Текст книги "Хроноспецназ - 1"

Автор книги: Александр Абердин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Мысленно я сказал ему: – "Парень, космодесант не сдаётся, а проникает в логово врага.", но вместо этого усмехнулся:

– Ну-ну, посмотрим, что у твоего дяди из этого выйдет. – улыбнувшись, я поинтересовался у Хельги – Фройляйн, вы намерены продолжить выдёргивать из меня пули или обойдётесь всего одной?

– Я не учёный, а всего лишь военный хирург, а потому сделаю свою работу до конца, – ответила немка и представилась, – меня зовут Хельга Шмидт, я главный врач полевого эвакогоспиталя. Поэтому в мои обязанности как раз и входит оказание первой хирургической помощи, так что я продолжу свою работу, но мне нудно сделать вам укол морфия. Позвольте мне задать вам всего несколько вопросов. Почему пули не смогли пробить ваши мышцы, из чего сделаны ваши кости, почему вы не истекаете кровью, как из вашего тела сами собой вышли пули и последний вопрос – вы вообще человек или существо иного рода, скажем нефилим?

– Для нефилима я слишком мал ростом, фройляйн Хельга, – широко улыбнулся я девушке, – а всё остальное это весьма полезные для меня свойства моего организма и не более того. Меня трудно убить, поэтому можете смело выдёргивать из меня пули даже без укола морфия. Поверьте, когда это необходимо, я совершенно не чувствую боли. Лучше дайте мне напиться воды и чего-нибудь поесть. Дитрих напоил меня водой из фляжки, поддерживая мою голову рукой, после чего подложил под неё валик, скатанный из одеяла и принялся кормить свиными отбивными с хлебом. От тушеной капусты я отказался наотрез, хотя кого-кого, а немцев такими звуками не испугаешь. Хельга в это время сосредоточенно выковыривала из меня пули. После того, как я плотно поел, мне захотелось спать. Поблагодарив Дитриха и попросив не убирать импровизированную подушку у меня из-под головы, я уснул не смотря на то, что немка продолжала свою работу.

Вскоре она вытащила из меня не только пули выпущенные по мне из карабинов, пистолетов-пулемётов и нескольких автоматов, но и осколки. Вот теперь мой сон был глубоким и покойным, я даже не заметил, как мы совершили посадку в Кишинёве, где самолёт простоял два часа под охраной полутора сотен эсэсовцев. Лётчики, Дитрих и Хельга поели горячего и даже приняли душ, а я спал и во сне залечивал свои раны в ожидании следующей жестокой экзекуции. Потом был перелёт из Кишинёва в Краков, где мои спутники заночевали прямо в самолёте. Его снова окружала целая толпа чёрных эсэсовцев, но никого из них не подпускали к самолёту ближе, чем на сто метров. Следующим утром самолёт вылетел в Берлин. Гиммлер докладывал Гитлеру о том, где находится санитарный борт двести шесть каждые два часа. Таков был приказ этого полоумного типа. Он успел позвонить профессору фон-Клозе раньше, чем тот выехал в Берлин и потому сначала состоялся разговор между ними, а уже потом президент Ананербе с довольной улыбкой выслушал его пересказ.

К полудню в Рейхсканцелярии, которая находилась в Берлине на Вильгельмштрассе семьдесят семь, всё было готово к тому, чтобы показать Гитлеру русского монстра. Во Дворе славы был сложен из мешков с песком, уложенных в два ряда, подковообразный пулеуловитель. Ни Гитлер, ни Гиммлер не могли поверить, что на свете существуют такие люди, мышцы которых не могут пробить пули. Хотел на это чудо посмотреть и профессор фон-Клозе. Поэтому было решено, что начальник охраны Гитлера – Ганс Раттенхубер и трое охранников прямо во Дворе славы выпустят по мне сто двадцать восемь пуль калибра девять миллиметров из пистолетов-пулемётов "МП-40". Хотя я был категорически не согласен с таким решением главаря Третьего Рейха, его цепного пса и врача-садиста, моим мнением никто из них даже и не думал поинтересоваться. Хорошо, что они станут стрелять из них, а не из крупнокалиберного пулемёта "МГ-131". Впрочем, это был авиационный пулемёт, а затащить самолёт в Двор славы было делом крайне сложным и потому решили остановиться на "МП-40".

