Текст книги "Медовый месяц императора"
Автор книги: Александр Зихунов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Проблема в том, что митрополит Алексей (Плещеев), дважды ездивший в Иерусалим, не привозил из своих путешествий никакой ризы, тем более ризы Иисуса Христа. В противном случае в церковных или светских источниках об этом обязательно было бы сказано.
Только один раз в русских летописях упоминается риза в связи с именем митрополита Алексея.
Прежде чем рассказать об этом эпизоде, необходимо вкратце остановиться на происхождении и биографии митрополита Алексея. В Степенной книге говорится: "Некто от славных бояр Черниговских, именем Федор, с женою своею Мариею переселишася в град Москву, идеже тогда скиптродержавствуя В. Князь Даниил Александрович".
Боярин Федор носил прозвище "Бяконт" – от глагола "бякать" – бухать, бросать, ронять со стуком, грохотом.
В Родословных книгах есть намек на его должность: "Москва за ним была". Скорей всего, Федор Бяконт был московским воеводой. У него – пять сыновей. Старший, Елевферий, в 19 лет постригся в монахи и в 1352 году стал митрополитом Московским Алексеем. Еще его называли "Чудотворцем" за его удивительную способность излечивать больных.
Его брат, боярин Александр Федорович, носил прозвище Плещей, что значит широкоплечий, с широкой спиной. Прямым потомком боярина Александра Федоровича Плещея стал стольник Андрей Львович Плещеев.
Митрополит Алексей умер 12 февраля 1378 года. После его смерти риза (пока не станем говорить чья) перешла к его брату, Александру Федоровичу, который на тот момент вполне мог остаться старшим в роде.
Упоминание о ризе в связи с митрополитом Алексеем находится в Троицкой летописи под 1357 годом: "В лето 6865 (1357) прииде из Орды посол от царицы Тайдулы к Алексею митрополиту звать его, и поиде в Орду Августа 18. Того же дни зажглася свеча сама о себе в церкви Св. Богородицы на Москве. Митрополит же пев молебен, и свечу ту раздробив, и раздасть народу..." Следовательно, уже при отъезде митрополита случаются чудеса. Это знак, что ехать необходимо. Для убедительности посол царицы Тайдулы пересказал митрополиту Алексею сон царицы, рассказанный в Степенной книге: "Царица виде во сне того митрополита, пришедша в одежде Архиерейстей, и сотвори по тому образу ризы святительские".
Глагол "сотвори" в данном случае обозначает "сложи", то есть Алексей уложил ризы святительские и отбыл в Орду. Итак, в распоряжении митрополита Алексея уже находились ризы "святительские", то есть ризы некоего святого.
Очевидно, что слава митрополита Алексея, как целителя и обладателя чудотворной "ризы святителя" распространилась очень широко. Даже в Орде царица Тайдула знала об этом и, приглашая его в Орду, напомнила, чтобы он взял ризы с собою.
Лечение царицы прошло успешно. Осмотрев царицу, Алексей определил неизвестное нам заболевание глаз, которое стал лечить молитвами при чудесной свече, которая сама загоралась: "И сотвори Архиерей свечу из воска онаго, и иже сама возжеся, и возже, и покропив Царицу священною водою, и прозре Царица".
Вполне вероятно, что, прежде чем начать лечение, Алексей крестил больную.
Христианство в Золотой Орде – отдельная и почти неисследованная тема. Здесь достаточно сказать, что сын Бату, Сартак, был христианином. В столице Золотой Орды Сарае имелась церковь христианская, и служил в ней епископ Сарайский. В русских источниках говорится, что сам хан Мамай был веры греческой, то есть православной.
Христианские методы лечения слепых берут свое начало от Иисуса Христа, который вылечил слепого, сделав мазь для глаз из слюны и земли. Фактически митрополит Алексей шел по стопам Господа, который в Евангелиях на греческом языке назывался "целитель".
