Текст книги "Поэтические воззрения славян на природу - том 1"

Автор книги: Александр Афанасьев

В противоположность дневному светилу, Месяц – представитель ночи,[208]208
  У некоторых народов месяц называется солнцем ночи.


[Закрыть] а так как ночь принималась за метафорическое название темных, грозовых туч, то на него были перенесены атрибуты бога-громовника. При весенней встрече своей с Солнцем он бывает зачинщиком ссоры, которая потрясает землю. Диану (= Артемиду) представляли с новолунием на голове, вооруженною луком и стрелами, и почитали страстною охотницею; несущаяся по небу гроза уподоблялась дикой охоте (см. главу XIV), и потому как весеннее солнце, так и луна являлись воображению древних народов – с охотничьим характером (см. выше стр. 43).

Солнечные и лунные затмения были объясняемы тою же борьбою светлых богов с темными, как и небесные грозы. Эти чрезвычайные, редкие явления, к которым не так легко мог привыкнуть человек, как к ежедневному захождению солнца и к естественной смене годовых времен, постоянно возбуждали тревожное чувство страха: нечистая сила нападала на божественное светило, захватывала его в свою пасть и готовилась пожрать пред очами смущенного язычника. «Погибе, съедаемо солнце!» – вот обычное выражение, с которым старинные летописцы относились к солнечному затмению. В затмениях солнца и луны до самого позднейшего времени видели «недобрые знамения».

Такое двойственное воззрение на природу, в царстве которой действуют и добрые и злые силы, должно было наложить свою неизгладимую печать на все религиозные представления. Поклоняясь стихийным божествам, человек одни и те же явления различал по мере участия их в создании и разрушении мировой жизни, по степени ближайшей или отдаленнейшей связи их с элементами света и тепла. Так опустошительные бури и зимние вьюги почитались порождением нечистой силы = рыщущими по полям бесами, тогда как весенние ветры, пригоняющие дождевые облака и очищающие воздух от вредных испарений, признавались благодатными спутниками Перуна, его помощниками в битвах с злыми духами; из далекой страны вечного лета они приносили на своих крыльях семена плодородия на землю, навевали в сердца юношей и дев горячую любовь и своим дыханием восстановляли здоровье болящих.[209]209
  28 апреля поселяне выходят с ладонками на перекрестки и дожидаются теплого ветра; такие ладонки, обвеянные весенним ветром, почитаются особенно целебными от разных болезней. – Сахаров., II, 26.


[Закрыть] У болгар северный ветр называют черным, а южный – белым.[210]210
  Показалец Раковского, 1,21.


[Закрыть] Мартовскому снегу приписывается целебное свойство – только потому, что он выпадает в первый месяц весны. Согретые лучами летнего солнца облака, как вместилища плодотворной влаги дождя, представлялись прекрасными, полногрудыми женами, любви которых так страстно ищет бог-громовник; но те же облака, как омрачители ясного неба, приносители града и снега, рисовались воображению в образах демонических.

III. Небо и земля

Небо, видимое очами смертного, представляется огромным блестящим куполом, обнимающим собою и воды и сушу, круглою прозрачною чашею, опрокинутою над землею. Потому обыкновенно оно называется а) небесным сводом; в Беовульфе употреблено выражение «шатер неба» – himinskautr; лат. coelum и фран. ciel, по объяснению М. Мюллера, указывают на свод или кров земли.[211]211
  М. Мюллер: Чтения о языке, 288; Полев. Опыт сравнит, обозр. древн. пам. нар. поэзии, II, 49.


[Закрыть] Отсюда сама собой возникала мысль о небе, как о священном храме, где живут светлые боги и высокая кровля которого сведена чудесным куполом. В старинной апокрифической рукописи сказано: «небо круговидно комарою».[212]212
  Пам. отреч. лит., II, 350.


[Закрыть] Скандинав, heimr – mundus, domus родственно с himinn, himil;[213]213
  D. Myth., 753-4.


[Закрыть] греч. οιχουμέή – вселенная происходит от οιχος – дом, обитель; равным образом славян, мир первоначально означало мир семейный, тишину домашнего жилища, а вселенная намекает на водворение (= вселение) семьи у домашнего очага, под родным кровом. По народному воззрению, небо – терем божий, а звезды – очи взирающих оттуда ангелов; эпическая поэзия воспользовалась этими данными и дает прекрасное изображение космоса теремом, а небесных светил – обитающею там семьею (см. выше, стр. 21).

 
Чудо в тереме показалося:
На небе солнце – в тереме солнце,
На небе месяц – в тереме месяц,
На небе звезды – в тереме звезды,
На небе зоря – в тереме зоря
И вся красота поднебесная.[214]214
  Щапов, статья 3-я, 89; Кирша Дан., 8. Сравни в Одиссее, IV, 45–46, и VII, 84–85: «все лучезарно, как на небе светлое солнце или месяц, было в палатах царя Менелая (Алкиноя)».


