Текст книги "Парусам нужен ветер"
Автор книги: Александр Гиневский
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Александр Михайлович Гиневский
Парусам нужен ветер
Об этой книге
РЕБЯТА!
Перед вами первая книжка писателя Александра Гиневского. Сейчас вы начнёте её читать.
Вы прочитаете о Вовке.
Очень много у него своих, мальчишечьих дел. Очень много нужно успеть за день, а день-то такой короткий!.. Кое-что Вовка успевает сделать, кое-что не успевает. А иногда попадает в такие приключения, что… но об этих приключениях вы сейчас и прочтёте. Нет смысла их пересказывать.
Вовка ещё маленький. Хорошо, что рядом с ним взрослые. И очень хорошо, что они понимают Вовку и не кричат: «Этого делать нельзя!»
В книжке дети и взрослые живут очень дружно. Это потому, что сам Гиневский любит ребят, дружит с ними, хорошо понимает их и интересно про них пишет.
Н. Внуков
Трамвай идёт в парк
Мы с папой были в гостях у дяди Пети. Уже вечер наступил, а дядя Петя с папой всё разговаривают и разговаривают. Прямо непонятно: откуда они столько слов знают?
Я сидел на диване, слушал, слушал их и заснул.
Просыпаюсь, смотрю: на мне что-то мягкое и тёплое. Укрыли меня.
– Уж больно ты сладко сопел, – говорит папа, – будить тебя не хотелось, но что поделаешь. Пора, мой друг, пора…
Мы попрощались с дядей Петей, выскочили на улицу и побежали к трамвайной остановке.
– Везёт же нам, Вовка! – кричит папа. – Наш трамвай идёт!
Мы только в него вскочили, двери – ш-шик – и закрылись. И трамвай помчался так быстро, что даже стал качаться с боку на бок. Потому что в нём народу никого не было, он совсем пустой был, а трамваю от этого легко бежать.
Трамвай мчится, а мы с папой ходим по нему и ищем сиденье, чтобы под ним была очень тёплая печка. Нашли мы сиденье – сели.
– Ну, устраивайся поудобней и спи, – говорит папа. – Ехать нам далеко, а ты за это время во сне увидишь что-нибудь дельное.
– Да я, папа, знаешь как выспался?! Так выспался, что целый год могу не спать!
– Ну уж, прямо-таки год! Сказал бы – месяц.
Я сидел у окошка. Оно было всё замороженное. Я стал в него дышать, и у меня получилась дырочка. В дырочку было видно ночь и много разноцветных огней. Они переливались. Я смотрю на них и вдруг слышу – вожатый говорит по радио:
– Вагон идёт в парк.
– Ну, Вовка, – папа нагнулся, посмотрел в мою дырочку, – нам скоро выходить и топать домой пешком. Возможно, это последний трамвай и больше не будет.
– Во как повезло! – говорю. – Прогуляемся.
– А ты знаешь, какой сегодня мороз?
– Двадцать градусов? Да?
– Пожалуй, похолоднее. Сегодня мороз настоящий – трескучий. Такого не боишься?
– А мы побежим и согреемся.
– Посмотрим, какой из тебя бегун, – говорит папа.
Мы стали около кабинки вожатого. Дверца была открыта, и мы смотрели в совершенно чистое окно вожатого. Мы видели одиноких путников.
– Не найдётся ли закурить? – спросил папу вожатый. – Совсем без курева остался…
Папа достал сигарету. Потом зажёг спичку.
– Благодарю, – сказал вожатый.
Папа положил на какую-то железку ещё много сигарет.
– А это вам про запас…
Вожатый кивнул головой и даже не посмотрел на папу. Он только спросил:
– Далеко?..
– До Софьи Ковалевской.
– Порядком. Придётся вам пешедралом.
Когда мы выходили из трамвая, папа сказал вожатому:
– Счастливо доработать смену!
– А вам – добраться! – крикнул вожатый из своей кабинки.
Трамвай убежал к себе в парк спать, а мы остались на улице совсем одни. Только лампы горели на столбах, луна горела и звёзды. А снег скрипел и тоже мигал огоньками.
– Ну, давай свою руку, – сказал папа, – и пошли. Будто мы с тобой два отважных северных мореплавателя. Наше судно раздавило льдами, и вот мы выбираемся на материк к какому-нибудь селению. Мы замерзаем, выбились из сил, но пусть звёзды станут свидетелями нашей отваги! Хорошо?