С подарками и охранной грамотой Алексей вернется в Москву. Ярлык царицы Тайдулы очень жестоко предупреждал всех: "Сей Алексей Митрополит коли пойдет ко Царюграду, изде кто ни будет, чтобы его не замали, ни силы бы над ним не учинили никакие; или где ему лучится постояти, чтобы его никто не двигнул, ни коней его не имали, зане же за Чанибека царя и за детей его и за нас молитву творит".
Царица Тайдула обеспечила митрополиту Алексею серьезные гарантии международной безопасности. Это позволило ему держать себя на равных с заносчивыми русскими князьями. Он мог позволить себе не согласиться с мнением князя, иметь свой голос.
В 1360-1361 годах великий князь Дмитрий Суздальский решил возродить былое значение древнего города Владимира. "Князь въехал во Владимир, писал Н.М. Карамзин, – к удовольствию жителей обещая снова возвысить достоинство сей падшей столицы. Он надеялся, вероятно, перезвать туда и митрополита; но Алексей, благословив его на княжение, возвратился в Москву, чтобы исполнить обет святителя Петра и жить близ его чудотворного гроба".
Скорей всего, риза святителя, которую брал с собой в Орду Алексей, была ризой святого Петра, умершего и похороненного в Москве.
Святитель Петр, митрополит Руси, посвящен в митрополиты в 1305 году. Судьбы Петра и Алексея во многом схожи. Оба очень рано постриглись в монахи. Оба врачевали словом Господним. Оба стали митрополитами. И оба получили охранный ярлык в Золотой Орде, а после смерти признаны святыми чудотворцами. В "Сказании о смерти митрополита Петра" особенное внимание уделено феноменальному явлению исцеляющей силы, исходящей от "честного его гроба": "Иже от чюдес святого святителя Петра и от честного его гроба хромым дает ходити и слепым прозрети..." Вероятно, аналогичными свойствами обладала и риза святителя Петра.
День памяти святого Петра – 21 декабря.
Именно в этот день Александр Сергеевич Пушкин, знай он точную принадлежность части ризы, хранящейся в их семье, должен был служить молитву.
Дальнейшую судьбу части ризы святого Петра, хранившуюся в семье Пушкиных, можно проследить предположительно. Большинство пушкинских реликвий попали в руки сына поэта, Александра Александровича, умершего 19 июля 1914 года. Александр Александрович Пушкин передал дневники и рукописи отца в Румянцевский музей. Передал и часть вещей. Но серебряной ладанки с ризой святителя Петра среди них нет. Скорей всего, он оставил её у себя, а после его смерти её унаследовал его старший сын, Александр Александрович.
Александр Александрович Пушкин, внук поэта, умер от туберкулеза в 1916 году. Сына у него не было1. Если ладанка с ризой хранилась у него, то взять её могла, скорей всего, его сестра Анна Александровна, пережившая брата на тридцать три года.
Данные о ней носят расплывчатый, скорее эмоциональный характер. Вспоминают её доброту, отзывчивость, большой интерес к творчеству деда. Получала с 1923 года академический паек, потом Пушкинскую пенсию. Но чем занималась – неизвестно!
Неожиданно встретил её имя в списке русских розенкрейцеров начала XX века. Причем, если верить списку, Анна Александровна Пушкина основала в 1912 году в Петербурге ложу "Орден звезды на Востоке".
Сразу вспомнилось, что Александр Сергеевич также являлся членом ордена розенкрейцеров в Петербурге. Вероятно, опека ордена над семьей поэта сохранилась и после его смерти. Вполне возможно, что и другие потомки А.С. Пушкина принадлежали к этому ордену.
Замечательно только, что Александр Сергеевич Пушкин пытался с 1830-1831 годов как-то дистанцироваться от "братьев" по ордену, а его внучка сама открывает ложу, вероятно, имея высокую степень посвящения и соответствующие полномочия.
