Текст книги "Обвиняются в шпионаже"

Автор книги: Александр Михайлов

Соавторы: Владимир Томаровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Таврину такая жизнь, естественно, была не по нутру. Он явился к коменданту лагеря и предъявил ему справку о добровольном переходе на сторону немцев.

Тот развел руками:

– Указаний на ваш счет, герр Таврин, не имею.

– А кто может решить вопрос?

– Обратитесь к господину Арналю.

Человек, к которому комендант адресовал Таврина, не занимал никакой официальной должности в лагере, носил гражданскую одежду, но всем было известно, что этот немец имел большое влияние на лагерное начальство. Поговаривали, что он из гестапо. Позже Таврин узнал, что агенты гестапо и СД были назначены фактически во все лагеря для военнопленных, но числились чаще всего на фиктивных должностях. Шеф гестапо Мюллер в своей директиве от 17 июля 1941 года предписывал им выявлять "все политические, уголовные и другие по каким-либо причинам нежелательные элементы", а также "всех лиц, которые могли бы быть использованы для возрождения оккупированных территорий", с целью их устранить или подвергнуть "специальному лечению". Приказ рекомендовал агентам подбирать среди военнопленных также и тех, кто "заслуживает доверия", для организации шпионажа внутри лагеря и выявления тех военнопленных, кого следовало устранить.

"Арналь так Арналь", – решил идти до конца Таврин.

Гестаповец принял Таврина. Небрежно взглянул на справку, гораздо внимательнее выслушал его рассказ об обстоятельствах перехода к немцам. Задал несколько уточняющих вопросов. После чего заявил:

– Хорошо, в лес вы больше не пойдете, переселитесь в "особую комнату.

Что это за комната, Таврин интересоваться не стал. Лишь бы не на лесоповал.

Как оказалось, в "особой комнате" немцы содержали не просто бывших командиров Красной Армии, а тех из них, кто имел какую-либо специальность. Были здесь: инженер-химик, инженер-строитель, военюрист 1-го ранга, военинженер 2-го ранга. С какой целью осуществлялась эта селекция, какие виды немцы имели на обитателей "особой комнаты", никто не знал. Пока же инженер-химик ежедневно переводил на русский язык и печатал на машинке сводки германского верховного командования, которые затем вывешивал на щите во дворе лагеря. Чем-то подобным занимались и другие. Таврину было поручено изготовлять металлические бирки для военнопленных.

Но, как поется в известной песне, у кавалергардов век недолог… Проработав в канцелярии комендатуры на изготовлении бирок немногим больше недели, Таврин попался на краже продуктов из каптерки. Мелочь, в общем-то, несколько картофелин, кулек вермишели. Все это он принес в комнату и пытался тайком съесть. Не получилось. Товарищи углядели и донесли коменданту лагеря. В тот же день Таврина препроводили в общий барак, а на следующее утро он уже махал в лесу топором.

Нельзя не обратить внимания на то, что гитлеровцы обходились с Тавриным как с шаловливым ребенком. Спрашивается: с какой стати они с ним так церемонились?

Будучи начинающим опером, я как-то высказал недоумение по поводу того, что некоторые наши агенты были, мягко говоря, людьми не очень чистоплотными.

"На нем же клеймо негде ставить, – негодовал я в отношении одного такого типа, – и алкаш, и бабник, и плут…".

"Заруби себе на носу, – осадил меня мой более опытный наставник. – За идею мы с тобой служим. А агенты, как правило, народ завербованный. Одному из коммуналки надо перебраться, другому родное чадо в институт устроить, третьему за границу поехать… Чем зависемее кандидат на вербовку от жизненных обстоятельств или от пороков, которым подвержен, тем лучше…"

Похоже, что полное отсутствие моральных устоев у Таврина как раз и импонировало немецким спецслужбам.

День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем тянулась беспросветная лесоповальная жизнь. Казалось, так будет всегда. Таврин клял себя почем зря. Недобрым словом поминал и картошку, и вермишель, и товарищей-стукачей, и лагерную администрацию. Как вдруг однажды, уже после вечерней поверки, по лагерю прошла команда всем построиться во дворе. Из бараков высыпало около двух тысяч человек. Отдельно построили генералов, затем старших командиров и на левом фланге тех, кто был рангом пониже.

Спустя некоторое время в свете прожектора появилась группа военных во главе с начальником лагеря и человеком в генеральской форме, в котором Таврин с изумлением распознал Георгия Жиленкова.

