Текст книги "Героическая тема в русском фольклоре"

Автор книги: Александр Орлов

Такая особенность этих былин требует иного способа изучения и иной формы изложения результатов этого изучения, чем это делалось по отношению к более ранним песням. Излагать содержание каждого сюжета в отдельности было бы нецелесообразным, так как это привело бы к многочисленным повторениям, поскольку в разных песнях повторяются одни и те же эпизоды. Поэтому здесь должен быть избран другой способ изложения. Мы нарисуем картину татарского нашествия и его отражения шаг за шагом так, как она дается в песнях, причем для каждого звена этого повествования будут привлекаться имеющиеся различия по отдельным песням. В итоге мы получим картину того, как народ в своем эпосе изображает и понимает это нашествие и его отражение. Мы увидим также, какое глубокое содержание вкладывается в эти песни. Такое рассмотрение позволит установить замечательное единство народной мысли и народных устремлений при всем разнообразии их выражения.

В основу может быть положено то развитие действия, какое мы имеем в былине об Илье Муромце и царе Калине. Это одна из главнейших былин, в которых воспевается разгром татар. Содержание ее состоит в том, что на Киев наступают татары под предводительством Калина. Город спасти некому. Илья Муромец самим же Владимиром был посажен в погреб и приговорен к голодной смерти, богатыри из Киева разъехались. Но Илья все же оказывается в живых, он собирает богатырей или один спасает Киев.

Таково же в сущности содержание былины «Илья, Самсон и Калин», с той лишь разницей, что Илья перед боем разыскивает богатырей, которые находятся вне Киева, в ставке, возглавляемой Самсоном. Это – особая версия былины об Илье и Калине.

В былине «Илья, Ермак и Калин» действие осложнено введением в повествование Ермака, но по существу – это тот же сюжет об Илье и Калине.

Былина об Илье и Калине может иметь особый конец: герои хвастают своей победой. Происходит чудо. Убитые татары оживают и набрасываются на богатырей, богатыри погибают от их мечей. Большинство исследователей рассматривало эту былину как самостоятельную. Она иногда озаглавливается «Отчего перевелись витязи на Святой Руси», «Мамаево побоище» или «Камское побоище», причем не всегда ясно, дано ли это заглавие народом или собирателями. Несмотря на такое заглавие, это та же былина об Илье и Калине, осложненная особым концом. Начало этой былины может рассматриваться вместе с былинами о Калине, конец же ее должен быть рассмотрен особо.

Тесно примыкает к этим былинам также былина о Василии Игнатьевиче и Батые. Наступление татар изображается совершенно так же (иногда дословно), как в былине об Илье и Калине. Развязка ее тоже такая же, как в былине о Калине. Но герой ее уже другой, и ход борьбы рисуется несколько иначе, чем в былине об Илье и Калине. Эти отличия должны быть выделены и рассмотрены особо.

Таким образом, былины «Илья и Калин», «Илья, Самсон и Калин», «Илья, Ермак и Калин», «Василий Игнатьевич и Батыга» и «Камское побоище» представляют группу былин, которые необходимо рассмотреть вместе, поскольку у них одно содержание. К этому стержню частично примыкают и некоторые другие былины, но данные былины составляют основное ядро песен об отражении татарского нашествия.

Цикл былин об Илье и Калине принадлежит к числу наиболее распространенных и любимых песен русского народа. Район их распространения охватывает весь Север и Сибирь. Былина о Калине (во всех ее версиях) известна примерно в 80 опубликованных записях, былина о Василии Игнатьевиче – в 60 записях.[95]95
  Об Илье и Калине см. А. М. Астахова. Былины Севера, т. II, с. 753. См. также Марк. 3; Тих. и Милл. 70; Леонт. 4; Крюк. I, 2; Пар. и Сойм. 40; Сок, 77, 215.
  О Василии Игнатьевиче см. там же, с. 707, а также Григ. II, 58, 69; Крюк. II, 73.