В Кракове я проснулся только для того, чтобы снова поесть, выпить фляжку воды и тут же уснуть. Хельга была поражена скоростью, с которой заживали мои раны, а тем, что самым лучшим лекарством для меня был сон. В одиннадцать утра по совету Дитриха, очень переживавшего за жизнь и здоровье фюрера, она вколола мне пять ампул морфия и я тут же превратился в "кисель". В таком виде, не реагируя ни на что, я и прилетел в Берлин. В аэропорте Темпельгоф меня осмотрели Гиммлер и профессор. Первого очень заинтересовал мой старый голубой берет дырочкой и следом от эмблемы, и моя майка, а профессор кислых щей вытаращил глаза, увидев, что от ран остались одни только розовые шрамы. Это для него было чем-то невероятным. Гиммлер же, вертя в руках берет, сказал:

– Странный головной убор. По своему внешнему виду он похож на французский берет, но это что-то совсем другое. Скорее всего, этот берет является головным убором какого-то неизвестного нам русского обмундирования. Майка этого русского офицера тоже вызывает у меня удивления. Она напоминает тельняшки русских моряков, но они с длинными рукавами. Всё это выглядит очень странно. Дитрих, так ты говоришь, что вы нашли на той горе мундир офицера войск НКВД?

– Так точно, господин рейхсфюрер, вот он.

Гиммлер брезгливо поморщился:

– Нужно будет отдать его на исследования. Ступай к своим товарищам, Дитрих. В тех двух фургонах вы можете переодеться. Специально для вас на аэродром привезли парадные мундиры. Как и те три таблетки, которые ты доставил. Что ты о них думаешь, Вернер?

– Камрад, на первый взгляд это самый обычный фенамин, но как мне кажется, необычайно высокой очистки. Позднее я доложу тебе, что они из себя представляют. Теперь же давай определимся с этими господами. Мне не помешало бы иметь в своём научном отделе самолёт с тремя пилотами, а также ещё одного хирурга.

– Я уже подумал об этом, Вернер, – ответил , – пилотов и фройляйн хирурга мы зачислим в СС без проверки. Как только самолёт приземлился в Кишинёве, я связался с твоим племянником и поговорил с ним. Мне показалось, что он преувеличивает опасность их миссии, когда чуть ли не со смехом сказал, что они везут в Берлин горящую бочку с порохом, но теперь вижу, что всё именно так и есть. Между прочим, Дитрих очень настойчивый и решительный юноша. Он потребовал наградить пилотов и фройляйн Хельгу высшими наградами рейха и не стал просить никаких наград ля себя, сказав, что служить фюреру, это высшая награда. Правда, меня куда больше взволновало другое. Хельга заподозрила в этом русском нефилима и задала ему вопрос, так ли это, на который он ответил, на мой взгляд, весьма уклончиво, сказав, что для нефлима слишком мал ростом. Подумай об этом на досуге, Вернер, а я поговорю с нашими друзьями из Ананербе, мог ли Берия каким-то образом вызвать нефилима.

Для всех участников операции "Фафнир" в аэропорт привезли парадные офицерские эсэсовские мундиры с точно такими же воинскими званиями этого чёрного ордена, которые у них уже были и это не очень-то им понравилось, но выражать вслух своё неудовольствие было слишком опасно. Поэтому они стали подбирать себе рубашки, галифе, Хельга примеряла юбки, сапоги и фуражки. Её бой-френд мысленно ругался: – "Дьявол, как раз об этом я мечтал в последнюю очередь". К сожалению такова была реальность. Генрих Гиммлер хотел забрать меня для вивисекции в свою контору и как раз он был почему-то уверен, что я нефилим. Ладно, нефилим, так нефилим. В отличие от моих, теперь уже точно, подопечных, меня ждала куда более незавидная участь. На их глазах, а также на глазах нашей Брунгильды, меня должны были безжалостно расстрелять четверо эсэсовцев. По мнению Энорада все они испытают от этого сильный шок, после чего мне нужно будет с ними хорошенько поработать и вытряхнуть из них всё нацистское дерьмо, которое только имелось в их головах.

