Текст книги "А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -"

Автор книги: Александр Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Сергей Литовкин

Рассказы

Родился в 1951 году в Калининграде (бывшая Восточная Пруссия) в семье советского офицера. Говорить по-русски научился в Каунасе, а читать и писать – в Риге. Школу закончил в Ленинграде и начал казенную службу, поступив в военно-морское училище в Петродворце. Близко познакомился с кораблями ВМФ в Средиземном море и Атлантике, а также с испытательными подразделениями на всей территории СССР и за его пределами. Завершил военную карьеру в Генштабе ВС России капразом (полковником). Есть масса печатных научных трудов и десяток изобретений в специальных изданиях для ограниченного круга узких специалистов. Первая литературная публикация – стихи «Автобиография избирателя» в газете «Известия» в 2000 году. В редакции предложили попробовать написать что-либо в прозе, что и делает до сих пор. Рассказы и стихи появлялись в газетах, ежемесячниках, а также сборниках: «Антология русско-немецкого стиха 2001», «Новая Стихия», «Другой мир» и «В море, на суше и выше…». Есть персональный, изредка обновляемый сайт и электронные публикации в библиотеках и клубах Интернета. Прописан в Москве, но живет в подмосковном поселке и старается делать это с удовольствием.

ДИССЕРТАЦИЯ

– Читайте мои труды, – услышал я уже в пятый, наверно, раз от своего прямого и совершенно непосредственного начальника, подполковника Мишина. Если четыре предыдущих команды относились ко всему военно-научному коллективу подразделения, то в данном случае фраза могла предназначаться только мне, ибо разговор шел с глазу на глаз. Впрочем, разговором это назвать можно было только условно. Начальник возбужденно ерзал задом по сиденью стула, пребывая за своим командным столом, а я, вытянувшись по стойке «смирно», отслеживал взглядом интенсивную жестикуляцию, производимую его верхними конечностями. Недовольство руководителя было вызвано тем, что, выходя из комнаты на перекур, я оставил на столе какой-то секретный отчет по НИР, а не запер его в один из многочисленных железных ящиков. Попытка оправдаться малым сроком моего пребывания в этом достойном военном НИИ и незнанием местных обрядов, правил и обычаев вызвала еще большее возмущение. Когда же я сослался на то, что в комнате оставался сторожем целый майор ПВО, это было воспринято как вызов.

– Вы на своем корабле, наверно, не позволили бы себе такое безобразие. Вот! Где, где Вы хранили там режимные документы? – с лукавым, но грозным подвохом спросил подполковник.

– Под матрасом в каюте, – честно ответил я и осекся, глядя, как багровеет его лицо, – но не такие уж и секретные были документы, – попытался я исправиться, – так, барахло разное…

– Вы, Вы, Вы…!!! Та-а-а-рищ старший лейтенант! Прекратите!! Не смейте! Идите!

– Есть! – ответил я и, щелкнув каблуками, двинулся к выходу из кабинета.

Тогда и услышал я брошенную мне вслед фразу о чтении его трудов.

– Есть! – повторил я и, произведя очередные круговые развороты, направился выполнять последнее приказание. Во всяком случае, я это воспринял именно как приказание.

* * *

Я еще только осваивался с ролью младшего научного сотрудника, но уже знал местонахождение библиотечного фонда НИИ, где за железными запорами под грозными грифами хранились зафиксированные на бумаге научные мысли, озарения, отчеты и справки. Отыскав по каталогу диссертацию Мишина Григория Семеновича, я написал на бумажке ее инвентарный номер и сунул эту записку в зарешеченное окошечко, где ее приняла строгая хранительница всех тайн и архивов. В ответ я получил три разноцветных линованных листочка и разъяснение, что труды моего начальника носят очень высокий статус секретности. Для допуска к ним надо собрать штук шесть автографов должностных лиц на полученных бланках. В том числе, нужна и подпись самого автора, – Мишина.

