Текст книги "Обвиняются в шпионаже"

Автор книги: Александр Михайлов

Соавторы: Владимир Томаровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Зорге исколесил всю страну и оставил наполовину написанную книгу о Японии. Люди, общавшиеся с ним в то время, отмечают, что Рихард был очень внимателен к японским традициям. В кругу европейцев, нередко пренебрегавших этикетом, с японцами он очень строго соблюдал принятые у них формы вежливости. В этом была одна из причин их хорошего отношения к нему. Так, ближайший помощник Зорге доктор Одзаки Ходзуми видел в Рихарде единомышленника, друга. Это определяло характер их взаимоотношений. «Я относился с интересом и к положению, которое занимал Зорге, и к нему самому как к человеку, – писал Одзаки. – Я не столько обменивался с ним мыслями, сколько прислушивался к его суждениям о той информации, с какой я его знакомил. С не меньшим интересом я выслушивал его мысли по внутренним вопросам. Он никогда не вымогал из меня информации по конкретным вопросам и не давал мне заданий».

А вот мнение Зорге: "Я знал, что Одзаки был надежным человеком. Я знал, как далеко я могу заходить в разговорах с ним, и я не мог спрашивать больше. И потому, если, например, Одзаки говорил, что какие-то данные он получил от кого-то из приближенных Коноэ, я принимал его слова на веру. И так оно всегда и было".

Среди японцев Зорге завел обширные знакомства и, разумеется, будучи разведчиком, многих из этих людей использовал как источников информации. Около половины членов его разведывательной группы уже благодаря своей профессии имели особенно полное представление о внешней и внутренней, военной и экономической политике Японии, поскольку были журналистами или военными корреспондентами, занимали должности различного ранга в бюрократическом государственном аппарате Японии, работали в главном управлении, в научно-исследовательских бюро или в зарубежных представительствах Южно-Маньчжурской железнодорожной компании.

"Я считал абсолютно необходимым лично приобрести наиболее полное понимание проблем Японии… Моя научно-исследовательская работа в Японии была абсолютно необходима для моей разведывательной деятельности. Без этой работы и общего культурного базиса моя секретная миссия была бы невозможна, и мне никогда не удалось бы закрепиться в посольстве и германских журналистских кругах.

Больше того, я никогда не смог бы пробыть безболезненно и спокойно в Японии в течение 8 лет. В этом смысле наибольшее значение имело именно мое основательное изучение и знание Японии, а не ловкость и какая-либо специальная подготовка в московской разведывательной школе".

Сущность Зорге-ученого проявлялась и в отношении сбора и использования разведывательной информации. "Было бы неправильно думать, – говорит "Рамзай", – что я без разбору передавал все данные, которые мы собирали. Я взял за правило следить за тем, чтобы наша информация была возможно более тщательно просеяна, и посылалось только то, что я считал существенным и абсолютно не вызывающим сомнений. Процесс отбора часто требовал многих часов упорной работы. В такой же степени это относится и к анализу политической и военной обстановки. Способность отбирать материал и давать общую оценку или картину данного события является первым требованием для действительно ценной разведывательной деятельности, и достигнута она может быть только путем серьезной и настойчивой научно-исследовательской работы".

Став разведчиком, Зорге, как теперь общепризнанно, немало преуспел на этом поприще, проявив выдающиеся профессиональные качества. Достаточно сказать, что на основе анализа методов его работы американские спецслужбы подготовили учебное пособие, которое Аллен Даллес сопроводил следующими словами: "Это даст будущему офицеру представление о многих деталях, которые невозможно заранее предусмотреть… Он сможет до мельчайших подробностей проследить новую историю контрразведки и секретных служб и с таким же усердием изучать причины успехов и неудач…"

В короткие сроки буквально на пустом месте Зорге создал нелегальную резидентуру. Особенностью деятельности "Рамзая" как резидента являлось то, что он не только объединял и направлял работу своей агентуры, но и лично сам вел непосредственную разведку по Германии, используя приобретенное им положение доверенного лица германского посольства. Именно германское посольство являлось для него основным источником разведывательной информации.

В плане-приказе, данном "Рамзаю" и определяющем его задачи, лично Урицким было приписано: "Самым эффективным было бы установление служебного или даже полусекретного сотрудничества в немецком посольстве".