Вообще-то немцев трудно осуждать за то, что с ними сделали Гитлер и его подручные. Ещё задолго до прихода этого психопата к власти в Германии были созданы штурмовые отряды Штрассера и Рема, численность которых к тридцать третьему году составляла шестьсот тысяч вооруженных мордоворотов. Вот и спрашивается, что могли противопоставить им в растоптанной и униженной после Первой мировой войны Германии добропорядочные бюргеры? Да, ничего! Они могли только рукоплескать им от страха. Потом была операция "Колибри" с ночью длинных ножей и наступило время СС. Немцы, которые и так были большими любителями "стучать" друг на друга, оказались в западне НСДАП. СС накрыла своей плотной сетью всю Германию и немцам уже ничего не оставалось делать, как встать на колени, хотя им как раз говорили о том, что Гитлер пришел для того, чтобы поднять нацию на ноги. Жить ничего не боясь в этой стране было невозможно и до тридцать третьего года, а после тридцать третьего для того, чтобы ежеминутно не трястись от страха, нужно было дружно вытягивать руку в нацистском приветствии и кричать хайль Гитлер.

Обстановка в Советском Союзе мало чем отличалась от обстановки в Германии в целом, там тоже жить было страшно, но кое-какие отличия в лучшую сторону всё же имелись. У моей малой исторической Родины, я ведь всё-таки родился на территории бывших США, после Первой мировой войны и захвата власти большевиками не было иного выбора, как стать мощной индустриальной державой в самом широком смысле этого слова. Иначе Россия просто прекратила бы своё существование, как государство. Царь не смог удержать власть в своих руках, Временное правительство тоже и потому через жестокую и кровавую Гражданскую войну Россия могла прийти только к сталинскому Советскому Союзу, а он всё-таки резко отличался от гитлеровской Германии хотя бы уже тем, что он, как государство, не мечтал о реванше и Сталин уже не грезил мировой революцией.

Да, Сталин это всё-таки не Гитлер. Властный и жестокий диктатор, он вызывал у меня уважение, а вот Адольфа Гитлера я люто ненавидел, но и он так или иначе по большому счёту сыграл свою роль в истории Земли. Хотя прошло уже четыреста семьдесят лет, противостоянию Советского Союза и фашистской Германии во всех школах Земли и её колоний уделяется очень большое внимание и вот почему. Только так можно объяснить людям, не являющимся гражданами Федерации, что такое настоящая фашистская диктатура, а также что такое "ежовые рукавицы". Изучают историю Земли двадцатого века, как отдельный предмет, называющийся "Противостояние диаметрально противоположных идеологических систем" и на Фертурии, которая фактически возродила фашизм в имперской форме. Армия Освобождения, в которую помимо русских входили люди самых разных национальностей, наводя сначала на Земле, а потом и в мирах Фертурийской Звёздной империи, разгромленной горсткой землян, Русский Порядок, учла опыт двадцатого века и потому не стала строить социализма ни по немецкому, ни по советскому образцу.

Пока я вспоминал школьные уроки истории двадцатого века, а она преподавалась нам в подлинном виде, такой, какая была на самом деле и теперь я знаю почему, четырнадцатого августа тысяча девятьсот сорок второго года вот-вот должны были произойти для рода Ларионовых очень важные события. Николаю Ларионову предстояло встретиться со старшим майором государственной безопасности, а это звание было равно комбригу в армии. Мне было легче, так как я не собирался беседовать ни с Гитлером, ни с Гиммлером, а вот моему много раз пра деду Коле предстоял тяжелый разговор. Старший майор госбезопасности ведь станет его "вербовать" в ряды особого отряда НКВД, чтобы вести борьбу с вражескими агентами. В сорок втором СМЕРШа ещё не было. Он появится во всех трёх своих ипостасях, как контрразведка Наркоматов обороны, Военно-Морского флота и внутренних дел только в апреле сорок третьего. Дед Коля быстро поддался на "уговоры" и пошел по линии абакумовской конторы – Главного управления контрразведки "СМЕРШ" в Наркомате обороны.