– Ага! И нам будут попадаться белые медведи!
– А мы им будем говорить, чтобы они не путались у нас под ногами и не мешали нам совершать подвиг.
– А если они будут нам всё равно мешать?
– Ну тогда ты пойдёшь и дашь одному такому толстопятому нахалу кулаком по уху. А я пока покараулю наши лыжи. Согласен?
Я засмеялся.
– Папа, а если он мне по уху даст?
– Тогда… тогда ещё проще. Подойду к медведю я! Для серьёзного разговора. Только мне и говорить-то не придётся. Медведь как увидит, что ты не один, сразу брякнется на колени и заплачет: «Вовка, прости меня за то, что я тебя огрел. Я не знал, что ты с папой… Я больше не буду. Ступайте себе спокойно хоть до самой Африки».
– И мы пойдём в Африку?
– Только прихватим с собой кусок льда. Вдруг через пустыню пойдём, пить захочется, а у нас при себе вода. В твёрдом виде.
– Это ты хорошо придумал. Папа, а в Африке тоже на небе звёзды?
– Звёзды, Вовка, везде, где есть небо. А в Африке, говорят, они очень крупные – с твою голову.
– Правда?!
– Ну, может, чуть поменьше.
– Ого! А они тоже высоко висят?
– Во всяком случае, допрыгнуть до них трудно.
– Папа, а вот у нас есть тень, да? И у столбов есть. А у звёзд бывает?
Папа остановился и тихонько свистнул.
– Да, Вовка, признаюсь: на этот вопрос я ответить не в силах.
– Ну как же, папа?! Ты же взрослый!
– Ты думаешь, что взрослые всё знают?
– Конечно!
– Ты ошибаешься. Иногда мне кажется, что взрослые знают меньше, чем дети…
– Папа… а ты меня любишь?
– Немножко…
– Немножко?! А почему так мало?..
– Если мне тебя любить множко, то это значит, что мне не ходить на работу, к друзьям и не чистить зубы. Сидеть около тебя и говорить всем: «До чего же у меня хороший мальчишка!»
– А я тебя – множко… Я тебя очень даже люблю. Папа остановился, присел и стал смотреть мне в глаза.
– Правда, сынок?..
Я потрогал папин воротник со снежинками и сказал:
– Ага…
– За что же ты меня любишь?
– Не знаю… потому что ты мой папка… И ещё – весёлый… И ещё ты дал вожатому сигареты на запас. Вот.
– Знаешь, Вовка, – сказал папа, – а я ведь тебя тоже множко… Я тебя тоже очень люблю. Это я так – шутил. Мне без тебя было бы знаешь как скучно на свете. Я и сам этого раньше не знал, а ты появился – и я узнал. Оказывается, и ты мне нужен и я тебе.
Мы пошли дальше.
– Это хорошо, что я тебе нужен, – сказал я.
– Конечно. Только ты вот меня любишь, а у меня перед тобой есть грехи…
– Грехи?! А что такое «грехи»?
– Ну, это когда один человек виноват перед другим. Вот я виноват перед тобой, и мне сейчас даже стыдно за себя.
– Виноват?!
– Представь себе. Помнится, однажды отлупил я тебя за то, что ты постриг ножницами соседского кота. Ты подстриг его под барана. Кот выглядел смешно, но мне было совсем не до смеха. Ведь ты мог отрезать ему уши или хвост. Любое животное не только дышит, слышит и видит, как человек, но оно, так же, как и человек, страдает, когда ему причиняют боль. Пришлось тебе это внушать. Досталось тогда тебе… Помнишь?
– Нет, папа, не помню.
– Неужели забыл?
– Забыл.
– А вот я помню. Я тогда долго не мог найти себе места. Ведь ты так плакал. Ты уж прости меня…
– Конечно, папка. Раз я забыл, и ты забывай. Ладно?
– Ладно. Попробую.
– Зато я помню, как ты мне рассказывал про ток. Я полез за мухой в настольную лампу – и меня током тюкнуло. А ты даже и не ругался.
– Ну, тут я не мог ругаться, потому что тебе и так досталось от электричества.
– Я тогда вместе со стулом в стенку врезался.