Дойдя до середины плаца, группа остановилась. Прозвучала команда "Achtung!".

Вперед выступил Жиленков.

– Соотечественники! Друзья и братья! – прокричал он с надрывом в голосе. – Большевизм – враг русского народа. Неисчислимые бедствия принес он нашей Родине и, наконец, вовлек русский народ в кровавую войну за чужие интересы. Эта война принесла нашему Отечеству невиданные страдания. Миллионы русских людей уже заплатили своей жизнью за преступное стремление Сталина к господству над миром, за сверхприбыли англо-американских капиталистов. Миллионы русских людей искалечены и навсегда потеряли трудоспособность. Женщины, старики и дети гибнут от холода, голода и непосильного труда. Сотни русских городов и тысячи сел разрушены, взорваны и сожжены по приказу Сталина.

История нашей Родины не знает таких поражений, какие были уделом Красной Армии в этой войне. Несмотря на самоотверженность бойцов и командиров, несмотря на храбрость и жертвенность русского народа, проигрывалось сражение за сражением. Виной этому – гнилость всей большевистской системы, бездарность Сталина и его главного штаба.

Сейчас, когда большевизм оказался неспособным организовать оборону страны, Сталин и его клика продолжают с помощью террора и лживой пропаганды гнать людей на гибель, желая ценою крови русского народа удержаться у власти хотя бы некоторое время.

Германия ведет войну не против русского народа и его родины, а лишь против большевизма. Германия не посягает на жизненное пространство русского народа и его национально-политическую свободу. Место русского народа в семье европейских народов, его место в новой Европе будет зависеть от степени его участия в борьбе против большевизма, ибо уничтожение кровавой власти Сталина и его преступной клики – в первую очередь дело самого русского народа.

Для объединения русского народа и руководства его борьбой против ненавистного режима, для сотрудничества с Германией в борьбе с большевизмом за построение новой Европы, мы, сыны нашего народа и патриоты своего Отечества, создали Русский комитет. Мы призываем немецкие власти опереться на русских в борьбе со Сталиным и создать русскую национальную армию. Сегодня я обращаюсь к вам, попавшим в плен офицерам, – вступайте в ряды этой армии!

После этих слов Жиленков и вся лагерная свита пошли вдоль строя военнопленных. Остановились около колонны генералов. Кто-то скомандовал: "Желающие с оружием в руках бороться против большевиков, три шага вперед!" Желающих оказалось двое. Человек двадцать отделились от группы старших командиров. А вот со средним звеном вышла заминка. В ответ на приглашение сделать три шага вперед раздался громкий мат: "Вы, мать вашу, двадцать лет там одно талдычили, а здесь пластинку сменили…"

В строю началось движение. Пытавшихся выйти вперед, удерживали, заталкивали назад. В одном месте завязалась драка.

Таврин сумел протиснуться к Жиленкову. Тот его узнал, по-приятельски обнял.

– Георгий, вызволи меня отсюда, – взмолился Таврин.

– Так записывайся, не пожалеешь. Я тебе место хорошее подберу.

– Да не хочу я под ружье. Мне бы что-нибудь по административной части…

Жиленков махнул рукой.

– Ладно, хрен с тобой, попробую что-нибудь сделать.

Обещание свое он выполнил. Буквально на следующий день Таврин получил распоряжение на работу в лес не идти, а незамедлительно явиться в лагерную канцелярию. Таврин, естественно, мешкать не стал. Быстренько отыскал указанную ему комнату № 7 и предстал перед двумя немцами в штатском.

– Проходите, присаживайтесь, господин Таврин, – сказал один из них на хорошем русском языке. – Беседа, я полагаю, у нас будет долгой. – И протянул Таврину портсигар. – Курите. – Выждав, пока Таврин закурит, продолжил: – Перед вами сотрудники абвера – германской военной разведки. Мы бы хотели больше узнать о вас…

Беседа действительно была долгой. Точнее, это был допрос, а не беседа. Немцы дотошно выспрашивали у Таврина о его прошлой жизни в СССР, о службе в Красной Армии, опять же об обстоятельствах перехода к немцам. В итоге вопрос был поставлен ребром:

– Согласны ли вы, господин Таврин, сотрудничать с абвером, выполнять задания германской военной разведки?