В показаниях, данных им японским следователям, Зорге пояснил: "В ходе моего визита в Москву в 1935 году я получил разрешение снабжать посольство определенным количеством информации, с тем чтобы укрепить свои позиции. Причем решение вопроса, какую именно информацию передавать и когда, было оставлено на мое усмотрение. Но я обещал Москве, что ограничу подобную информацию до минимума".

Как писал Зорге, простейшими способами вести шпионскую работу внутри германского посольства были "обсуждения, консультации и изучение, а также обмен второстепенной информации на информацию первостепенной важности – другими словами, использовать шпроту, чтобы поймать макрель". Это был основополагающий принцип "Рамзая" в добывании ценных сведений. Им руководствовался и Одзаки, добывавший наиважнейшую стратегическую информацию. В сформулированных им требованиях к разведчику Одзаки на первое место ставил хорошую осведомленность самого разведчика. "В наши дни, – считал он, – нельзя быть хорошим разведчиком, не будучи одновременно хорошим источником информации, т. е. быть очень осведомленным человеком".

Именно отдельные "информационные услуги" со стороны "Рамзая" помогли ему стать своим человеком в посольстве, развить доверительное неофициальное сотрудничество с ответственными сотрудниками посольства, включая послов, сначала Дирксена, а затем Отта, получить доступ к конфиденциальной информации и секретным документам. Нередко бывало так, что Зорге показывал послу Отту тщательно проверенные разведматериалы, собранные им через Одзаки и Мияги, тем самым повышая свои шансы спровоцировать получение конфиденциальных материалов с германской стороны. Существует свидетельство того, что информацией Зорге пользовались и спецслужбы Германии. В своих мемуарах группенфюрер СС, шеф 4-го управления РСХА – тайной службы эсэсовцев за границей – Вальтер Шелленберг пишет, что услышал о Зорге от Вильгельма фон Ритгена, главы Немецкого информационного бюро, и агента СД. В то время Зорге работал на Немецкое информационное бюро и одновременно на "Франкфуртер цайтунг". Он поддерживал с фон Ритгеном личную переписку, причем письма Зорге были, по убеждению Шелленберга, подробными обобщающими докладами.

Из мемуаров Вальтера Шелленберга:

"В то время нацистская партия и почти все зарубежные организации этой партии из-за политического прошлого Зорге всячески препятствовали его деятельности. Фон Ритген хотел, чтобы я ознакомился с делами Зорге в 3-м управлении СД (внутригерманская разведывательная служба) и 4-м управлении (гестапо) и определил, нельзя ли снять эти препятствия, так как доклады Зорге имели для него большое значение и он не мог без них обходиться…

Фон Ритген полагал, что даже если Зорге имел связь с русской секретной службой, мы все равно должны были, приняв все меры безопасности, извлечь выгоду из его глубоких знаний. В конце концов мы договорились, что я буду защищать Зорге от нападок со стороны нацистской партии, но только при условии, что он в свои доклады будет включать секретные сведения о Советском Союзе, Китае и Японии. Официально же по этому вопросу он будет работать только с фон Ритгеном.

Я сообщил о нашей договоренности с фон Ритгеном Гейдриху, и тот на нее согласился, но добавил, что Зорге необходимо держать под строгим надзором и всю его информацию пропускать не через обычные каналы, а подвергать специальной проверке, так как не исключена опасность, что он в самый ответственный момент даст заведомо ложные сведения…

Поскольку как раз в то время Мейзингер собирался возглавить полицейское представительство в Токио, я решил перед его отъездом поговорить с ним о Рихарде Зорге. Мейзингер обещал тщательно следить за Зорге и регулярно информировать нас по телефону. Обещание свое он сдержал… Насколько я припоминаю, отзывы Мейзингера о Зорге были в основном положительными… так или иначе, на данный период времени я был спокоен. Материалы, которые присылал Зорге фон Ринтгену, были действительно полезными и по характеру своему таковы, что не могли содержать дезинформацию.

Тем временем информация Зорге приобретала для нас все большее значение, так как в 1941 году мы хотели знать как можно больше о планах Японии в отношении США.

