Текст книги "Тень императора"

Автор книги: Александр Матюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Александр Матюхин
Тень императора

Тень живет лишь при свете.

Ж. Ренар

Поднимите им веки, пусть видят они,

Что бывает, когда слишком много в крови

Серебра

Пикник «Серебро»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СЕВЕРНЫЙ ГОРОД

– Писарь, – сказал молодой Император, – доставай ручку и записывай. Я вижу город. До него не более двух часов пути…

И я начал писать.

* * *

Мы подошли к Шотограду ранним вечером, на двенадцатый день нового года и спустя шестнадцать месяцев с того момента, как молодой Император покинул столицу.

Я стоял рядом с Императором. Я видел его лицо: острый подбородок с короткой черной щетиной, узкие губы, горящие глаза. Я чувствовал волнение, окутывающее отряд теплым непроницаемым облаком.

Город Шотоград был мертв, мы узнали об этом совсем недавно. От его каменных стен исходил холод, как от стен давно покинутого дома. Огромные ворота были распахнуты настежь, ветер соорудил в проходе чудовищные сугробы. За этими воротами нас давно никто не ждал, разве что несколько безумцев, множество мертвецов и одичавших собак.

Собаки – хорошая еда, если земля вокруг вымерзла до такой степени, что невозможно вырыть могилу умершему товарищу, а последний кусок мяса ты ел месяц назад…

Глаза Императора горели, пока он не увидел ворот, но стоило приблизиться, и огонек постепенно угас.

Это был последний город Империи, Крайний, как его называли в столице. За восточными стенами Шотограда начиналась пограничная зона, а дальше – Вечный Лес, территория изгнанной семь веков назад магии.

Еще вчера в отряде говорили, что, мол, Шотоград выстоял, что кто-то видел свет на горизонте, слышал музыку, которую принес ветер, и даже (что, конечно, фантазия, подстегнутая надеждой) людские голоса.

За моей спиной то и дело раздавались возгласы:

«Эх, подбежим к воротам, обнимем охрану, столько-то дней людей не видели!»

«Видите, земля теплая! Это тепло от города! Там канализации, там тепло, вот сюда и доходит!»

«Они встретят нас, вот увидите, встретят!»

А никто не встретил. Если не считать бродягу-ветра. Он всегда рад гостям.

Да и в городе, за стенами, наверняка ждут… безумные… ведомые Сумеречной Ухмылкой…

Мы остановились в нескольких метрах от городских ворот: молодой Император, рядом я, и, по правую руку от него, огромный телохранитель Шмат. Вернее, какой он теперь телохранитель? И охранять-то не от кого… Шмат походил на горца, которые иногда приходили в столицу, торговать мясом: большой, хмурый, с густыми белыми бровями, густой же бородой и низким, покатым лбом. Шмат кутался в шкуру бурого медведя, которую успел прихватить в общей суматохе, еще когда уходили из столицы. До этого он одевал ее только по праздникам, а сейчас – носил постоянно.

– Опять, Геддон? – спросил Император, глядя на меня.

Я молча кивнул.

Мне никогда не было жалко Императора так, как сейчас. На моих глазах рушилась последняя надежда, рассыпалась в пыль и разлеталась, уносимая ветром, на все четыре стороны.

За нашими спинами оставалась смерть и пустота, мы шли к Шотограду думая, что впереди только свет, а перед нами, оказывается, темнота… разинула пасть, ухмыляется, зараза.

– Мы можем разбить лагерь здесь, не заходя в город, – прогремел Шмат, чья белая борода сверкала поярче зимнего солнца, – дров хватит, чтобы переночевать.

Император грустно улыбнулся:

– А дальше что?

– Утром отправим человек пять-шесть в Шотоград за дровами и едой, какой-нибудь, – продолжил Шмат, и вдруг замолчал.

Он увидел то, что минутой раньше увидел я. У Императора задрожало веко, затряслись губы, руки так крепко сжали поводья, что побелели костяшки пальцев. Мне показалось, что молодой Император вот-вот рухнет с коня в снег, и я невольно подался вперед, хотя вряд ли бы успел…

– Я все равно найду, – прошептал молодой Император, и голос его дрожал, – чего бы мне это не стоило. Я намерен пойти дальше, в Шотоград, а если там не будет Ловкача, то в Лес, и в Степи, куда угодно, хоть на край света!..