Когда я, в очередной раз постукав каблуками, попросил начальника подписать мне допуск к его недавно защищенной, кандидатской диссертации, он несколько замялся. Мне почудилось даже, что – смутился. Бумажки он подписал, но при этом все время прятал глаза и что-то бубнил, словно оправдываясь. Как выяснилось из его дальнейших путаных заявлений, диссертация еще не представляет завершенного результата и будет основой для новых исследований. Впереди еще много уточнений и детальных разработок при написании докторской монографии. А некоторые существенные вопросы нельзя было раскрывать подробно по причине возможной утечки секретов во вражеский стан. Пока он обкручивал свой ученый труд различными цепочками слов, я начал кое-что понимать и, в конце концов, – до меня дошла простая истина. Оказывается, фраза – «Читайте мои труды!» – несла в себе скрытый оскорбительный смысл, показывая ничтожество подчиненного, его лень и бездарность. Достаточно близким аналогом можно было считать любимый вопль нашего старпома с эсминца «Г-вый»:

– Кретины! Сволочи! Всем – неделя без берега! Марш по боевым постам дерьмо вылизывать!

Для меня все сразу стало на свои места и на душе полегчало. Вот она, – специфика военной науки. Было чуток стыдно за свою непонятливость, но я решил идти до победного конца и, быстро собрав остальные подписи, приступил к изучению «изысканий начальника»

* * *

Впервые в жизни я держал в руках индивидуальный труд известного мне человека, заслужившего право именоваться кандидатом наук. Некоторые злопыхатели, правда, успели посеять сомнения в душе, обзывая кандидатские диссертации развернутыми челобитными о повышении должностного оклада, но мое преклонение перед учеными было еще непоколебимо.

То, что я прочитал, в вольном изложении представляло собой следующее.

«Когда Земля была еще теплой и по ней ползали ящеры и бегали мамонты, никто понятия не имел о всяких радиоустройствах и их излучениях. Но даже если бы кому-то захотелось разобраться в этом, то ничего бы не получилось. Причина очевидна: не было еще марксизма-ленинизма, без которого ничего путного и истинно научного никто сделать не мог. Естественно, что ящеры и мамонты вымерли, оставив в науке следы малозначительные. В современную эпоху кое-кто, вооружившись самым передовым философским учением, кое-что наворотил в теории, практике и технике. Неплохо, но, правда, Мишина и современную армию такой вариант не очень удовлетворяет, ибо допускает ошибки во всяких расчетах, что снижает точность попадания наших снарядов в противника. Это не удивительно, так как вся теория разрабатывалась задолго до последнего партийного съезда, мартовского пленума ЦК и указаний министра Обороны на прошлогоднем совещании руксостава. Опираясь на правильное мировоззрение и его интенсивное развитие в последних партдокументах, Григорий Семенович позволил себе заподозрить, что некая лямбда (какая-то величина) при неопределенных условиях может свихнуться и подчиняться не обычной, а вычурной зависимости от неких произвольных параметров (восемь листов формул). Затем мой начальник запихивает эту лямбду во все ему известные радиоустройства военного назначения, схемы и формулы (тридцать девять листов математических значков), утверждая, что подозрения могут оправдываться без нарушения общей картины мироздания. В последнем разделе вопрос неадекватного поведения лямбды уже считается доказанным ранее. Теперь автор приводит фотографии и графики, полученные не без его участия из окружающей среды. Иллюстрации показывают, как совершенствуется мировая гармония путем введения дополнительной подпорки под нее в виде шальной лямбды. Благодаря всему этому Мишин надеется повысить эффективность всего излучающего, отражающего и стреляющего по врагу на величину от нуля до трех процентов. Это в среднем соответствует годовой экономии для народного хозяйства двух эшелонов зерна или небольшого склада боеприпасов. Для реального достижения результатов надо, конечно, провести еще пару НИР и ОКР, но это – дело третье. Все вышеизложенное проиграно на ЭВМ и имеет положительные заключения уважаемых, в определенных кругах, специалистов»

Пока я изучал диссертацию, подполковник несколько раз невзначай заходил в помещение и искоса посматривал на заметки в моей тетради, которые я делал в процессе чтения. Наконец он не выдержал и повелел прибыть к нему со всеми имеющимися секретными документами для проверки их наличия.

