Текст книги "Сказки времен Империи"

Автор книги: Александр Житинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 48 страниц)

Младореформаторы

Успех с заменой души окрылил Сигму и придал сил Костику. Дело в том, что автор двух великих изобретений – спироскопа и спирососа – не только не получил денег и славы за свои изобретения, но и не имел даже морального удовлетворения.

Ну, его очки видят, где в человеке душа.

Ну, его присоска может вытягивать эту душу и водружать на новое место.

А что в этом толку?

Всякий ученый, да и не только ученый, всякий творец, скажем так, работающий бескорыстно и увлеченно ради самой идеи, рано или поздно, когда достигнут результат, жаждет известности и как следствия этой известности – каких-то материальных благ.

Можно продать рукопись, как говаривал поэт. Можно и нужно.

Сигма добровольно отказалась от денег и славы. Костик пока не обнародовал в ученом обществе свои приборы. Но какой-то стимул был нужен и им. Это не могло остаться пустой забавой – пересаживать души в тараканов и определять их родословную.

И вот они обрели идею.

Исправить род человеческий. Ни больше, ни меньше.

Я говорю «они» о своих друзьях, потому что был по горло занят другой работой, за которую мне платили неплохие деньги. На эти деньги, между прочим, вся наша компания жила, потому что Костик и Сигма нигде не работали, а занимались лишь наукой.

Я был в курсе событий благодаря их рассказам. Энтузиазм, охвативший их, мне пока не передался. Я предпочитал наблюдать, что будет.

Сигма выдвинула теорию, согласно которой исправлять человеческую природу должны души, которые она собирала с цветков, как пчелка. Там, как правило, скапливались монашки, медицинские сестры, библиотекари, архивисты, продавцы мороженого, собиратели марок и прочий безобидный и славный человеческий в прошлом материал, который за свою жизнь не обидел и мухи.

И Си решила дать им новую жизнь, пересадив их души в нелучших, скажем так, представителей рода человеческого.

Идея была полна благородства и сулила земной парадиз.

Костик и Сигма понимали, что сами они в глобальном масштабе ничего не исправят. Слишком много работы. Но эксперименты начали.

Первым делом Сигма внедрила в старуху Саватееву душу балерины Мариинки Щепочкиной, танцевавшей в кордебалете еще до войны. Изъятую у старухи душу наркома Ежова, само собой, пересадили в банку к Иосифу, который встретил своего бывшего опричника с некоторым недоумением.

Как, он опять здесь?

И таракана Ежова разорвали на куски. Мы едва успели перехватить его бессмертную душу и заточить ее в кусок фановой трубы, который потом утопили в Невке. Пока она там проржавеет, пройдет много времени.

Однако надо было что-то делать с Иосифом. Таракан как вместилище столь опасной души был очень ненадежен. Поэтому, посовещавшись, мы решили похоронить душу Сталина в камне. Мы втроем, усадив Иосифа в пробирку, повезли его на Карельский перешеек, на станцию Лосево, и там в лесу, найдя огромный валун высотою метра в три, поместили душу Сталина туда.

Костик собственноручно извлек ее из таракана спирососом и, приложив присоску к валуну, отправил душу тирана на долгий отдых. Сигма спироскопом проконтролировала: душа сидела в камне.

И сидеть ей там предстояло много тысяч лет. До очередного обледенения Земли.

Что делать с тараканом, от которого остались от Иосифа лишь крылышки со звездочками генералиссимуса, мы решали долго.

Везти назад к коммунистам? Убить? Выпустить на волю?

Убить – предлагал Костик. Сигма хотела выпустить.

Но я уговорил их отвезти бывшего Иосифа обратно.

– У вас свои эксперименты, у меня свои, – сказал я. – Не мешайте науке.

Возвращенный к коммунистам Иосиф неожиданно для всех ушел в народ, стал тусоваться там и каким-то образом избавился от звездочек на погонах. То есть на крылышках.

Наверное, ему их отъели приятели.