Пройдет пятнадцать лет. Изменятся жизнь и страна, а Анна Александровна все так же будет вращаться в среде розенкрейцеров 20-х годов. Их лидер Борис Зубакин вспоминает о внучке Пушкина: "Рядом со мной внучка Пушкина, моя добрая приятельница, наклоняется к моему уху – и весьма желчно аттестует окружающих".
Игры в мистику и тайные духовные ордена в Советской России были опасны. Орден в начале 30-х годов разгромлен органами НКВД. Зубакин арестован. В 1938 году его расстреляют.
Подследственные на допросах называли имя Анны Александровны Пушкиной, но серьезных последствий для неё это не имело. Имя деда было лучшей охранной грамотой.
Она умерла в преклонном возрасте в Москве 5 июня 1949 года. Кому из родственников досталась ладанка со святой ризой – пока неизвестно.
Необходимо сказать, что существует версия Е.Н. Монаховой, которая предполагает, что в семье Пушкиных действительно хранилась ладанка с частью ризы Господней.
Автор полагает, что святыня перешла после смерти А.С. Пушкина к его сыну Александру Александровичу, а от него – к дочери Елене Александровне, в замужестве фон дер Розенмайер. При этом Е.Н. Монахова не учитывает, что ладанка с ризой должна была быть передана по мужской линии. У Александра Александровича был сын Александр Александрович, которому и должна была перейти ладанка. После его смерти ладанка могла перейти к кому-либо из младших братьев или к Анне Александровне, но Е.Н.Монахова предполагает, что если у Елены Александровны была печать А.С. Пушкина, то, конечно, должна была оказаться и ладанка с частицей ризы.
Вот что она пишет: "Мы знаем, что от дяди к А.С. Пушкину перешла фамильная гербовая печать. Можно думать, что и дальнейшие судьбы этих семейных реликвий – гражданской и церковной – оказались тождественны, т.е. обе они от Александра Сергеевича перешли к его старшему сыну... Александру Александровичу Пушкину, а затем к дочери последнего – Елене Александровне..."
Эта аргументация недостаточна.
С Еленой Александровной Розенмайер связана ещё одна легенда о пропавшем дневнике А.С. Пушкина. В 20-е и 30-е годы исследователи постоянно пытались его отыскать. Поисками дневника занимался Сергей Лифарь, который, по указанию Елены Александровны, отправил своего представителя сначала в Константинополь, а затем в Хельсинки, но ни купить, ни даже увидеть дневник не удалось.
Сто лет ушло, прежде чем удалось ответить на вопрос, поставленный редакцией журнала "Русский архив". Остается надеяться, что о дальнейшей судьбе православной святыни, хранившейся в семье Пушкиных, мы узнаем немного раньше.
Перстень-талисман
В марте 1917 года, когда, лишенные самодержавного стержня, начали распадаться правоохранительные структуры империи, значительно оживилась криминальная жизнь, особенно в столице.
Преступники стали интересоваться историческими раритетами. Их внимание привлекла коллекция Пушкинского музея Александровского лицея. Неизвестные преступники проникли в музей и похитили несколько экспонатов, среди которых – золотой перстень-талисман, принадлежавший Пушкину.
Сообщение о краже появилось в газете "Русское слово": "23 марта 1917 г. Сегодня в кабинете директора Пушкинского музея, помещавшегося в здании Александровского лицея, обнаружена кража ценных вещей, сохранившихся со времен Пушкина. Среди похищенных вещей находится золотой перстень, на камне которого вырезана надпись на древнееврейском языке".
Воры, конечно, не могли знать, что берут только золотую копию пушкинского перстня-талисмана и что сам подлинник украден ещё в 80-х годах XIX века. Тогда администрация музея решила скрыть кражу и заказала руководителю граверной мастерской Высшего художественного училища профессору В.В. Матэ копию по оттиску с подлинника.
Профессор Матэ заказ выполнил. Копия перстня-талисмана стала демонстрироваться как подлинник. Благо что никто не присматривался. Более тридцати лет научная и культурная общественность страны благоговейно взирала на копию, даже не подозревая, что, возможно, некий неизвестный коллекционер имеет возможность видеть и изучать подлинник.
