Текст книги "Специальный приз"

Автор книги: Александр Ампелонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Александр Львович Ампелонов
Специальный приз

На новогодний бал мы пришли первыми: я, Саня и Игорек. Мы всегда и всюду вместе, второй такой компании у нас в классе нет. Если не считать РИТОЛО – так называют себя четыре девчонки: Рита Тышкевич, которая придумала это название, Лена Петрова и две Ольги: Завьялова и Дугинец.

На школьный двор мы, как обычно, попали через забор. В актовом зале уже горел свет. Шторы были раздвинуты, в центре зала мерцала огнями елка, которую наш класс украшал сегодня вместо двух последних уроков. Мы пустились бегом через покрытый снежным ковром стадион к парадному входу. Первым, переставляя длинные, как ходули, ноги, летел Саня в своих фирменных джинсах «Ли».

Из нашей троицы Саня одевается лучше всех и больше всех нравится девчонкам. Волосы у него красиво вьются, а на физиономии всегда румянец. Кроме того, в обществе он обычно молчит, а девчонок загадочные личности привлекают в сто раз больше, чем такие болтуны, как Игорек. К тому же Игорек и ростом не вышел: он маленький и плотный, как боксер. О своей внешности не могу сообщить ничего интересного. Но я не огорчаюсь. Как говорит мой отец, красота в первую очередь нужна женщине, мужчине достаточно быть чуть-чуть симпатичнее обезьяны. Вот только джинсов у меня нет. Санин отец два года проработал шофером в посольстве, а мои родители за границей никогда не были. Конечно, можно купить джинсы и здесь, но, как говорит мама, жертвовать на какую-то рогожу месячную, зарплату она не собирается.

В вестибюле блестели только что вымытые полы. Дежурных, которые днем стоят у входа и отправляют домой тех, кто явился в школу без сменной обуви, сейчас не было. Мы аккуратно вытерли ноги о тряпку и, пробежав на цыпочках по мокрым плиткам, направились в стеклянный переход, который соединяет два школьных здания: основное – с классами, и вспомогательное – где мастерские, столовая, актовый и физкультурный залы.

Дверь актового зала была приоткрыта. В щель виднелась елка и кусочек ярко освещенной сцены. Я открыл дверь пошире и остановился: на сцене с гитарой в руках возвышался незнакомый старшеклассник в потертых джинсах.

– Так это ансамбль девятого класса! – догадался Игорек. – Они сегодня первый раз выступать будут.

Мы подошли поближе. Еще в прошлом году никакого ансамбля в нашей школе не было. Новенькие инструменты – три гитары, усилители и ударная установка, – купленные на макулатурные деньги, три года пылились в кладовке у физрука, и вот наконец они появились на сцене.

Девятиклассники ужасно важничали. Они переставляли с места на место прожекторы, тянули по сцене провода и тренькали на гитарах, делая вид, что настраивают инструменты.

– А вам что здесь надо? – обнаружив нас, спросил долговязый.

– Посмотреть пришли, – улыбнувшись, объяснил Игорек.

– Нечего смотреть. Бал начнется – тогда войдете.

Мы молчали.

– Кому сказано? Закройте дверь с той стороны! – приказал долговязый.

– Ладно воображать! – Игорек с достоинством отступил назад: спорить с верзилой было бесполезно.

Мы спустились на первый этаж и вернулись в основное здание. Здесь уже стояли дежурные. Публика начала потихоньку прибывать: входная дверь беспрерывно хлопала, с улицы залетал снежок.

Вскоре из динамиков по всей школе полилась музыка, а у входа в актовый зал появился классный руководитель девятого класса, учитель ботаники и зоологии Евгений Васильевич Клеточкин. Евгений Васильевич пришел в нашу школу с элегантной бородкой, но бородка новой директрисе не понравилась, и ботаник решил оставить только маленькие черные усики.

Подталкивая друг друга, мы снова вошли в зал. Седьмые классы на такие вечера обычно не пускают. Им разрешается проводить «Огоньки» и прочие мероприятия только в своем классе. Сегодня нам разрешили посетить бал в порядке исключения – за хорошую работу по украшению елки.

Старшеклассники толпились кучками у стен, переговаривались, смеялись, но никто не танцевал. Все ждали ансамбль.