Вопрос абверовцев не застал Таврина врасплох. Уже в ходе разговора он понял, к чему шло дело, и для себя решение принял.

– Согласен! – был его ответ.

Спустя некоторое время Таврина и еще 28 человек отправили поездом из Хамельбурга в Вену, а оттуда на машинах в венский лес, под Брайтенфурт, в разведывательную школу абвера. Там ему предстояло пройти специальное обучение. И не только. Таврину была поставлена задача негласно поработать в группе, в которую он был зачислен, на предмет выявления среди завербованных агентов людей, недостаточно лояльных к Германии, колеблющихся, одним словом, не совсем надежных. Таврин принялся за выполнение этого задания с усердием. В один из первых же вечеров, когда члены группы собрались вместе, он исподволь завел разговор о предстоящей учебе и заброске в СССР, сказал, что немцы поступают очень доверчиво, осуществляя такую массовую вербовку агентуры из числа военнопленных. Ведь не все они добровольно с оружием в руках перешли на сторону германских властей…

"Если человек хочет обмануть немцев, то при таких обстоятельствах это легко сделать, – поддержал его присутствовавший при этом бывший лейтенант Красной Армии Алексей Анастасьев и добавил: – Пребывание в школе можно использовать с тем, чтобы немцы доставили на извозчике до самого дома…"

На рассвете в домик явились вооруженные гитлеровцы и увели Анастасьева. Исчез из школы и Таврин. Ему предстояло выполнить следующее, более сложное задание своих хозяев.

Немцы заподозрили, что в концентрационном лагере Матхауз среди заключенных ведется подпольная антифашистская деятельность, осуществляется подготовка к массовому побегу. Таврин должен был втереться в доверие к антифашистам, выявить руководителей подполья, своевременно предупредить администрацию лагеря о побеге.

Таврин справился и с этим заданием, причем проявил себя как незаурядный провокатор. Он подбил группу военнопленных на побег, сам с ними бежал. После нескольких дней плутания по лесам беглецы были задержаны немецкой полицией и препровождены в венскую тюрьму. Там послужной список провокатора пополнился еще несколькими делами, а личное досье записью: "ненавидит советский строй, хитрый, изворотливый, умело ориентируется в любой обстановке, любит деньги".

Сам Таврин, скорее всего, удовлетворился бы ролью стукача и провокатора – и от фронта вдалеке, и риск минимальный, и стопроцентный шанс выслужиться. Но у немцев были на него другие виды. Тавриным серьезно заинтересовалось гестапо. 25 августа 1943 года его переводят в Зандбергский лагерь СД, расположенный в окрестностях Берлина, зачисляют в особую команду – засекреченное подразделение, личный состав которого содержался отдельно от остальных обитателей лагеря, по существу, находился на конспиративном положении. Здесь готовили агентов для действий в тылу Советского Союза – террористов, диверсантов, разведчиков-нелегалов. Отбирали людей не старше 30–35 лет, преимущественно специалистов в какой-либо отрасли. Так, в одной группе с Тавриным обучались два бывших полковника Красной Армии, один в прошлом связист, другой – инженер-нефтяник, был среди них даже доктор технических наук.

Вначале будущие агенты проходили общую подготовку, то есть умение водить автомашину, мотоцикл и даже паровоз. Необходимой практикой были прыжки с парашютом и получение навыков в изготовлении средств для проведения актов саботажа с помощью легкодоступных материалов. В программу обучения входили также изготовление взрывчатки, фотографирование, снятие чувствительного слоя фотопленки для облегчения его сокрытия.

Наряду с этими общими и нужными любому агенту знаниями проводилось также специальное обучение в соответствии с задачами и личностью каждого агента. Поскольку предполагалось, что агент будет использовать фальшивые документы, он должен был, как Отче наш, зазубрить свою легенду, в любой ситуации безошибочно назвать не только все свои данные, но и сведения о своей семье и родственниках. Особенно это касалось данных, поддающихся проверке, как, например, адреса, описания местности. Ему следовало знать, как выглядит предприятие, где он работал согласно документам, кто были его соседи по называемому им месту жительства, с кем он вместе якобы ходил в школу и так далее.

Время от времени агентов вывозили в Берлин в управление СД на индивидуальные собеседования – Beschaung von Kandidaten. Дошла очередь и до Таврина. Принял его сам начальник восточного отдела 6-го управления главного управления имперской безопасности Германии оберштурмбанфюрер СС доктор Грейфе.