В распоряжении ученых осталось весьма поверхностное описание перстня-талисмана (подлинника), сделанное безымянным посетителем первой Пушкинской выставки в Петербурге в 1880 году. "Этот перстень, – пишет автор, – крупное золотое кольцо витой формы с большим камнем красноватого цвета и вырезанной на нем восточной надписью. Такие камни со стихом Корана и мусульманской молитвой и теперь часто встречаются на Востоке". Автор ошибался. Надпись не была арабской и не являлась ни стихом из Корана, ни мусульманской молитвой. Московский раввин З. Минор совместно с востоковедами Д. Хвольсоном и Д. Гинцбургом перевели надпись следующим образом: "Симха, сын почтенного рабби Иосифа (пресвятого Иосифа старого), да будет благословенною его память".
Надпись сделана на крымско-караимском варианте древнееврейского языка. Если уважаемые ученые и раввин З. Минор не ошиблись, высказанная мною версия о караимском происхождении прадеда Пушкина Абрама Ганнибала получает ещё одно подтверждение. Надпись на караимском языке в связи с именем пресвятого Иосифа заставляет усомниться в том, что данный перстень (талисманом его называть теперь нельзя, ибо это обычный перстень-печатка) был подарен Александру Пушкину графиней Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой во время его пребывания в Одессе.
Но тогда от научной биографии поэта откалывается значительный и очень романтичный кусок – легенда о любовной связи графини Елизаветы Воронцовой, жены генерал-губернатора Новороссийского края и наместника Бессарабии графа Михаила Семеновича Воронцова, и молодого, талантливого и скандально известного поэта Александра Пушкина.
Есть только два аргумента в пользу научно-легендарной концепции о романе графини Воронцовой и Пушкина: сам перстень и стихотворение "Талисман", написанное, как нас убеждали десятилетиями, в память о южной любви находящимся в далекой от юга Михайловской ссылке поэтом, с тоскою взирающим на память о ней – перстень-талисман, подаренный любимой.
Если перстень не подарок Елизаветы Воронцовой, а стихотворение "Талисман" не является свидетельством или документом, удостоверяющим факт подарка Пушкину золотого перстня, ибо в стихотворении ничего о перстне-талисмане не говорится, то что же остается?.. Что же остается от большого и красивого пласта научной биографии поэта? Развалины, за которыми уже можно разглядеть подлинную биографию.
Художник В.А. Тропинин, писавший в 1827 года портрет Пушкина, изобразил на большом пальце правой руки поэта тот самый перстень, якобы подаренный Пушкину Елизаветой Воронцовой. На портрете видна только небольшая часть кольца, поэтому трудно судить, как оно выглядело, но то, как он его носил, наводит на размышления. Задумаемся: если кто-то (особенно светская дама!) решил подарить близкому человеку перстень, даритель обязательно поинтересуется размером пальца человека, которому перстень предназначается. Если перстень не подойдет – это знак пренебрежения или обидной для любящего невнимательности.
У графини Воронцовой имелась полная возможность, пожелай она того, подобрать перстень по размеру пальца своего возлюбленного, но... перстень был настолько велик, что Пушкину приходилось носить его на большом пальце, что неудобно и не очень красиво.
Находясь в Одессе, Пушкин вообще не носил перстня, во всяком случае, никто у него его не видел, а скорей всего, его у него с собой не было. Каким же образом могла возникнуть легенда о подарке влюбленной графини и быть так легко принята не только светским обществом, но и учеными? Кто является первоисточником легенды?