Мы заняли скамейку у самого входа. Евгений Васильевич не обратил на нас внимания. Ритка Тышкевич с красной повязкой на рукаве прохаживалась по залу в блузке и шикарных расклешенных джинсах, изображая из себя распорядительницу бала.

– Ты почему в кедах? – высокомерно спросила она, обращаясь к Игорьку.

– Это последняя мода, – объяснил я, – В Париже все так ходят.

Презрительно хмыкнув, Ритка полетела дальше, к окну, где вертелись остальные девчонки из РИТОЛО.

Концерт не начинался. Девятиклассники высовывались из-за занавеса и гордо разглядывали публику. Для наведения порядка на сцену отправилась старшая вожатая. Наконец занавес поехал в сторону, и все увидели ансамбль. Музыканты нарядились в одинаковые голубые рубашки, гитары у них тоже были ярко-синие, в лучах прожекторов сверкала настоящая ударная установка. На самом большом барабане было написано название группы – «Спектр».

Ансамбль заиграл первую песню. Я сразу догадался, что эта мелодия взята с пластинки «Песняров». Гитары звучали вяло и нестройно, но музыканты, явно не понимая этого, держались с достоинством.

Долговязый изо всех сил старался показать свое мастерство и, когда мелодия набрала ритм, закрутился на месте волчком, чуть не свалив грифом микрофон.

– Сейчас будут петь, – сказал Саня. Он решил, что прозвучало вступление.

– А где у них микрофоны? – заинтересовался Игорек. Он встал во весь рост, приподнялся на цыпочки, потом даже залез с ногами на скамейку и обнаружил только один микрофон, стоящий посредине сцены.

Мелодия кончилась, но ансамбль так и не раскрыл рта.

– Слабаки! Петь не умеют, – разочарованно заметил Игорек.

Музыканты широко улыбались и раскланивались.

Публика шумно аплодировала. Началась новая мелодия, в середине зала появились танцующие пары. Наблюдать за ансамблем стало труднее. В дверях показалась Альбина Полякова с распущенными волосами, в длинной юбке и розовой кофточке. Она поболтала с ботаником, потом кивнула нам и, проскользнув между танцующими, поднялась по ступенькам, ведущим на сцену.

Ритка проводила Альбину завистливым взглядом. Альбина пришла в класс совсем недавно, в сентябре, и сразу же не понравилась Ритке. До ее появления дела у нас в классе вершило РИТОЛО. Все девчонки шли на поводу у Ритки и ее подруги Петровой, которую каждый год избирают старостой класса. Теперь все изменилось. И еще Ритку ужасно злит то, что Альбина одевается скромно, как нормальная девчонка, и все равно выглядит лучше всех.

– Пошли на сцену! Здесь же ничего не видно, – предложил Игорек.

Мы вскочили и устремились вслед за Поляковой. Игорек, как лоцман, прокладывал нам путь в танцующем зале. До сцены мы добрались почти без единого столкновения, но здесь нас остановили.

– Вы куда? – удивленно спросила старшая вожатая.

– На сцену, – объяснил Игорек.

– Зачем?

– Просто так, послушать.

– Ступайте в зал. На сцену посторонним нельзя.

– А почему Поляковой можно? – спросил я.

– Она выступает с ансамблем…

– Мы тоже выступать! – заявил Игорек и, сделав обманное движение, которое мы разучивали на баскетболе, лихо запрыгнул на сцену.

Одним словом, мы оказались на лестнице. В зал нас больше не пускали. Ансамбль играл уже четвертую песню, но нам из-за елки ничего не было видно.

– А почему в зал нельзя? – канючил Игорек.

– Если пришли на бал, ведите себя, как подобает взрослым, – строго сказал ботаник.

– Мы больше не будем! Отсюда же ничего не слышно.

– Странно: мне слышно, а вам нет, – пожал плечами ботаник.

Мы спустились на первый этаж, собрали спрятанный под лестницей стол и начали играть в настольный теннис. Игорек лег на стол, изображая сетку, а мы с Саней перебрасывали через него ладонями шарик, который подобрали на полу.

