Текст книги "Нежная душа"

Автор книги: Александр Минкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Продается семнадцатилетняя девушка

Спектакль начинается. Появляются Лопахин и Ду-няша, потом к ним присоединяется Епиходов, пустые разговоры о погоде, ахи, охи; наконец входят: Раневская, Аня, Гаев, Варя, Шарлотта, Пищик, Фирс, Яша. И – опять о погоде, опять болтовня ни о чем.

ЕПИХОДОВ. Не могу одобрить нашего климата. Наш климат не может способствовать в самый раз. ШАРЛОТТА. Моя собачка и орехи кушает. ПИЩИК. Вы подумайте!

Плачут, ахают, смеются, пьют кофе, жалуются на скрипучие сапоги, и только через 20 минут сценического времени (а это очень много) мы узнаём, какая туча над ними сгустилась, – узнаём главную тему.

Сперва как увертюра возникает речь о деньгах, о расходах. И начинает эту пошлую тему Аня – самая юная, нежная, восторженная, наивная. Но оказывается, она замечает все: и мелкие мамины траты, и кто что заказывает в станционных буфетах.

АНЯ (Варе, о матери). Дачу свою около Ментоны она уже продала, у нее ничего не осталось, ничего. У меня тоже не осталось ни копейки, едва доехали. И мама не понимает! Сядем на вокзале обедать, и она требует самое дорогое и на чай лакеям дает по рублю. Шарлотта тоже. Яша тоже требует себе порцию, просто ужасно.

«Мама не понимает!» – это значит, что Аня и в Париже, и по дороге из Парижа не раз пыталась маму образумить. А та «не понимала».

Аня не повторяет чужие слова, не копирует ни маму, ни дядю. Это она сама соображает.

Жизнь нищей дворянки горька, будущее туманно. И это их счастье, что туманно; им и в страшном сне не снится, что с ними через несколько лет сделают братцы-матросики, что будет со всей их породой.

***

Девочки – вот кто нам, зрителям, сообщает главную тему пьесы. До этого – никто ни полслова, ни полнамека. Боялись сказать. Так деликатные люди боятся говорить о самочувствии смертельно больного.

АНЯ. Ну что, как? Заплатили проценты?

ВАРЯ. Где там.

АНЯ. Боже мой, Боже мой…

ВАРЯ. В августе будут продавать имение.

В старом русском театре или в голливудском кино здесь грянул бы удар грома.

Только тут от них, от детей, мы узнаём главное: имение – вишневый сад – выставлено на торги, уходит за долги. Аня и Варя, эти девушки (дети!) с ужасом смотрят в будущее. А спасение – в богатом муже: или Лопахин – для Вари, или вообще неизвестно кто – для Ани; лишь бы богатый.

АНЯ (о Лопахине). Варя, он сделал предложение?

ВАРЯ. Я так думаю, ничего у нас не выйдет… Хожу я, душечка, и все мечтаю. Выдать бы тебя за богатого человека.

И это поэтическая мечта? Поэтическая жизнь? У девочек одинаковые житейские мечты: чтобы сестра вышла за богатого – спасла сад (жизнь) от продажи.

Романтик Гаев, о котором все помнят (если помнят) только высокопарную речь про «многоуважаемый шкаф», тоже мечтает спасти имение:

ГАЕВ (Ане и Варе). Я думаю, напрягаю мозги… Хорошо бы получить от кого-нибудь наследство, хорошо бы выдать нашу Аню за очень богатого человека…

Как похожа мечта Гаева на мечту Вари. Значит, это обсуждается в семье: продажа Ани. И она – согласна. А разве не понимает, чем придется платить?

Чуть позже:

ГАЕВ (о Раневской). Она вышла за недворянина и вела себя нельзя сказать, чтобы очень добродетельно. Я ее очень люблю, но, надо сознаться, она порочна. Это чувствуется в ее малейшем движении…

АНЯ. Милый дядя, тебе надо молчать. Что ты говорил только что про мою маму, про свою сестру?