Но это произойдёт позднее, после того, как меня изрешетят во Дворе героев. Думаю, что фашистский свинец в моём теле не помешает мне посмотреть телепатическую трансляцию этой беседы на берегу Чёрного моря. Между тем ко мне, хотя я и выглядел кисель киселём, было проявлено повышенное внимание. Мне вкололи ещё четыре ампулы морфия, чтобы я не дёргался и, наконец, расковали, но только для того, чтобы положить на новое "ложе". Теперь это была уже не внутригоспитальная складная каталка для тяжелораненых, на которую было удобно стащить человека с хирургического стола и потом переместить его на больничную койку. Немецкие чудо-механики соорудили для меня прочное стальное ложе толщиной в десять миллиметров, приваренное к раме из стального квадрата сечение сорок на сорок миллиметров. Хорошо, что они не усеяли его шипами.

Это ложе, установленное на усиленную каталку, имело ещё одну стальную плиту, чтобы меня можно было поставить вертикально, а также стальные бандажи шириной в ладонь и толщиной в десять миллиметров. Ими меня собирались прижать к нему на уровне сердца, таза, бёдер и голеней. Выглядело это сооружение весьма монументально и я мысленно заулыбался. Боятся – значит уважают, а я, как и все прочие люди, вовсе не против, чтобы меня уважали. К тому же вокруг меня сгрудилось два десятка эсэсовцев, вооруженных толстыми стальными прутьями на тот случай, если я очнусь и начну их гонять. Наивные, да разве меня остановят ваши железки? Если бы передо мной стояла разорвать на куски Гиммлера, то я вас вашими же железками всех и поубивал. Как раз такой задачи передо мной и не стояло, а потому я даже не пошевелился, когда с меня сняли цепи, кандалы и наручники, после чего стянули с моего торса дырявую, всю в бурых пятнах засохшей крови тельняшку. Вот тут-то эсэсовцы и увидели, что все раны на мне уже затянулись и поторопились заковать снова.

Наверное им всё-таки не понравилась моя мощная, рельефная и хорошо прочерченная мускулатура. Да, я был уже не тот Питбуль, что раньше, а малость поизящнее и пониже ростом, но тем не менее весил сто тридцать два килограмма. Раньше мой вес был сто шестьдесят семь килограмм и это без малейших намёков на жировые отложения. Они просто не успевали образоваться. Тёмно синее галифе и офицерские хромачи с меня снимать не стали, что меня весьма обрадовало, так как у меня под трусами находился прозрачный пуленепробиваемый гульфик. Его только что "засунул" мне в штаны Ден. Через четверть часа я мало того, что был плотно прижат к стальной плите бандажами, так ещё и загружен в большой фургон. Из других фургонов выбрались мои спутники, одетые в новенькие эсэсовские парадные мундиры. Особой радостью четверо не испытывали и даже Дитриху малость взгрустнулось, но их лица можно было назвать просто серьёзными. Гиммлер лично поздравил их и пожал руку каждому.

В половине третьего мы были в Рейхсканцелярии. Двумя часами раньше обоз с детьми доехал до Квемо-Мерхеули и там многие из них увидели море впервые. Как только обоз спустился с гор, абхазцы, узнав, что русские солдаты буквально вырвали детей из когтей фашистов, завалили телеги виноградом. Персики давно уже отошли, а мандарины созреют только в октябре. Было очень жарко и поэтому с линеек сняли брезентовый верх. Когда же дети увидели неподалёку от дороги изумрудно-синее море, то мальчики постарше стали проситься разрешить им добежать до него и хотя бы намочить руки морской водой и тогда Николай приказал съехать с дороги к морю. Мой предок был образованным человеком и хорошо знал, что морская вода обладает целебными свойствами. Дюжина разведчиков встала в боевое охранение, а все остальные разделись и полезли в море вместе с детворой и воспитателями. Наконец-то дети стали смеяться и радоваться и над морем раздались их звонкие, весёлые голоса.