После того, как с основной массой бумаг было покончено, а потери не обнаружились, он раскрыл мою рабочую тетрадь.

– Что это за выписки Вы там делали из диссертации?

– Да вот, – начал я искать по тексту, листая труд начальника, – интеграл тут…

– Не занимайтесь ерундой и не умничайте, – перебил меня подполковник, – у Вас по плану что? Лабораторные испытания. Вот и испытывайте, да не забудьте отчитаться своевременно. А диссертацию – сдайте в библиотеку. Нечего лишние документы в сейфе плодить. Напишите свою собственную и читайте, сколько заблагорассудится.

* * *

Вернувшись на рабочее место, я обнаружил, что сидящий за соседним столом майор обложился кучей толстых журналов и передирает что-то из них в свою тетрадь.

– Слышь, Руслан, – обратился я к нему, – Мишик приказал сдать свой дисер в кладовую и не лапать больше его ученых трудов всуе.

– Поздравляю, – ответил тот, – нет еще и двух недель, как ты к нам прибыл, а уже успел задеть начальника за живое. Теперь, небось, вместо своего дисера начнет всем в морду тыкать приказами по секретному делопроизводству. Может, еще и Дисциплинарный устав вспомнит. Что ему еще остается?

Я взглянул на обложку одного из журналов, прочитал его название и рассмеялся.

– Тебе не кажется, что в словосочетании «Военная мысль» есть что-то противоестественное?

– Есть. И еще какое. Но военным об этом думать не положено. Хватит с нас злопыхательства разных шпаков и прочих штафирок, – ответил мудрый майор, вышедший уже в старшие научные сотрудники, – наше дело – военная наука. И мы ее – сделаем!

* * *

Собственную диссертацию я так и не написал. Несколько раз брался с упорством за это дело, но неизбежно отступал, чувствуя в произведенных текстах знакомые мотивы. А вдруг кто-нибудь возьмет и пролистает? – думалось мне. «Читайте мои труды…»

ДИВЕРСАНТ

Тарас приехал на свадьбу друга детства почти без опоздания. Прямо в самый главный ресторан областного центра сухопутнейшего из отечественных регионов. На обряд советского бракосочетания он не успел, но там и без него хватало народа, бестолково кучкующегося по углам с шуршащими букетами и страдальческими лицами, отражающими мучения от неразношенной тесной обуви.

Тарас Фомичев вошел в ресторанный зал после первого тоста, но еще до сигнала «Горько!», и сразу привлек к себе всеобщее внимание. Старший лейтенант Военно-Морского Флота в белой с золотом форме, при кортике и с обилием блестящих нашивок представлял здесь весьма колоритное зрелище. Если и появлялись раньше моряки в городе, то какие-то неказистые, подвыпившие или непроспавшиеся. Матросы или старшины. Да и те в большинстве своем – проездом. А тут – на тебе! Молодой симпатичный офицер при параде, трезвый и без женского конвоя.

Усадили дорогого гостя рядом с невестой, потеснив и уплотнив вкушающие ряды.

Свадьба катилась по испытанной многократно программе под управлением средних лет тамады с восторженным пионерским голосом и манерами рыночной торговки.

Тарас пил, закусывал, обнимал жениха и невесту, вспоминал детство босоногое, хвастался какими-то значками и даже произнес витиеватый тост, начав речь с необходимости постоянной обороны морских рубежей и закончив ее пожеланием новобрачным отковать не менее трех потенциальных защитников Родины. Все время за его спиной появлялись и исчезали девицы, прислушивающиеся к разговорам. Он все рассказывал да рассказывал. Фотокарточки показывал. Вот корабль, вот друзья, вот жена, вот сын в коляске, вот памятник затонувшим кораблям…

«Женат», – поняло оцепление и заметно поредело.

Эх, – сказал Фомичев, выпив очередную коньячную порцию, – пойти потанцевать, что ли?

И пошел. Танцы, однако, не задались. Кого Тарас ни приглашал потоптаться в обнимку, все задавали один вопрос, – Так Вы женаты?