[Закрыть] (59)
 

Округло-выпуклая форма небесного свода послужила основанием, опираясь на которое – доисторическая старина уподобила его с одной стороны черепу человеческой головы, а с другой – высокой блестящей горе:

b) Индийский миф утверждает, что небо создано из черепа Брамы, а по сказанию Эдды оно произошло из черепа великана Имира, с чем аналогично греческое предание об Атласе, который на своей голове держит небесный свод. Подобные представления известны и у других народов Востока.[215]215
  D. Myth., 535 – 6. Будда создал небо из великанского черепа.


[Закрыть] Вместе с этим облака и тучи были уподоблены мозгу, наполняющему гигантский череп = небо или покрывающим его волосам. Безоблачное, ясное небо – в религиозных воззваниях сибирских шаманов удерживает за собою знаменательный эпитет лысого; при жертвоприношениях они обращаются к небу с такою молитвою: «Отец лысое Небо! младший сын плешивого Неба! сделайте, чтобы я (имярек) был богат скотом, счастлив в промыслах и имел бы большую семью».[216]216
  Приб. к Ж. М. Н. П., 1846,55–56.


[Закрыть] Припомним наши обиходные выражения: «плешь просвечивает», «лысина светится» и народную загадку о месяце: «лысый жеребец через прясла глядит», т. е. месяц (в мифическом образе коня), не затемненный облаками, светит на двор. Белое пятно на лбу животных (лошадей и коров) называется лысиной или звездочкой.[217]217
  Толков, слов., I, 876.


[Закрыть] Сербы величают месяц старым лысым дедушкою,[218]218
  Ж. М. Н. П. 1846, VII, 46.


[Закрыть] т. е. круглый блестящий диск полнолуния уподобляют лысой голове старика. Как обломки древних мифических представлений, в нашем народе уцелели названия: «лысый бес»[219]219
  Г. Буслаев (О влиян, христ. на сл. яз., 27) производит слово бес от санскр. bhas – светить; но Пикте (II, 639) указывает другой корень bht – timere, bhtshay – terrere, откуда bhtsha – ужас, bhishana – страшный, bhishma – злой дух, литов. besas.


[Закрыть] и «лысая гора», на которую слетаются ведьмы и нечистые духи творить чары и которая есть не что иное, как самое небо. В областном говоре Владимирской губ. залысиваться значит: проясняться: «кажись, на небе залысивается».[220]220
  Доп. обл. сл., 58. Существует поверье, что во время сильных морозов должно насчитывать как можно более плешивых и лысых, чтобы «мороз треснул» (Нар. ел. раз., 149; Номис.).


[Закрыть] Дым, застилающий небо, в народной загадке сравнивается с кудрявыми волосами: «мать – гладуха, дочь – красуха, сын – кучерявый» (печь, огонь и дым); а очи, закрытые ресницами и бровями = нахмуренные, русский язык уподобляет небесным светилам, помраченным тучами; сравни хмура и хмара. Народная поэзия свободно пользуется этой метафорой, как можно видеть из следующей белорусской песни:

 
Как тебе, солшйко,
С зирками (звездами) разойтися,
С месячном разстретися?
– По залесейку пойду,
Хмаркой напущуся,
Дождиком обольюся,
С зирками разойдуся,
С месячном разстренуся!
Как тебе, девочка,
С батюшком разойтися,
С матушкой разстретися?
– По застолейку пойду,
Косками напущуся, (60)
Слезками обольюся,
С батюшком разойдуся,
С матушкой разстренуся![221]221
  Нар. белор. песни, собр. Е. П., 79–80.


[Закрыть]
 

Распущенные волоса, как эмблема дожденосных туч (дождь = слезы), сделались символическим знамением печали; потому женщины, причитывая похоронные воззвания, припадают к могилам с распущенными косами.[222]222
  Сахаров., II, 94.


[Закрыть] В старину опальные бояре отращивали волосы и распускали их по лицу и плечам.[223]223
  Успенского: Опыт о древн., 1,53.


[Закрыть] В Черногории матери и сестры умершего отрезывают свои косы и кладут их в могилу вместе с дорогим покойником и несколько дней после того ходят с непокрытыми головами.[224]224
  Терещ., Ill, 95.


[Закрыть] Так как с тучами соединялись идеи плодородия и богатства, то обилие волос принимается за счастливую примету: срослись ли у кого брови, или грудь его обросла густыми волосами – это верный знак, что он уродился счастливцем.[225]225
  Оренбург. Г. В. 1851, 9.


[Закрыть] На Руси волосы слывут «честными» и «святыми» и теперь еще суеверы берегут свои остриженные кудри и кладут их с собою в гроб, твердо веруя, что на том свете Бог потребует отчета в каждом волоске.[226]226
  Снегир. Рус. в св. посл., II, 47; Вест. Евр. 1810, VII, 225; Москв. 1855, III, 49.


[Закрыть] При произнесении клятвенных обещаний у многих народов было в обычае прикасаться рукою к волосам на голове или к бороде.[227]227
  D. Rechtsalt., 147.