Политбюро отнеслось к этому благодушно. На месте Иосифа стал возлежать таракан с душою начальника пожарной охраны города Минусинска в двадцатые годы Кузьмы Никаноровича Додонова. И ничего не изменилось, что говорит о чудесной устойчивости коммунистов к переменам.

Но наблюдать за Иосифом – это были мои заботы, а Сигма с Костиком собирали души праведников и пачками меняли их на грешные души современников.

Подвел гаишник с душой Маяковского. Он нарушил стройную теорию. Ему по очереди внедряли души ученого-биолога Ведищева, парфюмера, бабочки-капустницы, солдата срочной службы, убитого толпой товарищей, – и никакого толку. Гаишник продолжал драть рубли с автомобилистов. Причем без квитанций, по-черному.

– Влияние среды, – с умным видом пояснила Сигма. – Иногда душа бессильна.

Я подумал, что душа еще много где у нас бессильна, но промолчал.

Приятно было смотреть на моих друзей вечерами, когда они сортировали тараканов – чистых сюда, нечистых – туда. Бракованные души, между прочим, отобранные у порочных современников, пристраивались в недвижимость: в парапеты, чугунные решетки, столбы. Чтобы подольше их там подержать. А освобожденные души-цветки раздавались преступникам и подследственным. Сигма и Костик регулярно бывали в судах со своим спирососом, и им часто удавалось облагородить подсудимых перед тем, как те заслушивали свой приговор.

На приговор их перерождение, естественно, не влияло.

Костик был особенно возбужден. У него буквально поехала крыша. Он начал строить планы замены душ у властей – от самого низа доверху. Планы были малореальны, потому что менять души нужно было практически у всех, а доступ к телу реципиентов чаще всего бывал затруднен.

Я как профессиональный охранник это хорошо понимал.

– Костик, не парься, – сказал я. – Тебе не добраться даже до председателя партии. Не говоря о…

Костик тем не менее не унимался, любовно отбирал тараканов в правительство и даже сочинил стихи, взяв за основу популярное когда-то стихотворение поэта Межирова:

 
На Земле, где страданьям не видно конца,
Где дерьма неизбывного невпроворот,
Лишь одно нас спасет перед ликом Творца:
– Тараканы, вперед! Тараканы, вперед!
И когда от разврата устанет душа
И погрязнет в грехе мой несчастный народ,
Я возьму спиросос и скажу не спеша:
– Тараканы, вперед! Тараканы, вперед!
 

Мы тогда не обратили внимания на явные религиозные мотивы, проглянувшие в этом стихотворении, а напрасно.

Смотреть на Сигму с Костиком, когда они рассовывали тараканов по пробиркам, собираясь на очередной сбор душ, было одно удовольствие. Последнее время они работали на кладбищах, там много было бесхозных душ, застрявших в деревьях и кустарниках. Их пересаживали в тараканов, а затем вживляли в отбросы общества, криминальные структуры, прессу.

Мешала работе труднодоступность некоторых лиц, которым очень хотелось бы впарить душу таракана, поскольку своя у них оставляла желать много лучшего.

И тогда Костик в порыве вдохновения изобрел спиромёт, который, в отличие от спирососа, не требовал прямого контакта с реципиентом при вживлении в него души, а мог работать на расстоянии. Проще говоря, встреливать души куда надо с расстояния метров в 15–20.

При этом душа, которая там до того сидела, выталкивалась новоприбывшей и залетала в освободившегося таракана. Прибор был гениальный. Как если бы, стреляя из пистолета, ты убивал не только противника, но и себя тоже.

Я однажды присутствовал на такой операции. Перед этим Сигма и Костик наловили на Богословском кладбище дюжины полторы душ и намеревались с их помощью обезвредить организованную преступную группировку. Группировка эта обычно собиралась в новом районе, в ресторане «Прибой», переделанном из общепитовской стекляшки.

Души в наличии имелись такие: два милиционера, отличники боевой и политической подготовки, погибшие, кстати, от рук этой же банды, пяток ветеранов труда, районный прокурор, невинный младенец и еще ряд честных тружеников.