– Помню, помню… А вот в прошлом году я был в командировке и совсем забыл поздравить тебя с днём рождения. Представляешь? Совсем заработался.
– Совсем забыл, что у тебя есть я?!
– Что ты?! Этого я не забыл. Я забыл дату – день твоего рождения. Как-то вылетело из головы.
– Ну и что, что забыл? Ведь ты же не нарочно! Ты же был занят! Ведь ты же заработался!
– Всё равно некрасиво получилось…
– Я вырасту и тоже тебя один разик не поздравлю, ладно?
– Ладно. Только разик. Договорились?
– Договорились.
– Ну как, не замёрз ещё?
– Немножко. Вот только эту руку чуть-чуть щиплет как иголочками.
– Давай-ка её сюда.
Папа снял мою варежку. У него рука была горячая, и он две наших руки положил к себе в карман.
– Сейчас домой придём, – сказал папа, – чайку попьём. Попьём?
– Попьём. Только мама, наверно, уже спит.
– Пускай спит. Ей рано вставать. А чай мы сами умеем заваривать. Справимся?
– Справимся. Папа, а ты маму любишь?
– Множко… Чаёк-то покрепче заварим?
– И погорячее. Папа, а за что ты маму любишь?
– Она женщина… И потом она твоя мама. Без неё и тебя не было бы на свете.
– Совсем-совсем?!
– Совсем. И вообще – ни одного человека не было бы на свете, если бы не было мам… Вовка, видишь, в наших окнах свет?
– Горит.
– Это нас мама ждёт.
– Она там ждёт и беспокоится, что мы пропали.
– Конечно.
– А беспокоиться – это больно?
– Пожалуй, больно.
– А зачем же она тогда беспокоится?
– Потому что она нас, наверно, тоже немножко любит. Папа схватил меня одной рукой, как большой пакет, и я повис в воздухе.
– Вовка, люди потому и живые, что беспокоятся, плачут, смеются и любят! – сказал папа и помчался со мной по лестнице. А у меня болтались руки и ноги в разные стороны, будто я плыл под водой.
Придётся Петьку победить
Когда я его увидел, он сидел на заборе. Такой большущий, как телевизор. И весь-весь чёрный. Только ноги жёлтые, клюв жёлтый и глаза. А на голове гребень. Красный и большой. И борода у него тоже была очень красной. Я прямо засмотрелся на такого красавца.
Мне захотелось с ним подружиться, и я пошёл к нему. А он вдруг раскрыл клюв да как кукарекнет, да как замашет крыльями, да как полетит! Я и крикнуть не успел, как он запрыгнул на меня. Клюёт клювом, крыльями бьёт, а я бегу. Хорошо, что прибежал к бабушке Оле. Она увидела петуха, схватила полотенце и – хлоп меня по голове! Петух свалился на пол.
– Кыш, нечистая сила! Хулиган проклятый! – кричит бабушка. А петух даже не испугался. Посмотрел сердито на бабушку, постоял-постоял – и пошёл своими важными шагами на улицу.
Теперь я во двор не выхожу. И вообще никуда не выхожу. Сижу у раскрытого окна, смотрю на деревья и кусты. А под кустами муравьи ползают. Трудятся. Куда-то что-то всё носят. И хоть бы один муравей догадался ко мне в гости приползти. Я бы ему дал какую-нибудь палочку для строительства или кусок сахара – покормить муравьят.
Однажды пришла к нам соседка тётя Нюра. Бабушка ей и говорит:
– Ты, Нюра, зарежь своего Петьку. Добром прошу. А не то подам в суд – и будут тебя с твоим петухом-бандитом судить. Что ж такое получается? Внук отдыхать приехал, а из-за твоего Петьки будет всё лето сидеть в доме?
– Да как же это, – заплакала тётя Нюра. – Ведь у меня куры… Им без Петьки никак…
– А ты другого заведи. Посмирнее, – говорит бабушка.
– Другого… Забыли, тётя Оля, как в прошлом году у нас пристройка загорелась? Ночью случилось. А Петька как закричит – мы и выскочили. Хорошо, ещё только пожар занялся – потушить успели. Как же я Петьку зарежу? Разве на такого рука поднимется?..
– Ну, уж не знаю. А только придётся мне идти в милицию.