Первая публикация о том, что перстень подарен Воронцовой, появилась в печати в 1880 году в "Каталоге Пушкинской выставки, устроенной Комитетом Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым". В это время перстень Пушкина находится у И.С. Тургенева, проживающего в Париже. Представив перстень для экспонирования на выставке, Тургенев обязан был документально подтвердить его происхождение и принадлежность в прошлом Александру Пушкину. Появляется документ, написанный рукою Тургенева: "Перстень этот был подарен Пушкину в Одессе княгиней Воронцовой. Он носил постоянно этот перстень (по поводу которого написал свое стихотворение "Талисман") и подарил его на смертном одре Жуковскому. От Жуковского перстень перешел к его сыну, Павлу Васильевичу, который подарил его мне. Иван Тургенев. Париж. Август 1880".
Тургенев ссылается на Павла Васильевича Жуковского, а тот на устный рассказ отца, Василия Андреевича Жуковского, который, по другим данным, не получил перстень в подарок от Пушкина "на смертном одре", а снял его с пальца усопшего.
Почему И.С. Тургенев так свободно указал княгиню Воронцову, как человека, подарившего перстень Пушкину, именно в 1880 году, в августе, а не ранее, когда получал его от П.В. Жуковского?
Только потому, что в августе 1880 года уже никто не мог опровергнуть эту легенду, рожденную сплетней. 15 апреля 1880 года умерла Елизавета Ксаверьевна Воронцова, урожденная Браницкая. Теперь многое можно. Тургенев не устоял перед соблазном, но почему он упустил, что Воронцова видела этот перстень у Жуковского и узнала его? Подобная деталь могла придать записке Тургенева ещё большую весомость. О чем можно спорить, если сама Воронцова признала подаренный ею перстень! Однако Тургенев об этом не пишет, не пишет не потому, что умолчал из скромности, а потому, что не знал этого, ибо его информатором является Павел Жуковский, пересказавший все, что знал о истории перстня его отец. Следовательно, сам Василий Андреевич Жуковский ничего не знал о том, что во время его пребывания в Англии Елизавета Воронцова увидела у него на пальце перстень, узнала его и призналась, что подарила его Пушкину в Одессе.
Между тем "признание" Воронцовой Василию Жуковскому так прочно вошло в пушкиноведение, что стало почти общим местом в любом сочинении на данную тему. Это неудивительно, если учесть, что источником является запись, сделанная известным историком, издателем журнала "Русский архив" Петром Ивановичем Бартеневым. "Перстень-талисман, – записал Бартенев, – подарила Пушкину княгиня Е.К. Воронцова. После его смерти перстень взял себе Жуковский и был с ним в Англии в 1838 г. Там была тогда же и Воронцова. Она тотчас узнала свой подарок на руке Жуковского, и тот сказал ей, что он снял его с мертвой руки Пушкина".
Кто-то упорно и терпеливо плетет сеть легенды о Пушкине, графине Воронцовой и перстне-талисмане. Этот человек живет в кругу близких к Пушкину людей. Он осторожен, он ждет. При жизни самого поэта никто из его знакомых, приятелей и друзей не знает о его "связи" с Воронцовой. Пушкин умер. Аноним тотчас пускает слух о любовной связи покойного поэта и графини Воронцовой, подтверждая свой рассказ наличием перстня-талисмана и стихотворением "Талисман".
Проходят десятилетия. Умирает Жуковский (1852 г.). Легенда, ставшая хрестоматийной, дополняется новым "неопровержимым" фактом: княгиня Воронцова, увидя перстень у Жуковского, узнает его и признает, что он подарен ею.
Сознается и... умирает в 1880 г. Все! Больше опасаться некого. Признание княгини, пролежавшее сорок два года в памяти анонима, предается гласности и легко включается в канонический текст легенды.
В каталоге Пушкинской выставки 1880 года появляется сообщение: "Перстень Пушкина с печатью, подаренный ему в Одессе княгиней Елизаветой Воронцовой (ум. 1880 г.) и считавшийся талисманом. По поводу его написано стихотворение "Талисман".
Через восемь лет В. Гаевский уверенно называет даже место, где влюбленная графиня подарила Пушкину перстень: "Здесь, на даче, бывшей Рено, живописно расположенной в двух верстах от города, – княгиня Воронцова подарила Пушкину перстень, по поводу которого он написал известное стихотворение "Талисман".
