Текст книги "Прощание с Днем сурка"

Автор книги: Александр Бруссуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Тишина такая, что звук нашего мотора, наверно, слышно на несколько миль в округе. Хотя пока поводов для беспокойства нет: нас не догоняют, с каждой милей мы все дальше от подвластного малайским бандитам судна. Может они еще не разобрались, что экипаж-то неполный. И еще надо помнить, что иногда на воде попадаются огромные плавучие стволы деревьев, сорванных в море ветром, брошенных человеком, или, пес его знает, каким образом оказавшимся в плавучем состоянии. Повернулся к рулевому Стюарту, чтоб напомнить ему об этом замечательном факте из жизни морепродуктов и замер с открытым ртом, потеряв дар речи. Лишь пальцем показал ему за спину. Но он, уже по пояс раздетый, только ухмыльнулся и даже глазом не повел.

– Да посмотри ты, дурья твоя башка, – возмущенно возопил я.

– Да видел я, видел, не переживай так. Подумаешь, плавник, эка невидаль!

– Не просто плавник, а плавники, настоящие плавничища!

Стюарт только хмыкнул:

– Уже минут десять вокруг нас воду чертят, пока ты в своем астрале зависал!

– Надо же, какие здоровенные. Интересно, что под ними?

Два огромных треугольных волнореза описывали позади нашей лодки круги и восьмерки. Здоровенные такие, что воображения не хватает, дорисовать весь облик этих морских хищников. А может это рыбки, величиной с ладошку, просто все в плавники пошли. Как карлики, в корне удавшиеся.

– Акулы. Поболе нашей пироги будут, – невозмутимо произнес рулевой.

– А на пирогу-то нашу они не позарятся?

– Да вообще-то очень редко они на лодки бросаются.

– А может это какие-то неправильные акулы, грызущие все, что ни попадя?

– Что ж, поживем – увидим.

Я даже поежился. Соседство нельзя было назвать приятным. Конечно, с борта парохода за ними наблюдать интересно, можно даже развлечения ради побросать в них чего попало. Старшего механика Зандера, например. Да нет, отравятся желчью, непереработанным спиртным и навозом.

– Во вторую мировую войну где-то здесь поблизости настоящие акульи столовые существовали. Со всех океанов приплывали попировать американскими, ну и японскими летчиками и моряками. И ведь что интересно, набивали свои утробы по самое нехочу, а некоторых людей принципиально не трогали. Всех, плавающих в округе, выедят поголовно, а некоторых оставляют, игнорируют.

– Невкусные, наверно были.

– А как определишь, вкусные или нет, если даже кусочек не отведать?

– Может они запах издавали какой-то, для акул неприятный.

– Все возможно.

– Нашего Зандера тоже, наверно, не съели бы.

– Этот сам кого хошь бы сожрал.

– Кстати, почему бы нам не перекусить чем бог послал?

– Не имею сил на возражение.

Акулы, словно обидевшись, что их собирались Зандером травить, резко потеряли к нам интерес и сгинули врассыпную. А я подсел поближе к стойкому рулевому, создал из опрокинутого ведра маленький импровизированный столик, и начал заниматься сервировкой. На сей раз бог нам послал: почки заячьи верченные, рябчики в клюквенном соусе, стерлядка под столовое вино номер 27, икра красная, черная и заморская – баклажанная. Да, вкуснотища. Но столовое ведро – не повод для романтики. Поэтому наша добрая еда потерпела волшебное преображение в колбасу копченную, сыр в ломтиках, хлеб в пакете и запаянную в целлофан воду, почти стакан по емкости. Такой воды у нас было превеликое множество, впрочем, как и брикетов твердой питательной присладковатой субстанции, которую с удовольствием грызут собаки. Это уже из спасательного рациона, позаимствованного из фрифол – бота. Колбасу и сыр надо было подъесть побыстрее, чтоб не успела испортиться. И мы в этом преуспели. Даже странно было, как это мы не догадывались, что так проголодались! Огрубели, чувства притупились.