В Рейхсканцелярии всё было по другому. Из неё по случаю моего визита турнули всех, кроме личной охраны Гитлера. Зато количество охранников увеличилось вчетверо. На этот раз, выгружая из фургона, меня накрыли брезентом и сняли его только во Дворе героев. Там перед каталкой построились моёй "пленитель" и "авиаконвоиры", с меня сдёрнули брезент и вскоре пришли Гитлер, Гиммлер и профессор-садист. Нас представили и Дитрих весьма подробно рассказал о том, как я в одиночку разгромил без малого две роты фашистов, после чего рассказал о том, из каких здоровенных камней сложил основное и дополнительное пулемётное гнёзда. Все они были подняты на гору со дна ущелья и весили полтора десятка тонн. Фюреру были предъявлены "ДШК", пулемёт Дегтярёва, трёхлинейка, два пистолета "ТТ", оба ножа разведчика до сих пор ещё в засохшей крови, а также мой китель, фуражка, маскировочный халат и вещмешок.

Общее количество убитых и особенно то, что я, действуя ножами, как мясник, зарезал одиннадцать эсэсовцев, причём разрубая им рёбра со страшной силой и вспарывая брюхо, отчего никто из них не имел шанса выжить, произвело на Гитлера большое впечатление. То, что я сам при этом был буквально изрешечён пулями, его взволновало куда меньше. Фюрер тут же, не сходя с места наградил Дитриха Рыцарским крестом с дубовыми листьями и мечами, а всех остальных просто Рыцарским крест с дубовыми листьями с одинаковой формулировкой – за выполнение особо трудных заданий и проявленную отвагу в бою. В общем за то, что меня, всего израненного, сначала огрели прикладом по голове, а потом скованного привезли в Берлин.

Глава седьмая

Два подхода к вербовке

Грета Фрайтаг приехала в Рейхсканцелярию вместе с дядей, но в аэропорт не поехала. Девушка стояла немного в стороне и глядела на старшего брата с восхищением. Меня эта красивая, высокая, спортивного телосложения немка ненавидела до дрожи. Для неё я был жутким, кровавым монстром, убившим героев рейха. Гитлер, Гиммлер и её дядя разглядывали меня долго. Фюрер был поражен мощью моёй мускулатуры и физической силой. Поднять на высоту в семьсот метров от подножия каменные глыбы весом в триста, четыреста килограммов на его взгляд мог только Сизиф, но он-то был хорошо в этом деле натренирован. Вернер фон-Клозе осматривал меня с дотошностью врача в каком-нибудь офицерском борделе. Он не поленился, подняв моё веко, с силой всадить мне в шею длинную иголку и посмотреть будет ли реагировать мой зрачок, но я не шелохнулся. Иголка, к его удивлению, воткнулась в меня всего на сантиметр встала, как вкопанная, и не продвинулась дальше ни на миллиметр, словно натолкнулась на кость. Профессор надавил сильнее, но без толку.

Между тем моё тело было совершенно расслабленным и потому хотя и упругим, всё же относительно мягким. Для вящего эффекта Гиммлер надел на мою голову голубой берет, а главарь Третьего Рейха его снимать не стал. Он вообще брезговал ко мне прикасаться и излучал в мою сторону просто океанские волны ненависти и отвращениям. Мысли его не отличались особой оригинальностью и более всего он хотел испытать меня, как иногда в его присутствии на артиллерийском полигоне испытывали на прочность броню русских танков, стреляя по ним из немецких противотанковых пушек. Вскоре этот довольно-таки тщедушный человечек немного выше среднего роста вяло махнул рукой и меня покатили на каталке к пулеуловителю, где сняли вместе с моим ложем, поставили вертикально и придавили его десятком двухпудовых гирь. Трое телохранителей Гитлера во главе с Раттенхубером построились в двадцати метрах от меня, вскинули пистолет-пулемёты и открыли ураганный огонь короткими очередями.