Возможно, что за это время были найдены какие-либо новые документы? Нет! Легенда нравится. Она действует на воображение, и оно дополняет её новыми живописными подробностями.
Но кто же этот таинственный аноним? Петр Иванович Бартенев отметил, что запись сделана им со слов княгини Веры Федоровны Вяземской! Конечно, кто же ещё мог знать все интимные подробности, если не Вяземская, которая провела лето 1824 года в Одессе и хорошо знала тайны Пушкина.
Первым слушателем легенды о Пушкине и Воронцовой был муж княгини Вяземской, Петр Андреевич Вяземский. Это о нем Пушкин в 1822 году написал:
Судьба свои дары явить желала в нем,
В счастливом баловне соединив ошибкой
Богатство, знатный род с возвышенным умом
И простодушие с язвительной улыбкой.
Простодушно-язвительный князь был активным накопителем и передатчиком информации. В одной из записных книжек Вяземского находим интересную для нашей темы запись: "Июль 25...31. Воронцова дарит Пушкину кольцо-"талисман" и свой портрет в золотом медальоне".
Тема эта постоянно занимает воображение супругов Вяземских. Через тринадцать лет (19 октября 1838 г.) в своем дневнике Петр Андреевич описал эпизод на вечере у графа Брюса, где присутствовала сестра М.С. Воронцова Елизавета Семеновна (1783-1856), вышедшая в 1808 году замуж за графа Георга Августа Пемброка (1759-1827). "Сегодня, – записал Вяземский, – Herbert (сын Пемброка) пел "Талисман", вывезенный сюда и на английские буквы переложенный леди Гейтебюри. Он и не знал, что поет про волшебницу тетку, которую сюда на днях ожидают с мужем".
Это именно тот приезд Воронцовых в Англию, когда Елизавета Ксаверьевна якобы узнала свое кольцо, увидя его на руке Жуковского.
Прошло ещё восемь лет, и в 1846 году, 20 февраля, П.А. Плетнев написал в письме к Я.К. Гроту: "Чай пил у князя Вяземского, где были граф Михаил Виельгорский и Полетика. Княгиня рассказывала мне некоторые подробности о пребывании Пушкина в Одессе и его сношениях с женой нынешнего князя В-ва (т.е. Воронцова), что я только подозревал".
Интерес общества к подробностям жизни Пушкина использован Верой Федоровной Вяземской и её мужем для сведения личных счетов с четой Воронцовых. Все началось в Одессе, в далеком 1824 году. У Вяземских болели дети, и Вера Федоровна выехала с ними к морю. О её приезде знали в Одессе. 2 мая 1824 года в письме к А.Я. Булгакову М.С. Воронцов писал: "Если княгиня Вяземская приедет, то моя жена будет крайне счастлива принять её в Одессе и окажет ей все зависящие от неё услуги".
Вера Федоровна с детьми приезжает в Одессу в конце июня 1824 года и поселяется рядом с дачей Рено, где летом жили Воронцовы. Но... между графиней Воронцовой и княгиней Вяземской отношения не сложились. Вяземская остается в общественной изоляции. Она фактически лишена возможности выхода в свет, и только Пушкин навещает её. "Хороша я буду, – писала Вера Федоровна мужу в письме от 18 июля 1824 года, – если Пушкин покинет Одессу: у меня здесь, кроме него, нет никого для общества, ни для того, чтобы утешать меня, ни для разговоров, прогулок, спектаклей и пр. ..."
Итак, у Веры Федоровны никого в Одессе нет. Она скучает и немножко (или очень сильно) оскорблена холодным к себе отношением одесского общества. Единственная возможность привлечь к себе внимание общества иметь рядом, постоянно, известного поэта Пушкина. Примерно того же хотела и Воронцова. Возникает соперничество на почве обоюдного желания иметь "придворного" поэта.
Обе не прочь с ним пококетничать, но не более.