[Закрыть]

Скандинавский миф, свидетельствующий о создании неба из черепа Имира, утверждает, что облака и туманы были сотворены из мозгу этого великана. Согласно с этим, стих о голубиной книге рассказывает, что

 
Ночи темные (= помраченное тучами небо) от дум божиих,
Дожди сильные от мыслей божиих,
 

и обратно:

 
Наши помыслы от облац небесныих.[228]228
  Ч. О. И. и Д., год 3, IX, 188; Калеки Пер., II, 355-6.


[Закрыть]
 

Означенное предание встречается еще в латинской приписке к одной рукописи Х века, в немецкой поэме XII века и в древнеславянских апокрифах (сербских и болгарских); духоборцы доныне исповедуют, что мысли человеческие создались от ветра, а благодать от облака.[229]229
  О влиян. христ. на сл. яз., 77,84; архив ист-юрид. свед., I, 21–22; Пам. отреч. лит., II, 433,444.


[Закрыть] Соответственно уподоблению черных туч – волосам, стих о голубиной книге, в других своих вариантах, говорит: ночи темные от волос божиих или от опашня (сравни облако – облачение) божьего.[230]230
  Калеки Пер., II, 307,330,355.


[Закрыть] Метафорическое сближение дождевых облаков с мозгом отразилось и в самом языке: мозг – cerebrum и дождливая погода (псковск. и тверск.), мзга – худая, мокрая погода и плакса, мозглый, мозгливый и мозглявый – дождливый, пасмурный, мозгнуть – делаться мозглою (о погоде), намозгнуть, намозгляветь – киснуть, загнивать.[231]231
  Доп. обл. сл., 113 – 5; Толков, слов., I, 1030.


[Закрыть] Вместо выражения: «что ты задумался?» доселе говорится: «что ты отуманился?» По замечанию Я. Гримма: «Denn das hirn bildet den sitz des denkens und wie wolken (61) iiber den himmel, lassen wir sie noch heute durch die gedanken ziehen, um wolkte stirn heisst uns eine nachdenkliche, schwermiitige, tiefsinnende, Grimnisroal wird den wolken das epithet der hartmutigen ertheilt».[232]232
  D. Myth., 533.


[Закрыть] В этой связи мозга и его духовных отправлений с дождевыми тучами лежит зародыш того знаменательного мифа, равнопринадлежащего всем арийским племенам, который с живою водою дождя (нектаром) сочетал дары поэтического одушевления, красноречия и премудрости (см. главу VII).

с) Сравнивая небо с горою, народная фантазия породнила эти разнородные понятия и в языке и в мифе. Слово горе (малорос. вгору, болгар, згоре) значит: вверх, к небу; белорусская песня поет: «сонце колесом у гору идзетсь»;[233]233
  Терещ. II, 470.


[Закрыть] в народной загадке, означающей «дым», небо называется горою: «без ног, без рук на гору дерется»;[234]234
  Семенов., 41.


[Закрыть] у белорусов есть поговорка: «горе научиць глядзець к-горе» т. е. на небо = горе обращает к Богу;[235]235
  Приб. к Изв. Ак. Н., 1,59.


[Закрыть] у чехов гора называется верхом (vreh); сравни прилагательные горный и горний (небесный): «переселиться в горняя» значит – умереть, отойти к Богу. Точно так же греч. ουρανος сближается с ουρος, ορος (гора). В немецкой мифологии известен Himinbiorg (Himmelberg), откуда идет мост-радуга, по которому боги съезжают с неба на землю.[236]236
  D. Myth., 213, 312.


[Закрыть] Наши поселяне рассказывают, что на конце мира, где небо сходится с землею, можно прямо с земли взобраться на выпуклую поверхность небесного свода; живущие там бабы затыкают свои прялки и вальки за облака.[237]237
  Тульск. Г. В. 1852, 26.


[Закрыть] В апокрифе о св. Макарии (рукопись XIV в.) находим то же представление: «пошли есмы, да быхом видели, где прилежит небо к земли».[238]238
  Пам. отреч. лит., II, 64; Пам. стар. рус. литер., III, 136.


[Закрыть] У славян до сих пор живо старинное предание о том, что души умерших должны взбираться на какую-то крутую, неприступную гору. В разных местностях русской земли крестьяне уверяют, что, обрезывая ногти, не должно кидать их, а напротив, собирать и прятать эти обрезки за пазуху; на том свете они пригодятся: по смерти каждому придется взлезать на высокую крутую гору, столь же гладкую, как яйцо. С помощью сбереженных ногтей это можно будет сделать и удобнее, и скорее. По белорусскому поверью, кто прячет обрезанные ногти за пазуху, у того по смерти все эти обрезки очутятся на пальцах крепко сросшимися и помогут ему взобраться на железную гору, на которой стоит рай;[239]239
  Нар. сл. раз, 160; Сын Отеч. 1839, т. VIII, 84.


[Закрыть] в Подолии рассказывают о стеклянной горе, на которую надо будет «драпаться» на том свете.[240]240
  Быт подолян, II, 24.