Голос его сорвался на тихий, противный шепот. Отчаяние овладело Императором. Отчаяние слетало с его дрожащих губ. Ничего нет на свете страшнее и безнадежнее отчаяния. Это как прыгнуть в темную пропасть, зная, насколько она глубока, в надежде разбиться насмерть.

– Не думаю, что люди пойдут за вами, – осторожно сказал я, зная, что отчаяние Императора готово в любой момент перелиться через край. Что будет дальше, мне и представить было страшно. Я неотступно следовал за молодым Императором почти два года, но еще никогда не видел его таким…

Шмат, который обладал невероятной силой, но не мозгами, молчал.

Губы Императора дрожали. Он думал. Он понимал.

С тех пор, как Ловкач посетил столицу и утопил ее жителей в безумии и боли, прошло шестнадцать месяцев. Год с четвертью, и даже немного больше. Император собрал всех, кто выжил и повел их по городам Империи – в поисках новой жизни или по следам Ловкача. Но следом за столицей они посетили Хайдем, второй по величине город Империи, и встретили безумие и трупы, которыми была выложена мостовая на центральной площади. Потом были другие города, большие и маленькие, деревни и поселки, жителей в которых насчитывалось не больше сотни (что не мешало им сойти с ума и сжигать себя в своих же домах).

Отряд Императора обогнул Империю на востоке и двинулся на север. Границы Империи казались бесконечными, и это поддерживало надежду, словно вон там, за поворотом, еще чуть-чуть, и мы увидим город, жители которого живы и здоровы, не тронуты безумием, не знающие, кто такой Ловкач…

Никто не хотел верить, что настал конец света. Мы словно выпали из реальности и оказались во сне – вязком и тягучем, реалистичном, но не настоящем – и каждый жаждал проснуться, но не мог.

И вот все кончилось. Мы стояли на краю пропасти, под нашими ногами шевелился оползень. Подумать страшно, что может ждать нас впереди… и что будет, когда Император скажет людям, стоящим за нашими спинами, что пути дальше нет.

Впрочем, люди и сами видели, не слепые же. Жалкая кучка – двадцать восемь человек, все, кто остался в живых. Большинство крестьяне, два офицера и несколько из окружения Императора. За шестнадцать месяцев все мы превратились в однородную уставшую, исхудавшую, отчаявшуюся массу, а с приходом зимы – еще и обмороженную, постепенно вмерзающую в холодную почву.

За моей спиной зародился возбужденный гул. Люди видели ворота, они чувствовали дыхание ледяного ветра, слышали звон лопающихся от мороза окон в пустых домах… Ловкач добрался сюда раньше нас. Он всегда успевал раньше…

Я посмотрел на молодого Императора. В его глазах все еще тлели угольки – слабо, едва-едва, но все же… он жил местью, одной лишь мыслью о мести. Он двигался к Шотограду не для того, что бы найти людей, а чтобы поймать Ловкача…

И, знаете, я ошибался, приняв дрожь его губ за отчаяние. Император ничуть не боялся обнаружить пустой город. Он боялся упустить виновника крушения Империи!

И теперь, когда Император понял, что Ловкач, возможно, вновь ускользнул, жажда мести с новой силой обрушилась на его разум.

Кажется, я догадался, что произойдет дальше. На секунду я увидел солнце – спелое бордовое яблоко у самого края горизонта – и подумал, что, возможно, не увижу новый рассвет. Ведь, чтобы не случилось, я не имею права покинуть Императора. В конце-концов, когда-то давно, целую бесконечность назад, я дал клятву…

Месть и отчаяние, соединяясь в месте, дают совершенно новое блюдо – безумие.