Подручный Кальтенбруннера пребывал в скверном настроении. Провалилась операция "Француз", общее руководство которой было поручено ему. Операция предусматривала организацию вооруженного восстания на территории Ирана.

Сразу после начала войны нефтяной район на юге Ирана был оккупирован британскими войсками. На севере страны закрепились советские дивизии. Сотни эшелонов везли оборудование, снаряжение, продовольствие – союзническую помощь России. Большая часть ее поступала из Америки, которая вступила в войну с декабря 1941 года.

Немцы планировали широкомасштабную операцию специального диверсионного подразделения, которое должно было перерезать и блокировать эти линии снабжения. Одновременно они подталкивали к вооруженному выступлению мятежные племена горного Ирана. Небольшие оперативные группы должны были обеспечить повстанцев оружием и боеприпасами, а немецкие военные советники – инструктировать и проводить необходимые тренировочные занятия. Несколько месяцев диверсанты изучали персидский язык с помощью инструкторов-иранцев. В состав каждой боевой группы входил проводник из числа местных жителей.

Все приготовления были завершены, и оставалось только дождаться сигнала от резидента немецкой разведки, который находился в Тегеране на нелегальном положении. Местом приземления первой немецкой группы было выбрано побережье большого соленого озера на юго-востоке Тегерана. Шесть человек, из которых два офицера, были подготовлены к выполнению задания. Люфтваффе выделила в их распоряжение обладавший необходимыми летными характеристиками "Юнкерс-290". Вес снаряжения, вес экипажа и топливных баков – все было тщательным образом подсчитано.

Группа должна была взлететь с аэродрома в Крыму. Для перегруженного самолета взлетная полоса оказалась слишком короткой. Пришлось уменьшить взлетный вес за счет снаряжения. Несколько дней прошло в ожидании благоприятной погоды – лететь над Россией было лучше в темную безлунную ночь. Когда установилась нужная погода, оказалось, что самолет опять не может взлететь, потому что ливни размыли и размягчили взлетную полосу. Наконец, "Юнкерс" оторвался от земли… Прошло долгих 14 часов, прежде чем по рации пришел условный сигнал о благополучном приземлении.

Диверсионная группа, заброшенная в Иран, добилась определенного успеха. Ей удалось войти в контакт с мятежными племенами и сделать все возможное для выполнения поставленной боевой задачи. Была подготовлена вторая группа из 6 солдат и офицера. Из-за неполадок в работе двигателя старт Ю-290 был отложен (к счастью, как показали дальнейшие события). После поспешного бегства из Тегерана турецкую границу перешел агент. От него стало известно о провале немецкой разведывательной сети в Иране: центральная организация разгромлена, все до единого арестованы, только одному этому агенту удалось скрыться.

Не оставалось ничего другого, кроме как отменить вылет готовой к операции группы. Без агентурного обеспечения и без связи операция "Француз" не могла продолжаться. Через несколько недель горцам надоело воевать. Немцы получили возможность уйти, но ни один из них не владел в достаточной мере персидским языком, чтобы отважиться на путешествие через весь Иран и попытаться добраться до нейтральной Турции. Оккупационные британские войска требовали выдачи немцев. Один из немецких офицеров покончил жизнь самоубийством, не желая попасть в плен. Другие оказались в английских концентрационных лагерях на Ближнем Востоке.

Неудача постигла в Иране и другую операцию. Осенью 1943 года в Тегеране должна была состояться конференция руководителей стран антигитлеровской коалиции – Советского Союза, США и Великобритании – "большой тройки". Планировалось осуществить нападение на американское и советское посольства в Тегеране с целью физического устранения всех трех глав великих держав. Провести эту акцию было приказано Отто Скорцени.

Много позже, в 1964 году, в интервью парижскому «Экспрессо» Отто Скорцени поведал:

"Из всех забавных историй, которые рассказывают обо мне, самые забавные – это те, что написаны историками. Они утверждают, что я должен был со своей командой похитить Рузвельта во время Ялтинской конференции. Это глупость: никогда мне Гитлер не приказывал этого. Сейчас я вам скажу правду по поводу этой истории: в действительности Гитлер приказал мне похитить Рузвельта во время предыдущей конференции – той, что проходила в Тегеране… Но бац! (смеется)… из-за различных причин этого не удалось сделать с достаточным успехом…"

Причина же неудачи заключалась в следующем.