ГАЕВ. Да, да… Это ужасно! Боже мой! Боже, спаси меня!.. Кажется, вот можно будет устроить заем под векселя, чтобы заплатить проценты в банк. (Ане) Твоя мама поговорит с Лопахиным; он, конечно, ей не откажет… (многоточие Чехова. – А.М.) Честью моей, чем хочешь клянусь, имение не будет продано!

АНЯ (со счастливым выражением лица). Какой ты хороший, дядя, какой умный! Я теперь покойна! Я счастлива!

Это, знаете ли… назвал сестру порочной и тут же спланировал: пусть порочная сестра «поговорит» с Лопахиным – он, конечно, ей не откажет, м-да… и поклялся честью. И дочке эта идея очень понравилась.

***

Девочки все понимают. Девочки не склонны молчать. Почему же в финале они молчат, когда Раневская решила их ограбить, оставить без гроша?

РАНЕВСКАЯ. Я уезжаю в Париж, буду жить там на те деньги, которые прислала ярославская бабушка на покупку имения – да здравствует бабушка!

И все смолчали?! И Гаев не воскликнул смущенно: «Люба! А как же Аня?!» И Аня не ахнула: «Мама! А как же дядя?!» Такие вежливые? Но даже из-за пяти рублей был скандал – Варя кричала: «Уйду, людям есть нечего!»

Ай-ай-ай. Аристократ, провозглашает гордые идеалы, со слезами на глазах говорит о добре и справедливости, а готов продать любимую племянницу какому попало богачу, а сестру послать к тому, кого в лицо называет хамом… Аристократка забирает все деньги (которые принадлежат ее дочери) и – в Париж, к любовнику.

Если аристократы такие, тогда уж лучше хам Лопахин.

Включаем свет!

Помните тайну: кто Лопахин – хищный зверь или нежная душа? Когда Петя прав и когда ошибается? Либо прав сперва, когда говорит «зверь». А потом Лопахин его обманул, прикинулся нежной душой. Либо…

Взгляд Пети может быть ошибочен. Взгляд Чехова – с гарантией верный. Следовательно, Петя прав, когда совпадает с Чеховым.

Если Чехов считает Лопахина хищником, то Петя прав сперва. Если ж допустить, что Чехов считает купца «нежной душой»…

Вот Лопахин приперся – купил вишневый сад, обмыл и (выпивший) додумался куражиться перед хозяйкой. Бывшей хозяйкой.

РАНЕВСКАЯ. Кто купил?

ЛОПАХИН. Я купил!.. Пришли мы на торги, там уже Дериганов (богач. – А.М.). У Леонида Андреича (у Гаева. —А.М.) было только пятнадцать тысяч, а Дериганов сверх долга сразу надавал тридцать. Вижу, дело такое, я схватился с ним, надавал сорок. Он сорок пять. Я пятьдесят пять. Он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти… Ну, кончилось. Сверх долга я надавал девяносто, осталось за мной. Вишневый сад теперь мой! Мой! Если бы мой отец и дед встали из гробов и посмотрели, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекраснее которого ничего нет на свете!

Дальше он будет требовать музыки, грозить топором, безобразно орать: «За все могу заплатить!» – и за этим пьяным купеческим торжеством никто не заметит, что он им сказал.

Он купил имение на аукционе и «сверх долга надавал девяносто тысяч». Долг заберет себе банк, где имение было заложено. Все, что сверх долга, – получат владельцы. Он подарил им девяносто тысяч. (За полторы тысячи можно купить сорок гектаров с домом и прудом.)

Они, подавленные горем, не услышали.

Петя – услышал. И понял. И внутренне ахнул.

Xищник уж точно нашел бы способ не переплачивать. Дал бы в долг под проценты и забрал бы потом имение за неуплату.

Он искренне хотел им помочь. Три месяца повторял: «Радуйтесь, выход есть! – нарежьте сад на участки, отдайте под дачи…» И денег куча, и постоянный доход. Нет, они не смогли. И тогда он помог им против их воли.