Все они были заботливо рассажены в тараканов, распатронены, так сказать, и мы со спирометом показались в расположении противника часов в десять вечера.

Кутеж был в разгаре. Банда занимала половину ресторана примыкающую к эстраде, на которой в поте лица лабал оркестрик, на периферии же теснились случайные посетители. Мы заняли столик и заказали бутылку вина и легкую закуску.

– Вон тот, видишь, в рубашке навыпуск, – указала Сигма, – судя по всему, главарь. Стреляй, я прикрою.

– Кем стрелять? – шепотом спросил Костик.

– Ментом.

– Может, лучше младенцем?

– Нет, ментом. Младенец ему как слону дробина.

Костик прицелился из-за плеча Сигмы и выстрелил душою в неприятного быковатого типа лет пятидесяти, пьяного уже в дым, с прилипшей ко лбу прядью волос и сигаретой, свисающей с губы.

Тип слегка вздрогнул и удивленно огляделся. Видимо, смена души произвела некоторое впечатление на его организм. Оно было не слишком приятным, потому что главарь потянулся к фужеру с водкой и выпил залпом.

После чего произнес короткую фразу или слово, которое мы не расслышали.

– Давай следующего, – сказала Сигма.

Костик зарядил спиромет и метким выстрелом уложил еще одну душу в следующего бандита.

– А баб ихних не трогать? – спросил Костик.

– У нас на баб душ не хватит, – деловито сказала Сигма. – Смотри, сколько их.

Мы выпили за удачную стрельбу, и Костик продолжил расстрел группировки.

Души летали по ресторану со свистом, как пули, будто дело происходило на Диком Западе. Через десять минут все было кончено. Около двадцати дюжих «быков» с бритыми затылками отдали нам души, получив взамен то, что нужно обществу.

Главарь уже вполне пришел в себя и приказал оркестру:

– Сормовскую лирическую!

И оркестр грянул «На Волге широкой…»

Обновленные бандиты запели. То ли тоска по утраченной честной жизни, то ли боль новой души, попавшей в тело, обремененное всеми статьями Уголовного кодекса, придали чувства их голосам, но песня звучала на редкость проникновенно.

– Вот. Уже на людей похожи, – удовлетворенно сказала Сигма.

Бандитские девки, на которых не хватило душ, сидели пригорюнившись. Допев, братки расцеловались и разошлись по домам. Официанты, обеспокоенно перешептываясь, принялись убирать столы.

На следующий вечер мы узнали в новостях, что органами правопорядка проведена очередная блистательная операция, в результате которой значительная часть организованной преступной группировки явилась с повинной.

– Почему не все? – строго спросила Сигма у телевизора.

– Кто-то из ветеранов оказался нестойким, – предположил я. – Перевербовался.

Все было бы хорошо и эксперимент можно было бы считать успешным, но в тех же новостях сообщили о странной закономерности, которую стали наблюдать недавно на Троицком мосту. Там в один и тот же столб за неделю врезались три автомобиля. В одном случае погибли люди. Таких совпадений прежде не бывало. Столб этот стоит уже десятки лет.

– Так это же столб, в который мы переселили душу гаишника! – сказал Костик.

И правда. Это был тот самый столб. Получалось, что обиженная душа гаишника каким-то образом мстила автомобилистам. Но чем же она их притягивала? Или просто делала столб невидимым?

Как бы там ни было, мы на следующее же утро помчались заменять душу столбу. Несчастный гаишник-Маяковский, точнее, его душа была вновь отдана таракану из коммунистической банки.

Это событие слегка поколебало теорию, но ненадолго. Младореформаторы, как я шутя называл теперь Сигму с Костиком, принялись всерьез думать о душевном облагораживании Государственной думы. Она была немного доступней, чем другие государственные органы.

И правда, чего мелочиться!

Я с удовольствием занялся бы с ними отстрелом душ депутатов, но новая проблема заставила меня забыть обо всем.

Претендент на наше всё

Собственно, проблема была старая. Мы распродавали душевный золотой запас нации, и это не могло не тревожить меня.