Группа боевиков Скорцени проходила подготовку возле Винницы, где Гитлер разместил филиал своей ставки. Советский разведчик Николай Кузнецов под видом старшего лейтенанта вермахта установил приятельские отношения с офицером немецкой спецслужбы Остером, как раз занятым поиском людей, имеющих опыт борьбы с русскими партизанами. Эти люди нужны были ему для операции против высшего советского командования. Задолжав Кузнецову, Остер предложил расплатиться с ним иранскими коврами, которые собирался привезти в Винницу из деловой поездки в Тегеран. Это сообщение, немедленно переданное в Москву, совпало с информацией из других источников. Советская контрразведка незамедлительно предприняла исчерпывающие меры по обеспечению безопасности участников конференции. Чего нельзя сказать о спецслужбах союзников.

Вот как описывает в своих мемуарах эту сторону дела Уинстон Черчилль.

"Я был не в восторге от того, как была организована встреча по моем прибытии на самолете в Тегеран. Английский посланник встретил меня на своей машине, и мы отправились с аэродрома в нашу дипломатическую миссию. По пути нашего следования в город на протяжении почти трех миль через каждые 50 ядров были расставлены персидские конные патрули. Таким образом, каждый злоумышленник мог знать, какая важная особа приезжает и каким путем она проследует. Не было никакой защиты на случай, если бы нашлись два-три решительных человека, вооруженных пистолетами или бомбой.

Американская служба безопасности более умно обеспечила защиту президента. Президентская машина проследовала в сопровождении усиленного эскорта бронемашин. В то же время самолет президента приземлился в неизвестном месте, и президент отправился без всякой охраны в американскую миссию по улицам и переулкам, где его никто не ждал.

Здание английской миссии и окружающие его сады почти примыкали к советскому посольству, и поскольку англо-индийская бригада, которой было поручено нас охранять, поддерживала прямую связь с еще более многочисленными русскими войсками, окружавшими их владение, то вскоре они объединились, и мы, таким образом, оказались в изолированном районе, в котором соблюдались все меры предосторожности военного времени. Американская миссия, охраняемая американскими войсками, находилась более чем в полумиле, а это означало, что в течение всего периода конференции либо президенту, либо Сталину и мне пришлось бы дважды или трижды в день ездить туда и обратно по узким улицам Тегерана. К тому же Молотов, прибывший в Тегеран за 24 часа до нашего приезда, выступил с рассказом о том, что советская разведка раскрыла заговор, имевший целью убийство одного или более членов "большой тройки", как нас называли, и поэтому мысль о том, что кто-то из нас должен постоянно разъезжать туда и обратно, вызывала у него глубокую тревогу. "Если что-нибудь подобное случится, – сказал он, – это может создать самое неблагоприятное впечатление". Этого нельзя было отрицать. Я всячески поддерживал просьбу Молотова к президенту переехать в здание советского посольства, которое было в три или четыре раза больше, чем остальные, и занимало большую территорию, окруженную теперь советскими войсками и полицией. Мы уговорили Рузвельта принять этот разумный совет, и на следующий день он со всем своим штатом, включая и превосходных филиппинских поваров с его яхты, переехал в русское владение, где ему было отведено обширное и удобное помещение…"

В день открытия конференции в окрестностях Тегерана были сброшены с самолета шесть немецких диверсантов во главе с помощником Скорцени штурбанфюрером СС Рудольфом фон Холтен Пфлюгом. Приземление прошло успешно, и диверсанты отправились на одну из городских явок, а именно – на квартиру некого Эбтехая. Однако они не знали, что этот человек был агентом-двойником и помимо немецкой разведки работал еще и на американскую…

Акция против "большой тройки" не состоялась…

И вот новое задание. Идея изменить ход войны путем теракта в Москве высказывалась некоторыми горячими головами и ранее. И по правде сказать, у Грейфе она не вызывала особого энтузиазма. Но теперь она созрела наверху и спустилась к нему, Грейфе, в виде готового решения. Не может быть и речи о сомнениях и колебаниях. Оставалось одно: прибегнуть к «золотому правилу», автором которого был Шелленберг. Во-первых, любое и даже самое идиотское начинание начальства ты должен встречать с видимым восторгом и демонстрировать неуемное рвение. Во-вторых, ты должен систематически информировать начальство об успехах в деле разработки плана операции. Самый сложный и ответственный третий этап: здесь нужно дожидаться того момента, когда начальственный пыл немного поугаснет, и только тогда начинать регулярные, но микроскопические «инъекции правды». Мастер дипломатии – это человек, который может повернуть дело так, что начальство само забывает о своих инициативах.