– Не надо, мой господин, – попросил я, зная, что обращаюсь к пустоте, – не делайте этого. Подумайте о людях, что стоят за вашей спиной. Если вы остановитесь, они останутся с вами. Если же нет…

– Геддон, ты всего лишь писарь, а не мудрец, – перебил Император, – мой придворный мудрец сошел с ума, сорвал с себя штаны и выбросился из окна в одних трусах, а нового, ха-ха, не нашлось. Позволь мне самому принять решение, ладно?

«Как же он молод, – подумал я, – безумство молодости! У него было все, и не осталось ничего…»

– Может, остановимся, господин? Мы достигли края Империи, дальше идти некуда, да и незачем! Оставьте мысли о мести, давайте попробуем начать все сначала!

– У меня больше нет Империи, – сказал Император, – кто я теперь?

– Вы можете стать основателем нового государства, новой Империи. В конце-концов, все эти земли вокруг, все опустевшие города никуда не делись. Может быть, они ждут нового правителя! Ждут вас, мой господин!

– А есть ли в этом смысл? Придет Ловкач и оставит от моего мира новые руины, – Император усмехнулся, в его глазах блеснули капли серебра, – чтобы быть Императором, нужны люди, нужны подданные, армия… а где они все? Где? Подданные обезумели, города разрушены, из армии один только Шмат.

– Чтобы стать Императором, нужно время. У вас будет город и горстка преданных вам людей. Со временем их станет больше, и вы возведете новые города, соберете сильную армию… может быть, тогда и настанет время для мести?

Я с надеждой смотрел на Императора. Кто жил в его душе? Какие черви там завелись? Безумие или разум? Жажда мести? Жажда власти? А главное – кто победит? Я буквально видел эту борьбу – Императора трясло, словно в лихорадке. Но не было времени – люди за спинами не давали нам его.

– Что ты предлагаешь? – наконец, спросил он, и внутри меня словно лопнула какая-то крепко натянутая струна.

– Переночуем здесь, мой господин, потом развернемся и уйдем в город, что в трех днях пути отсюда. В нем больше нет безумцев, он невелик, что позволит нам первое время держать под контролем границы города. До весны протянем, откормим и отогреем людей, а дальше вам решать, мой господин…

– У нас достаточно дров, – подал голос Шмат, – недалеко есть лес. Незачем соваться в Шотоград на ночь глядя. Чую там беду, смертью пахнет, в общем.

Я вновь посмотрел на солнце. Оно то исчезало в облаках, то выныривало вновь, бросая в нашу сторону мрачный взгляд.

Император молча развернул лошадь и направился в сторону нашего маленького отряда. Снег ломался под копытами, и в наступившей тишине хруст этот отдавался в моих ушах по особенному – словно не снег ломался, а наши судьбы.

Император остановился перед горсткой людей, поднял вверх руки, призывая к вниманию, и заговорил:

– Именем моим и именем Империи! Мы видели конец света, и нам удалось его пережить! Мы видели мертвые города и мертвых людей, и не сошли с ума! Мы верили, что найдем то место, где есть жизнь, нормальная, человеческая жизнь, но вот мы стоим на краю Империи, и здесь нет жизни, а есть смерть. Отчаяние овладело мною, я не видел света, но вот решение пришло. Вы знаете, кто принес гибель Империи – это тот, кого зовут Ловкач, дьявол с улыбкой на лице. Он всегда опережал нас на шаг, сеял смерть и безумие в городах. Он шел впереди, беспечно думая, что мир бесконечен. Но вот все кончилось. Империя тоже имеет границы, и Ловкачу больше некуда бежать. За воротами Шотограда приграничная Степь, а за нею – Вечный Лес. Ловкач не пойдет туда, поскольку там Магия и нет разумных существ. Значит – Ловкач здесь, в Шотограде!

Рука Императора с длинными тонкими пальцами (такие бы пальцы музыкантам, а не владыкам) указала на ворота Шотограда, и в этот момент где-то в моей душе зародился первый слабый крик… он нарастал стремительно, становился громче, требовал выхода наружу… Я крепко сжал губы, а крик метался, полосовал душу и разум. Я понял, о чем хочет сказать Император, и отчаяние стало подбираться и ко мне.