А спать захотелось! Просто убийственно. Выпили по несколько пакетов воды, посокрушались, что скоро она нагреется, пытались беседовать, но язык отказывался ворочаться. Истинный джентльмен Стюарт предложил мне, как более пострадавшему, на часок прилечь, прикрывшись от солнца, чем ни попадя. Каким усилием я расстелил между бортами на носу катера брезентовый чехол, честно говоря, уже и не помню. Заснул, как колода, едва забрался в тень.

Вообще-то я не люблю смотреть сны, они у меня всегда тревожные, странные, зачастую просто страшные. А они мне снятся, треклятые, каждую ночь! Говорят, издержки профессии. На заре туманной юности в своей морской жизни на одном судне вообще страдал бессонницей. Легкое снотворное хоть и в лошадиных дозах на меня не влияло, а принимать что-то посерьезней не решался, все-таки на работе находился. То ли специфические электромагнитные поля, присущие именно этому пароходу так на меня оказывали свое пагубное воздействие, то ли злое колдовство поварихи, «сватьей бабы Бобарихи». Хотя, впрочем, вряд ли имели место коварные чары, тем более что поваром у нас там был старый кисловодский наркоман Андрюха. В довершение к этой напасти посыпались, как прощальный салют уходящей юности, волосы. А мне было чуть более двадцати пяти годков! Как же я мог выходить в свет со своей красавицей – женой, будучи хронически невыспавшимся и, вдобавок, удручающе лысым! Поневоле начали закрадываться и совсем маргинальные мысли, наверно навеянные из салона забытой кем-то инфоспидовской печатной продукцией. Однако, собрав всю свою волю в кулак, я решил отказаться от неплохих по тем временам денег и более-менее комфортных условий работы. Помогло! Конечно, былая грива не восстановилась, но до сих пор могу снисходительно и жалостливо поглядывать на не очень густые шевелюры своих береговых одноклассников. Да и сон восстановился, только сновидения остались. От более мрачных мужских последствий удалось вовремя сбежать.

На сей раз снов я не видел, но проснулся сам, хотя отдохнувшим себя назвать не мог. Прошло-то всего чуть более часа. Тем не менее, умывшись морской водой, выпив пару порций пресной, предложил Стюарту порулить вместо него. Тот невозмутимо передал мне компас (а я-то, наивный, не подумал даже, как можно сохранять движение в выбранном направлении) и залез под брезент – только пятки сверкнули.

«Меркурий» монотонно шептал, лодка чутко реагировала на управление. Спать перехотелось, думать тоже. Солнце замечательно жарило, глазам тяжело было смотреть вперед даже сквозь заботливо мне предоставленные «Полароиды». Вообще-то желательно бы до наступления темноты до суши добраться. Бензин – он тоже не вечный, хоть имеется полная двадцатилитровая канистра НЗ, но добраться через океан все равно не удастся. Лучше и не пытаться. Делать было нечего, поэтому от безделья начал вспоминать всякую пакость. Например, нашего старшего механика Зандера.

Вставка: Судак и Шрек.

Очень пузатый в красной майке навыпуск, будто в коротеньком платьице, невысокий очкастый пожилой немец оказался первым, кого довелось встретить на борту этого несчастного судна. Он посмотрел на меня сквозь призму своих окуляров, сделал вихляющее, почти танцевальное, движение и походкой розовой пантеры скрылся в надстройке. Весельчак оказался старшим механиком Зандером. Немного напряжения в мозгах – и память выдала перевод его фамилии с немецкого: судак. Судак был еще та рыбеха. Как-то не особо утруждая себя в механических делах, он очень любил отдавать приказы. Как старший механик, да что там, как вахтенный механик, он был крайне слаб. Но зато пил много и часто. Утром спускается в машину, пыхтит на переборки, а следом за ним краска отслаивается, пузырится от перегарного выхлопа. Посидит с мрачным видом в ЦПУ, покричит на кого-нибудь, отдаст очередной приказ – и с полным сознанием выполненного долга, покидает механическую вотчину. Приказы у него были громкими. Например: «Приказываю, чтоб заработал топливный автоматический фильтр». А этот фильтр уже года, как полтора заглушили по причине отсутствия одного из валов. И компания совсем не торопилась решать этот вопрос. А Судак решил исправить положение, причем даже не поленился через пять минут проконтролировать исполнение. Спустился к тому месту, где полагается быть этому злополучному агрегату, а там ни одной механической души, только машинный кадет – шриланкиец, руками делает загадочные пассы. «Что ты делаешь?» – рычит Зандер. Кадет невинно хлопает глазами, разводит сине – коричневыми руками и, широко раскрывая рот, старательно выговаривает: «Передаю фильтру Ваш приказ, чтоб он заработал».