То, что мы делали это фиктивно, то есть не перемещая великие души в современных претендентов, а лишь публично объявляя последних наследниками знаменитостей, отнюдь не успокаивало меня. Скорее, наоборот.

В общественном сознании происходила постепенная девальвация героев и гениев, носителями их пламенных душ оказывались толстосумы, политики и всяческие жулики крупного масштаба.

Мы торговали и зарубежными душами, но спрос на них был меньше. Душу Микеланджело Буонаротти за полтора миллиона купил известный скульптор, уставивший столицы мира монументами, в форме которых лежала идея чурчхелы. Душа Элвиса Пресли досталась солисту ансамбля «Красные обезьяны», что нисколько не помогло ни солисту, ни обезьянам.

Уже давно были запроданы души Петра Великого и Александра Невского, Ломоносова и Менделеева, Льва Толстого, Блока, Есенина, Мандельштама. Душу Льва Толстого купил известный исторический романист Просвирин, точнее, его издатели, что дало им право на обложках романов писать крупными буквами: «Новая инкарнация Льва Николаевича Толстого». И ниже помельче: «Николай Просвирин».

Вообще упоминания в прессе о реинкарнации того или иного деятеля начинали меня бесить. Газету невозможно было раскрыть, чтобы не наткнуться на очередное глупейшее рассуждение о том, как душа графа Витте помогла нынешнему министру Тютькину решить сложнейшую экономическую проблему.

Душу Мандельштама увез в Израиль поэт средней руки Ицхак Лопушанский. Выкупали ее несколько фирм-спонсоров, просто чтобы иметь в Израиле душу великого соплеменника.

Душу Суворова подарила тренеру национальной сборной по футболу компания «Мегафон». Это не помогло сборной, но подняло акции «Мегафона».

И лишь одна душа до сей поры оставалось не оскверненной чужим прикосновением. Это душа нашего великого поэта, на которую я упросил Мачика поставить в нашем прайсе чудовищную цену в сто миллионов долларов.

Александр Сергеевич стоил сто миллионов. И я полагал, что никто не раскошелится на такую сумму.

Но вот такой претендент нашелся.

Мачик сообщил мне, что заявку на душу солнца русской поэзии сделал Семен Кошиц, мультимиллионер и олигарх, недавно выведенный из тени журналом «Форбс».

Сеня Кошиц, как его стали ласково называть в прессе, был из породы ранних комсомольских вождей, чья юность совпала с расцветом кооперативов и комсомольско-молодежных фирм, где их создатели заколачивали первые свои тысячи. В период приватизации Сеня мотался по всей стране с чемоданами ваучеров, в результате чего оказался владельцем нескольких металлургических комбинатов, ну и, конечно, нефти. Ему удалось купить автономную область, по площади превышающую Германию и Францию, вместе взятые, и Сеня стал качать из нее нефть. Каждый рабочий день приносил ему миллион долларов. При этом Сеня не лез на рожон, не пытался проникнуть в Думу или стать губернатором Аляски, он просто наливался деньгами, пока журналу «Форбс» не понадобилось зачем-то вывести его на чистую воду, и тут обнаружилось, что капитал Сени уступает лишь капиталу Билла Гейтса, что немало удивило и самого Сеню и, конечно, Гейтса.

Фигурально раскулаченный олигарх пустился во все тяжкие и стал скупать помимо заводов еще и разные безделушки: Мариинский театр, порт Приморск, горную цепь в Карпатах, флотилию пассажирских лайнеров и весь чемпионат США по футболу.

Это не считая яхт и вилл, которых у него было в каждой стране по штуке.

Его скромная физиономия с виноватой симпатичной улыбкой не сходила с первых полос желтой прессы, хотя женщин Сеня не покупал. У него была одна-единственная жена Люда Скворцова, его бывшая одноклассница, которой Сеня был верен и которую единственно слушался и боялся с тех самых пор, как отличница Скворцова натаскивала троечника Кошица по математике.