– Я внимательно изучил ваше личное досье, – вперив в Таврина тяжелый взгляд, сухо произнес Грейфе, – и полагаю, что вы доказали свою преданность рейху. Мы это ценим. Но борьба с большевизмом продолжается, она вступает в решающую стадию. Германская армия готовит сокрушительные удары по русским, и долг каждого из нас ей помочь. Мы поразим большевиков в самое сердце. Мы намерены совершить террористические акты в Москве.

Грейфе выдержал небольшую паузу и, подойдя почти вплотную к Таврину, сказал с нажимом в голосе:

– Я полагаю, вы – тот человек, который способен сделать это.

Подобного Таврин не ожидал. Это был удар, что называется, ниже пояса. "Коготку увязть – всей птичке пропасть", – мелькнула у него мысль.

– Не скрою, задание весьма трудное, рискованное, но мы постараемся подготовить все, как следует, чтобы обеспечить успех, – как сквозь вату доносился голос Грейфе. – Впрочем, вы можете отказаться…

Таврин не был настолько наивным, чтобы не понять, какая судьба ему будет уготована в случае отказа.

– Яволь, господин оберштурмбанфюрер! – заученно ответил он.

В расположение лагеря Таврин вернулся заметно подавленным. Разговор с Грейфе начисто вывел его из того душевного равновесия, к которому он с некоторых пор стал привыкать. Он понимал, что попал в западню, что задание, на которое он согласился, обрекает его на неминуемую гибель. Теперь его изворотливый ум был постоянно занят поиском спасительной лазейки. И тут опять на горизонте появился Георгий Жиленков. Зандбергский лагерь СД являлся базой формирования так называемых "русских легионов", которые впоследствии стали именоваться отрядами Русской освободительной армии (РОА). Сегодня мы знаем, что создание русской национальной освободительной армии, было иллюзией генерала Власова. Он полагал, что ему удастся собрать пленных и всех сражавшихся в рядах германской армии добровольцев в единое русское национальное формирование и выставить его против Сталина на самостоятельном участке фронта. Однако у Гитлера была иная точка зрения. "Мы никогда не создадим русской армии – это фантазия первого разряда", – категорично заявил он на совещании со своими военачальниками в горной резиденции 3 июня 1943 года. И далее: "Мне не нужно русской армии, которую мне придется целиком пронизывать чисто немецким скелетом. Если я взамен этого получу русских рабочих, это меня вполне устраивает…"

Затею Власова немцы рассматривали как пропагандистское средство, рассчитанное на перебежчиков. Если какие-то легионы и формировались из русских, то использовались они не на Восточном фронте, а во Франции, на Балканах или где-либо еще. Решать судьбу одного такого батальона, сформированного в Зандбергском лагере, и явились однажды Власов с Жиленковым. Таврин не упустил случая попасться на глаза своему другу-покровителю.

– Наконец-то я увидел тебя там, где ты должен быть давно! – одобрительно сказал Жиленков, услышав рассказ Таврина о том, что тот зачислен в особую команду. Когда же тот рассказал еще и о предложении Грейфе, а также о своих сомнениях, Жиленков решительно посоветовал: – Надо, Петр, соглашаться. Это для тебя великолепный шанс отличиться. Сейчас война, риск есть везде. А в случае удачи тебя ждут слава, почести, карьера. Сам себе завидовать станешь… – Он достал из кармана записную книжку и сделал в ней какую-то пометку: – Вернусь в Берлин, приму меры, чтобы ускорить твою заброску.

5 сентября 1943 года Таврина вновь доставили в Берлин, на Потсдамерштрассе, 29, к оберштурмбаннфюреру Грейфе.

На этот раз эсэсовец проявил к агенту больше любезности. Таврину были предложены сигареты, кофе. Беседа протекала неторопливо и содержала больше конкретики в том, что касалось роли Таврина в предстоящей операции. Правда, Грейфе по-прежнему не раскрывал всех карт. Он говорил о теракте против руководителей Советского государства и партии вообще. Упоминались фамилии членов Политбюро Молотова, Ворошилова, Берии, Кагановича…

– План операции нами тщательно прорабатывается. Думаю, что пришла пора и вам вплотную подключиться к этой работе. Вы лучше знаете особенности советской системы, существующий там порядок, психологию большевиков, жизнь русских, так сказать, изнутри, жизнь.