Самым бесстрашным человеком на судне был Стюарт Эванс, ему ничего не стоило выдать капитану резюме, типа «Твой бред даже среди сумасшедших из сумасшедшего дома – самый сумасшедший». При этом мастер начинал угодливо хихикать, изображая восторг от отличной шутки. Дед же вообще боялся нашего электромеханика, получит свою порцию комплиментов, отвернется, чтоб Стюарт не видел, и осторожно где-то под брюхом выставит средний палец правой руки. Храбрый Судак! Или дождавшись, когда валлиец уйдет, скажет ему в спину гневным шепотом: «Каннибал!» Однажды, случайно наткнувшись на бесхозную копию дедовского ID, Стюарт пририсовал на фотографии фюреровские усы и засунул это дело под стекло на переборку перед столовой. Смотрелось замечательно, будто наш Зандер – родной брат Гитлера. Народ от души посмеялся, а Судак, будучи уже в изрядном подпитии, скрежетал зубами, выпячивал нижнюю челюсть и шептал: «юбер аллес», роняя пьяные слезы на неизменную красную юбочку – майку.

Наши со старшим механиком отношения не то, чтобы не ладились. Он меня ненавидел всей своей немецкой душой. Потому что очень от меня зависел: по работе понятие имел самое смутное, поэтому поневоле приходилось обращаться к следующему в механическом табели о рангах. То есть ко второму механику. По первым дням моего нахождения на судне, когда я с круглыми глазами ходил, вникая, по машинному отделению, он спрашивал меня: «Твои действия в этом случае?» И я, изощряясь в умозаключениях, предлагал способы на выбор, один краше другого. Судак изображал раздумье, потом говорил мне: «На мой взгляд, лучше будет предпринять следующее». И, стараясь в меру своего английского языка, синонимично пересказывал мне то, что до этого я ему выдавал. Я это дело, конечно, быстро просек и стал на его вопрос отвечать иначе: «Выполнять распоряжения старшего механика». И понеслись приказы один мудрее другого! Прямолинейный Стюарт сказал деду: «Тебе бы группой Коперфильдов командовать!» «Почему?» – опечалился Зандер. «Да потому что те, вероятно, умеют творить чудеса».

Жил Судак не в Германии, содержал на свой заработок стармеха приличный дом на Филиппинах. Были у него и слуги, и молодая филиппинка, которую он называл женой, и положение в обществе, окружавшем его. Но настоящие немцы, чей фатерлянд совпадал с местом жительства, таких отщепенцев не особо жаловали. Им приходилось платить, по их мнению, гигантские налоги, часть из которых уходила на содержание все возрастающей массы черного или очень смуглого населения. Капитан – старая сволочь, переживший в подростковом возрасте оккупацию союзных войск, пренебрежительно обозвал Зандера на немецком языке «непатриотом». Что было кем-то услышано и с легкостью переведено на любой бытовавший в кулуарах язык неофициального общения. Вот Судак и лакал горькое пойло, чувствуя себя в нем гораздо комфортнее, как рыба в воде. Неожиданно образовался у него собутыльник. Не то, чтобы постоянный, но время от времени наш боцман, огромный питерский экс – вышибала из «Розы ветров», составлял ему кампанию.

Боцмана звали Шрек. Вообще-то у него было вполне звучное имя Гоша, но уж больно он походил на голливудского персонажа. Такой же огромный, лысый, с круглыми глазами и носом – картошкой, разве что цвет кожи не зеленый. Шрек был грозой наших полуобморочных матросов – филипков. Они его побаивались, становились бледнее поганок, если, случалось, ему показать свой кулачище.