– Ловкач прячется от нас, потому что боится! – говорил Император, – он перехитрил сам себя! Загнал в ловушку. Отсюда, из города, ему не убежать. И у нас есть выбор – либо мы войдем в Шотоград и прикончим Ловкача, либо отступим с позором, вернемся в мертвые города, и будем налаживать свою жизнь, рожать детей, строить новые дома, пасти скот… и смотреть на север, сюда, ожидать, когда вновь появиться дьявол с улыбкой на лице.

Он говорил перед горсткой людей, среди которых едва ли половина умела воевать, а еще меньше вообще держали в руках оружие. Но создавалось впечатление, что на заснеженной дороге стоит огромная имперская армия, готовая разобрать Шотоград по камешку еще до наступления темноты.

Что они смогут сделать? Что противопоставить единственному в Империи магу, существу, подобно которому не было в Империи уже семьсот лет?

Безумие, безумие…

– Кто пойдет со мной! Кто последует в Шотоград во имя Императора!

Первым поднял руку Шмат, преданный телохранитель сначала отца, а затем и сына. Он за молодого Императора хоть в огонь, хоть в ухмыляющуюся пасть дьявола. Следом – недолгая пауза – и еще несколько рук поднялись вверх, к стремительно темнеющему небу.

– Я с вами навсегда, будьте же и вы со мной! – закричал Император неистово. Сейчас он как никогда напоминал своего отца. Имперская кровь, наследие предков…

Император развернул лошадь в сторону могучих ворот, наполовину занесенных снегом. Лицо Императора выражало не отчаяние, нет, его исказила ярость.

Неужели он искренне верил в то, что говорил?

– Стемнеет через час, мой господин, – сказал Шмат.

– Вели расчистить дорогу, мы войдем в город сегодня же, – отозвался Император и добавил, уже значительно тише, – что может меня остановить?

Через короткое время дорогу расчистили настолько, чтобы можно было проехать на лошадях. Люди работали неистово, словно предчувствие последней битвы прибавляло им сил.

За воротами дорога была чиста и протоптана, кое-где были видны следы сгоревшего угля, которым обычно посыпали замерзшие мостовые. В воздухе витал слабый запах гари, но дыма не наблюдалось. Наверное, город горел много дней назад и то, до чего смог добраться огонь, уже давно сгорело.

Наш маленький отряд во главе с молодым Императором двинулся вглубь мертвого города, а покрывало ночи стремительно опускалось на Шотоград.

Тихо было вокруг, безжизненно, только хруст снега под копытами и ногами.

Город нас не встречал, не ждал. Ему не было дела до путников, которые проникли в его владения. Город тихо умирал. Тепло покидало его дома, последние капли тепла струились по подземным туннелям и трубам, словно последние клочки воздуха вырывались из легких… снег засыпал улицы, мороз бил стекла, только ветер чувствовал себя здесь полноправным хозяином.

Доводилось нам бывать в мертвых городах, но еще ни разу, после случая в Итаане, я не заходил в город после наступления сумерек. Потому что еще не стерлись из памяти воспоминания о мертвецах, прыгающих с крыш, о безумцах, стреляющих из лука… потому что ночь – время Ловкача, и улыбка его тем ярче сверкает, чем темнее вокруг. Я это знал, и остальные знали, потому и царила тишина…

Сразу за воротами потянулись первые каменные дома и перекрестки. Я ехал чуть позади Императора, не уставая оглядываться по сторонам. Большая рыжая луна, поднимающаяся на трон небосвода, щедро дарила мне возможность посмотреть и запомнить, чтобы потом записать.

Дома. Снег с их крыш не убирали давно, даже печные и газовые трубы (если таковые имелись) завалило сверху большими белыми шапками. Уцелевшие стекла затянуты морозной пленкой, но преимущественно видны черные дыры, и кое-где, развивающиеся на ветру остатки занавесок… И всюду распахнутые настежь двери, словно немое приглашение войти туда, в темноту, в смерть…

На крыше одного из домов лежал мертвец. Его наполовину засыпало снегом, торчали только темно-синие руки со скрюченными пальцами и часть головы – подбородок и губы. Иней осыпал его щетину. Мертвец улыбался.