И вдруг ансамбль начал играть «Песенку студентов», которая записана на диске Тухманова. Начинается она так: «Во французской стороне, на чужой планете предстоит учиться мне в университете…» Это моя любимая песня, я завожу ее почти каждый день. В зале раздались аплодисменты: эту песню знают все. Но ансамбль опять только играл, а не пел. Тогда мы решили устроить свой концерт. Игорек вскочил на стол и запел. У нас в классе он поет лучше всех и при желании может без микрофона перекричать целый хор. Я подпевал солисту, а Саня стучал ладонями по столу, изображая ударник.

Когда Игорек запел самую красивую часть мелодии: «Лай-ля-лай-лай-ля» – одним словом, припев без слов, – у нас появились зрители. С площадки второго этажа через перила свесилась лысина ботаника.

– Что здесь происходит? – громко спросил он.

– Концерт, – объяснил Игорек, прервав песню.

– Хулиганить мы, кажется, не договаривались, – укоризненно сказал ботаник.

– А почему ваш ансамбль не поет? Безголосых набрали!

– Солисты тоже будут, – пообещал ботаник.

– Посмотрим! – Игорек слез со стола.

Мы поднялись на площадку – ждать солистов. Ботаник не сводил с нас глаз.

Бал был в самом разгаре. Девчонки танцевали теперь не друг с дружкой, как в начале, а с мальчишками.

Никаких солистов по-прежнему не намечалось. Мы уже собрались покинуть бал, как вдруг на сцену вышла Альбина.

Ансамбль заиграл песню «Арлекино», которую часто передают в исполнении Аллы Пугачевой. Альбина запела озорным, прозрачным голоском:

 
По острым иглам яркого огня
Бегу, бегу, дорогам нет конца…
 

Танцующие пары рассыпались, все хлынули к сцене. Альбина пела весело, звонко, нисколечко не стесняясь, разгуливала по сцене с микрофоном, как настоящая певица. И даже ансамбль уже не казался нам таким беспомощным и неумелым. Зрители бурно аплодировали. Песню повторили на «бис». Кто-то из старшеклассников, как на настоящем концерте, преподнес Альбине цветы.

– Вот вам и солисты! – улыбаясь, сказал ботаник. Он страшно гордился тем, что его класс организовал первый в школе ансамбль.

На следующий день мы с Игорьком отправились в парк кататься на лыжах. Ярко светило солнце. На автобусной остановке, как обычно, скопилась армия лыжников. На двухметровых катушках с финским кабелем играли в пятнашки малыши. Отсюда же начиналась лыжня, ведущая в парк. Самые нетерпеливые лыжники, не желая толкаться в автобусе, брали старт прямо здесь и бежали километр вдоль шоссе. Там, за линией электропередачи, начиналось кладбище, а за ним тянулся парк.

Игорек перебежал дорогу и бросил лыжи на снег, чтобы надеть крепления.

Я тоже надел лыжи, потоптался на месте, чтобы проверить, как сели ботинки на крепление, и вдруг увидел Альбину. Она шагала по дорожке и везла за собою саночки. Обыкновенные детские санки, на которых в нашем парке все, даже взрослые, катаются с гор. Альбина была в оранжевой куртке, красивой вязаной шапочке. Рядом с ней шагал какой-то взрослый парень в очках и дубленке.

– Спортсменка! – восхитился Игорек.

– А что это за тип? – спросил я.

– Не знаю. В нашей школе такого нет, – подумав, сказал Игорек.

– Он же взрослый, ты что, не видишь?

Тут нас кто-то окликнул. Я обернулся и увидел Юрика. Проваливаясь по колено в мягкий снег, он прокладывал новую лыжню к остановке. Лыжи у него были непонятные: короче палок, но крепления и ботинки настоящие. Я догадался, что он просто-напросто сломал лыжи и, чтобы не выбрасывать, укоротил их своими силами.

– Привет! – сказал Игорек. – Ты почему вчера на бал не пришел?

– Не мог. Я лыжи переделывал, – ответил Юрик.

– Ну и дурак. Полякова со сцены пела, вместе с ансамблем. Вон она пошла.

Юрик догнал взглядом Альбину, нахмурил брови:

– А с ней что за парень?

– Мы сами не знаем, – сказал Игорек.

– Сейчас узнаем! – сказал Юрик и, оттолкнувшись палками, покатил вперед. Мы с Игорьком кинулись следом, но попали в толпу лыжников, которая осаждала автобус. Когда выбрались, Юрик был уже далеко.

