еще больше увеличилась.

Радисты передали радиограмму: «Миновали линию фронта». В ответ на эту радиограмму радисты приняли приказание: «Посадку произвести на центральном Московском аэродроме».

– Штурманы, рассчитывайте курс на Москву, – кричит Пусеп.

– Есть, рассчитывать на Москву, – так же громко отвечаю я.

Много ли человеку надо? Сколько волнений, переживаний, какая напряженная тишина в корабле была всю ночь. И вот пролетели линию франта, заговорили о посадке, и как будто ничего этого и не было. Голоса бодрые и громкие. Лица веселые. Работа пошла легко и свободно. Послышались шутки, смех.

Высота 4000 метров, сняты до чортиков надоевшие, пропотевшие и заиндевевшие кислородные маски.

– Взять вправо 20 градусов, – подаю команду летчикам.

– Есть 20 вправо, – отвечает пилот, доворачивая самолет.

– Идем прямо на Калининский аэродром, – докладывает носовой стрелок.

– Приготовить ракеты, – командует Пусеп. [93]

Высота 2000 метров, температура 0, почти тепло. Проплывает под крылом Волга. Остается слева Московское море, и мы прямо через Клин идем вдоль Октябрьской железной дороги. Пассажиры снимают меховое обмундирование и унты, в самолете становится жарко.

Вячеслав Михайлович Молотов захлопнул книгу и, отложив ее в сторону, стал сношать летное меховое обмундирование.

Высота 500 метров, слегка подбалтывает, под нами паровоз, сильно пыхтя густым белым дымом, тащит длинный товарный состав по Октябрьской дороге в сторону Ленинграда.

Вот и Москва, наша родная. Вот мы и дома.

Низка проходим над Петровским дворцом и с затихшими моторами мягко касаемся аэродрома и катимся по бетонной дорожке.

Рулим по мягкой зеленой траве и, остановившись у группы людей и автомашин, выключаем моторы. В ушах гудит и звенит.

Волнуясь, не попадая ногами на ступеньки лестницы, выходим и экипажем выстраиваемся у самолета.

Командир самолета, он же первый летчик, майор Пусеп, отделившись от строя, подходит к командующему Авиацией Дальнего Действия генерал-лейтенанту авиации Голованову и, приложив руку к шлему, докладывает:

– Товарищ генерал-лейтенант авиации, ваше задание выполнено.

Командующий пожимает руки всем членам экипажа, поздравляет с благополучным прилетом и благодарит экипаж за блестяще выполненный рейс.

Большая группа встречающих, здороваясь с пассажирами и с экипажем, смешала наш строй. И вообще все смешалось. [94]

Вячеслав Михайлович разыскивал всех членов экипажа, пожимал нам руки и благодарил за удачный перелет.

На опустевшем корабле мы быстро долетели до своего родного аэродрома, а на следующий день наш экипаж на том же самолете приступил к выполнению нового задания – бомбардировке глубокого тыла противника.

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

26.09.2015