Ветошь на судно доставлялась какая попало. А тут привезли несколько тюков кружевного женского белья. В машине мы это дело сразу забраковали: много ли мазута навытираешь полупрозрачным лифчиком или трусиками – стрингами? Отдали все на палубу к восторгу одичавших на своих 6–9 месячных контрактах филиппинских матросов. Те побросали все свои дела, и давай, хохоча и жмурясь, примерять предметы женского туалета на себя. Смотреть было тошно, но тут шоу разнообразилось свалившимся неизвестно откуда Шреком. Кинг – Конгом кружил он между остолбеневшей матроской братии, только клочья кружев по воздуху летали. Русский язык был понят без переводчиков. С мостика один из штурманов даже зааплодировал. Авторитет Гоши – Шрека взметнулся на недосягаемую величину. Вот после этого его и начал ангажировать на стаканчик – другой наш грустный изгой судачьего племени. А выпить оба были не дураки.

В Мексике, в развеселом порту Веракруз, наш боцман сломался. Начав с полудня в целях разминки с дедовского литра аргентинского виски «Анейджо Волкер», шлифанул за ужином доброй пинтой рисового будвайзеровского пива и ушел догоняться в вечернюю Мексику. Алкоголь – коварен, ночь накидывает на плечи усталость, которой днем не замечал. И вот уже прибегает испуганный шриланкийский кадет, показывая пальцем на ящики, что тянутся от судна до самого портового забора. Самые спортивные парни нашего парохода отправились в направлении дрожащего кадетского перста. Мы со Стюартом (конечно, мы!) предполагали всю ответственность и тяжесть, что должна была пасть на наши атлетичные плечи, но, видимо не до конца. Вдоль забора, разметав ящики, богатырем покоилась гора, видом и запахом напоминавшая нам Шрека. Просыпаться эта гора отказывалась наотрез, переусердствовать с побудкой мы тоже не старались: как даст спросонья таким кулачищем, навсегда останешься в Мексике. Мы пытались тащить Гошу – Шрека за руки – ноги, но то ли они у него были очень длинные, то ли имели свойство растягиваться, но всегда получалось, что его спина о землю создавала такое трение, побороть которое нам не удавалось. Мы уже всерьез отрабатывали версию, найти такой длинный, но крепкий кол, чтоб не сломался, когда мы бы, накрепко привязав шрековские руки и ноги к этому колу, подняли бы его на своих плечах на манер охотничьего трофея. Со стороны мы бы, наверно, выглядели, как два егеря, завалившие гоблина и теперь с надрывом тащившие добычу к своему бивуаку. Но тут мимо случился маленький катерпилларовский автопогрузчик. Опережая друг друга, мы бросились его ловить. Меланхоличный мексиканец долго отказывался что-либо понимать, наконец, удалось завлечь его вместе с машиной обещанием показать цирк. Мучачос пришел в восторг, увидев наши мимовские жесты, которые должны были отражать наше представление по погрузке боцмана. «Цирк!» – восторженно заявил он и подвел лыжи «Катерпиллера» под туловище великана. Для порядка мы сымитировали некоторую помощь, поправляя конечности Шрека, чтоб нечаянно не попали под колеса. Сторонний наблюдатель с борта нашего судна мог бы видеть, как один железный силач на руках бережно несет другого, павшего в битве с неведомым чудовищем (зеленым змием). Но на борт затащить Гошу мы не решились. Для этого надо было использовать судовые краны, а заниматься подобными делами уже как-то надоело. Мы забросали Шрека пустыми бумажными ящиками, предупредили вахтенного, чтоб заботился о спящем товарище, и разошлись по каютам.

Пробуждение боцмана посреди ночи, погребенного под всяким хламом было ужасным. Как потом признался, открыв глаза и ничего не увидев, пошевелив рукой и везде натыкаясь на шероховатость досок (как ему услужливо внушило полупьяное сознание), Гоша решил быть похороненным заживо. Не бывать этому, прочь демоны! Шрек с диким ревом, разбрасывая пустую тару по сторонам, восстал из небытия. Его свирепый рык сменился клекотом победы, когда пред глазами нарисовался борт парохода, а сверху обрушились яркие звезды. И он закружил в победном танце орангутангов, во все горло лая слова, неведомо откуда взявшиеся в голове: «Ен пабло, унидо, амассе равен сидо!»