[Закрыть] В других местах убеждены, что большие ногти всякому необходимы по смерти для того, чтобы лезть на небо или в царство небесное – на Сионскую гору:[241]241
  Маяк XII, 7; Послов. Даля, 1036.


[Закрыть] очевидно, что гора и небо здесь тождественны. Раскольники, между которыми долее и живее сберегаются старинные суеверия, доныне носят в перстнях и ладонках обрезки собственных ногтей и когти филина.[242]242
  Иллюстр. 1846, 262, 332-3.


[Закрыть] Древние литовцы также верили, что тени усопших, отправляясь на тот свет, должны карабкаться на неприступно высокую и круглую гору (Anafielas), на вершине которой восседает верховное праведное божество, судить души покойников, и сообразно с их земною жизнию – определяет им ту или другую участь. Чем добродетельнее была жизнь человека, тем легче душа его возносится на эту гору, и наоборот: отчаянных греш(62)ников, удрученных тяжестью грехов, пожирает дракон у самой подошвы горы. Кроме того, у литовцев есть и другое сказание, что верховное божество вызовет некогда из могил весь род человеческий, соберет его на высокую гору и произнесет над каждым свой неумытный суд. На погребальных кострах, вместе с трупом, литовцы сожигали лапы хищных зверей, когти разных птиц, рысьи и медвежьи, чтобы покойнику легче было взбираться на гору вечного блаженства; с тою же целью теперь сожигают они обрезки собственных ногтей, а больные, ожидающие смерти, нарочно отращивают у себя ногти, не касаясь до них ножницами. Думают, что сожженные ногти улетают вместе с дымом к небу и что по смерти каждый получит их обратно.[243]243
  Kronica polska, litewska, etc. Стринковского, изд. 1846 г., I, 144; Ж. М. Н. П. 1844, IV, 36; Иллюстр. 1848, № 26; Семеньск., 30; Черты литов. нар., 97.


[Закрыть] Загробная страна блаженных называлась у германцев, кроме других имен, еще saeldenberc = wonnenberg, freudenberg.[244]244
  D. Myth., 780.


[Закрыть]

В одном заговоре читаем следующую заклинательную формулу: «еду на гору высокую, далекую, по облакам и водам, а на горе высокой стоит терем боярский, а во тереме боярском сидит красная девица (=Зоря)… Закрой ты, девица, меня своею фатою от силы вражией, от пищали, от стрел, от борца, от кулачного бойца».[245]245
  Сахаров., I, 25.


[Закрыть] Эта высокая гора, на которую надо ехать по облакам и водам (= дождевым источникам), есть небесный свод. То же представление греки соединяли с Олимпом, на вершинах которого бессмертные боги основали свои обители (Διός δώμα); Гомер называет эту гору светлою, блестящею и прямо – великим небом; о богине Зоре поэт выражается, что она восходит на Олимп, возвещая своим приходом утренний свет.[246]246
  Илиада, I, 497; II, 48–49.


[Закрыть] Итак, небо представлялось горою. Эта мифическая гора часто упоминается в сказочных преданиях славян и германцев. Соответственно впечатлению, производимому небесным сводом, она называется стеклянною или хрустальною (glasberg, spiegelberg); старинный апокриф (по рукописи проф. Григоровича) говорит, что бог создал «небо хрустальное на столпах железных».[247]247
  Сравни в ст. Пыпина – Рус. Сл. 1862, II, 53: «буди небо по хрусталю на воздусе сотворено». В «книге, глаголемой Космография» упоминаются «горы стеклянные под востоком солнца». – Времен., XVI, 7.


[Закрыть] Рассказы о стеклянной горе известны в Польше, Белоруссии и Литве; на ней стоят золотые палаты, растет дерево с золотыми яблоками, кожица которых мгновенно заживляет раны; живая вода (= дождь) бьет ключами, а золото, серебро и драгоценные каменья лежат там в несметном количестве. В солнце, месяце и звездах древний человек видел сияющие в небесном чертоге драгоценные камни и золотые или серебряные украшения; блеск неба, озаренного яркими лучами солнца, напоминал ему блеск металлов, и финский эпос сообщает предание, что небесный свод был выкован хитрым кузнецом божественной породы. У Гомера небо называется медным: в мифических представлениях блестящая медь и золото имеют тождественное значение.[248]248
  В одной червонорусской сказке повествуется о медной горе, которая была так гладка и крута, как стена, а высока столько, что шапка валилась с головы, когда посмотришь на ее вершину. – Нар. ел. раз., 124–130. В Ведах и Пуранах упоминается о золотой горе Меру, о которой Махабхарата говорит «Меру – золотая гора, сияющая подобно солнцу и бездымному огню; по сторонам ее чистые убежища, где живут счастливые смертные». – Ж. М. Н. П. 1837, VII. 10.