Характер у княгини Вяземской был очень сложный. Пережив в юности трагическую первую любовь, она перенесла личную трагедию на отношение ко всем мужчинам: насмешливое, где-то циничное и полупрезрительное. Вероятно, отклонения в психическом поведении были весьма значительными, что позволило Вигелю записать: "Такие женщины родятся иногда, чтобы населять сумасшедшие дома. К нашему полу она была немилосердна".
Близкую к этой оценку личности В.Ф. Вяземской дал и М.С. Воронцов. "Что касается княгини Вяземской, – писал он в письме к А.Я. Булгакову 24 декабря 1824 года, – то скажу Вам (но между нами), что наша страна ещё недостаточно цивилизована, чтобы оценить её блестящий и острый ум, которым мы до сих пор ещё ошеломлены. И затем мы считаем, так сказать, неприличным её затеи поддерживать попытки бегства, задуманные этим сумасшедшим и шалопаем Пушкиным, когда получился приказ отправить его в Псков. Вы гораздо достойнее нас наслаждаться её обществом, и мы Вам представляем его с удовольствием. К счастью, здешние врачи нашли, что климат Одессы благоприятен только для её детей. Я вполне того же мнения".
Похоже, что идея бегства Пушкина за границу родилась именно в её голове. После этого, несмотря на временное потепление отношений, Вяземской фактически было отказано от дома.
Князь П.А.Вяземский пытался объясниться с графом М.С. Воронцовым. Он воспользовался его приездом в Москву и отправился с визитом, но Воронцов не принял его и дал понять, что дальнейшие отношения между ними невозможны.
Княгиня В.Ф. Вяземская мстит Воронцовым. Каждый её рассказ обрастает все новыми и новыми подробностями. Она живет долго и ещё доживет до того дня, когда выдуманная ею легенда станет научным фактом. Так пишутся биографии!
Невольно ученые мужи приравнивают жизнь поэта к казенной канцелярии, где и входящий документ – факт личной жизни, а исходящий – поэтическое произведение. Об опасности такого подхода семьдесят лет назад предупреждал Б.Л. Недзельский в книге "Пушкин в Крыму", вышедшей в Симферополе в 1929 году. Он писал: "Не следует думать, что эти ощущения являлись чем-то постоянным в психике Пушкина, так как в различные периоды жизни поэта они приобретали в сознании его различную значимость. Изменялась в сознании даже фактическая сторона их: например, "испорченный" Бахчисарайский фонтан, из "заржавой трубки которого по каплям капала вода", с течением времени в сознании поэта превращается в "фонтан любви, фонтан живой", в неумолчный, журчащий ключ. Пушкин сам заметил несоответствие между крымскими ощущениями и воспоминаниями и объяснил его тем, что, может быть, воспоминание – самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему", вот почему стихотворения, навеянные воспоминаниями о Крыме, но написанные позже, не могут быть поэтическими документами..."
Биографы поэта, с одной стороны, говорят о его колоссальной фантазии, а с другой – превращают в "регистратора" реальных фактов биографии. Поэзия, как акт творения, значимей и выше любого факта. Не наличие любовницы, а желание её иметь вдохновляют, оставляют простор для творчества. Акт свершившийся часто убивает поэзию своей унылой обыденностью.
Невероятно, чтобы опытная и осторожная светская дама, тем более жена генерал-губернатора, стала бы дарить своему любовнику перстень, который впоследствии может её скомпрометировать. Графиня Воронцова не оставила ни единого следа своей связи с Пушкиным. Имеется только одно деловое письмо её к Пушкину, да и то подписанное чужим именем.
В последние месяцы пребывания Пушкина в Одессе Воронцова несколько отдалилась от него. На одном из обедов в доме Воронцовых, когда Елизавета Ксаверьевна обратилась к одному из гостей с вопросом: "Что нынче дают в театре?" – Пушкин, не дав гостю ответить, вмешался в разговор: "Верная супруга", графиня".
Реакция графини мгновенна и естественна: "Какая наглость!" воскликнула она и отвернулась.