– Давай лучше в автобус сядем, – вздохнув, предложил Игорек.

Я молча кивнул. Игорек бегать на лыжах совсем не умеет. На соревнованиях он пришел к финишу последним, когда судьи уже ушли. Мы сняли лыжи и залезли в длинный желтый «Икарус», который поехал вдоль лыжни. Юрик, часто-часто перебирая палками, старался не отстать от автобуса, но тут шоссе повернуло влево и лыжня пропала.

От остановки мы пошли к оврагу.

Во все стороны сбегали пологие раскатанные склоны. Вокруг было множество ребят. Они скользили под гору на санях, лыжах, на новеньких красных снегоходах «Чук и Гек», крутили слалом на горных лыжах, прыгали с трамплина и просто так глазели по сторонам.

Первым на горку вылетел Юрик. Он махнул нам рукой и, оттолкнувшись палками, лихо покатил вниз по склону, словно перед ним была детская деревянная горка, а не самая знаменитая, самая сложная в нашем овраге гора под названием «Верблюд». Как раз посередине спуска на ней возвышался трамплин, который не объехать ни справа, ни слева.

Я затаил дыхание. Юрик, маленький, сжавшийся как пружина, стремительно летел по склону. Трамплин был все ближе и ближе. На какой-то точке он потерял шапочку, но устоял на ногах и, стремительно взлетев в воздух, без всякого напряжения приземлился, поставив ноги елочкой, как бывалый прыгун.

– Во дает! – вздохнув, покачал головой Игорек.

Юрик уже карабкался вверх по склону. Мы решили ждать его на горе. Съехать с «Верблюда» с этой стороны еще сложнее, чем с той, а лететь носом в снег на глазах Альбины мне почему-то не хотелось.

– Я все узнал, – тяжело дыша, вымолвил Юрик, взобравшись на гору. – Это ее брат.

– Врешь! – воскликнул Игорек.

– Честно. Только не родной, а двоюродный. Студент.

Мы обошли овраг поверху.

Полякова играла с братом. Он пытался столкнуть санки вниз, а Альбина тормозила ногами, стараясь удержаться на склоне.

– Привет! – сказал Игорек.

– Здравствуйте, мальчики, – улыбнулась Полякова.

– Мы вчера на концерте были, – сообщил Игорек.

Полякова снова улыбнулась. Ее брат посмотрел на нас подозрительно.

– Э-э! Посторонись! – раздался чей-то крик.

С пригорка прямо на нас сломя голову летел лыжник.

Я прыгнул в сторону и потянул за собой Игорька. Мы упали в сугроб.

Мимо промчалась долговязая фигура. Сделав крутой вираж, лыжник остановился в двух шагах от Альбины. Я узнал в нем девятиклассника из ансамбля, который вчера выгнал нас с репетиции.

– Вам понравился концерт? – спросила Полякова, не обращая на долговязого ни малейшего внимания.

– Ерунда! – сказал Игорек. – Это не ансамбль, а обыкновенный оркестр. Кроме солистки, никто не поет.

– Критик нашелся. Что ты понимаешь?.. – ввязался в разговор долговязый.

– Игорь очень хорошо поет, – заметила Альбина.

– Тогда пусть приходит в ансамбль, нам голоса нужны. – Долговязый ради Альбины был готов подписать мир.

– Без вас обойдемся, – ответил Игорек. – У нас скоро свой ансамбль будет.

– У вас? – усмехнулся долговязый. – Ты гитару хоть раз в руках держал?

– Битлы, если хочешь знать, тоже в четырнадцать лет начинали…

– Ой, мама! Тоже мне битлы нашлись, – оскорбительно хмыкнул долговязый и укатил вниз.

– У вас есть свой ансамбль? – без всякой иронии спросил студент. Мы переглянулись.

– Мы только учимся, – чтобы не ударить в грязь лицом, сказал Игорек.

– Правда? – обрадовалась Альбина. Она приняла слова Игорька за чистую монету.

– А на каких инструментах вы играете? – продолжал расспросы студент.

– Чур, я на ударнике! – воскликнул Юрик.

– Я на рояле в музыкальной школе занимаюсь, – сообщил Игорек.

– А кто же у вас на гитарах играет? – Альбина взглянула на меня. Я отвел глаза. Так выходило, что на гитаре играть должен я, хотя никогда в жизни не держал ее в руках.