ФИРС. Способ тогда знали.

РАНЕВСКАЯ. Где ж теперь этот способ?

ФИРС. Забыли. Никто не помнит.

Забыли, что есть доброта, деликатность… Лопахин не может сунуть денег Раневской. Он дает иначе. Если б не он, богач Дериганов купил бы задешево.

Играют кулака: вот, мол, алчность победила в нем человека. Нет, человек непобедим.

ЛОПАХИН. Я купил! Сверх долга надавал девяносто тысяч!

Не удержался, похвастался; и ждал, что они обрадуются. Ждал всеобщего восторга. В спектаклях это место, эта реплика выглядит репликой дурака. Люди все потеряли и почему-то должны кричать «ура».

Но если бы зрителю стало ясно, что на этих нищих («людям есть нечего») свалилось богатство (больше трех миллионов долларов по-нынешнему), – тогда понятно, чему они должны радоваться.

Но они молчат. Сказать «спасибо» за девяносто тысяч – мало. Чем платить? Натурой? Восклицать, что будут вечно обязаны? Да ему в тягость, если они будут считать себя обязанными.

Сад им дороже денег. Старая жизнь дороже денег. Они теперь богаты, но – не рады.

Нет, спасиба он от них не дождется.

РАНЕВСКАЯ. Я в Париж, буду жить там на те пятнадцать тысяч, что прислала бабушка.

То есть не на лопахинские. То есть не буду содержать одного любовника на деньги другого.

Если про девяносто тысяч не услышать, если не понять, кому они достанутся, тогда, выходит, Раневская оставляет своих близких нищенствовать. Это уж какая-то сверхстерва, а не просто эгоистка.

Нет, у них остается девяносто тысяч, и ей будет куда вернуться. И жить можно, и Аню в университет (в Лозанну), и Варе на приданое, и Гаеву на бильярд.

Они Лопахину даже спасибо не сказали. Усадьба – всё, деньги – ничто. Только Петя пробормотал комплимент нежной душе. Да и что они могли сказать? «Спасибо, что подарили девяносто тысяч»? Неловко. И они не сказали.

И режиссеры не услышали.

Что он предлагает дачи, а Раневская и Гаев «не понимают» – это прямо написано. А что Лопахин подарил капитал – не написано. Режиссеры в этом месте оказались так же глухи, как Гаев и Раневская.

Даже Эфрос этого не заметил, никто не заметил. Деньги были не важны для советского человека, советского режиссера. А немцам, французам этого не понять. Если и заметят – не поверят; решат, что плохой перевод.

ЧЕXОВ – О.Л.КНИППЕР-ЧЕXОВОЙ 24 октября 1903. Ялта

Дусик мой, лошадка, для чего переводить мою пьесу на французский язык? Ведь это дико, французы ничего не поймут из Ермолая, из продажи имения, и только будут скучать.

А у нас сейчас все прежнее – долги, торги, проценты, векселя – ожило.

Выселение за долги – теперь это опять понятно. И передел собственности – это теперь живая жизнь, главная тема, национальная идея.

Тайна Лопахина

А кто главный герой «Вишневого сада»? Чаще всего отвечают: Раневская. Нет, главный герой – Лопахин. Пятый номер в списке действующих лиц.

Но первая реплика – его! С него начинается пьеса.