– Сохрани воистину лик мой в здравии, – прошептал кто-то сзади.

Я нащупал на груди крестик и сжал его через одежду. Я верующий человек и знаю, что кто-то там, наверху, меня оберегает, причем расплачиваться с ним легко – не забывай. Ну, я и стараюсь, не забываю…

Мы прошли достаточно далеко, прежде чем наткнулись на первых безумцев. Горстка людей сидела на дороге, в снегу, и обменивалась между собой одеждами. Люди были совершенно обнаженные, их кожа отливала темно-синим, даже в лунном свете можно было хорошо разглядеть черные гематомы, синяки, покрывавшие тела. Движения людей были вялые, замедленные – они замерзали, что впрочем, не делало безумцев менее опасными.

Шмат выдвинулся вперед, на ходу обнажая меч. Я обернулся и увидел, что двое крестьян достали из-за спин луки и привычными движениями вынимают стрелы.

Заприметив нас, обнаженные безумцы стали подниматься. На ноги удалось встать троим, остальные неуклюже попадали в снег.

– Приветствую, – сказал один глухо. В руках он держал заиндевевшую рубашку в клеточку. На лице безумца застыла вечная улыбка – печать Ловкача – в глазах играли блики глубокого, горящего где-то внутри головы, огня.

– Гости у нас, – так же глухо, с тихим присвистом, словно во рту не хватало нескольких передних зубов, добавил еще один безумец. В его синих пальцах была зажата большая меховая шапка. Она бы неплохо спасла его от холода, если бы безумец додумался надеть ее на голову, – откуда путь держите, добры молодцы?

– Не твое дело, – отозвался Шмат, – убирайтесь с дороги, дайте пройти!

– Нет, – неожиданно вмешался Император, и от его голоса я вздрогнул, – заставь их рассказать, где прячется Ловкач. Они должны знать, они безумцы!

– Верно, – раздалось за нашими спинами, – давайте допросим их.

– У вас отличная шуба, молодой человек, – сказал безумец, держащий рубашку в клеточку, – не хотите поменяться? Конечно, моя рубашка ничто, по сравнению с вашими одеждами, но я могу приплатить! – он похлопал себя по голым синюшным бедрам, и улыбка его, безумная, дикая звериная улыбка, сделалась еще шире, – а, черт, я же совсем обнажен. Нехорошо вышло, перед людьми-то. Срамно.

И неожиданно он откинул голову назад и засмеялся. То был смех не человека, а дьявола, смех безумца, душу которого сожрал адский огонь. Я сжал крестик с такой силой, что кончик проткнул ткань и больно впился вне в палец. Мои глаза напряглись, я огляделся по сторонам. Я вдруг четко осознал, что мы угодили в ловушку, которую устроил Ловкач.

Он мог сделать из человека безумца, выжать его разум, но сам-то он безумцем не являлся.

О, да. Ловкач знал, что молодой Император гонится за ним. Он также знал, что мы дойдем до Шотограда, и что Император не сможет бороться с овладевшим его отчаянием… И теперь мы как мыши, угодившие в лабиринт, но не знающие об этом, и идем на запах сыра, которого, быть может, и нет вовсе, потому что в конце лабиринта нас ждет он… Ловкач.

Может быть, я параноик, но мне безумно захотелось развернуться и убежать прочь из города.

Шмат вдруг сделал шаг вперед, замахнулся и мощным ударом повалил смеющегося безумца на землю. Тот упал, с хрустом ломая тонкий лед на мостовой, но хохотать не перестал, наоборот, смех сделался еще громче и звонче. Меня пробила сильная дрожь, да и всем, наверное, кроме Императора, стало не по себе. За спиной со звоном взвыла тетива, и воздух разорвала тонкая стрела с ярким оперением, звонко ударилась о камни возле смеющегося безумца и разлетелась в щепки.

– Не стрелять! – закричал Шмат, – не стрелять, ироды!

– А пусть стреляют, – тихо произнес тот безумец, что остался стоять, – пусть. Не видать вам Ловкача, хоть ищите, хоть нет. А где он, никто из нас не скажет… лучше давайте поменяемся. У вас великолепный лисий воротник, уважаемый. А у меня есть шапка. Хорошая шапка, на ярмарке купленная. Из зайца иль из соболя. Кто его разберет? Главное, что удобная, верно я говорю?

