Текст книги "Ничего святого"
Автор книги: Александр Елин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
(ответка Боре Влахко)
Бездарных пиитов полно. Настоящего аса
обычно не видно, не то что Михайлова Стаса.
Рапидом не высветишь тонко нанизанный бисер —
язычники... им подавай провокацию, высер.
Всевышний же требует точной, умелой работы —
лукавой халтурой его не возьмёшь на слабо ты.
А если не с Богом – то с кем каламбурить о вечном?
Хотя и бабла из стишков не мешало б извлечь нам...
Купец и нефтяник, быстрей становись меценатом!
Ответь нам, поэтам, совсем небольшая цена там...
(инфомания)
Страдал Гаврила от запоров,
никак не мог просраться он —
а потому что жрал как боров,
с утра включая в рацион
Ток-шоу, новости и блоги,
верченье жоп и пенье ртов,
гундёж про нефть и про налоги —
короче, дрянь любых сортов.
А спросишь – как дела, брателло?
Ты типа против или за? —
молчал, напрягшись оголтело,
и пучил белые глаза.
(Федорино горе)
С утра спешит Федора на массаж,
потом – на эпиляцию и стрижку.
Её портрет украсит вернисаж,
а тело устыдит любую пышку.
Импланты трансформировали грудь,
и филлер сделал чувственными губы.
Такую очень хочется нагнуть,
любой такую трахнул на бегу бы.
А замуж – сорри – кандидатов нет,
и вся любовь то в тачке, то в отеле…
Не помогает даже интернет —
кому нужна домой модель модели?
Ведь тюнинг этот ручками – ни-ни,
и платье не помни́ – оно же Prada!
И выест мозг из-за любой херни,
и даже сексу не особо рада...
Мужчинам же важней не красота,
а лёгкость и ибическая сила.
Им подавай везде во все места,
и чтоб хернёю бабской не бесила.
(Света и козлы)
Козлова Света не любит козлов,
и ей не нужны ни хахаль, ни муж —
уже навязали они тут узлов,
уже тут испортили кожу и плюш.
Приходят как будто к себе домой,
и пахнут кто водкой, а кто травой —
а ты потом чисти, и драй, и мой,
и ночью бессонной в подушку вой!
Один – с гитарой, другой – скупой,
залезут в душу – и сразу срать.
Не можешь петь – так не лезь, не пой,
не хочешь тратить – иди, не трать!
К чему мужики ей? Зачем? На кой?
Объявлен козлам тотальный бойкот.
Намного проще, когда под рукой
вибратор и кот.
(Андрей и вера)
Андрей, угнетаемый чувством вины,
изъеденный муками совести,
прощенья просил у детей и жены
и клялся себя хорошо вести.
Раскаялся в пьянстве, изменах и лжи,
но легче не стало ему ни на грамм.
Господь! – возопил он тогда – укажи!
И через дорогу отправился в храм.
И прямо на зебре был сбит лихачом.
Бабах – и нет его в мироздании...
Я Бога ни разу не видел ни в чём.
Я верю в секс на первом свидании.
(Серёжка)
Сергей Кузьмич, майор в отставке,
теперь большой начальник в главке,
истерик, деспот и тиран,
служебных козней ветеран.
Он подчинённых строит криком,
он день и ночь в напряге диком —
кругом враги, пиздец, засада,
агенты адского Моссада.
И, теребя лампасы алы,
вот-вот нагрянут генералы —
проверить, как тут дисциплина...
Да, жизнь майора не малина —
Но по субботам он Серёжка
и расслабляется немножко,
когда в него заходит плавно
страпоном Анна Николавна.
(Милочка)
Сегодня, Милочка, намажь
лицо неброским макияжем,
ведь ты должна идти на марш,
а не по клубам или пляжам.
Надень трусы и балахон —
ещё же помнишь политес-то?
Сегодня не перепихон,
а акт гражданского протеста.
– Долой прыщи и целлюлит!
– Даёшь бесплатные прокладки!
Дрожат поджилки у элит,
а ты такая – взятки гладки,
И дивно хороша собой,
воспета Пушкиным и Аббой,
и раззадорена борьбой...
Притворно станешь как бы слабой...
И схватишь глупых мужиков
за яйца нежно мёртвой хваткой.