Они прицельно стреляли по всем частям моего тела, целясь даже в горло и глаза. Одна пуля даже пробила мне гортань и я, подхватив её с помощью телекинеза, отправил горячий девятимиллиметровый снаряд к себе в рот. На всякий случай пригодится. В глаза, в нос, уши и в губы не угодило ни одной пули. Их прикрывали силовыми полями роботы-невидимки. Зато с десяток попали в лоб и щёки. Единственное, куда не целились фашисты, это в моё мужское достоинство, но не потому, что решили проявить благородство. Таким был приказ Гимлера, мечтавшего использовать меня вдобавок ко всему ещё и как быка-производителя для осеменения эсэсовских фрау. Вот ведь извращенец. Некоторые пули попадали в стальную станину, к которой я был прижат бандажами, но она и без того тряслась, так как мои мускулы были напряжены до предела. Пули, угодившие мне в коленные чашечки или край лба, срикошетировали, как от танковой брони. Те, которые угодили точно в лоб, просто отскочили, будучи сплющенными в лепёшку. Через три минуты стрельба закончилась.

Дитрих и его спутники были в шоке. Они не ожидали, что меня станут так цинично расстреливать в упор. Грета побледнела и была близка к обмороку. Работая в лаборатории своего дяди, размещённой в замке стоящем на вершине скалы, она и понятия не имела о том, что под скалой в камне вырублена пленными поляками и французами, а также чехами и немцами, арестованными гестапо и приговорёнными к смерти, тайная подземная лаборатория с небольшой тюрьмой, в которой находилось сорок пять мужчин и женщин самых разных национальностей. Это были подопытные кролики Вернера фон-Клозе, которых мне нужно было спасти, вылечить с помощью мармеладок, и переправить в предместья Лиона, в свободную от фашистов зону Франции. Что же, вскоре нашей спящей красавице Брунгильде предстояло проснуться и увидеть Третий Рейх и своего горячо любимого дядю такими, какие они есть и сделать свой выбор, а он мог быть совсем не тот, какой нужен нам, но это будет уже мой промах.

Сейчас же я стоял на одной стальной плите будучи прикованным к другой так и не склонив головы. Боли я почти не чувствовал, так слегка побаливало там, где пули сильно защемили нервные узлы. На этот раз пули вонзились в моё тело хотя и всего на несколько миллиметров и потому их донышки были видны. Наступила тишина, в которой отчётливо послышались торопливые шаги, это Гитлер, Гиммлер и профессор фон-Клозе направились ко мне. Охранники быстро перезарядили пистолеты-пулемёты, приблизились ко мне и встали передо мной метрах в пяти, нацелив на меня свои "МП-40". Они стояли не вплотную друг к другу и потому Гитлер и двое матёрых эсэсовцев, приблизившись, смогли увидеть, что моё тело всё утыкано пулями, но кровь не сочится. Главарь фашистов был поражен до полного изумления и отчасти ужаса. Он не верил своим глазам и молча смотрел на меня. Внезапно открыв глаза, я усмехнулся и сплюнул пулю ему под ноги, после чего набрал полную грудь воздуха, отчего стальные бандажи слегка заскрежетали в замках, закрыл глаза и принялся быстро выталкивать пули из своего тела.

Местами от пуль девятого калибра на стали остались отчётливые круглые вмятины. Такие же, только поглубже, имелись в моём теле. Они были видны недолго, всего секунд двадцать, после чего быстро затягивались. Пули посыпались вниз с сухим стуком, когда они отлетали на каменные плиты, ведь я "выталкивал" их из себя с довольно большой силой, или с металлическим звяканьем, если попадали на стальную плиту. В некоторых местах пули оставили на моём теле тёмно красные, блестящие от крови бороздки. Они тоже смыкались и быстро темнели. Гитлер минуты три смотрел на меня, как завороженный, потом попятился, резко развернулся, и, уходя с Двора героев, резко бросил через плечо:

– Немедленно уберите это отсюда. Герман, немедленно отправь это существо в замок профессора фон-Клозе и прошу меня не беспокоить до тех пор, пока появятся положительные результаты.