Зорге уже тогда предсказывал, что пакт трех держав не будет иметь для Германии большого значения (военного главным образом), и уже после того, как мы начали кампанию в России, он предупреждал нас, что ни при каких обстоятельствах Япония не денонсирует свой мирный договор с Советским Союзом. Сам договор был для нас большой неожиданностью.

Зорге сообщил, что японские сухопутные войска имели достаточное количество нефти и другого горючего для того, чтобы продержаться шесть месяцев, и что флот и воздушные силы снабжены горючим в еще большем количестве. Из этого Зорге сделал вывод, что центр тяжести военных усилий Японии вскоре будет перенесен с наземных операций на Азиатском континенте (против Китая и, как мы надеялись, против СССР) на морские операции на Тихом океане".

Как видим, используя метод «информационных услуг», Зорге немало преуспел в надежном прикрытии своей разведывательной деятельности. Более того, неоднократное подчеркивание Шелленбергом важности аналитических отчетов, получаемых Берлином от Зорге, невольно наводит на мысль о том, что эти материалы каким-то образом использовались, а значит, влияли на германскую политику не в ущерб интересам Советского Союза.

Гестаповец полковник Мейзингер, работавший в Токио в качестве атташе по вопросам полиции и одновременно выполнявший задание Берлина следить за Зорге, говорил, что Зорге был нужным лицом в германском посольстве, поскольку имел тесные контакты с японским правительством.

Действительно, Зорге был неплохо осведомлен о том, что делалось в правительственных кругах Японии и какие там принимались решения. Этим он был обязан прежде всего своему ближайшему помощнику и другу доктору Ходзуми Одзаки. Достаточно напомнить, что Одзаки был неофициальным советником князя Коноэ, трижды занимавшего пост премьер-министра. Он входил в "Асамешикаи" ("Клуб завтраков", позже переименованный в "Клуб среды"), некий кухонный кабинет министров, который давал советы премьеру по самому широкому кругу вопросов внутренней и международной политики. Одзаки не только добывал ценную разведывательную информацию, но, что не менее важно, он мог влиять на выработку важных политических решений. Что дело обстояло именно так, документально зафиксировано в "Мемо из телеграмм "Рамзая" № 110, 111, 112, 113 от 18. 4. 41", где, в частности, говорится: "…Рамзай просит директив. Отто (Одзаки) имеет некоторое влияние на Коноэ и других лиц и может поднимать вопрос о Сингапуре, как острую проблему. Поэтому он запрашивает о том – заинтересованы ли мы, чтобы толкать Японию на выступление против Сингапура".

Далее сообщает, что он ("Рамзай") имеет некоторое влияние на германского посла Отта и может подталкивать или сдерживать его от оказания давления на Японию в вопросе ее выступления против Сингапура. Просит указаний. Сам Зорге был убежден, что политическое влияние группы имело гораздо большее значение, нежели добывание разведывательных данных.

"Мое убеждение состояло в том, – писал он, – что если думать об успешном выполнении наших разведывательных целей в Японии, то необходимо глубоко разбираться во всех вопросах, хотя бы в какой-то степени имеющих отношение к нашей миссии. Иными словами, я никогда не думал, что вся работа заключается лишь в организационно-технической стороне дела, то есть в простом получении указаний, передаче их товарищам и отправке информации в Москву. Как руководитель разведывательной группы, действующей за границей, я не мог так легко относиться к своей собственной ответственности.

Я всегда полагал, что человек, находящийся в таком положении, не должен удовлетворяться простым сбором информации, а обязан приложить все усилия, чтобы обладать полным пониманием вопросов, имеющих отношение к его собственной деятельности. Несомненно, сам по себе сбор информации – дело очень важное, но я считал, что самое важное – умение проанализировать материал и дать ему оценку с общеполитической точки зрения. Я всегда серьезно воспринимал задания… но я считал отнюдь не менее важным выявлять… новые виды деятельности, новые вопросы, новую ситуацию, возникавшие в процессе задания, и докладывать обо всем этом".

Упомянутый шеф политической разведки Германии Вальтер Шелленберг писал в своих мемуарах: "Для меня навсегда осталось загадкой, почему секретная служба России дала ему (Зорге) такую огромную личную свободу в противоположность своей обычной практике держать агентов под жесточайшим контролем. Возможно, что он имел влиятельных защитников в 4-м управлении МВД, а может быть, русские правильно поняли его характер и пришли к заключению, что он больше принесет пользы, если будет иметь полную свободу действий".