У Сени была лишь одна слабость. Он писал стихи и пытался прославиться под псевдонимом Семен Огневой. Томики с золотым обрезом и золотым же тиснением его имени и фамилии стояли во всех книжных магазинах. Сеня издавал их огромными тиражами. Однако поэтическую славу трудно купить. На него работали несколько подкупленных критиков, но дешевле было бы покупать поэтов и издавать их стихи под своим именем. Однако Семен имел гордость.

И вот он решил купить душу Пушкина. Пусть знают!

И самое страшное, его не остановила цена в сто миллионов.

Мачик призвал меня и спросил:

– Кто будет представлять Пушкина?

– Мачик, может, отговорим его? Пусть возьмет Пастернака. Прекрасный поэт.

– Пушкина хочет, – непререкаемо изрек Мачик. – Пастернак дешевле в сто раз! Придумал, Пастернака!

– Попросим опять Асю, – вздохнул я.

Гонорар душману определили тоже огромный – в сто тысяч.

Однако Ася, которая удачно сплавила душу Герцена в Лондон, неожиданно заупрямилась, когда я вызвал ее на собеседование.

– Мне жизнь дороже, – сказала она. – За Пушкина убьют.

– Да кто узнает?!

– Не считайте меня дурой. У вас вон сколько народу работает. Донесут… И потом, Евгений, вы его стихи читали? А я читала.

– Ну это довод, согласен… – пробормотал я.

Короче, Ася отказалась, из чего следовало, что между душами Герцена и Пушкина есть некая принципиальная разница.

Претендентов на то, чтобы разыгрывать перед Кошицем спектакль обладания душой великого поэта, не было.

И тут совершенно неожиданно Мачик предложил:

– Попроси свою Симку. Пусть заработает хоть что-то на своем бзике.

Вечером, дождавшись, когда Сигма вернется с кладбища с пробирками, полными тараканьих душ, я предложил ей:

– Слушай, Си… Может, ты попробуешь как-то отговорить этого Сеню от его затеи? Мачик сам тебе предложил. А если не получится, заработаешь сто килобаксов. В любом случае, выигрыш. Или уговори его на другого поэта.

Я думал, что Си пошлет меня сразу, слишком велико у нее было отвращение к нашему проекту, но она подумала и согласилась.

Я сказал Мачику, что Си согласна.

– Пускай придет. Разговор есть, – сказал Мачик.

И вот они опять встретились – продюсер проекта «Спросите ваши души» и настоящая мадемуазель Си, которая умела видеть. Я очень волновался, когда она направилась в кабинет Мачика в нашем офисе. Я боялся, что Си его пошлет.

Однако все прошло гладко. Мачик просил ее рассказать Кошицу побольше пикантностей в треугольнике Пушкин – Натали – Дантес, всяких подробностей, неизвестных науке, чтобы передача стала сенсационной. И Си обещала, как ни странно.

– Толковая девка, – сказал мне потом Мачик.

На следующий день Лева Цейтлин со съемочной группой отправился в Михайловское снимать видеоряд для пушкинской передачи.

Я долго допытывался у Си, как она собирается строить беседу с Кошицем, но она только говорила: «Отстань» – и читала мемуары того времени. Кроме того, она попросила меня принести ей все сборники стихов поэта Огневого. Таковых оказалось семь штук.

Массовое сочинительство стихов – это особый род российского помешательства, дитя прекраснодушия и тяги к безделью. Обычно оно начинается с потрясения тем фактом, что поставленные друг за другом две фразы могут звучать складно и выглядеть умно. Зачастую умнее автора.

Или хотя бы загадочно.

Потрясение продолжается, когда новоявленный стихотворец узнает, что простенькое описание природы типа «Люблю грозу в начале мая», оказывается, является классикой, а его автор – гениальным поэтом.

Это выглядит так доступно и так заманчиво, что юный (а иногда и не очень) кандидат в гении начинает марать бумагу и вываливать строчки в Интернет, ища признания, сочувствия и любви.

Обычно он их находит у таких же помешанных в обмен на сочувствие и любовь к ним, смешанные с ревностью и даже завистью, если есть чему завидовать. Эта форма помешательства безобидна и даже приятна, потому что позволяет убивать массу времени без вреда для окружающих.