– Тьфу, – убедительно отвечал он, – вовсе нет. С чего Вы взяли?

– А фотографии? – интересовалась партнерша.

– Вот они, – доставал он карточки, – смотрите: вот корабль, вот друзья, вот жена друга, вот сын его, вот памятник затонувшим кораблям…

– Да-а-а? – недоверчиво говорила девушка и уклонялась от горячих объятий.

Тарас вернулся на свое место за столом и начал пытать жениха об особенностях взаимоотношения полов в этой, морем забытой сухопутной местности. Он уже было утратил прежний задор и настроение, но что-то вспомнил и радостно начал выманивать молодоженов с гостями на крыльцо ресторана.

– Пошли скорей на улицу, – звал всех Фомичев, – у меня там подарочек еще один к свадьбе приготовлен.

Так ему удалось вытащить на ресторанное крылечко молодых супругов и еще человек десять нетрезвой свиты.

– Видите, дождь уже кончился. Какая чудная ночь! – произнес Тарас, подняв взгляд к черному беззвездному небу.

После этих слов он, словно фокусник, вытащил из-под тужурки пару сигнальных ракет и сделал резкий рывок за связанные между собой пусковые шнурки.

– Салют!! – выкрикнул он при этом, но здорово ошибся.

Во всяком случае, позже это называли совсем по-другому.

Две красных и три зеленых звезды, вылетевшие с резким хлопком из картонных трубок с намерением уйти в небо, неожиданно натолкнулись на бетонный козырек площадью в несколько десятков квадратных метров, призванный спасать от осадков посетителей ресторана, вышедших перекурить на крылечко. Угол звездного падения, как, впрочем, и угол отражения, можно было признать почти прямым. Вследствие этого пять ярких звездочек начали с сумасшедшей скоростью метаться вверх-вниз, отражаясь от крыльца – снизу и от козырька – сверху, ослепляя ярким светом, обжигая жаром и оглушая шипением всех ошарашенных и окаменевших зрителей.

– А-а-а! – раздался чей-то истошный крик, сработавший как сигнал к действию, и крыльцо мгновенно опустело, выбросив по сторонам то ли тела, то ли тени, слетевшие в кусты мокрой сирени.

Звезды же продолжали свой хаотический красно-зеленый танец, ужасающий своей непредсказуемостью. Вверх – вниз, вниз – вверх. Вжик – бах, чик – трах. Одна из зеленых звезд вырвалась все-таки на оперативный простор, но не суждено ей было испытать свободу полета. Звездочка влетела в сооруженную на балконе соседнего дома бельевую сушилку типа «гарлем», частично заполненную свежевыстиранными носками и платками. Прихватив кусок веревки с этими вещичками, отяжелевшее светило кометой с диким присвистом понеслось вдоль улицы, вращая бельевым хвостом. Выбежавшая на шум собака взвизгнула от ужаса и сиганула в те же кусты сирени, где искала спасения свадебная компания. Послышались ругань, возня, вой и стон.

Еще секунда, и погасшие звезды исчезли в окружающем крыльцо дожде и мраке.

– Надо загадать желание, – громко сказал Тарас заранее заготовленную фразу четким механическим голосом инопланетного робота и… икнул. Он был единственным, остававшимся на крыльце, из всей компании.

Когда мокрые и грязные молодожены в сопровождении таких же замызганных гостей выползли из сирени на крыльцо и проследовали в ресторан, то путь их лежал мимо старшего лейтенанта Военно-Морского Флота Фомичева, задумчиво вглядывавшегося в глубины вселенной сквозь бетонный монолит козырька. Его парадная белая с золотом форма была в полном порядке. С иголочки.