ЛОПАХИН. Любовь Андреевна прожила за границей пять лет, не знаю, какая она теперь стала… Хороший она человек. Легкий, простой человек. Помню, когда я был мальчонком лет пятнадцати, отец мой покойный ударил меня по лицу кулаком, кровь пошла из носу… он выпивши был. Любовь Андреевна, как сейчас помню, еще молоденькая, такая худенькая, подвела меня к рукомойнику. «Не плачь, говорит, мужичок, до свадьбы заживет…»

Это он перед господской горничной откровенничает. Сильно надо разволноваться…

Проще не бывает. В пятнадцать лет он влюбился в Раневскую, когда она ему морду мыла, в кровь разбитую отцом. Ей было немногим больше двадцати. Он запомнил ее руки, запах, запомнил ее слова «не плачь, мужичок». Они сидят у него в мозгу – «как сейчас помню» – так у каждого из нас в памяти (в душе) отпечатаны ярчайшие мгновения жизни, странные, иногда стыдные, иногда пустяковые, но почему-то невероятно важные (раз уж помним до смерти) – чей-то взгляд, чья-то фраза, чье-то прикосновение.

Теперь этот босоногий подросток разбогател, а господа разорились. И вот он слышит, как она страдает.

РАНЕВСКАЯ. Пощадите меня. Ведь я родилась здесь, здесь жили мои отец и мать, мой дед. Я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом…

Он слышал, как она говорит «продавайте и меня вместе с садом», и понял (ошибочно!), что можно купить сад вместе с ней, что она придача к даче. Ан нет. Фауна не та.

Всякий раз, как он приставал со своим планом, господа морщились.

ЛОПАХИН. Не беспокойтесь, моя дорогая, выход есть. Если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода.

ГАЕВ. Извините, какая чепуха!

ЛОПАХИН. Вы будете брать с дачников самое малое по двадцать пять рублей в год за десятину… Поздравляю! Только нужно вырубить старый вишневый сад…

РАНЕВСКАЯ. Вырубить?! Милый мой, простите, вы ничего не понимаете. Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад.

ЛОПАХИН. Замечательного в этом саду только то, что он очень большой. Вишня родится раз в два года, да и ту девать некуда, никто не покупает.

Она – о душе, он – о рентабельности, о капитализации.

Они говорят на разных языках. А он этого не понимает, настаивает; два месяца подряд настаивает:

ЛОПАХИН. Я вас каждый день учу. Каждый день я говорю все одно и то же. И вишневый сад, и землю необходимо отдать в аренду под дачи. Денег вам дадут сколько угодно, и вы тогда спасены.

РАНЕВСКАЯ. Дачи и дачники – это так пошло, простите.

Каждый раз господа добавляют «простите», «извините», но сути это не меняет. Они деликатны, не хотят оскорбить, не говорят в лицо «пошляк», а говорят, что идея его пошлая, дачи – пошлость.

В их глазах он пошляк, моветон.

Душа у него есть, и, может, побольше господской. Но светскости нет, он не так себя ведет. И в университетах не учился. Не знает даже слова «пошлость».[5]5
  Пошлый – общеизвестный и надокучивший, неприличный, почитаемый грубым, простым, низким, подлым; вульгарный, тривиальный. (Словарь Даля.)


[Закрыть]

***

А потом он купил и ликовал, слепец. РАНЕВСКАЯ. Кто купил?

ЛОПАХИН. Я купил. Пауза.

Любовь Андреевна угнетена; она упала бы, если бы не стояла возле кресла и стола. Варя снимает с пояса ключи, бросает их на пол, посреди гостиной, и уходит.

Это ремарка автора. «Пауза» – пишет Чехов. Лопахин молчит, ждет небось криков «ура». «Раневская угнетена», – пишет Чехов. Но Лопахин не заметил или решил, что она еще не поняла, как все прекрасно складывается. Сейчас он ей объяснит.

ЛОПАХИН. Я купил! Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу… (Смеется.) Пришли мы на торги, там уже Дериганов. У Леонида Андреича было только пятнадцать тысяч, а Дери-ганов сверх долга сразу надавал тридцать. Вижу, дело такое, я схватился с ним, надавал сорок. Он сорок пять. Я пятьдесят пять. Он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти… Ну, кончилось. Сверх долга я надавал девяносто, осталось за мной. Вишневый сад теперь мой! Мой! (Хохочет.) Боже мой, господи, вишневый сад мой! Скажите мне, что я пьян, не в своем уме, что все это мне представляется <…> Я купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете. (Поднимает ключи, ласково улыбаясь.) Ну, да все равно.