Тяжелые случаи встречаются, когда стихотворец почему-либо утверждается в мысли, что он действительно великий поэт. И жаждет массового признания. Но косное человечество глухо к его стихам, оно брезгливо отворачивается от него и лишь небольшая кучка почитателей, а она есть даже у самого отпетого графомана, поет ему гимны и славит в веках.

Семен Кошиц, похоже, уже находился в этой неприглядной стадии, поскольку его богатство позволяло ему иметь достаточно широкий круг почитателей, порядка нескольких сотен, которые подкармливались различными благами, чаще всего просто личным знакомством с одним из богатейших людей планеты, но он жаждал массовой любви. Такой, какая досталась солнцу нашей поэзии совершенно бесплатно.

И он захотел обогреть себя этим солнцем.

Но пока Кошиц обогревал себя на Мальдивах, откуда прилетел на собственном самолете, как только мы сообщили ему, что обладатель души Александра Сергеевича, то есть Сигма, готова к переговорам.

Сеня прибыл в Питер и поселился в гостинице «Рэдиссон-Астория», где раньше был «Сайгон». Переговоры с Сигмой он решил провести в ресторане «Невский Палас» на том же Невском.

В назначенный день Сигма отправилась в ресторан, прихватив в сумочке спироскоп.

Я всегда поражался ее умению из ничего создать себе имидж. Грошовые тряпки выглядели на ней купленными в салонах Версачи. Вот и сейчас она надела длинную юбку и легкий топик на лямочках, открывающий снизу ее безупречный пупок. Прическу соорудила строгую, узлом, открыв лоб. Все было в деловом стиле с легким налетом фривольности, на что указывал открытый пупок.

Я ждал ее, поминутно взглядывая на часы.

Она вернулась только к вечеру, переговоры длились четыре с половиной часа.

– Он пригласил меня в номер. Потом, – сразу же похвасталась Сигма.

Я почувствовал укол ревности.

– Зачем это?

– Не волнуйся, только затем, чтобы подписать мне чек, – она помахала в воздухе листком. – Тысяча баксов.

– За что? – вскричал я.

– Это мне на подарок за приятную беседу. Он извинялся, что лично не сможет его купить, его ждут дела в Лос-Анджелесе.

Я тихо выругался.

– А душу ему будем продавать? Он не отказался от этой мысли?

– Нет, – сказала Сигма. – Все состоится.

– И кем же он назовется?

– Александром Сергеевичем. Прости, Джин, я сделала все, что смогла. Но он очень упрямый.

– А сейчас кто у него в инкарнациях? Не смотрела? – поинтересовался я.

– Ничего интересного. Лавочник из Могилева, финдиректор цирка из Курска… Люди небогатые и неталантливые.

– А у него какой талант?

– Делать деньги. Ты не представляешь. За время нашего разговора три раза звонил телефон, предлагали сделки. Я поняла, что он сделал триста миллионов за три часа.

– Ну ладно. Ты хоть получишь свой гонорар. А Пушкина все равно жалко отдавать… – сказал я.

– Кошиц будет на передаче под псевдонимом. Его нужно называть Семен Огневой, – предупредила Сигма.

– Да хоть кем. Нам, татарам… – невесело отшутился я.

В назначенное время передача состоялась.

Сеня прилетел из Лос-Анджелеса, где он, по сведениям прессы, приобрел одну из голливудских кинокомпаний, и приехал на запись в студию на «мерседесе» в сопровождении охраны.

Зрители заняли свои места, мы с Сигмой тоже затесались к зрителям, Мадемуазель СиСи вышла на подиум в блестящем вечернем платье и началась наша обычная роскошная туфта, которая на этот раз была дополнена безудержной рекламой книг поэта Огневого.

И наконец сам поэт был вызван в студию под звуки фанфар.

Я первый раз увидел его живьем. Он был неказист – небольшого роста, уже с залысинами, хотя ему еще не было сорока, с той самой знаменитой виноватой улыбочкой, как бы говорящей: «Это ничего, что у меня семь миллиардов долларов, я все равно простой парень, такой же, как вы…»

Светомузыку и пассы СиСи я пропускаю. Это заняло 10 минут.