[Закрыть]

Былины об отражении татар неоднократно изучались. Делались попытки установить, какая именно битва изображена в былине об Илье и Калине. Ответ сводился к тому, что в эпосе изображена битва при Калке. Основной аргумент состоял в том, что в летописи при описании битвы на Калке упоминается некий Александр Попович, которого отождествляли с былинным Алешей Поповичем. На этом основании сближались песня об Илье и Калине и летописный рассказ о Калкской битве. Но русские в этой битве потерпели поражение, в былине же поется об их победе. Из этого делается вывод, что былина исказила действительность. Это доказывается сравнением былины с летописью. При такой постановке вопроса главный интерес сводится не к победе над врагом, не к вопросу о спасении национальной самостоятельности, не к героизму и победе русского народа; главный интерес усматривается в том, что русские потерпели при Калке поражение и что это будто бы привело к покаянным, религиозно-мистическим песням, в которых это поражение описывается как Божья кара за человеческую гордыню. Наиболее значительной и показательной считается былина о том, как перевелись витязи на Руси, где эта идея выражена. Эта былина признается древнейшей и «исконной». Если же, как в былине о Василии Игнатьевиче, и описывается победа, то она будто бы изображена в былинах как фарс, и такие песни в художественном отношении признаются ничтожными*.

Мы не будем заново сравнивать летопись с былиной; это различные произведения; былина не восходит к летописи, не может быть рассмотрена как искажение ее. Вся аргументация так называемой исторической школы оказывается несостоятельной. Д. С. Лихачев доказал, что «три древнейших списка русских летописей – Лаврентьевская, Новгородская первая по Синодальному списку и Ипатьевская, – оставившие нам полные и современные описания Калкской битвы…а затем и русское основное летописание – московское – во всех сводах вплоть до XV века не сохранили нам никаких упоминаний ростовского „храбра“ Александра Поповича как участника битвы на Калке».[96]96
  Д. С. Лихачев. Летописные известия об Александре Поповиче. Труды Отдела древнерусской литературы, VII, с. 17–51. Изд. АН СССР, 1949, с. 24.


[Закрыть] Алеша введен в летопись позднее, и таким образом отпадает гипотеза, будто летопись сохранила древнейшую форму, кончавшуюся поражением и гибелью богатырей.

Внутренняя невозможность отражения в эпосе первоначальных неудач в борьбе с татарами исчерпывающе раскрыта в кандидатской диссертации Н. К. Митропольской. В этой работе подробно проанализировано идейно-художественное и патриотическое содержание былин об Илье Муромце и Калине-царе.[97]97
  Н. К. Митропольская. Борьба за национальную независимость в русском героическом эпосе (Илья Муромец и Калин-царь). Автореферат диссертации. Л., 1951.


[Закрыть]

2. Запев о турах. Одна из былин рассматриваемого нами круга, а именно былина о Василии Игнатьевиче, открывается поэтическим запевом, так называемым запевом о турах. Запевом называется такое начало песни, которое внешне не связано с основным повествованием. Так, песня о Соловье Будимировиче, как мы видели, начинается с воспевания моря, лесов и рек русской земли. Запев незаметно переходит в повествование. Воспеваются реки, и по одной из них, по Днепру, плывут корабли Соловья Будимировича.

Запев былины о Василии Игнатьевиче и Батыге носит совершенно иной характер. Этот запев отражает древнерусскую веру в «знаменья», предзнаменования. Он представляет собой небольшой рассказ, который известен не только в качестве запева, но и как самостоятельная песня. Мимо Киева пробегают молодые туры и встречают здесь свою мать, старую турицу. Молодые рассказывают, что они видели чудо: они видели женщину, вышедшую на городскую стену. Здесь она долго плакала, а потом ушла в церковь. Мать-турица объясняет своим молодым турам, что это была Богородица, которая плакала потому, что чует над Киевом великую невзгоду.

Этот рассказ в таком виде современному читателю мало понятен и требует более подробного рассмотрения.

Нам известно, что вера, будто природа – светила, растения и животные – как бы предчувствуют события, была широко распространена в Древней Руси. Под 1236 г. в Лаврентьевской летописи записано: «Бысть знамение в солнци месяца августа в 3 неделю по обедех: бысть видети всем аки месяц четыре дни», эту же осень, сообщает летописец, появились безбожные татары, вторглись в Болгарскую землю, взяли «славный Великий город болгарский», перебили все население, разграбили и сожгли город.[98]98
  Б. Д. Греков и А. Ю. Якубовский. Золотая Орда и ее падение. Изд. АН СССР, М.-Л., 1950, с. 207–208.