Да и упавший безумец приподнялся на локте, стер рукой кровь с уголка губы, обнажил желтые зубы в дикой усмешке:

– Ох, и не поздоровиться вам, господа! Не хотите меняться, будем драться, так-то вот! Знайте, с кем дело имеете, знайте!

Шмат обернулся к Императору, глаза его были большие, особенно белые в сумраке:

– Допросить?

– Допроси, – кивнул Император.

И Шмат попытался допросить. Он подошел к лежащему, взял его могучими руками за плечи и встряхнул с такой силой, что шея безумца, казалось, должна была переломиться, как у цыпленка. Но не переломилась. Безумец расхохотался и плюнул Шмату в лицо, а затем с необыкновенной ловкостью вдруг выгнулся, по-змеиному вывернулся, встал на руки и вдруг, перекувырнувшись, ударил Шмата пяткой по лицу. Раздалось звонкое, увесистое «Бац», Шмат кувыркнулся спиной назад и шлепнулся задом на землю. И сразу же, словно по команде, засвистели стрелы. Я обернулся, но было уже слишком поздно – мой крик ничего бы не изменил. Перепуганные люди стреляли в безумцев, тратили стрелы, которые большей частью улетали в никуда.

– Нет! Не стрелять! Стойте! – дико закричал Император, хватаясь за голову, развернул лошадь, замахал руками, но поделать уже ничего не мог.

Упал безумец с рубашкой в руках. Рухнул, пробитый стрелами в шею и грудь тот, который держал шапку. Улыбающиеся безумцы, не успевшие или не сумевшие подняться с заледенелой мостовой, так там и остались, раскинув руки, склонив головы, устремив мертвый взгляд в темное небо. И только безумные улыбки не сходили с их лиц, словно мертвые знали, что ждет нас впереди.

Впрочем, они не могли не знать…

Все кончилось быстро. На самом деле не прошло и нескольких минут, хотя стреляли по уже мертвым телам, пока не поднялся Шмат и не начал орать. Потом остановились. Я видел лица людей, видел страх, скользивший в глазах, в дрожащих губах, в движениях. По толпе пронесся ропот:

– Куда мы угодили?..

– А что если это только начало?

– Вдруг безумцев много, и они нападут на нас с наступлением темноты?

– Помните, как было в том городе? Они выбегали из всех домов с факелами! Они же умеют жечь факелы и стрелять из лука!..

Наконец, прозвучало предположение, о котором думал и я:

– А если это ловушка Ловкача? Вдруг он затаился где-нибудь и ждет, когда мы подойдем ближе?

Но Император оборвал ропот мощно, на одном вздохе:

– Молчать! Я сказал, заткнуться всем и слушать меня! Посмотрите, что вы сделали! Что натворили из-за своей трусости! Вы убили тех, кто мог указать нам путь. Вы оборвали нить, тянувшуюся к Ловкачу.

Ропот мгновенно стих, и люди стали слушать Императора. И я стал слушать, затаив дыхание, запоминал каждое слово.

– Если вы хотите выжить! Если вы хотите достичь чего-то! И если вы хотите отомстить тому, кто уничтожил ваших жен, мужей, детей, родственников, то вы должны, прежде всего, слушаться меня! Я – ваш Император, я тот, кто думает и заботится о вас. А если вы будете совершать столь бессмысленные поступки, выбросив из головы мысли, то уничтожите себя, подобно стаду баранов, несущихся в пропасть! Вы должны, прежде всего, думать! Думать, а не стрелять и кричать, словно вам в зад засунули осиновый кол!

– Слышали, что говорит Император? – подхватил Шмат, все еще потирающий спину. На его левой щеке растеклось огромное темно-фиолетовое пятно от удара, глаз слегка заплыл, – ну-ка все хором – виват Императору!