Однако не все было так однозначно в отношениях между Центром и Зорге. На существовавшие между ними трения указывают некоторые радиограммы. "Мой дорогой Рамзай, – говорится в одной из них, – я вновь обращаюсь к вам с просьбой изменить ваш метод собирания информации…Так и только так ваше пребывание в Японии будет иметь хоть какую-то ценность для нашей работы…" Или другое указание: "Два месяца назад я указал, что вашей самой непосредственной и важной проблемой было воспользоваться услугами нескольких японских армейских офицеров, но до настоящего времени не получил ответа… Я считаю эту работу жизненно важной для решения проблемы. Будьте добры телеграфировать наблюдения и планы. Уверен, что вы добьетесь в этом успеха". Или вот такая оценка поступающей от Зорге информации: "Присылаемые "Зонтером" материалы о японской армии никакой ценности не представляют. Если же действительно сообщает что-то важное (например, о переговорах японцев с немцами), то проверить такое сообщение не представляется возможным, так как оно преподносится с оговоркой: "об этом знают только двое: я и Отт". А вот одно из замечаний тогдашнего работника ГРУ: "Характерно, что если Центр ставит "Рамзаю" какие-либо конкретные вопросы, то "Рамзай", как правило, в очередных донесениях даже и не касается этих вопросов, а доносит "свое". Получается, что не Центр руководит работой "Рамзая", а "Рамзай" ведет за собой Центр".

На отношения Зорге с Центром, безусловно, наложило отпечаток то обстоятельство, что в период массовых репрессий, в результате "чисток" разведка была сильно ослаблена, причем не только количественно, но и качественно. Она лишилась многих опытных, высокопрофессиональных сотрудников, особенно из числа начальников и руководителей среднего звена. Были арестованы и расстреляны Урицкий, Артузов, Карин, Борович и другие. Пришедшие им на замену люди не всегда оказывались на высоте задач, которые им надо было решать. Не составлял исключения в этом смысле и 2-й отдел. Среди тех, кто курировал разведдеятельность Зорге, были такие, кто в глаза его не видел, получил "Рамзая", так сказать, по "реестру" и, конечно, не имел представления о масштабах личности этого разведчика. В их понимании это был обычный шпион, обязанный неуклонно выполнять волю Центра, которая нередко выражалась в постановке перед резидентурой чисто утилитарных, сиюминутных задач.

На тот момент "своевольство" в поведении и действиях Зорге, безусловно, имело место, но было объективно оправданным. Смирись Зорге с ролью простого шпиона, он был бы одним из многих полезных бойцов незримого фронта, но не тем выдающимся разведчиком, какого мы знаем.

Сталин и Зорге

Аллен Даллес в уже упоминавшейся книге «Искусство разведки», давая исключительно высокую оценку разведывательной деятельности Зорге и, в частности, добытой им информации о том, что Япония не нападет на Россию, писал: «Для Сталина эта информация была равноценна нескольким дополнительным дивизиям, и он признал себя должником Зорге, но ничего не сделал, чтобы помочь ему, когда тот был схвачен».

Сталин и Зорге – эта тема затрагивается очень часто, когда речь заходит о Рихарде Зорге. Исследователи задаются вопросом: был ли Зорге лично известен Сталину? Почему Сталин проигнорировал сообщение разведчика о точной дате нападения Германии на Советский Союз? И наконец, почему, как заметил Аллен Даллес, ничего не было предпринято, чтобы спасти Зорге, когда тот был схвачен?

Сегодня, когда рассекречиваются многие документы и становятся достоянием гласности факты, относящиеся к Сталину, не приходится сомневаться, что вождь прекрасно понимал место и роль разведки в жизнедеятельности государства.

Известно, что он регулярно лично заслушивал доклады руководителей ГРУ, НКВД по вопросам разведки, использовал агентурные материалы, которыми его питали при принятии ответственных решений. Свои взгляды на общее содержание работы разведки Сталин изложил незадолго до смерти в ноябре 1952 года на заседании Комиссии по реорганизации разведывательной и контрразведывательной деятельности. Вкратце они сводятся к следующему:

"Полностью изжить трафарет из разведки. Все время менять тактику, методы. Все время приспосабливаться к мировой обстановке.