Нельзя, чтоб раз – и был таков,
оставив с детскою кроваткой.
(Местечкин и кот)
Старик Местечкин доил акул
и разводил анаконд и кобр.
И хоть он выглядел daddy cool,
но часто к живности был не добр.
А тут всучили ему кота,
поскольку кот – актуальный код,
с которым фоточки – красота,
и много лайков, а то и льгот.
И кот породист и ласке рад,
урчит негромко и шерсть гладка,
и лишь однажды вдруг невпопад
поссал, промазав мимо лотка.
Местечкин выгнал кота взашей,
поскольку нехера здесь котам,
что хоть и дерзко ловят мышей,
но типа кагбэ...
Не тех, не там.
(Наташа, хватит!)
Наташа, хватит, не пили —
я ненавижу авантюры,
и не пойду менять рубли
на иностранные купюры.
Не уговаривай меня,
мы не сбежим на край Европы.
Их процветание – брехня,
сплошные фейки, фотошопы…
В гробу видал я этот курс,
пойду и закуплю с получки
российский правильный ресурс —
тушёнку, гречку и тянучки.
Мы вложим весь свой капитал
в товары с маркой «мэйд ин раша»,
об этом я вчера читал
в разделе «Новости», Наташа,
Что, мол, заслуженный эксперт
сказал уверенно и веско,
и намечается трансферт,
а не усушка и урезка.
И будет царство красоты —
ну как отсюда я свалю-то?
Вот мой ковёр, мои коты.
Какая к лешему валюта?
Наташа, брось, не сквернословь —
и ты красивше европеек,
и доллар будет стоить вновь
советских семьдесят копеек.
(к 85-летию МСГ)
Как-то взялся мистер Горби
перестраивать дом скорби.
Только время тратил даром —
скарб достался санитарам.
Доктора сбежали с кассой,
психи бродят грозной массой —
кто с шприцом, кто с кирпичом…
А вахтёр стал главврачом.
(умер-шмумер)
«Какой-то умер чёрный гитарист —
Бибикин? Хрен их разберёшь!
Пиджак на фотке сильно серебрист.
У них в Америке полно таких вот рож.
Да кто сказал, что лучший в мире?
Видали мы и не таких ретивых,
однако нет их в радиоэфире
и на газпромовских корпоративах.
Кому вообще был нужен этот лабух?
Они же там вообще микробы ж...» —
так думал, залезая в белый «майбах»,
известный композитор Витя Дробыш.
(мамина дочь)
Говорила мама Люде —
мужики вапще не люди!
Со своим-то будь построже,
бей почаще и по роже!
Чуть не там, не тем пропах —
каблуком с размаху в пах!
Волочится за другой?
По затылку кочергой!
Грязной лапой лез в трусы?
Подпали ему усы!
Вырви куцую бородку,
вылей в раковину водку,
проколи футбольный мяч.
Кий сломай. Плэйстейшен спрячь.
И давай три раза в год —
пусть подавится, урод!
Да не смей при сексе охать —
Разжигать в подонке похоть.
Люда матери внимала —
правда, понимала мало.
Но услышала «подонки»
и написала в пелёнки...
(Иван-не-дурак)
Иван своей супруге Кате
надыбал кружевные стринги —
совсем почти как на плакате
московской стриптизёрши Инги.
Плакат висит в его каптёрке
между Сталлоне и Делоном.
И если вдруг о бабах тёрки,
то признаётся эталоном.
Иван женат уже лет десять
стабильно, не меняя позы,
и вдруг взбрело покуролесить,
осуществить ночные грёзы.
Купил он «Русского стандарта»,
сырков, колбаски. Взял икры бы —
но всё же не восьмое марта,
сгодится и кусочек рыбы.
Пришёл домой.
Жена в отпаде —
у нас сегодня разве дата?
Трусы принёс разврата ради?
И думаешь, что дам, поддата?
Ты что, не смотришь телевизор,
не видишь, что творится в мире?
Всем добрым людям брошен вызов,
там террорист на дебошире,
И русофобы все, и хамы,
и нагло лезут к нам без спроса!
Хотят снести христовы храмы
и нефть украсть, и лён, и просо,
И даже нам испортить климат...