И люди подхватили этот крик, крик в мертвом городе, в тишине, которую не нарушали даже вороны. Птицы, похоже, вообще боялись приближаться к земле, кружили где-то над нашими головами, похожие на темные размытые кляксы на грубой бумаге.

– Виват Императору! – кричали люди, и я кричал вместе с ними.

Виват! Виват! Виват!

* * *

Император прав.

Он молод, неопытен, ему довелось править не больше недели, но он прав. Потому что в нем течет кровь предков, и мысли его переплетены с мыслями прошлых Императоров, которые не одну сотню лет правили Империей… Как можно предположить, что Император ошибается?..

Только крохотная мыслишка, подобная червяку в нежной мякоти спелого яблока… а если Император обезумел, то он верит в то, что говорит… ложь, подтвержденная безумием, становиться правдой… он не ошибается, да, но он может думать неверно… не так… допустимо ли?..

Мой рот открывался, до боли в челюсти, я орал «Виват» до тех пор, пока не заткнулись все остальные, а когда замолчал, обнаружил свои пальцы на крестике, сжимающие с такой силой, что, казалось, никто в мире не способен разжать их.

– Мы найдем других безумцев и заставим их привести нас к Ловкачу! – крикнул Император, развернул коня и поскакал по мостовой, мимо тел убитых, смотрящих мертвыми глазами в черное небо без звезд.

Как давно на небе не было звезд… и только полная луна выкатилась-таки над крышами домов, освещая путь. Люди завозились, зажгли первые факелы, отражающиеся от осколков уцелевших окон. Мы двинулись вперед. Куда? Не знаю. Да и никто не знал. Кроме Императора.

В полной тишине, в темноте, окутавшей пеленой, мы шли по пустым улицам, прислушивались к звукам ночной жизни, той, что осталась в городе. А осталось, к слову сказать, немного. Метнулась из темноты серая кошка, выскочила на пятачок света, замерла и ускользнула неслышно в какой-то черный проулок. Откуда-то донесся пронзительный, разрывающий тишину, полный боли и тоски вой – так воют преданные псы, потерявшие хозяина. Сколько их здесь осталось, псов, кошек, другой живности, погибающей от холода и голода? А сколько людей? Тех, кого не тронуло безумие Ловкача? Да и остались ли они вообще?

Месяц назад мы проезжали небольшой город, название которого никто не знал. На центральной площади города, которая, судя по всему, была еще и большим базаром, суетились люди. Они складывали трупы безумцев и сжигали их. Эти люди тоже сошли с ума, но они не были безумцами Ловкача. Они не реагировали на нас, взгляды их были пусты, а из уголков губ текла слюна. Они тащили трупы за ноги, за руки, кидали их один на другого, и поджигали. А потом смотрели на черный дым и улыбались. Можно ли было считать их живыми? Наверное, нет.

Задумавшись, я чуть не столкнулся с конем Императора, который замер на дороге.

Шмат, ехавший рядом, чертыхнулся в полголоса, спросил:

– Что там, господин?

– Езжай и проверь, – был ответ.

Шмат тронул коня, выехал вперед на несколько метров, и остановился:

– Кто-нибудь с факелом, подойдите!

От отряда отделилась фигурка на небольшом, исхудалом кливе – северном коне, покрытом шерстью не хуже бурого медведя – направилась к Шмату, освещая путь факелом на вытянутой руке.

Пятно света переместилось вперед. Я сощурился, разглядывая то, что насторожило Императора, а когда увидел, не смог удержать слабого вскрика.

Страшное зрелище! Воистину чудовищное!

Наш маленький отряд добрался до центральной площади Шотограда. Я видел ее на картинах и в летописях, изображенной великими художниками Империи. Площадь Шотограда – это ее визитная карточка. Многие стремились посетить Шотоград только для того, что бы побывать на центральной площади. В центре ее высился гигантский шпиль, такой высоты, что конец его достигал облаков, и сделан он был из небесного материала, именуемого в народе – оста. Материал этот можно было извлекать только из прибывших с неба камней – небесных странников, которые в старые времена частенько обрушивались на города Империи. Сейчас же осту не найти, потому что небесные странники прекратили свое путешествие по вселенной, или обратили свой взор на какие-нибудь другие миры…

Вокруг шпиля из осты был возведен роскошный парк с вечноцветущими растениями, огромными красивыми цветами, скамейками, столиками и даже миниатюрным водопадом. Любой желающий мог подойти сюда и посидеть на скамейке, любуясь яркими цветами и вдыхая небесный, сладкий аромат растений. Те, кто бывал здесь, говорили, что это великолепно.