На вахте у трапа в это время скучали два ОэСа (по-нашему, матросов второго класса). Два храбрых филиппинских парня Мани и Ману. Мани, при выходе на сцену одиозного Шрека, по-мудрому хлопнулся в обморок, Ману же внимательно досмотрел выступление питерского шоумена до конца. На суровом монголоидном лице не дрогнул ни один мускул, и только по мокрым штанам комбинезона натекла на палубу огромная лужа.

Гоша, отплясав свою произвольную программу, поднялся на борт в самом радужном настроении и, вдруг, увидел своего подчиненного в лежачем состоянии на палубе. «Спит, гаденыш», – ласково подумал он и, не имея права просто пройти мимо, гаркнул: «Встать, сука!» Волна жесточайшего перегара обдала стоящего со стеклянными глазами Ману и сразила его наповал. Он громко пукнул и завалился на своего даже не пытавшегося пошевелиться земляка. «Эх, вы, мать вашу!» – обиделся Шрек и ушел к себе в каюту.

Однако похмелье не избирательно, даже такие гиганты утренней порой чувствуют себя неуверенно и с больной головой. Приняв душ и честно пролежав в скомканной постели секунд шестьсот, боцман услышал пробуждение камбузного бога. Мигом слетел к столовой:

– Олег, или убей, или помоги, – предложил он повару.

– Кого убить? – едва разбуженный своим таймером, но еще не совсем проснувшийся Олег досматривал какие-то свои ялтинские сны.

– Меня, боже мой, меня!

– Зачем? – невозмутимо спросил кок и зябко поежился то ли от утренней прохлады, то ли от картины, как он лишает жизни Гошу, промелькнувшей в начинающем бодрствовать мозгу.

– Плохо мне будет, братан! Уже сейчас колбасит, а что случится через час!

– Да, достанется тебе крепко. Похмелиться бы тебе!

– Да нельзя, работать еще надо!

– Тогда хорошо бы рассольчику и ноги в кипяток.

– А есть? – обнадежился Шрек.

– Нет, конечно. Слушай, говорят, креветки здорово оттягивают. Да и креветок нету. – Олег почесал в голове. – Вот раки есть. Ну, здоровые такие, омары. Мастер себе на десерт заказывал. Давай я тебе пару – тройку отварю, тот и не заметит.

– Ой, Олега, вари что хочешь, только побыстрее. Видишь: загинаюсь.

– Братан помирает, ухи просит, – промурлыкал повар, скрываясь в провизионке.

Когда раки были готовы и дымились на блюде, обсыпанные укропом, на камбуз красным колобком скатился красноглазый же дед.

Шрек, увидев такой поворот, только рукой махнул: «Пошли со мной, позавтракаем. Не спится же всяким!» и отправился в сторону бака, чтоб больше ни на кого не нарваться.

Судак отреагировал моментально: сказал в сутулую Гошину спину свой «айн момент», взял у Олега в долг на боцмана пиво и засеменил следом, только юбочка – майка развивалась по ветру.

Когда я с сожалением расстался со сном и вышел на палубу, чтоб слегка подразмяться, Олег уже сидел на кнехте и щурился на солнце.

– Здорово, – говорю, – боцмана видал?

– Видал! – потянулся он. – Вон с дедом на баке сидят.

Я приложил руку козырьком и различил две фигуры в тени брашпиля.

– Пиво с раками едят, – продолжил Олег.

– Не, – говорю, – это у них лица такие.

Олег хмыкнул и ушел к плите.

А над двумя собутыльниками махнул черным плащом Его Величество Запой.

Может и сейчас, в плену у бандитов, кто-нибудь из них потягивает для снятия стресса припрятанный алкоголь. Удачи вам, господа! Даже тебе, душный и неграмотный старший механик с фамилией Судак!