[Закрыть] Название небесной горы – железною указывает на отуманенное, потускнелое небо, каким оно обыкновенно бывает в ненастную осень и зимнюю пору: в современной речи мы навыкли называть его «свинцовым». О зиме, запирающей дождевые источники, (63) миф выражается, что она налагает на облака железные оковы (см. гл. XI). Никто из простых смертных не в состоянии достигнуть вершины стеклянной горы даже на сильном, остроподкованном коне; смельчак, решившийся подняться на нее, падает при начале пути и платит жизнию за безрассудную отвагу. Были, однако, молодцы, которые взбирались на гору, прикрепляя к рукам и ногам когти рыси; взлетали на нее на крыльях сокола, на волшебном коне или ковре-самолёте: все это (как будет объяснено в следующих главах) – мифические образы быстролетных облаков, вихрей и грозы.[249]249
  Пов. и пред., 139–144,184; Н. Р. Ск., VII, 25; VIII, стр. 641; Сказ. Грим., I, стр. 159, 463; II, стр. 52, 233,301;Ск. Норв.,1,21.


[Закрыть] В лубочной сказке «о золотой горе» или «трех царствах: медном, серебряном и золотом» повествуется о том, как царевич, отправляясь в означенные царства, достиг страшно высокой и крутой горы и взлез на нее с помощию железных когтей, прикрепленных к ногам и рукам.[250]250
  Н. Р. Ск., I–II, стр. 128.


[Закрыть] Олицетворяя грозовые явления хищными птицами и зверями, фантазия, сблизившая молнии с острыми стрелами, начинает видеть в этих стрелах – железные когти; только вооруженный такими когтями, сказочный герой (= древний громовник) может взойти на небо и освободить из-под власти злых демонов чудную красавицу – богиню весны. Любопытна словацкая сказка об одном бедняке, который, желая укрыться от зимнего холода, вздумал пойти на стеклянную гору, где горит вечный огонь, т. е. солнце. Издалека завидел он великое пламя, вокруг которого сидели двенадцать мужей: это были слуги царя годовых времен (царя «nad casern»), т. е. двенадцать Месяцев.[251]251
  Slov. pohad, стр. 19–28; сличи Н. Р. Ск., 1 – 11, стр. 326–331.


[Закрыть] Другая словацкая сказка сообщает предание о гордом короле, наказанном за то, что хотел приравняться Богу и устроить для себя стеклянное небо, украшенное алмазами и золотыми звездами.[252]252
  Slov. pohad, сказка: Cesta k sluncu.


[Закрыть]

Кроме сбережения ногтей, которые должны были помогать усопшему подняться на высокую гору небес, для той же цели, по народному убеждению, могли служить и лестницы. По свидетельству жития князя Константина Муромского, вместе с умершими полагались в могилу сплетенные из ремней лестницы: «и по мертвых ременные плетения древолазные с ними в землю погребающе».[253]253
  Карам. И. Г. Р., I, примеч. 236.


[Закрыть] Еще доныне в некоторых уездах родственники умершего, собираясь в сороковой день после его кончины творить поминки, ставят на стол, вместе с блинами и кануном, нарочно сделанную из теста лесенку; а выходя за ворота провожать душу покойника, выносят с собой испеченные лесенки и думают, что по ним душа восходит на небо = в рай.[254]254
  Эти. Сб., I, 226; V, 19, 82. («Быт курск. кр.»); Послов. Даля, 299. До сорока дней, по смерти, душа остается на земле, а по истечении этого срока идет на тот свет.


[Закрыть] В Воронежской губ. в самый день похорон приготовленная из пшеничного теста и запеченная лестница, величиною в аршин, ставится при выносе гроба, чтобы усопшей душе легче было взойти на небо.[255]255
  Ворон. Беседа, 210; Ворон, лит. Сб., 389.


[Закрыть] В Курской губ. поминальные пироги с маком и медом называются лестовки. На праздник Вознесения, в память восшествия Спасителя на небо, крестьяне пекут большие продолговатые пироги, верхняя корка которых выкладывается поперёк перекладинами: пироги эти называют лесенками. Их приносят в церковь, и после молебна часть отдают священнику и причту, а другую нищим.[256]256
  Рязан. Г. В. 1846,16; Саратов. Г. В. 1846, 40.


[Закрыть] В некоторых деревнях приготовляемые на Вознесенье лесенки имеют семь ступеней, что стоит в связи с сказанием о седьми небесах; после обедни кре(64)стьяне всходят на колокольню и бросают их оттуда на землю, замечая: как упадет лесенка – вдоль или поперек к церкви, останется цела, надломится или вовсе разобьется, и поэтому делают свои заключения, на какое небо попадут они по смерти. Если все семь ступеней останутся целы – быть в раю, а разобьется лестница вдребезги – это знак великих грехов, заграждающих путь в царство небесное.[257]257
  Ж. М. Н. П. 1851, Х (Обозр. гу?? ед.), 8–9.