И сейчас мы вышли на площадь, и одного только слабого света от факела хватило, чтобы понять, что город умер – окончательно и бесповоротно.

Площадь была завалена трупами. Сотни, а, может быть, тысячи. Они лежали везде, один на одном, сваленные в кучи, присыпанные снегом, с торчащими вверх замерзшими конечностями, с мертвыми лицами, выпученными глазами… Не было уже ни скамеек, ни столиков, ни цветущего сада – только сухие ветви, похожие на иссохшие руки мертвецов, тянулись в стороны, намереваясь охватить всю площадь.

И я вспомнил тот маленький городок. И я увидел еще кое-что: мертвые шевелились.

Вернее, не совсем они – мертвым не дана жизнь – среди тел ползали безумцы. Те, кого коснулся Ловкач, те, кто поджидал нас. Словно копошащиеся черви в куче навоза, они поднимали головы, открывали рты, тянули к нам руки со скрюченными пальцами.

А с неба сыпал снег, и только шпиль из небесного материала продолжал упорно светиться голубоватым фосфорным светом.

– О, боже, – прошептал Шмат громко, – что здесь творилось? Что произошло?

Я подъехал ближе, несмотря на огромное желание повернуть коня и броситься прочь из города, подальше от мертвого места, и разглядел, что мертвых не так уж и много. Может быть, сотни две. Гораздо больше было живых. Проклятых. Безумных. Когда свет факелов коснулся их, безумцы пришли в движение, стали подниматься на колени, потом на ноги. Все они были обнажены, большинство держало в руках предметы одежды, некоторые, не замечая нас, ползали между телами и пытались снять с мертвых рубашку или штаны, тянули, рвали с громким треском ткань, ругались на непонятном языке. Воздух наполнился стонами, бормотанием…

– Вперед! – неожиданный крик заставил меня вздрогнуть.

Кричал Император:

– Вперед! Разве вы не видите, что где-то здесь скрывается Ловкач! Он прячется среди мертвых, чтобы его не нашли живые! Вперед, убьем их всех!

Он обезумел. Я с ужасом понял, что в своих догадках был прав. Желтая пена сорвалась с губ Императора, когда он выкрикнул последнее слово. Глаза вылезли из орбит. Император вытащил из ножен меч и, пришпорив коня, первым двинулся на площадь.

А люди побежали следом.

Через мгновение на площади стало светло, как днем. Я застыл на коне, не в силах ничего сделать. Я просто наблюдал, в силу своей работы, своей привычки, своего образа жизни, если хотите.

Я видел Императора, ворвавшегося в кучу тел, орудующего мечом. Он бил направо и налево, по мертвым и живым, не разбирая. А следом за ним кинулся Шмат, сбил конем неловкого безумца и снес ему голову одним мощным ударом меча. Те люди из нашего отряда, что были с луками, упали на колено и пустили первые стрелы. Те, что с мечами, стали пробивать дорогу к центру площади, к светящемуся шпилю.

Женщины сгрудились за моей лошадью, да двое молодых воинов, лет по шестнадцать каждому, встали, выпучив глаза и открыв рты. Такого они еще не видели.

Что хотел сделать Император? Уничтожить безумцев или найти Ловкача? Я сомневался, что Ловкач здесь. Да и вряд ли мой господин думал по другому…

Император бесновался, оставляя за собой тропу из убитых и покалеченных. В одно мгновение площадь заполнили вопли и крики, звон мечей и свист стрел. Ноздри защекотал запах свежей крови.

Я погрузился в страшное зрелище с головой, как погружаются в мутную воду, не видя ничего, но кожей ощущая глубину и пространство.

И лишь краем глаза я успел заметить какое-то свечение сбоку, с крыш соседних домов.