Стюарт все спал, хотя прошло уже добрых два часа. Но будить его пока не хотелось. Вдалеке все же показалась земля, чему я был несказанно обрадован. Все-таки крайне неуютно чувствовать себя посреди мирового океана в утлой лодчонке. Про ухудшение погоды даже думать боялся, чтоб не сглазить. Вновь нахлынула бессменная спутница моряка на работе: тоска – кручина. Боже мой, как бы до дому-то добраться!

В помощь родного правительства не верил. Моя родина – Советский Союз. Где он, уважаемый во всех уголках Земного шара, могучий наследник (хоть и самозваный) великой Российской империи? Канул в лету. Но я-то остался, как беспризорник. Будут ли российские власти заниматься благотворительностью в отношении какого-то пережитка истории? Да, ответит патриот, ведь мы россияне и россиянки! Но я не патриот, ибо успел за свою жизнь убедиться в справедливости слов: «Патриотизм – последнее убежище негодяя». Я помню, как мы носили еду брошенным в Перу нашим рыбакам. Я помню, как на лагосском пляже совсем недалеко от перекатываемого волнами полуразложившегося трупа маленького человека (боюсь подумать, что это был никому ненужный ребенок), плакал молодой двадцатипятилетний старик из Новороссийска, отсидевший в нигерийской тюрьме полгода по фиктивному обвинению и теперь совсем не представляющий, как же выбраться на Родину. Я помню убитую горем молодую женщину, сумевшую, вот уж не представляю какими правдами – неправдами добраться до Мексики, где осудили на несколько десятков лет ее сына, вся вина которого была в том, что в такси, на котором он добирался до порта, полицейские обнаружили наркотики. Я помню Карачи, где толпа безнаказанно забила до смерти двух парней из Владивостока. Я помню многое другое, глубоко личное.

Но я также очень люблю свою Родину. А это для меня – моя семья, моя южная Карелия, мои любимые озера, пара рек: Олонка и Мегрега, кладбище, где лежит мой отец, изумительный по красоте и духовности Валаамский монастырь, Ладога, лес, дюны. Это – моя природа, моя вечность, мой покой.

Я рулил на сушу, слезы застилали взор. В очередной раз подумал, что нервы не в пень, но позволил себе, пока никто не видит, пожалеть себя и свою участь. Достал бессознательно телефон, включил его и с удивлением обнаружил, что где-то поблизости имеется связь. Поиск сети давал название станции, но было еще далековато, чтоб зарегистрироваться. Вот и замечательно, можно написать домой замечательную эсэмэску, что я и начал делать. Сообщил, что все, мол, неплохо, скоро, мол, через три – четыре дня позвоню, берегите себя. Телефон пискнул, извещая о регистрации в «MY CELCOM». Я сразу же послал сообщение и получил привет из дома, посланный четверть суток назад. Ну, вот, теперь и Стюарта можно будить.

– Вставай, лежебока, все на свете проспишь!

– Ух, какой кошмар, я все еще здесь!

– Можете воспользоваться своим телефонным аппаратом!

Стюарт зевнул, выбравшись из-под брезента, потянулся с хрустом, прогрыз дырку в пакете с водой и с удовольствием напился.

– Ого, земля!

– Факт, – подтвердил я.

– Мементо мори, – протянул он и начал целиться пальцами в клавиши своего мобильника.

– Моментально. В море, – согласился я, а Стюарт уже эмоционально зашептал в трубку. Он, в отличие от меня, да и многих других простых тружеников моря, на разговорах не экономил, предпочитая пять минут живого общения тридцати эсэмэскам.

Наконец, наговорившись с домашними, он радостно помахал мне рукой:

– Не пора ли в компанию отзвониться, сделав так сказать официальное заявление?

– Пожалуй, – кивнул я.

– А вообще-то тебе не кажется странным, как нас легко эти негодяи захватили?

– Да, знаешь, мне тоже все это казалось несколько странным. Поневоле мысли закрадываются, что так все и было задумано. Удобный повод избавиться от судна, получить страховку, совсем немалую, втихаря срубить долю за перепроданный пароход – в выигрыше все, кроме экипажа.