[Закрыть] Мазовецкая легенда рассказывает, как один паломник, отправившись на поклонение гробу Господню, заблудился между скал и долго не находил выхода; наконец увидел он висячую лестницу, сделанную из птичьих перьев, три месяца взбирался по ней и достиг райских садов, в которых росли железные, медные, серебряные и золотые деревья; на соснах иглы были из чистого золота, а шишки из самоцветных камней: но что всего чудеснее, деревья эти знали все прошлое и предвещали будущее.[258]258
  Пов. и пред., 16–18.


[Закрыть]

Наконец, приведем любопытное свидетельство старинного памятника (XIV века), полагающего рай на горе. Новгородский архиепископ Василий, в послании своем к тверскому владыке Федору пишет: слышах, брате, что повествуеши: рай погыбл, в нем же был Адам; ино, брате, о того есмя погибели не слыхали… А Ефросин св. был в раю и три яблока принес из рая и дал игумену своему, от них же исцеления многа быша… А то место святого рая находил Моислав новгородец и сын его Яков, и всех было их три юмы, и одина от них погибла много блудив, а два их потом долго носило море ветром и принесло их к высоким горам, и видеша на горе той написан деисус лазорем чудным и вельми издивлен паче меры, яко не человеческыма руками творен, но Бжею благодатию, и свет бысть в месте том самосиянен, яю не мощи человеку исповедати. И пребыша долго время на месте том, а солнца не видеша; но свет бысть многочасный, светлуяся паче солнца, а на горах тех ликования многа слышахуть и веселие гласы вещающа. И повелеша единому другу своему взитти по шегле на гору ту видети свет и ликования гласы, и бысть, яко взиде на гору ту – и абие всплеснув руками, засмеяся, побеже от другов своих к сущем гласу. Они же велми удивлешеся и другого послаша, запретив ему, да обратився скажет им: что есть бывшее на горе. И той такоже створи, нимало взвратився к своим, но с великою радостию побеже от них. Они же страха наполнишеся и начаша размышляти к себе, глаголюще: аще ли и смерть случится, но видели бехом светлость места сего – и послаша третиего на гору, привязав ужищем за ногу его. Такоже и той створити хоте, всплескав радостьно и побеже, в радости забыв ужище на нозе своей; они же сдернуша ею ужищем, и в том часе обретеся мертв».[259]259
  П. С. Р. Л., VI, 87–89.


[Закрыть] Рядом с сейчас указанными представлениями неба, как блаженной обители богов и праведных, оно (как уже замечено во II главе) было олицетворяемо и в живом божественном образе. Плодотворящая сила солнечных лучей и дождевых ливней, ниспадающих с небесного свода, возбуждает производительность земли, и она, согретая и увлаженная, растит травы, цветы, деревья и дает пищу человеку и животным. Это естественное и для всех наглядное явление послужило источником древнейшего мифа о брачном союзе Неба и Земли, причем Небу придан воздействующий, мужской тип, а Земле – воспринимающий, женский. Летнее Небо обнимает Землю в своих горячих объятиях, как невесту или супругу, рассыпает на нее сокровища своих лучей и вод, и Земля становится чреватою и несет плоды; не согретая весенним теплом, не напоенная дождями, она не в силах ничего произвести. В зимнюю пору она каменеет от стужи и делается неплодною; с приходом же весны Земля, по на(65)родному выражению, «принимается за свой род». «Не земля родит, а небо» – выражается пахарь пословицею, обозначая тем, что без влияния благоприятных условий, посылаемых небом, земля бессильна дать урожай.[260]260
  Снегир. Рус. в св. поел., IV, 40.


[Закрыть] Почти во всех языках земле даются имена женского рода. Гимны Ригведы представляют Небо и Землю бессмертною супружескою четою[261]261
  Orient und Occid., год 2, вып. II, 235, 247.


[Закрыть] и называют их pita (patar) Dyaus =отец Небо и mata (matar) Prithivi = мать Земля. Слово matar у древних ариев имело значение «производительницы», от корня та – творить.[262]262
  М. Мюллер, 22.


[Закрыть] Dyaus (родит. Divas) есть бог блестящего, светло-голубого небесного свода, от div – светлое, сияющее (т. е. небо). Это было древнейшее всеобщее название божества у племен индоевропейских: санскритскому dewa соответствуют лат. deus, гр. Θεος (зол. οεος), лит. dewas, лет. dews, др. – прус. deiws, прийс. dia, корн. duy, сканд. tivar (во множ. числе – боги); от того же корня образовались лат. dies, литов. diena, слав. день и санскр. dina, divan – собственно: творящий, подающий свет. У зендского племени именем девов названы существа враждебные, демонические (армян, dev и новоперс. div – злой дух); подобно тому и у славян див означает великана, дракона, т. е. темную тучу (см. гл. XX). Такая существенная перемена значения совершилась под влиянием взгляда на небесный свод, как на царство облаков и туманов; этот взгляд ярко отразился в самом языке: наше небо роднится с лат. nebula и nubes – туман, облако, мгла. Старинные памятники, впрочем, упоминают бога Дыя (Дива) наравне с Перуном и Хорсом: «ов Дыю жьрет, а другыи Дивии»; «требу кладут… Диве (жен. форма), Перуну, Хорсу».[263]263
  Лет. рус. лит., кн. V, отд. 2, 5; т. IV, 99; Библ. листы Кеппена, 88 (вставка в древний перевод слова Григория Богослова XI века).