– А где это вы про битлов прочитали? – спросил студент.

– У меня книжка есть «Музыка бунта», – объяснил Игорек. – Там написано, что битлы еще в школе свой ансамбль организовали.

– Правильно, – кивнул студент. – Только тогда ансамбль у них назывался «Кворименс».

– Откуда вы знаете? – удивился Игорек.

– У меня альбом есть, а там фотография.

– У Вити не только альбом, но и все диски, – похвалилась Альбина.

– И «Монастырская дорога» есть? – спросил Игорек, чтобы показать свою эрудицию. В нашей школе он знает о бит-группах больше всех. Еще в шестом классе он завел блокнотик, куда записывает все, что услышит по радио или вычитает в «Ровеснике».

– А мы сегодня на концерт идем во Дворец спорта, – вдруг сообщила Альбина. – На «Веселых ребят». Вы такую группу знаете?

– Конечно, знаем! У меня два диска есть, – сказал я.

– А у нас, между прочим, лишние билеты. – Альбина посмотрела на брата. Тот внимательно изучал нас сквозь свои дымчатые очки.

– Я не пойду. Мне с сестренкой надо сидеть, – сказал Юрик.

– Почему? – огорчилась Альбина. – Попроси маму. Что ж, тебе один раз на концерт сходить нельзя?

Юрик молчал.

В классе только наша компания знает, что Юрик сирота, что у него нет ни отца, ни матери. Он боится, что все станут его жалеть, и тщательно это скрывает. Даже в журнале графа «Родители» заполнена у него полностью. Мамой он называет тетку, вместо отца записан дядя, который давно с нею развелся и живет на Севере.

– А вы пойдете? – спросила Альбина, взглянув на нас с Игорьком. Она решила, что Юрик просто не желает идти на концерт с девчонкой.

– Конечно, пойдем, – сказал я и тут же понял, что выразил готовность слишком рьяно: брат Альбины посмотрел на меня долгим, пронизывающим насквозь взглядом. По губам его скользнула снисходительная улыбка.

На следующий день я опоздал в школу на пять минут. По пятницам у нас вместо нулевого урока – политинформация, начинается она ровно в восемь. Входную дверь уже закрыли. Через стекло было видно, как в вестибюле прогуливаются Ритка и Ольга Дугинец. Это означало, что по школе опять вне очереди дежурит наш класс.

Я дождался, пока Ритка посмотрит в мою сторону, и постучал. Ритка повернула голову, но сделала вид, что ничего не видит. Я постучал снова. На этот раз Ритка соизволила меня заметить, но, вместо того чтобы открыть дверь, развела руками, давая понять, что она при исполнении обязанностей и ни на какие поблажки не пойдет.

Я опустил сумку на крыльцо и сел на урну. Это было самое настоящее хамство! Сколько раз я дежурил в школе, и мы никогда своих не задерживали. Через стекло на меня сочувственно поглядывала Ольга Дугинец, маленькая, коротко стриженная под мальчишку. В РИТОЛО это самая хорошая девчонка. Живет она без отца и одевается скромно.

Через пять минут на горизонте появился Саня. Он одним прыжком перелетел через забор. В руке у него болталась расстегнутая сумка, а шарф свисал почти до земли.

– Что, не пускают? – спросил Саня, подбежав к дверям.

– Кого пускают, а кого нет.

Я был уверен, что ради Сани дверь сейчас распахнется, как по щучьему велению. Так оно и вышло. Ритка, улыбаясь, направилась к нам.

Мы вошли в вестибюль, но здесь был Евгений Васильевич, и нам пришлось положить свои дневники на маленький столик, где уже лежала стопка дневников.

Настроение у меня упало: в последний день перед Новым годом получать ни за что ни про что замечание в дневник не хотелось. Мы медленно шли по коридору. Всюду еще были видны следы новогоднего бала. Пол был усеян разноцветными кружками конфетти, под потолком, цепляясь за плафоны, бежали ленты серпантина – красные, желтые, синие…

Мы поднялись на второй этаж. Тут нас нагнала Тышкевич. Она незаметно сунула Сане под мышку дневник.

– А где мой? – спросил я.

– Получишь у Евгеши, – издевательски улыбаясь, сообщила Ритка.