Самое главное, чтобы в разведке научились признавать свои ошибки. Человек сначала признает свои провалы и ошибки, а уж потом поправляется.

Брать там, где слабо, где плохо лежит.

Нельзя быть наивным в политике, но особенно нельзя быть наивным в разведке.

В разведке никогда не строить работу таким образом, чтобы направлять атаку в лоб. Разведка должна действовать обходом. Иначе будут провалы, и тяжелые провалы. Идти в лоб – это близорукая тактика.

Никогда не вербовать иностранца таким образом, чтобы были ущемлены его патриотические чувства. Не надо вербовать иностранца против своего отечества. Если агент будет завербован с ущемлением патриотических чувств, – это будет ненадежный агент.

Разведка – святое, идеальное для нас дело. Надо приобретать авторитет. В разведке должно быть несколько сот человек друзей (это больше, чем агенты), готовых выполнить любое задание".

Характеризуя отношение Сталина к разведке, нелишне будет вспомнить и его письмо президенту США Рузвельту от 7 апреля 1945 года, где говорится: «Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно… и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле».

Вместе с тем разведка никогда не выполняла роль самодовлеющего фактора. Для государственного руководства она была лишь инструментом политики. Обратимся к свидетельству ближайшего сподвижника Сталина В. И. Молотова, который в беседе с писателем Ф. Чуевым высказал следующее суждение: "Я считаю, что на разведчиков положиться нельзя. Надо их слушать, но надо их и проверять. Разведчики могут толкнуть на такую опасную позицию, что потом не разберешься. Провокаторов там и тут не счесть. Поэтому без самой тщательной, постоянной проверки, перепроверки нельзя на разведчиков положиться…

Нельзя на отдельные показания положиться. Но если слишком, так сказать, недоверчивыми быть, легко впасть и в другую крайность. Когда я был предсовнаркома, у меня полдня ежедневно уходило на чтение донесений разведки… Задача разведчика – не опоздать, успеть сообщить".

Рихард Зорге выполнил свою задачу. В канун войны радиограммы от него в Центр шли одна за другой. Зорге предупреждал московское руководство о грозящем нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. 28 декабря 1940 года он радировал в Центр: "Каждый новый человек, прибывающий из Германии в Японию, рассказывает, что немцы имеют около 80 дивизий на восточной границе, включая Румынию, с целью воздействия на политику СССР. В случае, если СССР начнет развивать активность против интересов Германии, как это уже имело место в Прибалтике, немцы смогут оккупировать территорию по линии Харьков – Москва – Ленинград. Немцы не хотят этого, но прибегнут к этому средству, если будут принуждены на это поведением СССР. Немцы хорошо знают, что СССР не может рисковать этим, так как лидерам СССР, особенно после финской кампании, хорошо известно, что Красной Армии нужно, по крайней мере, 20 лет для того, чтобы стать современной армией, подобной немецкой…" Эта информация была доведена до сведения Сталина и Молотова.

В шифрограмме Зорге, посланной 2 мая 1941 года говорилось: "Я беседовал с германским послом Оттом и морским атташе о взаимоотношениях между Германией и СССР. Отт заявил мне, что Гитлер исполнен решимости разгромить СССР и получить европейскую часть Советского Союза в свои руки в качестве зерновой и сырьевой базы для контроля со стороны Германии над всей Европой.

Оба – посол и атташе – согласились с тем, что после поражения Югославии во взаимоотношениях между Германией и СССР приближаются критические даты.

Первая дата – время окончания сева в СССР. После окончания сева война против СССР может начаться в любой момент, т. к. Германии остается только собрать урожай.

Вторым критическим моментом являются переговоры между Германией и Турцией. Если СССР будет создавать какие-либо трудности в вопросе принятия Турцией германских требований, то война будет неизбежна.

Возможность возникновения войны в любой момент весьма велика, потому что Гитлер и его генералы уверены, что война с СССР нисколько не помешает ведению войны против Англии.