ХОЛОД СОБАЧИЙ

Старший лейтенант Саня Хорин служил в ближнем Подмосковье. Он это делал не один, а вместе с изрядным количеством офицеров, мичманов и матросов, объединенных зоной военного городка и территорией воинской части. Такое количество моряков в сухопутнейшем из приближенных к Москве районов выглядело странновато, но оправдывалось наличием каких-то громадных антенн на территории объекта, косвенно указывающих на принадлежность мореходов к системе связи и боевого управления. Маленький гарнизончик обладал всеми необходимыми атрибутами, включающими караул, КПП, патрули и даже патрульный автомобиль УАЗ– 469. Последний, правда, передвигался с большим трудом по причине утраты компрессии во всех цилиндрах двигателя и трагического износа большинства трущихся поверхностей. Приблизительно в таком же состоянии находился и Сашкин мотоцикл «Урал» с коляской. Это очень Хорина волновало и обижало. В мечтах он представлял себя лихим байкером, стремительно рассекающим пространство и воспаряющим над дорожной и бездорожной поверхностью на мощно поющем аппарате. Вместо этого приходилось подолгу реанимировать чихающего колесного друга даже для краткого путешествия в пределах внутренней ограды городка. Требовались большие финансовые вложения для восстановления его двигательной активности. Средств, однако, после перенесенных перестроек и инфляции не оставалось даже на скромное существование. Денежное довольствие выглядело все более и более формальным, теряя свой исходный терминологический смысл.

– Надо быть активным и изобретательным, – говорил себе Хорин и предпринимал новые меры для поиска денег, не приводившие, как правило, к обогащению, но отнимавшие немало времени, сил и средств. В результате его последних изысканий по сетевому маркетингу вся квартира оказалась завалена коробками с чудодейственным травяным сбором для продления жизни, а некоторые домашние вещи, включая телевизор, пришлось продать для частичного погашения долгов. Жена поехала смотреть телепередачу к своей матери и уже второй месяц не возвращалась назад. Никому и никак невозможно было впарить этот волшебный товар, а сослуживцы сразу заявили, что и задаром не станут продлевать себе такую-растакую жизнь.

– Есть идея, Шурик, – сообщил сосед по лестничной площадке во время совместного употребления спиртосодержащей жидкости, отвратительной по цвету, запаху, вкусу и вероятным отдаленным последствиям, – помнишь мичмана Пряхина? Он в гаражах наладил скорняжное производство. Шапки шьет из шкур бродячих собак. Так он, знаешь, сколько за пойманную собачку платит? Твой месячный оклад! Во!!

– Тьфу, какая гнусь, – отвечал Хорин, – Бедные песики. Сука этот Пряхин. Падла бессовестная.

– Ты бы лучше не выпендривался. Забыл, сколько мне должен? Отдавать собираешься? Где твои заработки?

– Возьми «Долголайфом». Хочешь, аж десять коробок бери.

Товарищи чуть было не поссорились после встречных рекомендаций соседа о наилучших, по его мнению, способах применения и утилизации волшебного снадобья.

– Сам туда полезай, – обижено заявил Саня и недобро помянул родню соседа.

В результате недолгих, но бурных препирательств Хорин дал себя уговорить на пробный отлов бомжующего зверя. При этом были учтены уверения соседа о совершенно безболезненном предстоящем усыплении животного специалистом Пряхиным путем специальной инъекции. Серьезным аргументом послужили также сведения о планируемом отлове и отстреле собак в районе. Об этом, якобы, уже были оповещены некоторые служители местной администрации и их приближенные владельцы животных.

– Им, бродягам, все равно не жить, – уверенно сказал сосед, – а так хоть деньжонок срубим зачуток. Мы только к Пряхину собаку притащим, а там уж – его дело. Грех на нем.

Отлов зверя спланировали произвести в тот же пятничный вечер.

Когда на улице стало совсем темно, Саня с соседом вышли из подъезда, держа в руках мешок из-под картошки и пару мотков веревки. Стараясь быть незаметными и не узнанными, звероловы сразу свернули на безлюдную дорожку.

– Надо было потеплей одеться, – поежился сосед, – холод-то прям собачий.

Стоял ноябрь, и со дня на день ожидалось выпадение первого снега. Ледяной ветер бил в лицо и шуровал за пазухой. Напарники поежились, закурили и направились к дальнему мусоросборнику, куда частенько, на радость котам, крысам и собакам, сбрасывал невостребованные пищевые отходы местный пищеблок. На охотничьем участке, однако, собак не наблюдалось.