[Закрыть]

Рассказы о таких знамениях часто встречаются в древнерусской литературе. Они есть в «Слове о полку Игореве», в летописи, в житийной литературе. Но их совершенно нет в эпосе. Былина о Василии Игнатьевиче – единственная былина, отразившая веру в предзнаменования. Уже это одно наводит на мысль о чуждом источнике этого запева. Анализ его внутреннего содержания и смысла подтверждает мысль о том, что данный запев, несмотря на его поэтические достоинства, в эпосе – чуждое, инородное тело.

Само содержание запева весьма древнее. Тур – давно вымершее животное. По некоторым вариантам видно, что народ частично уже забыл, что такое туры, и имеет о них весьма смутное представление. В других вариантах образ их сохранился лучше. Туры в этом запеве не выдуманы, они сохранились из тех времен, когда они были широко распространены.

Несомненно исторична также картина древнего укрепленного города, какая рисуется в этом запеве. Северный певец не мог придумать ее от себя. Песня сохранила ту картину городских стен с ее угольными башнями, какая была типична для русских городов средневековья. Туры изображены как животные подвижные, кочующие, много видевшие. Они пробегают мимо Киева.

 
Они побывали во многих странах,
Шли, бежали мимо Киев славен град,
Мимо тую стену городовую,
Мимо тыи башни наугольные.
(Тих. и Милл. 38)
 

Тут они и видят «чудо чудное», «диво дивное»:

 
А по той ли стене по городовые
Шла ли-то душа да красна девушка,
А читает святу книгу Евангелье,
А не столько она читает, вдвое она плачет.
(Гильф. 41)
 

Турица поучает своих детушек:

 
Не душа та красна девица гуляла по стене,
А ходила та Мать Пресвята Богородица,
А плакала стена мать городовая…
Будет над Киевом-град погибелье.
(Рыбн. 194)
 

 
А тут плакала не душа красна девица,
А тут плакала стена да городовая.
Она ведает над Киевом несчастьице,
Она ведает над Киевом великое.
(Гильф. 41)
 

Слова «плакала стена городовая» встречаются не только в этой записи, но и в других. Они непонятны, если не иметь в виду, что под «стеной городовой» подразумевается имевшаяся в киевском Софийском соборе мозаичная фреска под названием «Богоматерь – нерушимая стена». При разрушении татарами собора эта часть стены с образом уцелела, и с тех пор этот образ получил название «Нерушимая стена». Изображенная на нем Богоматерь считалась защитницей городских стен. Отсюда становится понятным выражение «плакала стена городовая», т. е. плакала Богородица под названием «Нерушимая стена».

Упоминание о «нерушимой стене» также дышит глубокой древностью, является отголоском древнекиевской действительности.

Девица плачет потому, что на Киев надвигается Батыга. Далее следует описание этого приближения, и запев переходит в повествование.

Однако указанием на глубокую древность запева, на соответствие некоторых его частностей киевским древностям проблема этого запева еще не решается.

Как уже указано, мы должны считать этот запев привнесенным в эпос извне. Прежде всего образ плачущей Богородицы совершенно не соответствует воинственному духу героического эпоса. Всеволод Миллер правильно указал, что предчувствия Богородицы не сбываются. Киев не погибает, а спасается. Начало не соответствует концу и, следовательно, не относится к основному стержню повествования. Слезы перед опасностью совсем не в духе эпоса. Данный запев характерен только для одной былины – о Василии Игнатьевиче, т. е. для одной из поздних былин. Как мы знаем, былины об отражении татарского нашествия стоят в тесной связи между собой, так что мотивы одних песен встречаются в других. Данный же запев ни к каким другим былинам, кроме былины о Василии Игнатьевиче, не прикрепился. Исключения крайне редки (Рыбн. 7). В Прионежье он сохраняет свою исконную, т. е. неиспорченную, ясную и осмысленную форму. Но в Приморской полосе и частично на Печоре туры – уже совершенно забытые животные. Под влиянием морских зверобойных промыслов они в былинах превратились в фантастических морских животных. Они плывут в море на остров Буян и встречают свою матушку-турицу также плывущей. В воде они и разговаривают. Мало того: непонятными стали не только туры, но и образ плачущей на стене Богородицы. Это видно из того, что в очень большом количестве вариантов Она, так же как и туры, входит в воду, по колено или по грудь, кладет Евангелие на камень и, стоя в воде, начинает причитать. Совершенно очевидно, что Она попала в воду со стены: Она была перенесена в воду вместе с турами.