[Немецкие генералы оценивают боеспособность Красной Армии настолько низко, что они полагают, что Красная Армия будет разгромлена в течение нескольких месяцев. Они полагают, что система обороны на германо-советской границе чрезвычайно слаба. ]

Решение о начале войны против СССР будет принято только Гитлером либо уже в мае, либо после войны с Англией.

Однако Отт, который лично против такой войны, в настоящее время настроен настолько скептически, что уж предложил принцу Ураху уехать в мае обратно в Германию". Эта информация также была доведена до высшего руководства Советского Союза, но без абзаца, поставленного в тексте в квадратные скобки.

19 мая 1941 года Зорге сообщает: "Новые германские представители, прибывшие сюда из Берлина, заявляют, что война между Германией и СССР может начаться в конце мая, т. к. они получили приказ вернуться в Берлин к этому времени…"

30 мая 1941 Зорге уточняет: "Берлин информировал Отта, что немецкое выступление против СССР начнется во второй половине июня. Отт на 95 % уверен, что война начнется. Косвенные доказательства, которые я вижу к этому, в настоящее время таковы:

технический департамент германских воздушных сил в моем городе получил указание вскоре возвратиться. Отт потребовал от ВАТ (военный атташе. – Авт.), чтобы он не посылал никаких важных вестей через СССР. Транспорт каучука через СССР сокращен до минимума".

В сообщении от 1 июня 1941 года Зорге информировал: "Ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолль привез с собой из Берлина, откуда он выехал 3 мая в Бангког. В Бангкоке он займет пост военного атташе.

Отт заявил, что он не мог получить информацию по этому вопросу непосредственно из Берлина, а имеет только информацию Шолля.

В беседе с Шоллем я установил, что немцев в вопросе о выступлении против Красной Армии привлекает факт большой тактической ошибки, которую, по заявлению Шолля, сделал СССР.

Согласно немецкой точке зрения, тот факт, что оборонительная линия СССР расположена в основном против немецких линий без больших ответвлений, составляет величайшую ошибку. Он поможет разбить Красную Армию в первом большом сражении. Шолль заявил, что наиболее сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии".

15 июня 1941 года Зорге шлет новое сообщение:

"Германский курьер сказал военному атташе, что он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает, будет война или нет".

И наконец, шифрограмма от 20 июня 1941 года:

"Германский посол Отт сказал мне, что война между Германией и СССР неизбежна".

До сих пор остается загадкой, почему эти донесения не достигли цели. Не были услышаны? Или Сталин им не поверил?

Существует, по крайней мере, несколько шифрограмм, поступивших от Зорге, с резолюциями руководителей Разведывательного управления, означающими, что информация частично или полностью была доведена до высшего руководства Советского Союза, включая Сталина. Более того, на одном из таких сообщений есть собственноручная резолюция Сталина: "Мой архив. Сталин".

Известно было Сталину и кто скрывался под псевдонимом "Рамзай". Так, во всяком случае, считает ветеран советской военной разведки, генерал-майор в отставке Михаил Иванович Иванов. Молодым офицером он пришел в 1940 году в центральный аппарат РУ, в его Восточный отдел. "И вот в одно из моих ночных дежурств, – вспоминает Михаил Иванович. – От Поскребышева – секретаря Сталина – поступило срочное распоряжение доставить личное дело Зорге для просмотра Сталиным. Что и было исполнено".

Сегодня мы знаем, что накануне войны донесения о готовящемся гитлеровцами нападении на Советский Союз поступали в Москву не только от Зорге. Сведения поступали от таких ценных источников, как "Старшина" – Харро Шульце-Бойзен – немецкий офицер, служивший в министерстве германской авиации и имевший доступ к государственным секретам третьего рейха; "Корсиканец" – Арвид Харнак – активный антифашист, один из руководителей известной организации "Красная капелла", работал в германском министерстве экономики; "Старик" – Адам Кукхоор – один из руководителей группы берлинских антифашистов, оказывавших помощь советской разведке.

Агентурные сообщения приходили из Лондона, Праги, Варшавы, Хельсинки.