[Закрыть] Название неба – отцом и земли – матерью общи всем арийским народам. У греков рядом с πατήρ Ζευς стоит Ηή μήτήρ, Деметра); у римлян Юпитер (Diupiter = Div pater; «sub Jove» самими римлянами, употреблялось в смысле: под небом) и Tellus (terra) mater; у германцев Tius (сев. Туг = Dyaus) и Fulda (сев. Fold) – богиня земли. И другие имена, придаваемые небу и земле, постоянно связывают их, как супружескую чету. Так Уранос (небо), по греческому сказанию, облежит Гею (землю) в любовном вожделении, и таким образом оба эти божества являлись одаренными чувствами и половыми принадлежностями человеческой природы; та же идея воплощена в супружеском союзе Кроноса и Реи, а затем в лице их детей, сменивших родителей, и как ни много создано было олицетворений матери земли – все эти богини представлялись в брачном союзе с владыкою неба Зевсом; позднее, когда начали приводить в систему разнообразные поэтические сказания, то из многих богинь одну признали за настоящую его жену, а других за любовниц, и связь его с ними стали объяснять неверностью бога. По свидетельству Геродота, скифы (родство которых с германскими и славянскими племенами, после исследований Бергманна, почти несомненно) признавали Апию (землю) женою Дива (неба), и первую почитали великою матерью, а последнего отцом богов и людей. Лонгобарды и другие немецкие племена, по словам Тацита, чтили Нерту, как мать-землю: «Nerthum, id est Terram matrem colunt». Богиня lordh (erde, гот. airpa, др. – вер. – нем. erda, англос. eordhe, др. – сев. iord, греч. έρα; Nerthus, гот. Nairthus, др. – сев. Niordhr) – супруга Одина, владыки бурных гроз. Литовцы называют землю mahte, mahmina – мать;[264]264
  Die Göttterwelt, 22,57–58. 316; D. Myth., 175, 229–233; У. 3. 2-го отд. А. Н., VII, в. II, 9.


[Закрыть] наш простолюдин небо называет отцом, батюшкою, а землю – (66) матушкою, кормилицею;[265]265
  Послов. Даля, 1029.


[Закрыть] в эпическом языке сказок и песен постоянно повторяющееся выражение: мать сыра земля означает – землю увлаженную, оплодотворенную дождем, и потому способную стать матерью. Слово природа (natura = рождающая), употребляемое теперь как понятие отвлеченное, собственно указывает на землю, материнская утроба которой не устает рождать от начала мира и до наших дней. Идея плодородия так тесно слилась с представлением о богине Земле, что, по литовскому сказанию, она не может оставаться равнодушною при мысли, что у ней есть соперница: из зависти к одной матери, одаренной чудесным свойством рождать детей изо всех частей тела, Земля втянула ее в трясину – и несчастная женщина превратилась в вербу.

Небо у древних славян олицетворялось в мужском образе Сварога. Название это, по значению своему, равносильно имени Dyaus; оно происходит от снк. sur – блистать (sura – бог, т. е. блистающий, светлый = dewa, deus); через поднятие звука r в аr явилась форма suar=svar – небо (т. е. светлое, блестящее), и в более тесном смысле: зодиак, солнечный путь; в Mater verborum др. – чешское zuor (svor) объяснено также словом: zodiacus. С приставкою на конце ga (= идущий, движущийся) образовалось слово svarga – coelum Indri, aether, т. е. небо подвижное, ходячее = облачное, в котором властвует громовник-Индра; сравни русское эпическое выражение: «ходячие облака» и сейчас указанное сближение славян, неба с латин. словами, означающими: облака и туманы. Скифскому Диву придавался эпитет Pirchunis – слово, в котором исследователи подозревают связь с именем Перуна; Зевс и Юпитер в мифологии греков и римлян по преимуществу выступают, как боги-громовержцы; ибо в явлениях небесных ничто так сильно не поражало воображения древнего человека, как громозвучная, молниеносная гроза. Потому и наш Сварог в Ипатьевской летописи сближается с громовником Гефестом: «И бысть по погоне и по разделеньи язык поча царьствовати первое Местром (Менее) от рода Хамова, по нем Еремия (Гермес), по нем Феоста, иже и Зварога (вар. Соварога) нарекоша егуптяне… Тъи же Феоста закон устави женам за един муж посягати… сего ради прозва-ша и бог Сварог (в греч. тексте Малалы: τον δέ αυτον `Ηφαιοτον θεόν εχάλουν.)». От того же корня sur произошли: греч: ήλιος, лат. sol, готск. sauil, фр. soleil, литов. saule, наше солонь (солнце), в которых буква l по известному грамматическому закону сменила звук r, остающийся в снк. suris, suryas, греч. δειριος, δειρ, лат. sirius; иногда обе эти буквы опускаются, откуда образовалась другая санскр. форма sunas, sunus, готск. sunna, sunno, нем. sonne. В связи с этими данными слово «svarga» употреблялось и в смысле прозвания Солнца, как светлого, блестящего бога, шествующего по небесному своду.[266]266
  Ч. О. И. и Д., год 1,1, ст. Шафарика, 33–34; II, ст. Бодянск., 13; О влияй, христ. на сл. яз., 50. Объяснение имени Сварога, предложенное Эрбеном (Рус. Бес. 1857, IV, 108), не имеет прочной ученой основы.