Такое обессмысливание показывает, что этот мотив с течением веков терял свою поэтическую прелесть и становился для народа непонятным. Он пришелся по вкусу главным образом религиозно настроенным исполнителям, которые внесли образ Богородицы в воинскую былину, хотя он с ней и не вяжется.

Запев о турах имеется и как отдельная песня, притом в очень полной и законченной форме.[99]99
  См. Д. М. Астахова. Былины Севера, т. I, с. 560; Крюк. II, 74; Листоп. 55; Путил. 15 в.


[Закрыть] Это свидетельствует о том, что песня о турах – не осколок былины о Василии Игнатьевиче, хотя такие случаи тоже встречаются, а совершенно самостоятельное произведение. Богородица в этих случаях плачет не о Киеве, а о вере, притом о старой вере. Богородица с плачем выносит из Киева Евангелие и закапывает его в землю. Плачет она потому, что настоящая вера никогда больше не вернется.

 
Не бывать тебе, вера, во Святой Руси.
(Григ. I, 33)
 

Такой же случай записан от А. М. Крюковой, которая сильно тяготела к старой вере (Марк. 13). Нам было бы очень важно установить, в каких именно кругах крестьянства, в какой среде была распространена эта песня. К сожалению, собиратели сообщают о певцах не всегда то, что нужно. Драгоценное наблюдение сделал Григорьев. Он пишет: «„Туры“ являются раскольничьей обработкой начала старины о Василии Игнатьевиче». Это значит, что «туры» обращаются в раскольничьей среде. Но с утверждением Григорьева о первичности былины и вторичности раскольничьей обработки нельзя согласиться. Дело обстоит наоборот. Сюжет плачущей на стене Богородицы весьма древен и создался еще до раскола, но не в системе героического эпоса. Первоначальная форма его нам неизвестна. В раскольничьей среде этот сюжет был приноровлен к раскольничьей идеологии. В этой же среде (раскол на Севере был весьма распространен) этот сюжет прикрепился к эпосу, а именно к наиболее поздней из былин об отражении татар. Но, так как этот сюжет или эпизод и по духу, и по стилю, и по своим образам чужд героическому эпосу, он не прикрепился к другим песням о татарщине, а был, наоборот, искажен и обессмыслен. В единственной песне, где он имеется, в песне о Василии Игнатьевиче, он составляет инородное тело и не соответствует концу песни. Поэтому вполне понятно, почему этот запев исполняется сравнительно редко.

3. Приближение татар. Появление татар в былинах всегда описывается очень подробно и красочно и в основном исторически верно. Приближение всегда совершается чрезвычайно быстро и неожиданно. За быстрым появлением, однако, не следует быстрого натиска. Татары в эпосе не стремятся к тому, чтобы сразу занять город приступом. Они рассчитывают на сдачу города без боя, так как они обладают огромным численным превосходством.

Былина прекрасно передает то впечатление, которое производило появление несметных полчищ татар. Она донесла до наших дней живое воспоминание об одном из величайших исторических потрясений, которые вообще выпадали на долю России.

 
Зачем мать сыра земля не погнется,
Зачем не расступится?
(К. Д. 25)
 

Иначе образ прогибающейся земли использован в современной мезенской былине: земля прогибается от тяжести проходящих по ней людей.