Саня смущенно опустил глаза. Не трудно было догадаться, что Ритка отдала ему дневник чистеньким, а мой вернется назад с замечанием.

Я махнул рукой и пошел в класс. На Санином месте я ни за что не взял бы у Ритки дневник.

День тянулся мучительно долго, уроки казались мне сегодня скучнее, чем обычно. К тому же поболтать было не с кем. Разговаривать с Саней после того, что случилось утром, у меня не было ни малейшего желания.

После зоологии мы с Игорьком собирались удрать, чтобы погладить перед концертом брюки. Как только Евгеша, забрав журнал, скрылся за дверью, Игорек рванулся к выходу. Я последовал за ним, но дорогу нам преградила Ленка Петрова, староста нашего класса.

– Ты чего? Классного часа не будет! – возмутился Игорек.

– Сейчас генеральная уборка, – тоном, не терпящим возражений, объявила Петрова.

Если не считать Ритки Тышкевич, Ленка самая яркая личность в РИТОЛО. Маленькая, живая, с аккуратной челкой и огненно-рыжим хвостом. Никого из ребят она не боится и не признает за авторитет.

– Пока не уберем класс, никто домой не уйдет! – заявила Ритка. Она специально заменила Ленку в РИТОЛО, чтобы на правах лучшей подруги старосты распоряжаться в классе.

– Какая еще уборка! – В знак протеста Юрик залез на учительский стол.

Кабинет географии мы убираем каждый день по графику, а генеральная уборка бывает перед каникулами. Чтобы никто не удрал домой, наш классный руководитель Маргарита Ивановна всегда раздает дневники в самом конце и только тем, кто участвовал в уборке. Но сегодня классная была больна, а дневники нам обещали выдать после каникул.

– Ребя, а может, уберемся по-быстрому? – нащупывая путь к компромиссу, предложил Саня.

– По-быстрому не получится! – возразила Ритка. – Надо помыть пол, стены и починить парты.

– Чур, парты чиню я, – вызвался Игорек.

– И я тоже, – спрыгнув со стола, объявил Юрик. Он мигом смекнул, что парты всегда чинят в коридоре, вернее, в рекреации, и во время починки можно сколько угодно разгуливать по школе и наслаждаться жизнью.

– Только сумки оставите в классе, – поставила свое условие Петрова. Она опасалась, что Юрик просто-напросто может удрать.

– Нечаев и Саша Ярославцев, вы будете мыть стены! – объявила Ритка, когда мы перешли в кабинет географии.

– У меня тоже, между прочим, имя есть, – заметил я.

– Саша и Леня, вы будете мыть парты, – демонстрируя свою вежливость, на весь класс прокричала Ритка.

Я махнул рукой и взял у Ольги Дугинец старую мужскую майку: она принесла ее из дома вместо тряпки. Нам с Саней досталась самая длинная и самая грязная стена напротив окна. На ней под потолком висят портреты знаменитых путешественников, а внизу обычно ставят опоздавших на урок или нарушителей дисциплины. Мы разделили стену на три части: от двери до портрета Миклухо-Маклая – этот кусочек предстояло драить мне, от Миклухо-Маклая до Семена Дежнева стену мыл Саня, а дальше начиналось царство девчонок. Здесь приступила к работе половина РИТОЛО: две Ольги – Завьялова и Дугинец.

В самый разгар уборки в коридоре раздался душераздирающий вопль:

– Эй, люди! Поберегись!

В класс стремительно, как танк, въехала парта. Юрик и Игорек везли ее по полу, передвигаясь на корточках, и казалось, что парта едет сама.

– Это что такое? – возмущенно воскликнула Ритка.

– Ничего. Мы ее починили, – поднимаясь во весь рост, сообщил Игорек.

Ритка бросила подозрительный взгляд на парту. Трудно было понять, как ребятам за какие-то десять минут удалось ее отремонтировать. Спинка, которая только что болталась на одном гвозде, теперь была прибита намертво, а стойки кто-то укрепил железными угольниками.

Игорек невинно хлопал ресницами. Только на следующий день он проболтался, что парту починили шестиклассники. Они ремонтировали свои парты в двух шагах от нашего кабинета, и Юрик за одну жвачку поменял парты.