Вот и славненько. Фюрер на меня обиделся и теперь профессор кислых щей мог делать со мной всё, что ему заблагорассудится. Гимлер тоже был всерьёз озабочен и ушел вслед за Гитлером, а профессор фон-Клозе принялся отдавать распоряжения. Мне ничего не оставалось делать, как снова изобразить глубокое беспамятство. Каталку выкатили из Двора героев и загрузили в большой фургон. Его двери закрыли и началось томительное ожидание. Впрочем, всё уже было решено. Всем "героям" операции "Фафнир", кроме Дитриха, был предоставлен трёхдневный отпуск, после чего они должны были прибыть в городок Винкель, в четырёх километрах от которого, в Баварских Альпах, на вершине скалы Фушштейн стоял замок Фушшёле с миниатюрным лагерем смерти под ним и расположенной поблизости взлётно-посадочной полосой. Как раз туда экипаж "Юнкерса" под командованием Отто Фогеля должен будет перегнать новенький грузопассажирский самолёт, который помимо всего должен ещё и выступать в качестве летающей тюремной камеры.

Оставшись в тёмном, бронированном фургоне один, я не стал "включать" механизм самолечения на полную мощность. Вместо этого я стал наблюдать за тем, что происходило в Абхазии на берегу Чёрного моря. Разведчики капитана Ларионова, искупавшись, выбрались из воды, оделись и предложили своему командиру залезть в морскую воду, пока есть такая возможность, что Николай и сделал. Поплескавшись в тёплой, как парное молоко, морской воде четверть часа вместе с детворой, он вышел на берег. Несколько воспитателей уже принялись готовить для детей немудрёные бутерброды – чуреки со сладким овечьим сыром и варёной курятиной. Абхазцы в одном из селений задержали обоз почти на час и дали им в дорогу не только варёных кур, но и несколько кувшинов с куриным бульоном, а не только виноград. Дети, уже наевшиеся до отвала винограда, тогда отказались от курятины с сыром и чуреками, а сейчас, накупавшись в море, сразу же захотели есть. Разведчики тоже перекусили, но не курятиной, а чуреками с острой абхазской копчёной колбасой.

Обоз задерживался с прибытием в Сухуми уже почти на два часа и кое-кому это не понравилось. Этим человеком был майор госбезопасности Александр Михайлович Свиридов, атлетически сложенный мужчина тридцати девяти лет, начальник одного из особых отделов НКВД, которого ветром войны занесло в Закавказья. Вскоре ему предстояло вылететь в Москву, а оттуда в Куйбышев чтобы создать там курсы подготовки оперуполномоченных особых отделов НКВД. Особые отделы НКВД имелись на всех фронтах при каждой дивизии, их оперуполномоченные работали не щадя сил и жизни, враг наступал и боевые потери были очень велика. В среднем срок жизни оперуполномоченного особого отдела НКВД не превышала трёх месяцев. Иногда случалось так, что оперативники погибали так и не изобличив вражеских агентов, действовавших в зоне их ответственности, и хотя более, чем год спустя после начала войны положение улучшилось, немецкие диверсанты уже не хозяйничали в ближнем тылу наших войск, как у себя дома, при Управление особых отделов НКВД было решено создать специальное подразделение быстрого реагирования.