И потому – скажу без трёпу:
пока с нас санкции не снимут —
ни грамма в рот, ни дюйма в жопу!!!
...
Теперь Иван живёт с другою.
С ней не обсудишь всяко-разно,
в политике – ни в зуб ногою.
Зато в затеях безотказна.
(варварство)
Любопытную Варвару
вечно втягивали в свару:
то за оборот растений,
то на сверку бюллетеней,
то в какой-нибудь пикет,
то вообще бороться с главным...
Варе стукнул сорокет —
и попала к православным.
Те всегда ля фам шерше,
рады страждущей душе.
И велено молиться ей,
а то придут с милицией.
(старик)
Не раздолбай, не шизофреник —
обычный шебутной еврей
мечтал поднять огромных денег
и всем своим раздать скорей:
Отцу и матери – на зубы,
жене – на загородный дом,
и поменять в квартире трубы,
и в банк для деток – на потом,
И тачки братьям бородатым,
и сёстрам накупить серёг,
но жизнь такая, что куда там —
и то, что было, не сберёг.
Стал злобным, мелочным уродом
и истерит сто раз на дню,
чтоб хоть безвременным уходом —
а всё ж порадовать родню.
(эгегей-парад в Тель-Авиве)
Сегодня парадно гудит Тель-Авив,
народом заполнены трассы:
шагают, бесстыже зады оголив,
разнузданные пидорасы.
И взбученный буч, и лихой трансвестит,
и в кожанках садо и мазо.
И звонкая песня над морем летит
до самого сектора Газа.
Им смотрит вослед пожилой ветеран,
всю жизнь проработавший в главке,
что в юности жопу «Трудом» вытирал
и прятал в семейные плавки.
И думает – чёрт, разве ж это парад?
Где наши ракеты и танки?
Кого победит этот адский разврат?
Вот эти вот все лесбиянки?
И, как бы ответив ему на вопрос,
такая прошла ягодица,
что в брюках у дедушки кто-то подрос,
и он удивлён и гордится,
И едет с победою к Хае своей,
болезни забыв и невзгоды,
и радостно-сладкое делает ей
впервые за долгие годы.
(идиллия)
Сынок вернулся с бездорожья.
Хлопочет в кухне Матерь Божья —
шинкует сыр, и сервелат,
и сельдь, и овощной салат,
и полчаса кипит вода
с тремя десятками пельменей,
и водка хрупкая со льда...
Каких ещё тебе знамений?
Вот же она – благая весть:
– Бог, есть!
(романс из будущего)
Раньше Дуся на Успенке
нежной барышней была,
для неё снимались пенки,
пели Басков и мулла.
Но закрылись распродажи,
погорели бутики.
Дуся вся в бойцовском раже —
жальте, пули! Кровь, теки!
Стала старшей атаманшей,
гонит натовцев взашей...
Как-то быстро время траншей
стало временем траншей.
(джамайка)
Из Карибского бассейна
в белой шубе из лисы
вышла барышня кисейна
неразгаданной красы.
На груди видна иконка —
Пушкин, Сталин и Кобзон.
И поёт шизгару звонко,
и другой блатной музон.
И лежащие на пляже
Закричали: «ё-моё!
Вот, вставляет конопля же!
Как же ж можно без неё!»
(М. В.)
В голове у старика
что-то скрипнуло слегка,
перепутались настройки,
замелькали двойки, тройки,
стейки, байки, землеройки,
вышли втулки из пазов —
и старик услышал зов.
Кто-то шёпотом, едва,
говорил ему слова:
«Ты умнее всех, старик,
ты не сеял и не стриг,
но зато детально вник
в тайный смысл древних книг
и постиг вселенной суть,
одолел огромный путь,
и теперь великим будь».
И с тех пор старик не тут,
мозг его заботой вздут —
он на гребне новостей,
он в кипении страстей,
он и дома, и в суде,
и на дне, и на звезде,
и в айосе, и в винде,
знает кто, зачем и где —
как Христос...
Подобно Будде...
Но вокруг тупые люди,
и поэтому старик —
чуть задень – и сразу в крик.
(идеальный муж)
Явился вечером с букетом.
Колдует ужин над плитой.
Спросил – куда поедем летом?
Подружки в ауте – святой!