– Хорошо, поставьте ее к стене, – приказала Ритка, не найдя в отремонтированной парте никакого изъяна.

– Зачем к стене? – удивленно спросил Игорек.

– Для «Огонька», – объяснила Ритка, показывая жестом, куда надо транспортировать парту.

– А когда «Огонек»? – оживился Саня.

– По плану – четвертого числа, – спрыгнув с подоконника, сообщила Петрова.

Все бросили работу. Очевидно, ребята, как и я, услышали об «Огоньке» впервые.

– А что будет на «Огоньке»? – поинтересовался Игорек.

– Танцы. Кстати, ты, Чижов, должен принести проигрыватель.

– Еще чего! – взорвался Игорек. – В прошлый раз мне дома так влетело…

– За что? Ничего твоему проигрывателю не сделалось!

– Совсем ничего, только на пол уронили! – горячился Игорек. – Мне отец за это чуть харакири не сделал…

– Кто принесет проигрыватель? – спросила Петрова.

Все молчали.

– Тогда надо позвать ансамбль, – предложил Яшин.

– Ты что, думаешь, они к нам пойдут? – сказал я. – Как бы не так!

– Ну, если кое-кто попросит… – бросила тонкий намек Ритка.

Все повернулись к Альбине.

– По-моему, никого звать не надо. Наши мальчики хотят создавать свой ансамбль, – помолчав, сказала Альбина.

– Кто? – хором закричали девчонки.

– Мы, – признался Игорек.

– Правда? – обрадовалась Дугинец.

Ритка смерила ее уничтожающим взглядом.

– Кто это «мы»? – спросила Петрова.

Мы молчали. Саня про разговор на горке еще не знал, а мы с Юриком никак не ожидали, что эта идея будет так быстро предана гласности.

– Кто это «мы»? повторила вопрос Ритка. – Ты что, Чижов, один на всех инструментах играть будешь?

– Я могу стучать на ударнике, – нарушил молчание Юрик.

– Ну а кто будет играть на гитарах? – ехидно поинтересовалась Ритка.

– Мы с Ярославцевым, – переглянувшись с Саней, сказал я.

– А играть вы умеете? – продолжала допрос Петрова.

– Надо сперва гитары купить. На деньги от практики, – неожиданно предложил Игорек.

– Еще чего? – возмутилась Ритка таким тоном, словно это были ее собственные деньги.

Поднялся страшный шум. Ребята были «за», а девчонки пищали, что деньги от практики предназначены совсем для других целей. В то, что у нас что-нибудь получится с ансамблем, они ни капельки не верили.

– Не хотите – сидите без музыки, – сплюнув, заключил Юрик.

Мы с Саней снова взялись за тряпки.

– Лучше на эти деньги купить проигрыватель и пластинки, – предложила Ритка.

– Ну и танцуйте под них сами, – сказал я. – Мы на «Огонек» не придем.

– Ты, Нечаев, не очень-то противопоставляй себя коллективу! – перебила Петрова. – Ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы купить проигрыватель?

Девчонки, кроме Альбины, как по команде, подняли руки вверх.

Мы остались в меньшинстве. Мальчишек у нас в классе на пять человек меньше, и поэтому голосовать не имело совершенно никакого смысла.

К метро мы явились без десяти шесть. Дул холодный, пронзительный ветер. Мы надвинули шапки и спрятались за щитом, на котором висели разные объявления. Больше всего я жалел, что мы не договорились встретиться прямо в метро, где тепло и не дует – например, внизу в центре платформы или у касс.

Переминаясь с ноги на ногу, Игорек изучал объявления. Я пританцовывал рядом. И вдруг мы заметили необычный листок. На нем красным фломастером была нарисована гитара. Мы расступились: теперь на объявление падал яркий свет из вестибюля метро. Рядом с гитарой были написаны слова:

КУРСЫ ИГРЫ НА ГИТАРЕ.

Проводит опытный педагог. Автор печатных работ по гитаре. Ускоренный курс. Изучение нотной грамоты. Аккомпанемент песен и романсов…

Дальше следовал номер телефона.

– Давай запишемся! – воскликнул Игорек, дочитав объявление.

– А деньги где взять? – спросил я.

– Разве там деньги берут? – удивился Игорек.