Завтра жду вас с предложениями. Переночуете в нашей гостинице, куда вас сейчас же и отвезут, – закончил разговор Грейфе.

Действительно, прямо из управления Таврина отвезли на машине в гостиницу СД "Курфюстенгоф" и разместили в отдельном номере.

Таврин буквально обалдел от той обстановки, в которой он вдруг оказался после длительных лагерных мытарств. Подумать только! Один, совсем один в аккуратно прибранной комнате, где есть застланная накрахмаленными белоснежными простынями постель, мягкое кресло, телефон и даже свежие фрукты в вазе. Приняв горячий душ и облачившись в пижаму, Таврин расслабленно упал в кресло и несколько минут с умилением взирал на портрет фюрера, висевший на стене. Но чем дольше он смотрел на портрет, тем суровее становилось лицо Гитлера. Взгляд фюрера требовал действия.

Отыскав в ящике стола бумагу и карандаш, Таврин принялся за исполнение данного ему Грейфе задания. В верхней части белого листа он твердой рукой вывел слово "План", подчеркнул его несколько раз, а затем надолго задумался…

И тут, прямо как черт из табакерки, на пороге появился Жиленков. Взяв из рук Таврина лист бумаги, он прочел там следующую запись:

"1) 500 тыс. руб; 2) документы; 3) пистолеты".

– Да, брат, не густо, – сказал он, не скрывая иронии. – И затем решительно предложил: – Одевайся и поехали ко мне на квартиру, там помаракуем.

И вновь Таврину довелось пережить колоссальное потрясение. Его поразила квартира Жиленкова, роскошь, в которой тот жил. Жиленков не скрывал своего довольства. Он с сибаритским радушием показывал Таврину богато обставленные комнаты, рабочий кабинет, ковры, картины, хрусталь, фарфор. Всего было в избытке.

"Везет же Жоржу!" – с черной завистью думал Таврин. (31 июля 1946 года Жиленков вместе с Власовым и еще десятью их сподвижниками, по совокупности совершенных ими преступлений военной коллегией Верховного суда СССР были приговорены к смертной казни через повешение.)

Нашелся у хозяина квартиры и шнапс.

– Жаль, что не могу попотчевать нашей русской водочкой, – с усмешкой посетовал Жиленков.

Отвыкший от спиртного Таврин быстро захмелел. Вскоре ему море было по колено.

– А что! – ударил он себя кулаком в грудь. – Кто сказал, что до них нельзя добраться? Подумаешь, Кремлевская стена. И через нее доберусь! И перебью всех к чертовой матери…

– Задача на самом деле вполне выполнимая, Петр, – подливая шнапс в рюмки, говорил Жиленков. – Я как секретарь райкома партии в Москве близко к ним был, знаю, где бывают, как их охраняют. Лучше всего было бы проникнуть на какое-нибудь торжественное заседание. В правительственных учреждениях много блядей работает. Познакомишься с какой-нибудь, она тебе и пропуск поможет раздобыть. – Жиленков поднялся с места. – Пройдем, Петр, в кабинет, набросаем все это на бумагу.

Итак, первое, проникнуть на торжественное заседание с участием членов правительства. Для этого установить необходимые знакомства. Далее – обзавестись документами Героя Советского Союза, а также военной формой и соответствующими знаками отличия, что также облегчит пропуск на торжественное заседание.

В случае невозможности проникновения на торжественное заседание, следует выявить маршруты движения правительственных машин и там организовать теракт.

В подобном духе Жиленков сформулировал еще несколько предложений, после чего протянул бумагу Таврину:

– Перепишешь собственноручно и отдашь Грейфе.

На следующий день Таврин явился на доклад. Оберштумбанфюрер внимательно прочитал записку, несколько секунд о чем-то думал, глядя поверх головы замершего на краешке стула агента, и вдруг совершенно неожиданно для Таврина благослонно улыбнулся:

– Я одобряю ваш план. Думаю, он вполне осуществим.

– Здесь изложены только узловые моменты, господин оберштурбанфюрер, – воодушевился Таврин. – Над деталями я еще подумаю.