– Видать, не сезон, – запахнул поплотнее куртку Хорин, – пошли отсюда, а?

– Подождем. Давай-ка за кустиками схоронимся. Вчера, говорят, здесь один сундук здорового барбоса отловил, – отвечал сосед, пристраиваясь на пеньке.

Прошел час. Холод добрался до костей. Саня несколько раз обошел площадку с контейнерами для мусора и стукнул себя по лбу, – Болваны мы с тобой. Завтра какая-то комиссия ожидается по проверке порядка в городке. Вот и ПХЗ устроили. А мусор, вишь ты, вывезли и площадку вычистили. Тут и таракану не поужинать, не говоря уже о прочих. Пошли домой.

– Погоди. Я сбегаю за приманкой. Жене по дешевке колбаски подкинули. Есть ее никто не может. Вонючая. Даже кот лапой трясет и отворачивается, зараза. А собачки, не иначе, на запах прибегут, – сосед сорвался с места и исчез.

– Принеси чего-нибудь согреться, – крикнул Саня в холодную темноту, растирая онемевшие руки.

Кроме колбасы, в оперативную зону для согрева была доставлена четвертинка какой-то настойки медицинского назначения. Нашлась она в кладовке с вылинявшей напрочь наклейкой. Для растирания суставов – предположили охотники после употребления внутрь.

– Нельзя это пить, – поежился Хорин, закусывая выпивку ароматной колбасой.

– Ну, выпили же.

– И есть это нельзя.

– Капризен ты не по доходам, – ответил жестко сосед, отнимая изрядно уменьшившийся кусок колбасы, – прекрати жрать. Это не закуска, а для зверя званый ужин. Собачья радость. Последняя.

На газетке, разложенной на пеньке, партнеры аккуратно нарезали колбасу тонкими кусочками и разложили их по тропинке, идущей от мусоросборника к ближайшим кустам. Пристроившись здесь же, они закурили и, преодолевая холод, приготовились к длительному ожиданию. В окружающем морозном воздухе повис запах протухшего столярного клея, издаваемый приманкой. Через несколько минут в районе мусорных баков что-то зашевелилось и с хрюканьем и чавканьем понеслось по тропинке. В темноте местоположение объекта можно было определить только на слух. Пользуясь своей индивидуальной звуколокацией, Саня с упреждением прыгнул навстречу зверю, распахнув мешок. Однако в мешке тут же оказалась нога соседа. Собака, правда, тоже попала между тел, но быстро вывернулась и начала метаться вокруг мусорной площадки, оглашая лаем окрестности. Убегать подальше она не стала, опасаясь, как думается, что эти два эквилибриста могут съесть ее колбасу. Когда удалось выпутаться из мешков и веревок, партнеры разделились и начали преследовать зверя, загоняя его в тупик за домами.

Перескочив через заборчик и быстро сокращая расстояние до псины, Саня нос к носу столкнулся с начальником штаба капитаном второго ранга Песковым, но сделал вид, что не узнал его в темноте и шустро помчался дальше.

– Хорин! Перестаньте носиться как угорелый, – крикнул тот ему вслед, – Вы завтра за парко-хозяйственный день отвечаете. Набегаетесь еще.

– Узнал, гад, – расстроился Саня, – еще и про ПХЗ напомнил. Теперь не отвертеться.

Объект охоты изредка проявлялся в темноте размытой тенью или давал о себе знать лаем и ворчанием. Прошла пара часов в бестолковой беготне. Движение, как ни странно, не согревало, а только утомляло замерзших охотников.

– Гони на меня! – кричал сосед, размахивая изъятым у партнера мешком.

– Гоню, – отвечал Саня, описывая круги вокруг помойки.

Охота, тем не менее, приблизилась к логическому концу. Загнав пса в угол, оба набросились на него, прикрывая телами пути отступления, и, после долгой возни, засунули таки его в мешок, который перевязали бечевкой во всех направлениях. Итог составил три укуса, два ушиба, порванные брюки и разбитые часы. Чувство победы и накал борьбы несколько притупили ощущение холода.

– Что теперь? – спросил Саня.