 
Да как полотном мать сыра земля от войска изгибается,
Да на зеленые луга вода от грузу разливается.
(Акт. 44)
 

Чрезвычайно поэтично впечатление грозности надвигающейся силы передано в сибирской былине:

 
Не пыль в поле пылится,
Не туман с моря подымается,
Не грозна туча накатается,
Не из той тучи маланья сверкает:
Подымалася силушка зла неверная
Калина царя, Тугарина.
(Тих. и Милл. 12)
 

От орды, от людей и животных исходит крик, наводящий ужас:

 
Как от покрику от человечьего,
Как от ржанья лошадиного
Унывает сердце человеческо.
(Гильф. 75)
 

Их число сравнивается с числом деревьев, веток и листьев в лесу (Гильф. 275). Солнце застилается, ветер перестает дуть.

 
Что от пару ли от лошадиного
Под нашим ли городом под Киевом
Потерялося красно солнышко.
(П. И. Ряб. – Андр. 3)
 

Воздух насыщается испарениями настолько, что доносит их до Киева.

 
А от пару было от конного
А и месяц-солнце померкнуло,
Не видит луча свету белого,
А от духу татарского
Не можно крещеным нам живым быть.
(К. Д. 25)
 

 
Мы не можем жить и во городе во Киеве,
От того ли от пару лошадиного.
(Крюк. 3)
 

Замечательно, что почти такими же словами приближение татар описывается в летописи. По выражению Галицкой летописи, «от гласа скрипания телег его, множества ревения вельблуд его и рьжания от гласа конь его» в Киеве не было слышно человеческих голосов.[100]100
  А. С. Орлов. Героические темы древней русской литературы. Изд. АН СССР, 1945, с. 54.


[Закрыть]

Такое совпадение между былиной и летописью не случайно. Оно показывает, что в данном случае летопись восходит к народной песне: так о приближении татар говорили в народе. Картина чрезвычайно реалистична и правдива. Скрип телег, крики людей, ржанье лошадей, дорожная пыль, несметные полчища воинов, так что, казалось, земля под ними прогибается, – все эти детали доносят до нас отражение того впечатления, которое производило появление татар на простых русских людей.

Но былина дает и более подробное описание этого войска. Эпос знает, что татарское войско, возглавляемое одним лицом, все же не представляет сплошного единства. Былина упорно повторяет, что Калин наезжает с сорока царями и царевичами или с сорока королями.

 
Ко стольному городу ко Киеву,
При ласковом князе Владимире,
Наезжал черный собака вор Калин-царь
С сорока царями со царевичами,
С сорока королями королевичами.
У всех было силы набрано
У всех было силы заправлено
У всех было силы по сороку тысячей,
У самого собаки царя Калина
Силы было и сметы нет.
(Тих. и Милл. 11)
 

Число «сорок» не следует, конечно, понимать буквально; сорок – эпическое число, обозначающее вообще множество. Что понимается под «сорока королевичами» – не вполне ясно. Несомненно одно, что эпос отмечает очень четкую организацию войска, его деление на определенные боевые единицы. Татарское войско – отнюдь не беспорядочная и дикая орда. Это войско было прекрасно организовано и обладало железной дисциплиной, что делало его еще более опасным для разобщенных русских сил эпохи феодальной раздробленности. «В то время, когда монгольское войско было огромно по численности и подчинено единому командованию, поскольку монголы заканчивали дофеодальный период своей истории и феодальная раздробленность их еще ожидала впереди, среди русских уже феодальных княжеств мы наблюдаем полное разобщение сил», – пишет акад. Греков.[101]101
  Б. Д. Греков и А. Ю. Якубовский. Золотая Орда и ее падение, с. 199.


[Закрыть]

Можно предположить, что деление войска, о котором сообщает эпос, носило характер деления по родам. Говоря о войсках времен Чингисхана, акад. Греков говорит: «Род еще был там в силе, несмотря на ряд признаков, свидетельствующих о наличии классов. Войско еще строится по родам, как и у германцев эпохи Тацита. Члены рода стояли вместе, образуя отдельные отряды».[102]102
  Б. Д. Греков. Киевская Русь, с. 336.


[Закрыть] Былина отмечает, что Калин окружен родней, из которой каждый имеет свое войско. Чаще всего называется его сын или сыновья, зятья и шурины.