«Бабушка пойдёт, – подумал я, – пожалуется – и Петьку в милицию отведут. Судить. И тётю Нюру тоже, потому что она его хозяйка. А ведь этот Петька…»
Тут я подошёл к тёте Нюре и сказал:
– Тётя Нюра, можно, я вашего Петьку поколочу? Чтобы он больше меня не трогал.
– Милый ты мой! Головушка золотая! – закричала тётя Нюра. – Да поколоти ты этого ирода! Сделай милость, попужай его, попужай… Только как тут быть? Ведь он в руки не даётся. Вот горюшко…
– Я на него, тётя Нюра, с саблей…
– Сидел бы уж… Аника-воин, – сказала бабушка.
Но я сидеть не стал. Я взял длинную палку от швабры и крышку от стирального бака. Из крышки получился хороший щит. У тёти Нюры муж ездит на мотоцикле, и поэтому тётя Нюра сбегала домой. Она принесла мне шлем с очками и такие длинные мотоциклетные рукавицы. Шлем оказался очень большой, не по моему росту, поэтому я надел только очки. А вместо шлема мне бабушка дала маленькую кастрюльку. К ручкам бабушка привязала две верёвочки, чтобы шлем не свалился.
– Ну, Петька, теперь берегись! – сказала тётя Нюра.
Я вышел на крыльцо. Я думал, что Петька уже давно забыл про меня, что, может, и драться с ним уже совсем не надо. Но только я сошёл с крыльца – смотрю, Петька на заборе.
– Сейчас же иди в дом! – кричит бабушка Оля.
– Не бойся, бабушка, – сказал я и потихоньку пошёл к забору.
Петька взмахнул крыльями, кукарекнул и бросился мне на голову. Он думал вцепиться, а у него ничего не вышло. Ведь у меня на голове был шлем! Петька немного побарабанил по моему шлему ногами и упал на землю. Он очень рассердился, закричал – и снова прыгнул на меня. Я подставил щит – и Петька опять упал на землю.
Он оказался очень смелым. Он всё нападал и не собирался сдаваться. Хорошо, что у меня на голове был шлем, а на глазах – мотоциклетные очки! А саблей я всё промахивался, всё по воздуху попадал – потому что вдруг попаду по Петькиной голове?! А ведь Петьке голова ещё пригодится!
И вот мы оба с ним здорово устали. У меня ноги прямо сами стали сгибаться, и мне очень захотелось посидеть. Я бы даже сейчас с удовольствием и полежал, если бы на меня никто не запрыгивал и никто не клевал. Если бы этот Петька хоть чуточку перестал.
И вдруг оказалось, что Петька устал сильнее. Он взлетел на забор, хотел кукарекнуть, не смог и свалился к себе в огород. Я подошёл к забору и стал смотреть на Петьку. Теперь я его не боялся, потому что я его победил.
Петька лежал в траве. Клюв у него разевался, а глаза закрывались.
Я сказал ему:
– Петька, вставай! Не лежи на сырой земле – простудишься! А я драться больше не буду, ладно? Вот смотри! – Я размахнулся саблей и забросил её в кусты.
Петька всё лежал.
– Ну вставай, Петя, – говорю. – Ведь ты живой – я вижу. Ты просто очень устал. И я тоже. Зато тебя теперь судить не будут. И мы с тобой подружимся.
Петька встал на ноги. Он посмотрел на меня своим жёлтым глазом, да так, что я сразу спрятался за щит. Хорошо, ещё щит не выбросил.
С тех пор Петька на меня не нападает. Только, если я подойду к забору, он начинает хлопать крыльями и готовится к бою. Бабушка говорит, что Петька злопамятный. Глупый всё-таки он. Ведь я подхожу, чтобы послушать, как здорово он кукарекает.
Мы с Борькой лечим будильник
Спускался я раз по лестнице. Уже дошёл до второго этажа. Смотрю: на площадке, в самом углу, стоит будильник. Настоящий. Со стрелками и с блестящей чашечкой – из которой звон получается.
«Вот здорово! – думаю. – Только его, может, скоро заберут… Подожду – вдруг за ним никто не придёт».
Прошла тётя сверху. Увидела будильник и говорит:
– Дожили! Будильниками стали бросаться. Того и гляди, скоро телевизоры под ногами будут путаться.
И тут мне даже жарко стало. Вдруг он и правда ничей.