Прервем его монолог. Вот то место, где он понял ее состояние.

…В «Трех сестрах», где старшая осталась в девах, средняя не любит и не уважает мужа, у младшей убит жених, а у доброго доктора больная умерла по его вине, и он ушел в запой, – в пьесе этой двадцать с лишним раз персонажи произносят «все равно»… Хороший писатель старается даже дважды не повторить одно выражение. А если десятки – значит, это не случайно. Эта фраза у Чехова означает отказ от борьбы. Лягушка больше не хочет барахтаться.

Вот и Лопахин… – не может счастливый человек в высшей стадии восторга сказать «ну, да все равно». Это он наконец увидел, что она угнетена. И понял: не купил. Да он и прежде не верил мечте, боялся, что это иллюзия, самообольщение; и вот убедился. Ну а раз так – вырублю и сожгу.

ЛОПАХИН. Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать! Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь… Музыка, играй!

Пошлость? Я вам покажу пошлость!

Он и дом забьет, и сад вырубит. Но если прекраснее этого имения нет на свете – зачем ломать дом? зачем рубить сад? зачем уничтожать прекрасное и – своё?

***

Когда догадался про Лопахина (про нежную душу), подтверждение нашлось немедленно – у самого главного, у непререкаемого авторитета.

Если бы Чехов писал хищника, жлоба, то не предназначал бы роль Станиславскому – утонченному барину, мягкому, вальяжному красавцу.

ПЕТЯ. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста. У тебя тонкая, нежная душа!

Это о Лопахине не Петя говорит. Это Чехов. Ибо писал роль, мысленно видя Станиславского; писал на Станиславского; изо всех сил уговаривал его сыграть и очень огорчался, что Станиславский взял роль Гаева.

Возможно, Станиславский (в миру – купец Алексеев, мануфактурщик) просто постеснялся, побоялся выходить перед публикой в роли купца – слишком автобиографично было бы, слишком откровенно.

ЧЕXОВ – ОЛЬГЕ КНИППЕР 14 октября 1903. Ялта Итак, пьеса послана… Лопахин – Станиславский.

ЧЕXОВ – ОЛЬГЕ КНИППЕР

28 октября 1903. Ялта

Купца должен играть только Конст. Серг. (Станиславский. —А.М.). Ведь это не купец в пошлом смысле этого слова, надо сие понимать.

ЧЕХОВ – ОЛЬГЕ КНИППЕР 30 октября 1903. Ялта

Роль Лопахина центральная. Если она не удастся, то, значит, и пьеса вся провалится. Лопахина надо играть не крикуну; не надо, чтобы это непременно был купец. Это мягкий человек.

***

Все толкают его взять Варю. И Варя согласна. И Петя дразнит Варю «мадам Лопахина». И всё решено. Их сводят, оставляют наедине… Но снова и снова он не делает предложения. Обещает, но не делает.

Он хочет Раневскую. Он для Раневской готов на все. Она открытым текстом предлагает ему Варю.

РАНЕВСКАЯ. Ермолай Алексеич, я мечтала выдать ее за вас, да и по всему видно было, что вы женитесь. Она вас любит, вам она по душе, почему это вы точно сторонитесь друг друга. Не понимаю!

ЛОПАХИН. Я сам тоже не понимаю, признаться. Как-то странно все… Если есть еще время, то я хоть сейчас готов… Покончим сразу – и баста, а без вас я, чувствую, не сделаю предложения.

Покончим сразу – так в омут или на плаху.

РАНЕВСКАЯ. И превосходно. Ведь одна минута нужна только. Я сейчас позову… (В дверь.) Варя, оставь все, поди сюда. Иди! (Уходит.)

ЛОПАХИН (один). Да…

Пауза. Входит Варя, долго осматривает вещи. ЛОПАХИН. Что вы ищете? ВАРЯ. Сама уложила и не помню. Пауза.