– Выходит, зря это мы в бега ударились, – пожал плечами Стюарт, и по его лицу, нисколько не изменившемуся, видно было, что он на самом деле так совсем не думает.

– Пожалуй, истину мы не установим, потому что лично мне глубоко наплевать на махинации буржуев, лишь бы до дому добраться.

– Согласен, мейн фройнд, но получается, что в компанию звонить нам никак нельзя. Мало ли что у них на самом деле происходит, а вдруг и наши предположения недалеки от истины. Тогда по закону жанра, кто-нибудь обязательно возжаждет убрать нежелательных свидетелей не знамо чего. По киношным шаблонам по нашему следу отправится угрюмый, но невезучий киллер, которого мы завалим, перед тем старательно допросив. А, узнав главного злодея, всех постреляем, возьмем каждый по сто миллионов тысяч долларов и будем награждены полициями всех стран.

– Понял, уведомление компании отменяется.

– Ну не совсем. Предлагаю тебе вариант, который будет приемлем для всех. Ведь не сообщить, мы тоже не имеем права – нас потом адвокаты, страховщики собственника разорвут на части.

– Внемлю тебе, не томи, – наверно моя голова все-таки пострадала, потому что идей в ней, родимой, не было ни одной.

– Возьми телефон, уточняю – мой телефон, и позвони в свой круинг. Выложи им всю информацию, какая только покажется тебе нужной, а дальше пусть уж они принимают меры. А мы продолжим нашу спасательную экспедицию.

– Браво, Стюарт! Столь неожиданный расклад, что даже странно, как это я и не додумался. Позвольте ваш телефон! Приятно, когда среди вашего буржуйского племени встречаются люди, не трясущиеся над каждым центом.

Стюарт невозмутимо передал мне свою трубку, индикатор сети которой уже находился в черте уверенного приема. Покопавшись в своей адресной книге, выцепил необходимый мне номер.

На том конце, в далеком Санкт Петербурге, трубку сняли моментально, будто ждали моего звонка. По-уставному вежливая секретарша не отняла у Стюарта ни одного лишнего сантима, связав меня с менеджером, у которого я подписывал этот злополучный контракт.

– Але, компания Болтик Индепендент Си Групп, добрый вечер.

– Здравствуйте Федор Сергеевич, это Вас беспокоит второй механик теплохода «Элсмир».

Я представился и вкратце обрисовал проблему, с которой пришлось встретиться. Из трубки ничуть не встревоженный голос попросил некоторых уточнений:

– Да, да, я Вас прекрасно помню. Экипаж захвачен. А Вы?

– Пользуясь беспечностью бандитов, нам с электромехаником удалось бежать незамеченными. Плывем на спасательной шлюпке в направлении ближайшей земли. Местоположение наше не известно. Где-то в Малайзии или Индонезии.

– Что будете предпринимать?

– Уместный вопрос. Пока решили добираться до местных властей, дальше в зависимости от обстоятельств. Можно ли мне, гражданину России, рассчитывать на Вашу поддержку?

– Безусловно, только сообщите нам свое местоположение.

– Обязательно. Электромеханик – англичанин, как с ним?

– Разберемся, только не волнуйтесь, постарайтесь спокойно добраться до властей: полиции, почты – кого угодно, звоните нам с указанием места.

– Спасибо, постараемся. У меня к Вам просьба.

– Слушаю Вас.

– Семье моей пока ничего не сообщайте.

– Хорошо. И вот еще что…

Дослушать, что там мне хотел сказать Федор, не удалось.

Над нашими головами раздался громкий хлопок и образовался светящийся шар, наверно, довольно яркий, но по причине ясного дня не представший пред нами во всей своей красе. Ракета, так ее растак! Следом раздалась скупая автоматная очередь, будто горох уронили на пионерский барабан. И самое интересное было то, что ни я, ни Стюарт не видели, откуда раздалась эта артподготовка. Я поспешно пробормотал в трубку:

– Извините, Федя, у нас тут опять война.

И отключился, игнорируя удивленный голос Федора Сергеевича, который вовсе не обиделся на мою невольную фамильярность:

– Але! Але! Что у Вас там происходит?