Гулял с детьми в субботу в парке,
купил без повода браслет,
а уж насколько ночи жарки —
об этом слов приличных нет.
И даже тёща – королева!
И с тестем что-то там басят...
А то, что ходит он налево —
так парню ж только пятьдесят.
(Леннон)
Пендосы нагло застрелили Джона,
а он был наш, советский человек.
И сердце йокает, когда я вижу Оно,
забытую, вдали от дискотек.
Она одна осталась в Бирюлёво —
без пенсии, и дети, и долги —
а ведь когда-то рисовала клёво
квадраты, как Малевич, и круги.
А Джон был крут, он стал звездой шансона,
лабая в припортовом кабаке,
и, если б не наймиты Пентагона,
не дрогнул бы баян в его руке.
Уж не споёт он больше нам про зону,
про тихий шёпот шоколадных глаз —
он эстафету передал Кобзону,
в его очках сейчас Михайлов Стас.
Америкосы – инвалиды мозга,
зачем, зачем убили мужика?
Жена осиротела, эскимоска,
и дырки посредине пиджака...
Не то что мы, мы нравственно богаче:
у нас и нефть, и скрепы, и икра,
мы если что – и престо, и виваче,
и на шнуре не вешаем Шнура.
(#фёдорконюхов)
Я видел много разных мест,
объездил всю планету я,
по тропам лез на Эверест,
на крутизну не сетуя,
Я плыл сквозь бурный океан,
с валов девятых падая...
Саванна, тундра, пляжи Канн,
Намибия и Падуя —
По трассам и вдали от трасс,
в Сахаре был и в Гоби я...
Нигде, нигде не любят нас,
повсюду русофобия.
(артефакты)
Нет во мне ни грамма злости —
я и умный, и не плут,
но ко мне не ходят в гости
и на пьянки не зовут.
Разобрался я с причиной —
оказалось, говорят,
что питаюсь мертвечиной,
пожираю всех подряд.
По-пустому точат лясы,
стоны слышат, мол, и хруст —
типа я фанат Бокассы
и держу на кухне бюст.
Я здоров и духом бодр,
я не псих, не троглодит.
Да, кусал одну меж бёдр —
это ж страсть, не аппетит!
Ну а бюст (литая бронза) —
это памятник, шедевр!
На ибэе куплен он за
двадцать восемь тысяч евр.
А ещё портрет Пол Пота
у меня в гостиной есть,
офигенная работа,
тоже стоит тысяч шесть.
Гильотина на серванте,
стул с набором медных клемм —
заходите, выпьем кьянти,
обещаю, что не съем.
(детский сад)
Дружит Сёмочка с Аркашей,
Анжелика дружит с Машей,
Николай не бьёт Максима…
Оля вот невыносима,
но Серёжа и Никита
ей опора и защита.
Всем есть место в хороводе —
лишь у мальчика Володи
совершенно нет друзей...
Видно, нет его мерзей.
(Анжела)
Со всех сторон Анжела симметрична —
такую хоть разок, а посети.
И кто-то с ней имеет дело лично,
а кто-то – виртуально, по сети.
И джентльмены всех постов и наций
хотят за деньги сделать ей oh, yesss!
Но никаких любовных кульминаций
не вызывает у неё процесс.
Какой оргазм, когда капец природе?
Какая страсть, когда идёт война?
Когда везде ресурсы на исходе
и мать-земля политикой больна?
Анджела не в порядке личной фронды,
а ради мира, аистов и панд
сдаёт в благотворительные фонды
всю цену стонов и натёртых гланд.
(дворецкий)
Пора, пора, вставайте, граф,
вам шьют великие дела,
вам предстоит попранье прав,
и униженья, и хула.
Вам уготовано судьбой
покинуть свой апартамент,
кровить раскатанной губой,
курить, когда позволит мент.
Уж вам не бить на дачах дичь,
не знать ни скачек, ни сиест,
и истин горних не достичь,
а только низких, гиблых мест.
И конфискуют экипаж,
и комп, и нимб, и кокаин.
Всё можно – Крым теперь же наш,
а не каких-то уркаин.
И поздно, поздно пить боржом —
походу кончилась игра.
Вам быть зэка, а мне бомжом.