– Теперь потащим собаку к Пряхину в гараж. Он как раз там по ночам над шапками и трудится. Днем-то – на службе отсыпается, а ночью – самая работа. Нас с добычей ждет.

Тащить скулящий мешок было тяжело, а путь предстоял неблизкий. До новых гаражей было не менее полутора километров. Для облегчения задачи Саня выкатил из сарайчика, что притулился в соседнем дворе, свой мотоцикл, в коляску которого и погрузили добычу. Не прошло и часа, как удалось раскочегарить заиндевевший движок, после чего механическое транспортное средство неторопливо двинулось в путь. Скорость старались не набирать из-за того, что уже при двадцати километрах в час мотор начинал чихать, стучать и выкидывать дымные клочья, производя шум, более схожий с ревом пикирующего штурмовика, нежели со звуками мирного трехколесника. Похоже, однако, что не менее трети жителей городка было разбужено в этот ранний час. Седоки радостно отметили, что цветочный горшок, посланный им со второго этажа, цели не достиг.

Когда соратники постучались в гаражные ворота мичмана Пряхина, было уже часов семь утра и поблизости начали появляться первые прохожие.

– Давай скорее, пока нас не опознали, – засуетился Саня, пролезая с визгливым мешком в узкую щель приоткрывшихся ворот.

– Здрасьте вам, – пробурчал хозяин помещения, – ишь ты, какие стеснительные. Ну, показывайте свой улов.

После распутывания веревок и резкого отступления на расстояние тройного прыжка взорам мореплавателей предстал обиженный светлый бульдожек, пару раз тявкнувший в их сторону и забившийся в угол за верстаком.

– Тащите назад, – махнул рукой скорняк, – какой мех с бульдога? С него и варежек не получится. А я зазря собаку мочить не стану. Тем более, породистую.

– С чего ты взял, что породистая? – поинтересовался Саня.

– Вон, видишь, уши купированы, хвост обрублен. Надо еще клеймо поискать. Наверняка найдется.

– Может, пригодится? – жалобно промямлил сосед, – жалко же. Всю ночь за ним, паразитом, бегали.

– Нет уж. Я, думаете, изверг какой-нибудь? Мне самому собачек жалко. Я бы никогда в такое дело не полез. Все она, Зойка. Уйду, говорит, ежели не будешь зарабатывать по-человечески, – Пряхин поморщился и начал шарить на полке за дверью. Вскоре он вытащил оттуда солдатскую фляжку и пару раз полноценно хлебнул из нее, – Хочешь, – обратился он к Сане, протягивая флягу.

Тот радостно закивал и тут же присосался к горловине. В рот полилась терпкая сладкая жидкость приличной крепости.

– Что это? Вкуснятина какая!

– Ликер из старых запасов. Ширтрест, что ли, называется. Прихватил когда-то в период антиалкогольной компании. Кум со склада Военторга по блату устроил. Никак не кончается. Пейте. У меня еще несколько ящиков зашхерено. Хотел продать было, да жалко стало. Привык уже этой штукой похмеляться.

Фляжку пустили по кругу, и она быстро опустела.

– Закусить не найдется? – спросил Пряхин.

Саня вытащил из кармана остатки колбасы.

– Это есть нельзя, – мичман с отвращением бросил кусок в угол, где его с причмокиванием слопал бульдог, уже немного успокоившийся.

– Вот что, – сказал Пряхин после некоторых размышлений, – тащите-ка вы кобелька на Птичку. Ну, на Птичий рынок. А там – сдайте Леше Кривому. Его все торговцы знают. Пристроит он собачку. Много навару не обещаю, но что-то заработаете. Собачка-то точно породистая.

Разомлевших в тепле товарищей улица встретила пронзительным холодным ветром и снежной крупой.

– Погодите-ка, – сказал подобревший Пряхин, – вы так замерзнете на своем «Урале» и песика заморозите. Холод-то нешуточный.