Эту идею пришла в голову Абакумову ещё полгода назад, но только недавно он дал поручение майору госбезопасности Свиридову, выполнявшего его специальное поручение в Закавказье, реализовать её таким образом, как тот сочтёт нужным. Выполнив Виктора Семёновича, майор Свиридов не стал вылетать в Москву немедленно и решил сначала оглядеться. Четвёртого августа он узнал, что из Ворошиловска в Сухуми по приказу Сталина отправлен обоз с воспитанниками детского дома, по следу которого гитлеровцы бросили вдогонку чуть ли не целый батальон эсэсовцев и горных стрелков. Предатель был быстро вычислен, изобличён и уже казнён подпольщиками Ворошиловска. В Тбилиси сразу же стали гадать, сумеет ли отряд разведчиков, которым первый секретарь Орджоникидзевского крайкома Михаил Суслов поручил переправить детей в Абхазию оторваться от преследователей и добраться хотя бы до Клухорского перевала.

Отряд капитана Ларионова, которого понизили в звании до лейтенанта, сделал это. Разведчики и воспитатели не только подняли на перевал детей, но и вытащили все двадцать шесть крытых линеек, подбросив бойцам тушенки и патронов. Более того, произошел и вовсе какой-то совершенно необъяснимый случай, на входе в Клухорское ущелье кто-то наголову разгромил отряд преследователей и вот тут не всё было ясно. Свидетель, наблюдавший за этим боем со склона горы на противоположном стороне, утверждал, что отряд капитана Ларионова ещё засветло встретил на входе в ущелье капитан войск НКВД, отвёл обоз на поляну, она не была ему видна, и тот заночевал там, хотя немцы уже были в Теберде, буквально в двадцати семи километрах, но у них почему-то заглохла вся техника. Местный житель, пастух, лояльно относившийся к советской власти, который активно сотрудничал с органами НКВД, просидел с биноклем в небольшой пещере на горе всю ночь и наутро увидел, как капитан войск НКВД проводил в путь обоз, постоял на дороге, а потом бесследно исчез, словно растворившись в воздухе.

Где-то около полудня или чуть позже из пулемётного гнезда, устроенного чуть ли не на вершине той горы, которая располагалась напротив укрытия пастуха, капитан НКВД открыл по врагу губительный огонь из "ДШК", но перед этим каким-то непонятным образом подорвал оба фашистских танка. Взрывы были такой силы, что танки подбросило вверх, с одного даже сорвало башню, и они оба перевернулись. Первым дело пулемётчик "стреножил" всю технику, а затем принялся короткими очередями истреблять фашистов. Несколько раз он брал в руки снайперскую винтовку и убивал немцев из неё. По нему открыли ответный миномётный огонь и он спустился вниз, гордо шагая по склону и снимая на ходу свою форменную гимнастёрку. Ещё раньше те немцы, которые хотели обойти его с флангов, подорвались на минах, но остальные уже карабкались через лес на гору и капитан НКВД встретил их огнём из пулемёта Дегтярёва, после чего, судя по всему, вступил с ними в ожесточённый рукопашный бой, в ходе которого оказал врагу достойное сопротивление.

Пастух насчитал не менее семидесяти трупов, причём некоторым фашистам капитан вспорол не просто брюхо, а весь торс наискосок от ремня и до ключицы. Зрелище было страшное. Вскоре немцы спустили вниз захваченного в плен капитана, на котором под гимнастёркой была надета странная голубая майка-тельняшка, а в начале боя он сменил синюю фуражку на голубой берет. Пастух умел неплохо рисовать и поскольку хорошо разглядел капитана войск НКВД в морской бинокль, то нарисовал его портрет и этот рисунок, сделанный уже лежал у майора Свиридова в планшете. Именно поэтому он хотел поговорить с капитаном Ларионовым. Была у него ещё одна причина дождаться командира отряда разведчиков, но уже сугубо служебная, он хотел посмотреть, чего они стоят и если бойцы действительно хороши, то забрать их в свой отдельный оперотряд. Что ни говори, а из сорока четырёх обстрелянных разведчика можно будет отобрать хотя бы десять будущих чистильщиков, которым после шести месяцев подготовки предстоит работать по обе стороны фронта. Радовало его и то, что как сам капитан Ларионов, так и ещё четырнадцать его разведчиков были до войны оперуполномоченными уголовного розыска.