И наконец СиСи задала свой коронный вопрос, после того как прошла заставка «Спросите ваши души»:

– Семен, назовите свое прошлое имя. Кто вы?

И направила на него указку лазерного луча.

Огневой улыбнулся еще виноватее, сделал паузу и произнес:

– Александр Сергеевич… Грибоедов.

Я увидел, как Мачик, стоявший рядом с телеоператором, горестно воздел руки к небу.

СиСи чуть в обморок не упала. Сценарий весь был построен на Пушкине. Ладно, видеоряд о Грибоедове потом Лева подснимет. Но откуда он взялся, этот Грибоедов? Что о нем говорить?!

СиСи обернулась к зрителям.

– Поэт Семен Огневой назвал свою предыдущую инкарнацию!.. Одну из них… Это замечательный русский… э-э… писатель и драматург Александр Сергеевич Грибоедов, написавший бессмертную комедию «Горе от ума»!

– Он поэт! – запротестовал Огневой. – То есть я! Я поэт!

– Да, да! Поэт! – воскликнула СиСи.

И вдруг Огневой совершенно не к месту стал читать из «Горя от ума»:

 
Не образумлюсь… виноват,
И слушаю, не понимаю,
Как будто всё еще мне объяснить хотят,
Растерян мыслями… чего-то ожидаю.
Слепец! я в ком искал награду всех трудов!
Спешил!.. летел! дрожал! вот счастье, думал, близко.
Пред кем я давече так страстно и так низко
Был расточитель нежных слов!..
 

Вероятно, он хотел доказать авторство бессмертной комедии, а заодно и патриотизм.

Ну а дальше он подробно расписал, как его убивали персы в посольстве России, и про Нину Чавчавадзе, и про свои музыкальные сочинения… Все это, как потом выяснилось, сообщила ему Сигма во время обеда в «Паласе». Память у Огневого оказалась хорошая.

Запись закончилась бесплатной раздачей зрителям новой книжки Огневого, которую он успел выпустить к телевизионному тракту. Называлась она: «Александр Сергеевич, разрешите представиться…»

После записи Кошица-Огневого окружили журналисты, а Мачик подошел к нам с Сигмой.

– Симка, что за фокусы! Откуда взялся Грибоедов? Грибоедова вообще в прайсе нет! Что мне с него брать? Как я покрою убыток?

Сигма пожала плечами.

– Души иной раз непредсказуемы…

– Э! Какие души? Что говоришь? – Мачик пошел к Огневому.

Мы видели, как он, раздвинув журналистов, приблизился к миллиардеру, как они о чем-то поговорили, а в заключение пожали друг другу руки и похлопали по плечу.

Мачик обернулся к нам. Он сиял. Он выставил вверх большой палец.

Мы поняли, что Сигма выиграла свой приз.

– Как ты это сделала? – спросил я ее дома.

– Очень просто. Я два часа читала ему вслух его стихи. Он совсем размяк. А я говорила, что эти стихи будут растащены на цитаты, как у Грибоедова. «Вернулся я с Канар на мой Арбат и понял, что кругом я виноват…» Он чуть не заплакал. А я говорила, что Грибоедов соизмерим с Пушкиным, абсолютный гений, просто мало успел написать… «Подумайте, Семен, Пушкин очень затаскан и, по существу, попсов… А Грибоедов нет. Судьба тоже трагическая, персы его разрубили на куски…»

– Но он же разговаривал с тобой как с владелицей души Пушкина! – вспомнил я. – Откуда у тебя вторая душа? Ты же сертификат на Пушкина имеешь!

– А вот это для него уже не имело значения. Он про сертификат и не вспомнил. Он знал, что его надувают… Джин, он ведь абсолютно неверующий! Какая там душа! Для него существуют только деньги.

Кстати, последний вопрос начинал приобретать для нас серьезное значение. Как выяснилось, нельзя работать с душой, не учитывая мнения Бога.