[Закрыть] Сварог, как олицетворение неба, то озаренного солнечными лучами, то покрытого тучами и блистающего молниями, по указанию наших памятников, признавался отцом солнца и огня. Во мраке туч он возжигал пламя молний, и таким образом являлся творцом небесного огня; земной же огонь, по древнему преданию, был божественный дар, низведенный на землю в виде молнии; отсюда понятно, почему славянин молился огню, как сыну Сварога. Далее: разбивая громовыми стрелами тучи, Сварог выводил из-за них ясное солнце, или, выражаясь метафорическим языком древности: возжигал светильник солнца, погашенный демонами тьмы; это картинное, поэтическое представление прилагалось и к утреннему солнцу, выходящему из-за черных покровов ночи, так как ночной мрак (67) постоянно отождествлялся с потемняющими небо тучами. С восходом солнца, с возжжением его светильника, соединялась мысль о его возрождении (см. гл. IV,) и потому Сварог есть божество, дающее жизнь Солнцу = рождающее Дажьбога.

Теперь мы должны обратить внимание на те немногие места памятников, в которых ученые наши, под влиянием христианских воззрений, думают видеть свидетельство, что, рядом с поклонением божествам стихийным, славяне веровали в единого верховного Бога и что в этом веровании высказывается темное сознание о едином истинном Творце вселенной. Мнение это, в подтверждение которого ссылаются на Прокопия, Гельмольда и договоры первых русских князей с греками, не может быть принято наукою. Славяне, конечно, не могли составлять в данном случае странного исключения из общей семьи родственных им индоевропейских народов. Прокопий (VI века) выражается так: «Θεον μεν γαρ ένα, τον τνς αοτραπής οήμιφργόν, αραντων χυριον μουον αυτον ηομιςφοιν ειναι», т. е. только одного бога, производителя молнии, почитают они (славяне) единственным владыкою вселенной. Вслед за этим сказано, что они поклонялись также рекам, нимфам и другим божествам. Что этот бог, творец молнии, не был Перун, доказательством тому приводят известие Гельмольда, который знал Перуна и между тем отличает его от верховного бога богов. «Между различными божествами (говорит он), во власти которых состоят поля и леса, печали и наслаждения, славяне не отрицают и единого бога на небесах, повелевающего прочими. Он самый могущественный, заботится только о небесном; а прочие боги, исполняющие возложенные на них обязанности, происходят от его крови, и чем кто знатнее, тем ближе к этому богу богов». На то же различие указывают договоры Игоря и Святослава с греками (X в.): «и елико их (Руси) есть нехрещено, да не имуть помощи от Бога, ни от Перуна» – «да будет клят от Бога и от Перуна» – «да имеем клятву от Бога, в него же веруем, в Перуна и в Волоса».[267]267
  П.C.P.Л.,I,20,23,31.


[Закрыть] По всему вероятию, словом Бог переводчики, перелагавшие текст договоров с греческого подлинника, перевели греческое 0б6у, которое, как мы видели, означало небо и потом вообще бога. Почти у всех народов слова, означавшие небо, обратились в нарицательные названия божества; следоват., наоборот, говоря о боге, древние язычники могли исключительно разуметь верховного представителя и владыку небесного свода. Отсюда само собой вытекает заключение, что «Бог», упоминаемый договорами Игоря и Святослава, есть греческий Зевс, славянский Див или Сварог; именно об этом божестве говорит Гельмольд, приписывая ему владычество над небом; о нем же говорит и Прокопий, как о правителе вселенной и создателе молний. Это бог богов, их родоначальник, или как доныне называют его славяне – великий (= старейший),[268]268
  Таково первоначальное значение слова: «великий»; в этом именно смысле употребляют его летописцы, когда говорят Владимир великий, Ярослав великий; Слово о полку дает соответственные выражения: старый Владимир, старый Ярослав…


[Закрыть] старый бог, прабог (сравни: пра-дед, пра-щур) = отец Небо, pita Dyaus, πατήρ Ζευς, немецкий der alte Gott, der alte Vater,[269]269
  D. Myth., 19.


[Закрыть] в отношении к которому все другие стихийные божества представлялись его детьми, прибогами (т. е. младшими, от него происшедшими; сравни: при-го-род.[270]270
  Макуш., 70–76; Срезнев., 2-11; Изв. Ак. Н, III, 283.


[Закрыть] От него (= пра-бога) родились боги солнца, молнии, облаков, ветров, огня и вод (первоначально: дождевых потоков).