ЛОПАХИН. Вы куда же теперь, Варвара Михайловна? ВАРЯ. Я? К Рагулиным… в экономки… ЛОПАХИН. Вот и кончилась жизнь в этом доме… ВАРЯ (оглядывая вещи). Где же это… Или, может, я в сундук уложила… Да, жизнь в этом доме кончилась…

ЛОПАХИН. В прошлом году об эту пору уже снег шел, если припомните, а теперь тихо, солнечно. Только что вот холодно… Градуса три мороза.

Звучит как издевка. Позвал объясняться, поманил и – о погоде. Варя поняла.

ВАРЯ. Я не поглядела. (Пауза.) Да и разбит у нас градусник…

Пауза. Голос в дверь со двора: «Ермолай Алексеич!..»

ЛОПАХИН (точно давно ждал этого зова). Сию минуту! (Быстро уходит.)

Варя, сидя на полу, положив голову на узел с платьем, тихо рыдает.

Не сумел. Обещал и – не смог.

Лопахин денег дать готов; и так, чтобы не смутить, не заставить руки целовать. А жениться – нет. Не любит. А подарить себя – это слишком. У него на Варю не… как бы это повежливее сказать… у него к Варе нет тяги. И она его не любит. Она знает, что он – ее шанс. Из нищеты, приживалки, экономки – в хозяйку, в богатство. Он – ее спасение, а не любовь. У нее, как и у него, нет тяги. И оба они согласны в теории, что надо жениться, «так будет лучше», а на практике – не получается. Пока Раневская уговаривает его сделать предложение, он согласен. Но как только Лопахин видит Варю – так понимает, что не хочет ее. Что это не венец, а хомут.

(Это ли не фарсовость? В самый патетический (особенно для Вари) момент Лопахин не только начинает говорить о погоде, но произносит реплику Епиходова из первого акта про «мороз в три градуса».)

***

ЛОПАХИН. …не плачь, говорит, мужичок <…> Отец мой, правда, мужик был, а я вот в белой жилетке, желтых башмаках. Со свиным рылом в калашный ряд. Только вот богатый, денег много, а ежели подумать и разобраться, то мужик мужиком… (Перелистывает книгу.) Читал вот книгу и ничего не понял. Читал и заснул <… > Мой папаша был мужик, идиот, ничего не понимал, меня не учил, а только бил спьяна и все палкой. В сущности, и я такой же болван и идиот. Ничему не обучался, почерк у меня скверный, пишу я так, что от людей совестно, как свинья.

Это говорит о себе персонаж. У Чехова о нем другое мнение. Уж автор лучше знает, кто есть кто.

ЧЕХОВ – СТАНИСЛАВСКОМУ 30 октября 1903. Ялта

Когда я писал Лопахина, то думалось мне, что это Ваша роль. Лопахин, правда, купец, но порядочный человек во всех смыслах, держаться он должен вполне благопристойно, интеллигентно, не мелко, без фокусов. Эта роль центральная в пьесе, вышла бы у вас блестяще.

Центральная – то есть всё решает. Но произнести «читал и ничего не понял», сказать о себе «идиот», «со свиным рылом в калашный ряд» – это Станиславскому было невмоготу.

Когда Лопахин говорит о себе «я идиот» и т. п. – это самоуничижение паче гордости. Он слышит, как Гаев за глаза и чуть ли не в глаза говорит о нем «хам», а оскорбиться не может. Оскорбиться – значит рассориться, хлопнуть дверью. Нет, уйти он не может, здесь слишком многое ему слишком дорого. И тогда он говорит о себе так уничижительно, ставит себя так низко, что любое оскорбление пролетает выше, свистит над головой.

***

ГАЕВ. Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно…

ЛОПАХИН. Да, время идет.

ГАЕВ. Кого?

ЛОПАХИН. Время, говорю, идет. ГАЕВ. А здесь пачулями пахнет.