 
Как на каждого зятя и на шурина
По три тмы да по три тысячи.
(Аст. 86)
 

Сквозь все эти указания угадывается социальный строй монголов, нашедший свое отражение в военной организации. Татары представляют собой объединение племен, на основе которого уже начинает создаваться ранний феодальный строй с сильной династической властью. Сыновья, шурины и зятья представляются в эпосе членами династии, возглавляющей и государство, и войско и руководящей походом. Калин обычно именуется царем.

Эпос знает, что поход этот хорошо подготовлен и что подготовка длилась много лет.

 
Набирал набор он ровно три года.
(Аст. 12)
 

Другие певцы заставляют его набирать армию 30 лет. В войско набираются из каждой семьи все сыновья, кроме одного, который оставляется, чтобы содержать родителей (Аст. 12).

Слова песни «по три тмы да по три тысячи» указывают на собственно военный строй этого войска. Историк С. М. Соловьев приводит данные, из которых видно, что по определению Чингисхана над каждыми десятью воинами имелся свой начальник, десятник; над десятью десятниками начальствовал сотник, над десятью сотниками тысячник, над десятью тысячниками – особый начальник, а число войска, ему подчиненное, называлось тмою[103]103
  С. М. Соловьев. История России, т. III. 1862, с. 312. Подробнее о десятичной системе в монгольских войсках см. Б. Д. Греков. Киевская Русь, с. 312.


[Закрыть] (thoumen – 10 000). Песня сохранила исконное значение слова «тма». Три тмы да три тысячи дают фольклорное число 33 000.

За «сорока королевичами» можно усмотреть также указание на этническую и социальную неоднородность татарского войска. «Татары» – народное обозначение для весьма неоднородного по своему составу объединения. Собственно татарское племя в войске составляло меньшинство. Социальное неравенство было также весьма глубоким. Однако для народа эта сторона имеет меньшее значение, так как характерным качеством этого войска была не раздробленность, разделенность, а единство и сплоченность.

Одним из признаков этого единства было резко выраженное единовластие. Возглавляет войско всегда одно лицо, называемое царем. Чаще всего этот царь назван Калиным, но имеются и другие имена, как Скурло, Кудреванко и другие. Возможно, что в основе их лежат несохранившиеся имена военачальников. Среди имен, упоминаемых в былине, выделяются два, как исторически достоверные, – это имена Батыя и Мамая. Имя Батыя чаще приурочивается к былине о Василии Игнатьевиче, имя Мамая часто упоминается в былинах типа «Мамаево побоище». В остальном имена Батыя, Мамая и Калина взаимно заменимы и роль этих предводителей в эпосе совершенно одинакова. Внешне здесь имеется нарушение исторической действительности. Батый и Мамай разделены полутора столетиями. Но борьба в течение этих полутора столетий с точки зрения народа была одна и та же, и в этом смысле для народа Батый и Мамай совершенно равнозначны как враги русской земли. Песни об отражении татар слагались в течение всего времени борьбы с ними русских. Предметом этих песен служит не единичное и частное, а типичное и характерное для десятилетий и столетий. В этом – одно из жизненных проявлений силы и долголетия эпоса.

Таково войско, с которым придется иметь дело киевлянам.

Как уже указывалось, это войско не сразу стремится к приступу и не спешит с открытием военных действий. Татары не набрасываются на город, а останавливаются на некотором, иногда довольно значительном расстоянии от него. Здесь они располагаются станом.

 
Не дошел он до Киева за семь верст,
Становился Калин у быстра Непра.
(К. Д. 25)
 

 
Становил собака тут бел шатер,
У его шатра золоченой верх.
(Григ. I, 111)
 

Иногда поется о том, что татары окружают город плотным кольцом, т. е. приступают к осаде его. Это обнаруживает Илья, который выезжает из Киева «посмотреть» татарскую силу. Он подымается на холм, смотрит в кулак или в трубу и видит следующее:

 
А с Калиным силы написано
Ни много ни мало – на сто верст
Во все четыре стороны.
(К. Д. 25)
 

 
Этой силы на добром коне мне-ка будет не объехать,
Как серу-то все волку будет не обежать.
(Марк. 2)
 

Подсчет татарской силы, как мы еще увидим, в песнях воспевается подробно. Описанная в былинах тактика татар также вполне исторична. Батый появился под Киевом в 1240 г. и осадил его, о чем летопись сообщает так: «В лето 6748. Приде Батый Кыеву в силе тяжьце многом множеством силы своей, и окружи град и остолпи сила Татарьская и бысть град во обдержаньи велице».[104]104
  А. С. Орлов. Героические темы древней русской литературы, с. 51.