Пряхин помог Сане упаковаться в старую железнодорожную шинель, неизвестно как попавшую в гараж. На голову его были последовательно надеты две вязаные шапочки и потрепанный меховой треух (собачью шапку Саня надевать отказался категорически). Сверху голову увенчала бронзовая с зеленью пожарная каска. Размер каски был невелик, и она потешно возвышалась над «бутербродом» из головных уборов. Бульдог был обряжен в мичманский китель со знаками различия и воротником-стоечкой и зафиксирован в коляске несколькими ремнями, ошейником и, постоянно сползающим, намордником. В процессе привязывания пес все время пытался лизнуть Хорина в нос, чем сильно его смущал и вгонял в краску. Сосед, который сначала испытывал желание тоже ехать на Птичку, неожиданно исчез и был обнаружен сладко спящим в теплом пряхинском гараже. Решили, что будить его не стоит, и «Урал» стартовал в сторону автомагистрали, ведущей к столице. Мотоцикл, постепенно прогревая движок, набрал известную крейсерскую скорость и уже приближался к КПП со шлагбаумом, когда там появилась группа крупнозвездных офицеров в аэродромно-попугайских фуражках. Среди них выделялся ростом и статью начштаба Песков, рисующий руками в воздухе какие-то фигуры и линии.

– Проверяющие из штаба, – понял Хорин и прильнул к рулю, сливаясь с железным другом.

Вся группа была сильно увлечена наблюдением за пассами Пескова, и никто не обращал внимания на дорогу, включая дежурного, поедающего глазами начальство. Имелась реальная возможность проскочить. Шлагбаум был открыт и мотоцикл уже почти выполз с режимной территории, когда высунувшийся из коляски бульдог обратил внимание на жестикуляцию начштаба. Похоже, что рубящие воздух движения рук вызвали раздражение пса и он звонко обгавкал начальство. Вся компания совершила поворот кругом и замерла в оцепенении. Мимо них медленно, как во сне, с легким тарахтением проплывал ржавый мотоцикл, управляемый пожарным в темной шинели с железнодорожными эмблемами, а из мотоциклетной коляски высовывался мичман с бульдожьей мордой, периодически издававший звуки, весьма напоминающие рычание, чавканье и лай. В этот момент Саня автоматически сделал то, что потом ему постоянно ставилось в вину, хотя ничего противоестественного не случилось. Он просто отдал честь руководству. Поднес правую руку к пожарной каске, подняв локоть на уровень плеча. Все как положено. Этот жест совершенно вывел из себя бульдога, и он залился абсолютно непристойной серией звонкого лая. Руководящая группа офицеров отреагировала совершенно адекватно.

– Стой! Назад! Ко мне! Стоять! Смирно!… – раздались громкие команды оптом и в розницу, выполнять которые вовсе не хотелось.

К мотоциклу кто-то побежал, размахивая руками, что еще добавило задору бульдожке, зашедшемуся в самоотверженном гаве. Саня замер и дал газ. Двигатель обалдел от переполнившей его топливной смеси, заверещал, его заколотило мелкой и крупной дрожью, а потом он выбросил в сторону начальства серию вонючих дымных сгустков. Аппарат подпрыгнул и, сделав несколько последовательных скачков, уходя от преследователей, снова перешел на вялый неторопливый ход.

– Догнать! Вернуть! Дежурную машину на выезд! Караул, в ружье!!! – неслось сзади и наталкивало на грустные мысли. Бульдожек отвернулся от преследователей и попытался лизнуть Саню в нос, но, не достав, обиделся и опять облаял врагов.

Гонка с преследованием по автомагистрали напоминала замедленную съемку. Неторопливый трехколесный «Урал», ползущий и изредка подпрыгивающий в крайней правой полосе никак не догонялся патрульным УАЗом, у которого двигатель глох каждый раз при сближении с мотоциклом на расстояние в десять-пятнадцать метров. При этом шофер-матрос открывал капот, что-то тряс и продувал, после чего машина срывалась с места и, почти догнав мотоцикл – теряла ход. Все это сопровождалось бодрым лаем из коляски пса, переодетого мичманом. Один из водителей микроавтобуса, засмотревшийся на эту картину, съехал в кювет и вынужден был мобилизовать пассажиров на выталкивание машины.