Это Лопахин пытался вступить в разговор. Дважды попытался. Не вышло. Аристократ не отвечает, не возражает по существу, он демонстративно и оскорбительно «не слышит». А после второй попытки аристократ принюхивается и морщит нос.

Признаться, всю жизнь думал, что «пачулями пахнет» – означает «плохо пахнет». Чем? – портянками? ржавой селедкой? – в общем, какой-то нищей, немытой, прокисшей дрянью.

В прошлом декабре в подземном переходе под Арбатской площадью увидел в киоске бесчисленные дешевые богатства – очень подходящие для новогодних подарков, в том числе ароматные палочки: подожжешь – будет запах, благовонное курение, восточные ароматы. Вот корица, вот лаванда, и вдруг латинскими буквами «patchouli» – господи! Пришел домой, полез в словарь, там написано: тропическое растение, эфирное масло, сильно пахнущие духи. Что мне было сорок лет назад посмотреть.

А Лопахин-то, оказывается, надушился! Не портянками пахнет от него, а парикмахерской. В советское время сказали бы – «Шипром». Он надушился, у него надежды, он хочет произвести хорошее впечатление, да-а-а…

ЧЕXОВ – НЕМИРОВИЧУ 2 ноября 1903. Ялта

Если бы он (Станиславский – А.М.) взял Лопахина… Ведь если Лопахин будет бледен, то пропадут и роль и пьеса.

Он все еще надеется, интригует, просит. Потом, расставшись с надеждой, что главная роль будет сыграна верно, начинает от отчаянья заботиться о деталях.

ЧЕХОВ – О.Л.КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ 27 ноября 1903. Ялта

Дусик, собачка нужна в 1-м акте мохнатая, маленькая, полудохлая, с кислыми глазами, а Шнап не годится.

Поэтический театр!

***

Пьеса идет два часа. А в жизни – проходит все лето. В ожидании торгов как-то жили, ели, пили, пели, бал успели дать. А после торгов паковались – это дело долгое: книги, сервизы… За эти дни они обсудили будущее. И когда Раневская говорит о своей жизни в Париже на пятнадцать тысяч (да здравствует бабушка!), никто не удивляется и не возмущается, именно потому, что и отъезд, и деньги – все обсуждено сто раз, как все в этой семье обсуждается по сто раз.

Единственный экспромт (тоже, быть может, обсужденный и спланированный дамами) – внезапная, хоть и не первая, попытка принудить Лопахина сделать предложение. И только его отказ вызывает яркую реакцию (Варя рыдает). Все остальное – без страстей, без споров, ибо давно решено.

…На сцене в IV (последнем) акте тихо, спокойно. Даже старый Фирс умирает без криков, без речей, тихо – будто засыпает.

Трудно понять, как может быть такой финал – без кинжалов, объятий, проклятий, без стрельбы и без свадебного марша.

Только вот публика почему-то плачет.

ОЛЬГА КНИППЕР – ЧЕХОВУ 19 октября 1903. Москва

Какой вчера был треволнительный день, дорогой мой, любимый мой! Уже третьего дня я поджидала пьесу и волновалась, что не получила. Наконец вчера утром, еще в постели, мне ее принесли. С каким трепетом я ее брала и развертывала – ты себе представить не можешь! Перекрестилась трижды. Так и не встала с постели, пока не проглотила ее всю. В 4-м акте зарыдала.

Телеграмма

СТАНИСЛАВСКИЙ – ЧЕXОВУ

21 октября 1903. Москва

Чтение пьесы труппе состоялось. Исключительный, блестящий успех. Слушатели захвачены с первого акта. Каждая тонкость оценена. Плакали в последнем акте.

СТАНИСЛАВСКИЙ – ЧЕXОВУ

22 октября 1903. Москва

Боюсь, что все это слишком тонко для публики. Тем не менее успех будет огромный… Я боялся, что при вторичном чтении пьеса не захватит меня. Куда тут!! Я плакал, как женщина; хотел, но не мог сдержаться.