[Закрыть]

4. Татарский посол. Как уже указывалось, татары, окружив город, в эпосе никогда не пытаются взять его приступом, а пытаются склонить его к сдаче без боя. Для этого в Киев засылается посол.

Послы в эпосе изображены двояко. С одной стороны, посла избирают такого, который знал бы по-русски.

 
Ай же вы мои татары,
Ай же вы мои поганые!
А кто знает говорить по-русскому,
А толмачить по-татарскому?
(Тих. и Милл. 11)
 

 
Из вас бывал ли кто на Святой Руси,
А по русскому кто товаривал,
По-немецкому протолмачивал?
(Онч. 26)
 

Из этого видно, что послу дается устное поручение. Эта форма дипломатических отношений и связей князей между собой в эпосе переносится на отношения между русскими и татарами. Д. С. Лихачев, специально исследовавший древнерусский посольский обычай, пишет: «Все переговоры велись устно, через устные передачи послов. Русские князья исключительно редко переговаривались между собой грамотами. Их вполне заменяли „речи“, точно передававшиеся послами и более или менее точно заносившиеся в летопись».[105]105
  Д. С. Лихачев. Русский посольский обычай XI–XII веков. Исторические записки. 1946, № 18, с. 42–56.


[Закрыть]

В Древней Руси послы должны были выучивать свое поручение наизусть, ничего от себя не прибавляя.

 
И пословесно князю вговаривай.
 

Эта форма – древнейшая, и она сохранена эпосом для изображения отношений между русскими и татарами.

Наряду с этой древнейшей формой в эпосе сохранена форма и более поздняя. Послу вручался «ярлык», или, как также говорится в песне, «посольский лист». В былине обычно описывается, как Мамай или Калин, подступив к Киеву, ставит шатер и прежде всего садится на ременчат стул, чтобы написать ярлык. Ярлык этот иногда имеет роскошный вид. Он пишется не на бумаге, не пером и чернилами, а на бархате золотом. Подпись вышита скатным жемчугом. Внушительный вид и роскошная отделка этого ярлыка должны дать представление о мощности, богатстве и силе тех, кто его послал.

В тех случаях, когда послу дается ярлык, обычно уже не требуется, чтобы посол знал русский язык. Языка он может не знать, так как посол не должен вступать с русскими ни в какие переговоры и вообще не должен говорить. Послу даются подробные инструкции, как себя держать (и эти инструкции для нас чрезвычайно интересны); основной смысл их сводится к тому, что посол должен держать себя как можно более вызывающе: посол должен нарочито нарушать все русские обычаи, все те нормы и требования, которые выработались в культурной Руси как требования вежливости и благочестия. Въехав во двор, посол не должен привязывать коня; входя в палаты, он должен настежь открывать двери и не закрывать их за собой. Он не должен ни у каких привратников спрашивать разрешения войти.

 
Брось своего коня середь двора
Не привязана, не приказана,
Иди во гридни княженецкие,
Двери грудью на пяту бери.
(Кир. IV, 38)
 

Посол никому не должен кланяться.

 
Креста не клади по-писаному,
Поклонов не веди по-ученому,
И не бей челом на все стороны
Ни самому-то князю Владимиру,
Ни его князьям подколенныим.
(Рыбн. 7)
 

Все это должно выразить то значение, которое татары придают самим себе, и презрение, которое они питают к русским. Как установил Д. С. Лихачев, послы говорили от имени пославшего их в первом лице. «Посол говорил от лица пославшего, как будто бы сам являлся в момент передачи „речей“ этим пославшим».[106]106
  Д. С. Лихачев. Ук. соч., с. 42–56.