Увы, вставайте, граф, пора.
(официальный ответ на санкции)
«Еда, еда... Вам лишь бы жрать!
А как же Родина? Народ?
А как же несломима рать?
И неупотопляем флот?
Засеем пустоши овсом,
наловим язя на блесну,
и станет рубль наш весом,
и встретим русскую весну.
Заварим стали, чугуна,
процессор склеим и дисплей.
Чу! нано-нано-на
уже доносится с полей,
А то избаловались вдрызг
на сладких импортных харчах,
достал ваш либеральный визг,
что кто-то где-то тут зачах,
А я вот заявляю в лоб:
у нас тут каждый будет рад,
что комфортабелен окоп
и лучший в мире автомат.
И нам не страшен их диктат!» —
сказал народный депутат,
с трибуны слез и шасть в кабак,
и бах балык, и хлоп коньяк.
(мама)
Желала мальчику добра,
гундела с самого утра:
не ешь с ножа, не пачкай рук,
не смей дрочить, уменьши звук,
Во двор нельзя, там все – шпана.
Болит? Вот йод, вот но-шпа, на!
Баб будет много, мать одна,
печенька печени вредна...
И вырос, и куда-то влип —
не то бандос, не то талиб,
и плачет тётка пожилая —
да я ж, сынок, добра желая…
(классический приём)
Мои достоинства неявны
и обусловлены не полом,
но я, как нимфы или фавны,
сегодня в город выйду голым,
Поскольку это очень смело —
с таким-то перебором веса! —
то ради съёмок тела чела
сбегутся все ТВ и пресса,
А я, попав в прицелы камер,
скажу достойно и красиво,
чтоб зритель ошалело замер
и уронил баклажку пива:
Что я большой поклонник Баха —
люблю прелюдии и фуги,
а обнажённой зоной паха
лишь подчеркнул его заслуги,
Что Бах не брезговал синкопой
и современен всем эпохам,
а я, хоть и сверкаю жопой,
не идиот, не из сельпо хам,
А просто у меня есть чувство,
что Баха слушают не все!
Хоть раз высокое искусство
покажет веско зад попсе.
(бульварное)
Сидит, нахохлившись на ветке,
замаскирован под грача,
Колян Сучков, майор разведки,
и клювом просит кирпича.
Под ним, вещая фразу ёмку,
пикеты ходят взад-вперёд,
Колян ведёт видеосъёмку
и машинально сверху срёт.
Пиджак листовкой оттирая,
ворчит пикетчик-либерал:
«Здесь никогда не будет рая,
а только шухер и аврал!
И невозможно сладить с быдлом,
когда ты сам интеллигент»...
И съесть чего-нибудь с повидлом
уходит прочь, в кафе, под тент.
А там Кармен, подруга Коли,
а с ней Армен, подругин экс —
они слегка на алкоголе
и практикуют быстрый секс:
Бесстыдно, перед коллективом
друг другу теребят губу...
Колян засёк их объективом
и с криком «на!» открыл стрельбу.
Густой вишнёвый морс закапал
на клочья тел и бой стекла,
и демшиза упала на пол,
и вся слезами истекла:
«На что, на что мы тратим годы?
Нехороша любая власть,
чем ради призрачной свободы —
уж лучше кровь пролить за страсть».
(старый работяга)
По блокпосту работал пулемётом,
по печени работал сапогом.
И отдавал всего себя работам,
и верил, что участвует в благом.
И, нервы успокаивая водкой,
ни разу не испытывал стыда,
но всё-таки устал душою кроткой.
Уволился – и стал герой труда.
(нюанс)
На вид Степан – почти двойник Серёги:
и рост, и вес, и белые кроссовки.
Таких не сразу видно на дороге,
таких полно внутри любой массовки.
И оба разговаривают матом
о тачках, бандюганах и футболе,
и не считают пьянство компроматом,
но, по словам Калашниковой Оли,
Разнятся словно бархат и напильник,
как кофточка от гуччи и фуфайка.
Один – подонок, сволочь и насильник,
другой – пусёныш, котичка и зайка.
(раздрай)
Ты в паре был моим вторым:
и пить, и на торги…
Но перекрышевали Крым —
и стали мы враги.