Я не спускал глаз с автобусной остановки, но Альбина появилась совсем с другой стороны. Заметив ее, Игорек с силой хлопнул меня по плечу. Альбина под руку с братом шагала к нам. Издалека они были похожи на парочку. Студент приветливо улыбнулся и пожал нам руки, как взрослым.

– Куда же вы после уборки убежали? – спросила Альбина. – Я еще раз поговорила с девочками. Проигрыватель решили пока не покупать.

– Правильно! – подхватил Игорек.

Тут он опять хотел вставить что-то насчет ансамбля, но я незаметно дернул его за руку: прежде чем трубить всему свету об ансамбле, нужно достать гитары, научиться играть, а потом уже строить из себя музыкантов.

Мы спустились в метро. Стараясь закрепить знакомство, Игорек без остановки болтал с Витей. Я разговаривал с Альбиной. Вернее, слушал, что она говорила, или отвечал на вопросы.

– Правда, симпатичный у меня брат? – спросила Альбина. – Он такой самостоятельный, живет без родителей, обед сам себе готовит…

– А где его родители?

– Они в посольстве работают, в Турции.

– А у тебя что, тоже родичи за границей?

– Нет, они на Севере, а я живу с бабушкой.

– Везет же людям! Когда я с бабкой жил, я вечером до десяти гулял.

– А что ты делаешь после школы? Читаешь?

– Конечно. У нас почти все собрания сочинений есть.

– Ты «Гонки по вертикали» читал?

– Кажется. Я названия плохо запоминаю. Это что, про спорт?

– Нет, детектив. А что ты сейчас читаешь?

Я почувствовал, как по спине побежали мурашки. Разговор принимал опасное направление.

– «Три мушкетера», – соврал я. На самом деле Дюма я прочел давным-давно, в пятом классе, а сейчас назвал его только потому, что на прошлой неделе по телевизору показывали фильм.

– А что тебе больше всего в книге понравилось?

– Как мушкетеры за миледи гнались. – Не долго думая, я начал рассказывать, как карета миледи сорвалась с обрыва и…

Альбина слушала улыбаясь. Сперва я решил, что она улыбается потому, что от волнения я говорил нескладно. И только на следующий день, взяв в руки книгу, я понял, что к чему. Просто Альбина сразу поняла, что я рассказываю не книгу, а фильм. В книге ни кареты, ни обрыва нет.

Дворец спорта сиял огнями. В вестибюле была толчея. Четыре длинные очереди тянулись в гардероб, две покороче – к лоткам с мороженым.

Зал был заполнен почти до отказа. Зрители заняли даже второй и одиннадцатый секторы, откуда при всем желании можно было увидеть только маленький кусочек сцены, как мыс, выступающий в партер, который расположился на хоккейном поле. Только сбоку, где обычно сидят штрафники, борт был снят, а под зеленым ковром виднелся толстый слой льда.

Высокая эстрада была забита аппаратурой: по краям, у бархатного занавеса, стояли огромные колонки с круглыми динамиками; на авансцене в одну линейку выстроились на блестящих подставках микрофоны. Их было семь, восьмой микрофон – коротышка, ростом вполовину меньше всех остальных, – стоял возле рояля.

Музыканты завершали последние приготовления к концерту. К краешку сцены отовсюду стекались провода. Они сливались в толстый, как канат, пучок, который сползал со сцены в зрительный зал, где среди кресел третьего ряда был замаскирован пульт управления. Возле пульта стоял бородач и подавал непонятные команды на сцену.

Нашу экскурсию остановила билетерша.

– Мальчики, проходите на свои места, сейчас будет третий звонок.

Свет в зале потух. Сцена вдруг вспыхнула ярко-оранжевым цветом. Я задрал голову кверху, но никак не мог разобрать, откуда светят прожекторы. Из-за кулис выскочили музыканты в красных, зеленых, желтых, оранжевых, белых костюмах. У каждого из них был почему-то свой цвет. Полилась музыка, совсем не похожая на ту, что можно услышать дома на пластинке. Песня плыла по залу, завораживая зрителей. Мне хотелось вскочить на ноги и петь вместе с ансамблем.

Мелодии следовали одна за другой без всякого перерыва, зрители громко хлопали в ладоши. Почти все песни мне хотелось записать, как это делал мой сосед – парень с кассетным магнитофоном, и унести с собой домой.