Только тётя прошла, хлопнула дверь, и кто-то побежал вверх по лестнице. Бежит и свистит. Дядька какой-то. Посмотрел он на меня. Остановился. Потом посмотрел, куда я смотрю.
– Ага! – говорит. – Будильничек с малиновым звоном! Твой?
– Нет, – отвечаю.
Дядька взял в руки будильник. Приставил к уху, послушал, покрутил ручки, постучал ногтем по стеклу, опять послушал.
– Хороший будильник, только, видать, заболел – не тикает и не такает.
– Он не больной – он железный, – говорю я дядьке.
– Железный-то железный, а вот взял и заболел. Послушай.
Я приставил ухо – и правда, совсем не слышно, чтобы в нём тикало.
– Не дышит?
– Не дышит, – говорю.
– Вот возьми и попробуй вылечить.
– А можно? Взять?..
– Конечно, чудак! Не проветриваться же его сюда выставили, а для таких любознательных, как ты. Бери и курочь его на здоровье! – Дядька хлопнул рукой меня по затылку, подмигнул, присвистнул и побежал дальше. Хороший такой дядька – сразу видно. И по затылку стукнул не больно.
Я схватил будильник и – домой. «Ну, – думаю, – сейчас его вылечу. Может, он только чуть-чуть больной. Может, в нём одно колесико за другое нечаянно зацепилось. Я их расцеплю – и всё будет в порядке. В будильнике ведь что? Одни колесики с зубцами, а остальное – стрелки».
Прибежал домой. Сел за стол. Только хотел взяться за дело – и тут подумал: «Я вот вылечу будильник, а про это никто не узнает. Ни Борька, ни Вадик, ни Толька».
Привязал я будильник шнурком от ботинка к руке, чтобы не потерялся, и побежал к Борьке.
Звоню. Открывает Борька, как всегда, в своей тельняшке. Ему её дедушка сшил. Собственными руками. Потому что дедушка когда-то был моряком. Борька говорит, что тельняшку дедушка сшил суровыми морскими нитками.
– Вон уже сколько часов, – говорю, – а ты всё за мной не заходишь!
– А мы и не договаривались… Постой, постой, а это что?!
– Не видишь, что ли? Будильник. Его на руке носить можно…
Борька схватил меня за руку, нагнулся. Рассматривает стрелки и цифры.
– Ха-ха-ха! – засмеялся вдруг он. – Наручный будильник!.. Вовка, так ведь он когда зазвенит, так у тебя рука затрясётся знаешь как?!
– Ну и пусть трясётся. Только он пока ещё не работает.
– Так чего же ты его на руку нацепил?! Хвастаться, да?
– Я его, может, починять буду. Вот…
– А что?.. Правильно, Вовка! Мы его знаешь как здорово починим! Давай вместе, а то ты что-нибудь не так сделаешь.
– Давай, конечно. Я ведь потому к тебе прибежал, чтобы вместе…
Мы отвязали будильник от моей руки и положили его на стол.
– Ты хоть знаешь, из чего он состоит? – спросил Борька.
– Знаю. В нём колесики и стрелки. Колесики с зубцами.
– А пружина?! – закричал Борька.
Про пружину я совсем забыл.
Борька принёс отвёртку и молоток. Молоток здоровый – больше будильника. Я испугался. Тюкнешь таким чуть-чуть – и часы всмятку превратятся.
– А молоток зачем? – спрашиваю.
– Подожди, ещё пригодится, – отвечает Борька.
Сняли мы ручки, которыми заводят. Отвинтили три винтика, стали снимать крышку, а она не снимается. Борька всё лезет:
– Дай я чуть-чуть молотком…
– Да ты что?! Ты своим молотком лучше гвоздь в подоконник забей!
– В подоконник?.. А зачем? – удивился Борька.
– Пригодится, – говорю.
– Я вот сейчас тебе дам – узнаешь, как пригодится! Нам никак было не справиться с крышкой, и я сказал:
– Давай. Только осторожно.
– Не учи учёного.
Борька зажмурил один глаз, чтобы прицелиться, зачем-то два раза размахнулся и тюкнул. Он хорошо тюкнул – крышка так и отскочила. Только смотрим: что такое? Вместо красивого круглого стекла – одни дребезги.
– Ты зачем стекло разбил?! – закричал я.