По мне так это – неглиже,
подстава и понты,
а ты такой на кураже —
мы! наше! всем кранты!
А тяжело без дружбана,
и многим темам – стоп...
Когда ж начнётся та война,
чтоб нас в один окоп?
(день рождения русской водки)
Великий химик Менделеев,
потомок старенького Менделя,
бывало, институтку склеив,
потом легко мог дать ей пенделя.
Ходил с друзьями на майданы
и, если что, впадал в истерику,
и даже клеил чемоданы
для тех, кто уезжал в Америку.
Писал сонетики и одки,
страдал от резей и поносов,
но не изобретал он водки —
её придумал Ломоносов.
(суть событий)
Весь день мечусь по кухне,
еду хватая с полок,
давно не до старух мне —
я – видный политолог.
По радио кретины
чушь мелют обалдело,
не видят суть картины,
а я – другое дело.
Прочухал с полуслова
расклад – и вывод вытек!
... сосед принёс сухого,
он – крупный аналитик.
Куда уж там Курцвайлю,
Белковскому и прочим!
Подавятся кефалью —
такого напророчим!
(творческая личность)
В конторе «Мосразбросзавал»
служил Степан Иваныч Кривин —
он пел, шутил и танцевал,
и был кипуче креативен.
Какой Билан, какой Кобзон?
Вот у Степана – это голос,
когда майвэй лабает он
под чипсы и «ячменный колос».
Он остроумен, как Иван —
Сусанин, Охлобыстин, Ургант.
Везде, куда бы ни был зван,
срифмует «ургант-петербургант».
Коллеги на корпоратив
его просили тамадою,
и он – ни слова супротив,
и Дед Мороз, и с бородою.
И так он верил в свой талант,
что взялся расширять масштабы —
а то он вроде как брильянт,
но в сейфе у несветской бабы.
И вот чувак пошёл в народ —
ведь он звезда, а не задрот!
В консерватории Степан
в буфете пел как первый тенор
(у меломанок наступал
вполне понятный нервный тремор).
И в галерее как-то раз
прибил к стене картину «эбля»,
чем несказуемо потряс
фанатов Энгра и Констебля.
Придя в «Россию» на «Аншлаг»,
из зала так шутил обсценно —
что Петросян, не будь дурак,
его для смеха звал на сцену.
Он отвечал стихом на стих,
когда в сети читал поэта.
И вот за это, чёртов псих,
я не люблю тебя за это!!!
(баллада о женщине)
Была Мария одинока,
немолода, и очень в теле,
хотя румяна, волоока
и дивно хороша в постели.
Марию замуж звали дяди:
один – использовать в работе,
другой – участвовать в джихаде,
а третий жаждал её плоти.
Что выбрать? Труд ли за зарплату?
Иль смерть в теракте безобразном?
Или потворствовать разврату
с непредсказуемым оргазмом?
Мария первого отшила:
– Работать? Что я, идиотка?
И третий прочь пошёл уныло —
а вдруг наручники и плётка?
Колбасит бедного амура —
остался только тот, второй.
Какой с тобою, Маша, дура,
невероятный геморрой...
(твёрдость)
Сегодня Гена в туалете
мне показал нахраписто —
мол, так вот делаются дети,
и никакого аиста.
А Дед Мороз – вообще курьёз:
мужик наклеил бороду...
Довёл, чудак, меня до слёз,
а я ведь верил смолоду,
И в пять, и в тридцать, и теперь,
с дефектом в перикардии.
Отец наказывал мне – верь!
А он был членом партии...
Конечно, этот Гена – блядь,
и знает много хитростей,
но убеждения менять?
Я что – пендосский прихвостень?
(на освобождение Ходорковского)
Уж на свободе гордый узник,
трибун и яростный бунтарь.
Тиран от страха ссыт в подгузник,
о слуг ломает инвентарь,
Кричит – копайте, блять, окопы!
Не отдадим ни пяди, блять!
В ружьё, менты, жандармы, копы!
Дубинки взять за рукоять!...
А в мире назревает свара,
скупают бабки соль и спирт,
не гастролирует Севара,
ассенизатор нагло спит.
И все зовут кумира к мести —
вали же деспота, кинжаль!
Но наш герой сидит на месте
в кругу семьи.
Устал.
А жаль...