Вовремя подоспела эпиграмма, написанная Пушкиным на графа Воронцова.
Полу-милорд, полу – купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
Эпиграмма не очень верная и чрезвычайно желчная. Но сила пушкинского слова настолько велика, что вот уже полтора века мы судим о личности М.С. Воронцова с точки зрения Александра Пушкина.
Существует и иное мнение. Оно принадлежит крупному историку Петру Ивановичу Бартеневу: "...он – одно из самых крупных лиц в русской истории XIX века".
Скорей всего, графиня Воронцова, услышав эпиграмму, испугалась Пушкин терял контроль над собой. Думаю, что граф Воронцов учел мнение жены, когда обратился с просьбой к министру иностранных дел Нессельроде о переводе Пушкина в иное место.
Положение графа Воронцова очень осложнено нестандартной любовной ситуацией: вместо банального треугольника в наличии четырехугольник. Страстью к графине воспылал Александр Николаевич Раевский, сын известного генерала Николая Николаевича Раевского.
Кажется, именно он был счастливым любовником. Во всяком случае его роман с графиней Воронцовой тянулся ещё долгие четыре года. А кончилось все высылкой в Полтаву. Повод: "за разговоры против правительства и военных действий". Генерал Николай Раевский в письме на имя императора Николая I указывает на подлинную причину высылки: "Несчастная страсть моего сына к графине Воронцовой вовлекла его в поступки неблагоразумные..."
Роман Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой с Пушкиным имел, кажется, только одну тактическую цель – скрыть за ширмой роман графини со своим дальним родственником Александром Раевским. Когда в ширме появились опасные прорехи, её просто убрали.
Если перстень не был подарен Пушкину Воронцовой, то каково его происхождение? В главе "Метаморфозы Абрама Ганнибала" я предположил крымско-караимское происхождение прадеда Александра Сергеевича Пушкина по материнской линии. Надпись на перстне выполнена на крымско-караимском языке. Перстень изготовлен в XVIII веке. Совпадение? Может быть, но вполне вероятно, что перстень был родовым и принадлежал кому-либо из Ганнибалов, может быть, самому Абраму Ганнибалу. Передан он Александру Сергеевичу, вероятно, в его приезд в Михайловское после окончания лицея, когда он активно посещал родственников. В августе 1824 года Пушкин из Одессы приезжает в Михайловское. Вся семья встречает его здесь. Отношения натянутые. Вскоре происходит ссора с отцом. Родители уезжают.
Вот тогда в письмах к брату Льву Пушкин впервые упоминает некий перстень. "Пришли мне рукописную мою книгу, – просит он, – да портрет Чаадаева, да перстень – мне грустно без него".
Ученые единогласно признали: упомянутый в письме перстень – тот легендарный перстень-талисман, который якобы подарила Пушкину графиня Воронцова. Доказательств тому нет, но если согласиться с общепринятой точкой зрения, то возникает вопрос: стал бы удачливый любовник отдавать дорогой для него подарок младшему брату? Конечно, нет! Он просит прислать ему перстень потому, что его с ним не было. Перстень оставался дома в Петербурге и в южной ссылке с поэтом не находился.
Против этой версии работают слова сестры Пушкина, Ольги Сергеевны, о том, что в конце лета 1824 года в Михайловское приходили письма от неизвестного адресанта, запечатанные такой же печаткой. П. Анненков записал её рассказ так: "Сестра поэта, О.С. Павлищева, говорила нам, что, когда приходило из Одессы письмо с печатью, изукрашенной точно такими же кабалистическими знаками, какие находились и на перстне её брата, последний запирался в своей комнате, никуда не выходил и никого не принимал к себе".
В данном случае памяти Ольги Сергеевны полностью доверять нельзя. Письма из Одессы, конечно, приходить могли, но их было не много. Скорей всего, это те два письма, которые отправила из Одессы в Михайловское княгиня Вяземская. Она пишет о них мужу.