– А ты чего орёшь?! Я же тебе крышку отколотил!
– А стекло кто разбил?! Кот Васька?!
– Не знаю. Я вот куда попал – по железу.
– А молоток чей?!
– Чей, чей…
– Да! Чей?!
– Ну, мой…
– А ещё говоришь, что не ты разбил… Оставайся со своим молотком, а я и без тебя часы починю. Мастер – только стёкла разбивать.
– Ну и уходи со своим будильником. Он у тебя всё равно отставать будет.
– Это мы ещё посмотрим, – говорю.
Дома я взял отвёртку из маминой швейной машинки и стал отворачивать маленькие блестящие винтики. Потом вытащил колесики и всё очень быстро разобрал. «Эх!.. Хорошо, что нет этого Борьки с молотком, – подумал я, – а то стоял бы и стонал: «Дай стукну, дай стукну…» А ведь это часы – не что-нибудь! Тут надо всё аккуратно, а он молотком… Никакого соображения нет у человека…»
Я работал, думал вот так вот про Борьку – и вдруг из будильника выскакивает что-то чёрное и – з-з-знь! Прямо у самого моего уха. Я так вздрогнул, что отвёртка тоже куда-то улетела. Я её не нашёл, а нашёл то, что вылетело из будильника. Это была простая железная пружина.
Мама позвала меня обедать. За столом я торопился, чтобы скорее приняться за дело.
В дверь кто-то позвонил. Я побежал открывать. Это был Борька.
– Ну?.. Починил? – спросил он.
– Осталось пустяки, – говорю.
– А мне можно? Я без молотка пришёл…
– Тогда заходи, – говорю, – только не мешай работать.
– Я тебе помогу держать что-нибудь.
– Знаю я, какой ты помогальщик…
– Вы чего там в дверях шепчетесь? – крикнула мама. – Боря, садись с нами обедать.
– Спасибо, я уже обедал.
– А у нас сегодня кисель черничный, – сказала мама, – может, выпьешь стаканчик за компанию с Вовкой?
– Кисель?.. Выпью. Только вы мне два стакана налейте. Я уже третий день стараюсь поправляться и ем помногу, – сказал Борька.
– Слышишь, Вовка, какой Боря молодец! Этак он тебя через неделю одной левой поборет.
Борька тяжело вздохнул.
– Нет. Через неделю не поборю. Может, через семь дней – и то не знаю.
Не успел я съесть второе, как Борька справился с киселём и пошёл в комнату. Тут я стал есть ещё быстрее, потому что этот Борька хоть и без молотка пришёл, а всё равно что-нибудь да натворит.
Вдруг слышу: звенит. Будильник звенит, а Борька вовсю громко чихает. «Вот так, – подумал я, – без меня зазвенел. И Борька чихает… Наверно, чтобы все слышали, что будильник не сам починился, а это он, Борька, его исправил».
Тут мне кисель показался горьким. И кто их только придумал, эти кисели. И второе тоже… Из-за этих обедов ничего настоящего в жизни не сделаешь. Мне стало грустно, потому что так за киселями можно всю жизнь просидеть.
Я пошёл к Борьке.
– Здорово, – говорю, – быстро ты починил. Что же ты меня не подождал… А говорил, вместе будем…
Борька поднёс к моему уху будильник и стал им трясти. В будильнике зазвенело.
– А чего ты его трясёшь? – спрашиваю.
– Да я вот… сложил в него все винтики и колесики. Тебя жду, чтоб вместе начинать.
Я от этих Борькиных слов так обрадовался, что чуть до потолка не подпрыгнул.
– Знаешь, Борька, ты настоящий друг! – говорю.
– Конечно, – отвечает он. – Я вот отвёртку твою нашёл под диваном. Ну и пылищи у вас там!
– А я-то думал: чего ты расчихался? Выходит, ты это просто от пыли?
– От чего же ещё?!
– Ладно. Отряхивайся и – давай.
– Я потом отряхнусь. Когда сделаем.
– Хоть бы руки сходил вымыл. Ведь часы чиним – не что-нибудь!
Борька посмотрел на меня, надулся и сказал:
– Значит, я – руки иди мой, а ты в это время – отвёртку опять затеряешь, да?..
– Раз так! – кричу. – Пошли вместе! Раз так, я тоже руки вымою, хоть они у меня и чистые!