[Закрыть] Все это придает послу особый вес, и посол держит себя вызывающе и заносчиво даже в тех случаях, когда никакие инструкции ему не даются. Татарский способ держать себя прямо противоположен тому, как держат себя русские богатыри и особенно Добрыня. Столкновение русских и татар рисуется как столкновение своей родной культуры с иноземным варварством. Заносчивость и высокомерие татар известны по многим историческим памятникам. Поэтому, когда у Кирши Данилова читается: «И в Киеве людей ничем зовет» – мы должны признать эту черту вполне исторической.

В большинстве случаев послу поручается бросить ярлык на стол и сразу же вернуться. Это значит, что посол не должен вступать ни в какие переговоры.

 
Только брось ярлык да на дубовый стол.
(Григ. III, 59)
 

Все эти внешние формы вручения ярлыка соответствуют их содержанию. Мы увидим, что татарские требования носят характер грозного ультиматума.

Факт засылки татарами послов в осаждаемые города также вполне историчен. Менгу-хан, предшественник Батыя, подойдя к Киеву, послал в Киев послов с предложением сдать город. Киевляне этих послов убили, а на следующий год Батый сам подошел к Киеву и осадил его.[107]107
  Б. Д. Греков и А. Ю. Якубовский. Золотая Орда и ее падение, с. 215.


[Закрыть]

5. Требования и угрозы. Ярлык, принесенный послом, содержит требования татар и угрозы в случае их невыполнения. Первое и основное требование состоит в том, чтобы сдать город без боя. Кровавые намерения врага выражены в такой форме, будто им руководят соображения гуманности.

 
Владимир князь стольно-киевской!
А на скоре сдай ты нам Киев-град
Без бою, без драки великие
И без того кроволития напрасного.
(К. Д. 25)
 

Иногда требования указываются более подробно. Из вариантов былины о Калине можно вычитать следующие требования: очистить дороги до Киева, привести в порядок («выпахать») все улицы в городе. Княжеский двор должен быть очищен для Калина, богатырские подворья должны быть освобождены для его войск. Все палаты должны быть вымыты. С церквей должны быть сняты кресты.

Подобные требования по-разному сочетаются и комбинируются, но смысл их один: очищение княжеских палат для Калина и снятие с церквей крестов означает, что татары требуют не просто сдачи города как крепости, а требуют полной капитуляции, признания зависимости от татар, перехода всей власти в руки татар. Принятие этих требований означало бы потерю национальной независимости.

Как уже указывалось, требования носят ультимативный характер. Посол удаляется, не требуя никакого ответа.

В ярлыке содержатся не только те требования, которые предъявляются киевлянам, но и угрозы в случае невыполнения этих требований. Эти угрозы – не продукт вымысла или фантазии: они отражают трагический опыт русской истории. Город будет полностью уничтожен и сожжен. «И хотит он разорить да стольный Киев град» (Гильф. 75). «Я и Киев град-от город выжгу, вырублю» (Кир. II, 93). «Хочет Киев град со щитом он взять» (Рыбн. 104). В знак уничтожения национальной независимости и самостоятельности будут уничтожены, сожжены все церкви или они будут взяты под конюшни. «Я ведь Божьи то церкви на огонь сожгу, Я святы то иконы спущу на воду» (Марк. 3). Иконы будут не только спущены на воду, но и втоптаны в грязь (Григ. III, 98). Монастыри будут разорены (Марк. 77). Будет уничтожено поголовно все население (Григ. III, 111), в том числе дети и старики (Григ. III, 98). С молодыми будет поступлено иначе: они вместе с конскими табунами будут угнаны в орду (Кир. IV, 38). Иногда отдельно требуется выдача богатырей (там же). Пытка и самая жестокая казнь угрожает за несдачу города всем киевлянам и лично Владимиру.

Все эти угрозы вполне историчны, и мы знаем, что они приводились в исполнение: города сжигались, население убивалось с изысканной жестокостью, молодые и работоспособные, особенно знающие ремесла, угонялись в плен, женщины уводились в рабство. Картина кровавого насилия верна и исторична.

Наряду с этими вполне конкретными и реальными угрозами имеются и угрозы фантастического характера. Они всегда касаются лично Владимира, о котором говорится, что с него с живого сдерут кожу или что он будет «выструган стругом». Евпраксии грозит другая судьба: Калин хочет взять ее за себя в жены или в постельницы.