Здесь уместно воспроизвести рассказ Елисея Тихоновича Синицына, возглавлявшего резидентуру внешней разведки НКВД в Хельсинки в 1939–1941 годах. За одиннадцать дней до нападения Германии на Советский Союз его агент по кличке "Монах" сообщил о скрытно подписанном между Германией и Финляндией соглашении об участии Финляндии в войне гитлеровской Германии против России, которая начнется 22 июня. Незамедлительно в Москву на имя Берии ушла телеграмма-"молния", в которой дословно было изложено сообщение "Монаха".

После того как война началась, вернувшийся в Москву Синицын попытался выяснить судьбу своего сообщения. Вот как он вспоминает об этом:

"С первых минут на работе мне не терпелось выяснить: была ли доложена Сталину информация "Монаха" от 11 июня о начале войны гитлеровской Германии 22 июня 1941 года. Для выяснения этого я поспешил встретиться с начальником разведки Фитиным. Принял он меня радушно, мы дружески обнялись. Я попросил его ознакомить меня со всеми записками, посланными в Политбюро, составленными на основании материалов, полученных Центром от нас за четыре последних месяца…

– Твое недоумение, – сказал он, – понимаю… Твоя информация от 11 июня в тот же день за подписью наркома была направлена Сталину, но реакции не последовало. 17 июня нарком Меркулов рано утром позвонил мне и предложил срочно подготовить все материалы, полученные от резидентур о подготовке немцев к войне против нас, для личного доклада Сталину в тот же день. Воспользовавшись предстоящей встречей, – продолжал Фитин, – я собрал все шифровки последних дней, в том числе и сообщение "Монаха" от 11 июня… чтобы лично доложить Сталину и рассказать об источниках, если потребуется.

Ровно в 12 часов дня вошли в кабинет, где Сталин, покуривая трубку, медленно прохаживался. Заметив их, он обратился прямо к Фитину и предложил докладывать только суть информации – кто источники и их надежность с точки зрения преданности Советскому Союзу. Сначала Фитин коротко пересказал содержание материалов, полученных из Берлина от моего коллеги накануне вечером, подробно рассказал об источниках его информации, затем почти текстуально доложил телеграмму из Хельсинки от 11 июня, в которой сообщалось о предстоящем нападении немцев на Советский Союз 22 июня, добавив, что финские войска уже сосредоточиваются полукругом возле нашей военно-морской базы Ханко, расположенной на юго-западном побережье Финского залива.

Информацию из Берлина и Хельсинки Сталин выслушал, продолжая ходить по кабинету, иногда останавливаясь и внимательно разглядывая докладчика. Когда же Фитин начал характеризовать источники, сообщившие информацию из Берлина, Сталин подошел к нему почти вплотную и заставил подробно рассказывать о каждом из них. Когда информация из Берлина была закончена и выслушаны сведения о каждом источнике ее, Сталин сказал, что эти материалы надо перепроверить через другие надежные источники и лично доложить ему. При докладе информации из Хельсинки Фитин сказал Сталину, что 11 июня источник "Монах" сообщил о подписании соглашения о вступлении Финляндии в войну против СССР на стороне Германии, которая начнется 22 июня, Сталин резко спросил:

– Повторите, кто сообщил вашему источнику эту информацию.

– Информация получена "Монахом" от "П", присутствовавшего при подписании соглашения с немцами о вступлении Финляндии в войну с СССР на стороне Германии, – сказал Фитин, добавив при этом, что "Монах" надежный источник.

Других вопросов Сталин не задавал.

Далее Павел Михайлович по-дружески сообщил мне, что его удивило отношение Сталина к докладу агентурных материалов, в которых ясно и однозначно сообщалось о нападении гитлеровской Германии и Финляндии на СССР 22 июня 1941 года. Слушая его доклад, Сталин проявлял какую-то торопливость, вялую заинтересованность и недоверие к агентам и их донесениям. Казалось, что он думал о чем-то другом, а доклад выслушал как досадную необходимость…"

Сам Сталин скажет позже, в августе 1942 года, во время встречи с Черчиллем в Москве: "Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но думал, что мне удастся выиграть еще полгода".

Это подтверждает и Молотов: "В смысле предотвращения войны все делалось для того, чтобы не дать повод немцам начать войну… Оттяжка была настолько для нас желательна, еще на год или на несколько месяцев. Конечно, мы знали, что к этой войне надо быть готовым в любой момент, а как это обеспечить на практике? Очень трудно".