– Я тебе потом объясню. Если ты захочешь, – сказал я в никуда, уже передавая телефон Стюарту. – Стюарт, я ложусь в циркуляцию…

Тот в ответ лишь головой кивнул, выглядывая по всем сторонам источник угрозы. Берег был уже не очень далеко, лодка начала описывать круг, послушная моему управлению. Снова раздалась очередь, на сей раз пули шлепали по воде в неприятной близости с нами. Пушки с берега палят, кораблю пристать велят. Значит, наш маневр оказался неправильным. Что ж, придется ложиться в дрейф, чтоб не провоцировать неведомых хулиганов.

Едва наша лодка недвижно заколыхалась на легкой зыби, как мы смогли почти одновременно разглядеть тех, кто сейчас диктовал нам правила поведения. Среди солнечных бликов один был огромным и нестерпимо ярким. Серебристого цвета катер с хищными обводами можно было назвать призраком, или невидимкой. Похожий на стрелу, не издающий никаких механических шумов, он тоже двигался, влекомый лишь волнами и ветром, ныне отсутствующими.

Стюарт подвинул ногой автомат поближе, мой же лежал у меня под сиденьем. Вытирая слезы от слепящих со всех сторон солнечных зайчиков, мы пытались рассмотреть быстроходный агрегат (в то, что он развивает бешеную скорость, мы даже не сомневались), подсчитывая наши шансы. Наконец, я опустил на глаза стюартовские солнечные очки, на время разговора по телефону задвинутые на лоб. Теперь не очень ясно, но проявились два силуэта с оружием в руках.

– Их двое. И, похоже, настроены совсем не дружелюбно.

– Везет нам на всякую дрянь. С таким дорогущим катером и на нас еще наехать пытаться!

– Что они теперь-то делать будут?

А они слегка дернулись своим призраком и начали медленно сокращать дистанцию, водя автоматными стволами вверх – вниз. Стюарт задрал руки к небу и заорал:

– Мы терпим бедствие! – потом закашлялся, поперхнувшись.

– Мы с парохода, – приставив руки рупором, снова закричал он. – Мы безоружны. У нас есть раненные. Мы вас боимся. Нам нужна помощь. Мы заплатим вам.

Лодки постепенно сближались. Уже можно было разглядеть тех, кто с автоматами наперевес не спускал с нас глаз. Они, скорее всего, не хозяева этой роскоши. Просто патрульные очередных местных бандитствующих молодчиков. По пути в Сингапур нам частенько попадались подобные скоростные катера. Пролетают мимо, высматривая название судна, вычисляя скорость движения, чтоб доложить своему начальству. А те, в свою очередь, сопоставляя всю стекающую к ним информацию, принимают решение: кого, где и когда брать. Ну а эти субчики решили, видимо, сами поживиться. И теперь, утвердившись во мнении, что мы с какого-то несчастного судна, обязательно попытаются нас обчистить – ведь, покидая свой терпящий бедствие пароход, мы просто обязаны были взять с собой все самое ценное.

– Нам нужна помощь. Мы заплатим вам. Но, если вы решите на нас напасть, мы заведем мотор и уплывем от вас, – между тем отрывочно гавкал в сторону молчаливых автоматчиков Стюарт.

Последнее его утверждение вызвало взрыв смеха с той стороны. Даже мне стало трудно удерживаться от веселья.

– Заводи мотор, – кивнул мне Стюарт.

Я, конечно, сразу дернул за рукоятку, но весь съежился, ожидая неминуемого града пуль. Однако бандиты расстреливать нас пока не торопились. Они, хихикая, пихали друг друга в бока, указывая на наш убогий «Меркурий», который равномерно, но как-то маломощно тарахтел за спиной.

– Будь очень внимательным, стреляй, как только скажу и сразу ходу! – сквозь зубы процедил мне Стюарт.

– Все понял, станцуем!

Между тем с катера, наконец, раздался человеческий голос. На ломанном английском языке, так называемом местном пидише, кривляясь перед своим коллегой, кто-то из бандитов прокричал: