Текст книги "Отступник"

Автор книги: Александр Лидин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Спутник Викториана присел над тазом, ударом мясницкого ножа проломил тонкую корку спекшейся крови, при этом окунув нож почти по самую рукоятку в густую жидкость, казавшуюся черной в тусклом свете подземного мира. Потом он облизал клинок и снова улыбнулся.

– Хорошее мясо – хорошая кровь. Люди – самые беспощадные хищники. Но только отведав мяса своих братьев, человек может стать человеком.

Затем уверенными движениями он срезал с тела мертвеца несколько тонких ломтей. Мясо в тусклом свете подземелья тоже казалось черным. Виктор поймал себя на том, что, разглядывая куски мертвой плоти, он пытается найти признаки разложения – белых червей, до отвала наевшихся мертвечиной.

– Пока тебе хватит, – объявил Мясник.

Сложив мясо в кожаный мешочек, он протянул его Викториану.

– Обратную дорогу найдешь?

– Я не знаю, в какой стороне Колодец.

Незнакомец покачал головой.

– Не думай о том, куда идти. Просто пожелай там оказаться, и ноги сами принесут тебя. Искусство отвергает разумность человеческой мысли, как человечество отвергает разумность мысли животного. Искусство само ведет человека.

Викториан кивнул. Он уже читал о чем-то подобном – хотя, если честно, не помнил где и очень смутно помнил содержание того текста, который тогда показался ему совершенно бессмысленным и непонятным.

Спускаться с пирамиды клеток оказалось намного сложнее, чем подниматься. Кроме узла с одеждой у Викториана имелся кожаный мешок с мертвечиной, а путешествие среди каменных клеток на высоте нескольких десятков метров и без того было небезопасным, если даже забыть о чересчур агрессивных пленниках.

Спустившись, Викториан остановился и перевел дыхание. Посмотрел назад, вверх, но ряды клеток терялись во тьме, и той клетки, где остался Мясник, видно не было.

Вздохнув, Викториан забросил за спину мешочек с мясом, взял под мышку узел с одеждой и закрыл глаза. Он несколько раз повернулся вокруг оси, словно играл в жмурки, – пока окончательно не потерял ощущения направления и уже не мог сказать, с какой стороны от него возвышаются клетки. Потом, не открывая глаз, он зашагал вперед.

Через некоторое время, несколько раз споткнувшись, он все же открыл глаза, продолжая шагать в том же направлении. Скоро клетки растаяли во тьме у него за спиной, но впереди не было ничего, кроме тьмы – тьмы подземного мира.

* * *

Мясник оказался прав. Вскоре Викториан увидел впереди какую-то постройку. Он не узнал ее. Лишь обойдя вокруг гладкой каменной стены и оказавшись перед воротами с двумя безмолвными и неподвижными стражами, он понял, что просто вышел к замку с другой стороны.

Снова ступил он на резные камни мостовой, снова увидел «кабинки исповеди», выстроившиеся вокруг Колодца. Он был здесь совсем недавно, но казалось, с того времени прошла целая вечность. Викториан уже успел соскучиться по этому месту, и теперь, попав сюда, чувствовал себя как странник, вернувшийся на родину.

* * *

Фартук из человеческой кожи Викториан получил у Библиотекаря.

Библиотекарь!

Викториан так и не смог распознать, какого пола это ужасное существо с сифилитически провалившимся носом, прыщами, гнойниками и лишаями по всему телу, головой, увенчанной пухом белых стариковских волос, сквозь которые проглядывала пятнистая, желтая, как пергамент, кожа. А его зубы! Они были тонкими, как иглы, и сверкали молочной белизной кости – зубы хищника, привыкшего питаться сырым мясом. Вначале Викториан подумал, что Библиотекарь страшно стар, но потом Мясник (единственный разговорчивый Посвященный, которого встретил Викториан) сказал, что дело не в возрасте – хотя Библиотекарь и правда был стар. Дело в заклятиях. Когда имеешь дело с заклятиями, твои годы тают как свечка, даже если впереди у тебя целая вечность.

Два дня Викториан провел в библиотеке, перелистывая огромные тома, где бумагой тоже служила человеческая кожа. Множество томов, испещренных колдовскими знаками. Библиотекарь записывал происходящее в подземном мире, а также заносил сюда новые заклинания, что подсказывали Посвященным живущие в Колодце. По крупицам собирал он знания Древних. Писал он кисточкой из человеческих волос. Вместо чернил использовал человеческую кровь. Он писал при свете свечи, вытопленной из человеческого жира.

Ужасные книги! Книги боли. Книги смерти. Когда Викториан впервые коснулся пожелтевших страниц, ему показалось, что на мгновение на него обрушилась боль всех этих людей, присягнувших на верность Искусству, но совершивших против него преступления. На мгновение он понял, насколько ужасно то, что здесь происходит. Он попал в место, где человеческая жизнь не имела значения, где человеческая плоть была самым дешевым сырьем.

Детально изучать книги, даже хотя бы прочитать одну из них, у Викториана не было времени. Он взял первую попавшуюся, открыл наугад. Пробежал глазами по строчкам колдовских знаков. Что нового он узнал? Трудно сказать. Слишком кратким было его Паломничество. Обрывки историй, фрагменты заклинаний… Но за эти дни он узнал самое главное: живя изгоями на границе своего мира и мира людей, ютясь в глубинах Колодца, который был колодцем лишь по названию, а на самом деле представлял собой некую бездну, физическую природу которой невозможно, да и не нужно объяснять, Древние правили его миром по собственному усмотрению, определяя ход человеческой истории. Надо было лишь осознать факт существования бездны, обитатели которой, как гурманы, питались человеческими эмоциями. Страх и боль, сытость и голод, чувство полового удовлетворения – вот чем питались Древние. Слабые эмоции радости и возвышенной любви были им чужды.

И еще Викториан понял, что все Посвященные – торгаши, за знание нечеловеческого платящие жизнями своих соплеменников. Там, наверху, они вели нормальную жизнь – были бухгалтерами и инженерами, верными супругами и заботливыми родителями; тут они становились пожирателями плоти.

Никогда не забудет Викториан первую кормежку (никакое другое слово не подошло бы к этому действу).

Мясник, встретившись с Викторианом, дал ему мяса. В замке было немало таких, кого поход за мясом отвлек бы от важных дел. Для них Мясник и устраивал кормежки.

* * *

Ударил гонг, и Викториан подошел к узкому стрельчатому окну библиотеки – у той стены, что выходила во двор замка. В ворота вошел Мясник, а вместе с ним еще трое Посвященных. Они, словно бурлаки, тащили цепи с огромными крюками на конце. Эти ржавые крюки были воткнуты под ребра двух еще дергающихся людей. Несчастных волочили по плитам, и за ними оставался черный след. Викториан вначале не понял, что это. А потом догадка пронзила его разум. Кровь! За ними тянулся кровавый след.

Жертвы уже не могли кричать. Их крики напоминали хрипы.

Сопровождающие Мясника люди бойко подвесили тела, продев цепи в специально вцементированные в стену, проржавевшие от крови кольца. Стали подходить Посвященные. Мясник, ловко орудуя большим ножом, отрезал мясо. Вдали, у кабинок колодца, появилось несколько неясных теней-призраков. Древние или их посланцы. Оставаясь вдалеке, они лакомились болью. И тут Викториан заметил одно несоответствие.

От любой из десятка ран, что уже получили жертвы, любой нормальный человек давно скончался бы, но жертвы были живы, находились в сознании и мучились от нестерпимой боли. Недоумевая, Викториан повернулся к Библиотекарю, стоящему у соседнего окна и тоже наблюдавшему за происходящим.

– Почему они еще живы?

– Зачем же им умирать? Если они умрут или потеряют сознание, то не будут чувствовать боль. Древние лишатся лакомства. Поэтому они с помощью чар поддерживают жизнь в жалких телах этих еретиков.

– Но…

С изощренностью Искусства не могла сравниться даже средневековая инквизиция, безуспешно боровшаяся против доморощенного колдовства невежественных людей – бледной тени Искусства.

Викториан, стоявший у окна, отлично видел, как, получив из рук Мясника кровоточащие куски мяса, люди отходили в сторону и рвали зубами сырую плоть своих собратьев, словно хищные звери.

– Да и нам пора поесть, – заметил Библиотекарь. – Мясник дал тебе мяса?

Викториан лишь кивнул, не в силах отвести взгляд от происходящего во дворе. Не глядя, он протянул мешочек Библиотекарю.

– Пойдем!

Викториан с трудом оторвался от зрелища за окном и направился вслед за Библиотекарем и еще двумя Посвященными, которые, как и он, проводили время среди книг из человеческой кожи. Они спустились во двор, сели в кружок на каменной мостовой. Библиотекарь развязал мешочек Викториана, достал мясо.

Они разделили куски, и Викториан, держа в руке мягкий ломоть плоти, с ужасом смотрел, как Библиотекарь-зомби пожирал человечину. Слюна, смешанная с кровью, протянулась длинными блестящими нитями с потрескавшихся стариковских губ, капая на передник из человеческой кожи.

Наконец Викториан решился. Не глядя на мясо, он поднес его ко рту. Впился зубами, почувствовал солоноватый привкус крови – но сама плоть была пресной, сладковатой, хотя и достаточно мягкой, к удивлению Колдуна. Его зубы легко с ним справились. Он ел – вначале осторожно, но постепенно входя во вкус.

Он сидел среди Посвященных и пожирал человечину… Если бы ему рассказали об этом несколько дней назад или даже показали бы фото, он ни за что не поверил бы. Слишком нереальным был подземный мир, живущий по своим ужасным законам.

* * *

Посвященные спали в огромном зале. Всего около сотни мужчин и женщин. Именно там с Викторианом случилось то, что оставило в его памяти самый глубокий след.

В конце дня, узнав у Библиотекаря о том, что в мире, кроме Колодца, есть и другие Обители Древних, Викториан сидел и размышлял: сколько же всего на свете Посвященных? Почему их не обнаружили правоохранительные органы – ни в одной стране? А если обнаружили, почему об Искусстве не стало известно повсеместно? Может, сила Искусства оберегала Посвященных и от этого? Все это происходило задолго до столкновения Викториана с мафией и милицией, и он лишь смутно осознавал, какими силами сможет повелевать сам, когда станет силен.

Мысленно он витал в небесах, когда одна из женщин подошла и села рядом с ним. Женщины-посвященные, как и мужчины, в большинстве своем не отличались красотой, а нагота еще больше уродовала эту женщину, открывая все недостатки тела. Если бы Викториана спросили, он бы ответил, что и помыслить не мог заниматься с ними любовью, хотя за то краткое время, что провел в замке, несколько раз видел совокупляющиеся парочки. И хотя Викториан не спал со своей женой, предпочитая, как говорят в венерических диспансерах, «случайные связи», женщины-посвященные в сексуальном отношении его не привлекали совсем – впрочем, как и мужчины.

Но та женщина сама присела к нему на постель – деревянную койку с матрасом из человеческой кожи, набитой человеческим волосом. Она оказалась настойчивой, эта женщина. Она взяла Викториана за руку, вернув его из грез на землю, и тихо сказала:

– Если хочешь…

Викториан откачнулся. Во-первых, женщина явно не принадлежала к тем, кто получил красоту с помощью Искусства. А быть может… Может, тут, у Колодца, волшебная красота отступала, и в человеке проявлялась его истинная звериная натура, обычно скрытая маской наколдованной внешности, гримом культуры и париком цивилизации. Та же женщина, что сидела перед Викторианом, была именно такой, какой он ее видел: тонкие руки и ноги, перевитые сетью вен-червей, огромный обвислый и дряблый зад, большой живот, на который свешивались морщинистые дыни грудей. Длинные черные спутанные волосы, слипшиеся от чужой крови и сбитые в колтуны, желтые зубы, сверкающие колдовским огнем глаза, кривой нос. На мгновение опустив взгляд, Викториан подумал, что, если подземный мир и не Ад, то вот они, врата Ада – врата, ведущие в живот этой женщины.

Медленным движением, полным брезгливости, Викториан попытался отцепить ее руку от своего плеча, но ее пальцы с кривыми когтями цепко впились в его кожу.

– Я же знаю, ты хочешь меня.

Широко разведя ноги, она призывно прошептала:

– Возьми меня.

А дальше случилось совершенно необычное. Совершенно отчетливо сознавая, что даже за все сокровища мира он не стал бы трахать такую ведьму, Викториан потянулся к ней, впился пальцами в ее дряблое тело. Его фартук отлетел в сторону.

Так естественно выглядела она среди этих мрачных древних стен, в племени таких же, как она, к которым принадлежал и сам Викториан.

Он навалился на нее. Нетерпеливо стиснул пальцами мешки ее грудей, терзая ногтями киселеобразную плоть. Казалось, еще чуть-чуть, и он просто вырвет из них куски мяса. Это была не любовь, а безумие. Он рвал ее тело, насиловал, и ей это нравилось, она с удовольствием отдавалась ему.

Пот их грязных тел смешался. Викториану казалось, что он двигается в каком-то ужасном хлюпающем болоте.

Когда же все кончилось и Викториан оторвался от нее, женщина осталась лежать с широко разведенными ногами. Его вырвало.

Кто-то принес ему стакан воды.

Когда Викториан вычистил желудок, выблевав всю желчь вместе с плохо переваренными кусками человеческого мяса, его «дама» нежно потрепала его по плечу:

– Я знала, что тебе понравится…

Уже через несколько месяцев, вспоминая о случившемся, Викториан задумался над одной из странностей подземного мира. Нечистоты, человеческие испражнения, объедки – все это должно гнить и непереносимо вонять, но ничего подобного не было. Все отбросы, горы испражнений, озера мочи, что оставляли Паломники, постепенно ссыхались, а потом обращались в пыль. А кости убирал Мусорщик – один из тех, кто постоянно жил возле Колодца.

* * *

В чем заключался смысл его Паломничества? Что получил Викториан за два с половиной дня, что провел у мрачной обители Древних?

Осознание реальности нечеловеческого мира.

Викториан научился вызывать своего «демона-покровителя», который готов был защитить его; Викториан обязался снабжать Мясника продуктами, а Древних – эмоциями. Но самое главное, он понял, что не одинок. Что он не единственный некромант на свете; что он просто иной, отличающийся от большинства людей, принадлежащий к социальному меньшинству, но обладающий невероятной силой. Теперь Викториан ничего не боялся. За спиной у него стояли Древние, а в человеческом мире не было ничего столь могущественного, что могло бы противостоять им.

И еще он увидел обряды своего племени. Увидел, как вызывают демонов и как те поднимаются из черных глубин.

Понимание исключительности своего племени и собственной заурядности – вот, пожалуй, как можно охарактеризовать результат его Паломничества.

А возвращение?

Когда наступило утро третьего дня – о чем Викториан узнал по протяжному удару гонга во дворе и надрывному крику Распорядителя: «Утро!», – он вышел во двор, подошел к скрытой плащом фигуре Привратника и сказал:

– Сегодня вечером мне надо попасть на поезд. Мое время истекает.

Если бы Привратник приказал Викториану остаться, тот бы, ни слова не говоря, подчинился, но фигура в плаще кивнула.

– В полдень ты отправишься в Верхний мир.

С этими словами Привратник повернулся и ушел, предоставив Викториана самому себе. Позавтракав, Викториан еще раз побеседовал с Зеленым Ликом, но ничего существенно нового не узнал. Однако у него сложилось определенное впечатление, что Лик всего лишь является какой-то промежуточной силой между Древними и людьми, точно так же, как остальные «демоны». Некий демиург, созданный при помощи неведомых сил и на свой страх и риск играющий роль буфера между Повелителями Искусства и людьми, случайно получившими частицу Искусства, – вот кем казался ему теперь Зеленый Лик.

А после удара гонга и крика «Полдень!» Привратник сам нашел его.

– Тебе пора, – объявил он Викториану.

* * *

Возвращение в мир людей, как и прошлый раз, оказалось необычайно простым и быстрым. Никаких долгих спусков, никаких чудовищных туннелей и каменных зверей.

Викториан следом за Привратником вошел в какой-то туннель. Тот привел Колдуна в подземный грот с водопадом и озером чистой воды. Откуда-то сверху через щель в камнях пробивался чистый, золотой солнечный луч. В гроте было светло.

У стены стояло гигантское зеркало – огромный щит из полированного металла. В нем Викториан увидел свое отражение – ужасное существо, словно поднявшееся из глубин ада. Маленький сверток одежды был единственным реальным предметом в царстве кошмара.

– Мыло и вода, – проговорил издалека Привратник. Сам он не выходил на свет, оставаясь стоять у входа в грот.

Викториан плескался, скребся. Он и представить себе не мог, что за два дня на человеке может скопиться такое количество грязи. Когда же он вышел из водопада, то в зеркале, хоть с трудом, узнал самого себя – может, немного озябшего. Чудовище со слипшимися волосами, покрытое пятнами крови, исчезло.

Викториан причесался, потом Привратник подозвал его и приказал встать на камень возле глубокой трещины в скале.

– Просушись.

По трещине из недр Земли поднимался горячий воздух. После холодной воды Викториан долго нежился в раскаленных струях. Потом он оделся, подошел к зеркалу. Посмотрел на свое отражение.

– Почему внизу нет зеркал?

– Живущие за зеркалами – враги Древних, – сухо ответил Привратник. Викториан хотел спросить: кто такие враги Древних? Может, они и его враги? Но не решился. Он задал этот вопрос через много лет Зеленому Лику, но это совсем другая история, не имеющая никакого отношения к Жаждущему.

Привратник молча показал Викториану нужный туннель, и вскоре Колдун оказался на поверхности. Вся прогулка вместе с купанием заняла часов пять – раза в три меньше, чем спуск в подземный мир.

Оказавшись наверху, Викториан понял, что совершенно не знает, где очутился. Расспросы, возвращение в город, поиски вокзала… Он едва не опоздал. А ведь ему еще пришлось забирать вещи из камеры хранения! По дороге, правда, он умудрился купить совершенно безумную куклу, какие обычно сажают на заварной чайник, и набор открыток с фотографиями города – официальные дары семье.

Через сутки, вылезая из поезда в северной столице, Викториан был неприятно удивлен, увидев в первом попавшемся киоске точно такую же куклу и точно такой набор открыток с видами, который он купил дочерям.

Так закончилось его Паломничество.

После той командировки Викториан перестал рисовать, потому что, кроме мрачных пейзажей подземного мира, он ничего не мог более изобразить. Через неделю, договорившись с Зеленым Ликом, толкнул в горящую зеленым пентаграмму первую жертву – трехлетнего цыганенка. Получив первые деньги – дьявольское золото, он уволился, по словам его начальника, «загубив карьеру способного инженера».

С тех пор его рабочим кабинетом стала обитель под склепом, а работой – добыча человеческих чувств, которые он собирал в хрустальные сосуды округлой формы, и человеческой плоти, которую он передавал в руки Мясника. Много времени он посвящал изучению различных колдовских книг, сопоставляя написанное в них с тем, что рассказывал ему Зеленый Лик.

ЧАСТЬ 2

Интерлюдия
АЛЕКСАНДР ЯШЕНКО, КАПИТАН

Настоящий гражданин, если только у него возникнет подозрение, должен сразу же сообщить о нем представителю власти, полицейскому или ответственному политическому деятелю, например, секретарю любой коммунистической ячейки.

Из «Жэньминь Жибао»

Как бы то ни было, приболел я тогда конкретно. Нет, рука, выздоровевшая самым чудесным образом, была ни при чем. А вот миозит. [1]1
  Миозит– воспаление скелетных мышц. Проявляется ноющими болями в мышцах рук, ног, туловища, усиливающимися при движении. Миозит обычно является следствием непривычных физических нагрузок (особенно на холоде), ушибов напряженных мышц (при занятиях спортом).


[Закрыть]Боль была страшной. Пришлось намазаться чем попало, всякие там согревающие мази (не скажу, чтобы они оказали сколько-нибудь действенный результат), и отправиться на работу. С миозитом у нас больничного не дают.

Но самое противное во всем этом, что никак не найдешь позу, чтобы ничего не болело. И так сядешь, и этак. То больно, то не больно. Едва заметное движение – и от боли аж на стенку лезть хочется. Вобщем, промучился я до обеда, в обед бегом в аптеку. Купил обезболивающих таблеток. Как говорится – панацея от всех бед. Только толку от них никакого. То ли они на какую-то другую боль рассчитаны были, то ли просто таблетки фуфлыжные, только не подействовали они.

А ведь тут не то чтобы отсидеться спокойно в своем кабинете, тут ведь еще все заходят, детали вчерашней «веселухи» смакуют. И отчет надо писать, и начальство тут как тут. Завалился я к Филимонычу, думал отпроситься. Не тут-то было. Его начальство так вздрючило, что не приведи господь. И не то чтобы за дело, а так, спуская пар, потому что их самих депутат и люди из мэрии построили. Нет, спрашивается, в чем мы-то виноваты! В том, что сынки у них уроды последние? Нет. Но крайние все равно мы.

Иногда хочется такой приказ написать: пусть там, где «нагадят» сынки всяких там, ставится знак: простой милиции не подходить, потому как если мы чего найдем и кого задержим, эти суки или выкрутятся, или нам потом жизни не будет.

Так что выслушал я от Филимоныча все, что он по моему поводу думает… И пошел я писать отчет, проклиная застуженные нервы, болючие мускулы, петербургскую погоду и Ниночку, которая, узнав о безвинно погибшей куртке, закатила мне скандал на миллион долларов. Нет, будто она деньги в семье зарабатывает? Да на ее библиотечный оклад можно разве что пару бутылок кефира купить, и то разоришься. А понтов и наездов столько, словно это она меня из своей милости содержит. Будто специально я ту куртку профукал.

Так что можно сказать: день не задался.

А тут еще по пути домой тормознул я на улице Лизы Чайкиной. Чую – что-то не то. Нет, хоть убейте, чтобы я смог описать, в чем там дело. Просто шел домой, усталый, измотанный начальством и миозитом, и тут бац – встал, как козел. Улица пустая, никого нет. Но нутром ощущаю: что-то не так. Может, чего на работе забыл? Сунулся по карманам, все на месте. И все-таки что-то не так. Ладно, думаю… Постоял, огляделся. И выходит, что «не так» этот исходит из подворотни, возле которой я остановился. Там за ней, в глубь квартала, пара проходных дворов да дворы колодцы в лучшем петербургском стиле. Ни окон, ни дверей.

А потом я чисто инстинктивно шмыг в эту подворотню. Сам себе говорю: нечего тебе там делать, а ноги вперед несут, не слушаются голоса разума.

Вдруг слышу кто-то как закричит. Нет, даже не закричит, а вскрикнет, словно палец уколол. Еще несколько шагов – и передо мной картина маслом. Шестеро пацанов лет по шестнадцать и девчонка лет четырнадцати. Волосы девки черные, глаза обведены – «гот», что ли? Один из парней ее к грязной каменной стене прижал, руки держит, другой в сумочке копается, остальные стоят, смотрят.

– И где деньги? – это тот, что в сумочке копался, спросил. Черненький такой, шустрый, и прикид по последней пацанской моде – штаны полуспущенные, словно насрано туда килограммов десять, подтяжки висят, сам в черной «сопливой» куртке.

Девочка ответить не успела, потому что, шагнув вперед, я поинтересовался:

– Что тут происходит? – Спросил и тут же пожалел о содеянном. Опять двадцать пять: малолетки. Наверняка чьи-то сынки. Вот сейчас набросятся они на меня разом, и покалечу я их не по-детски, а ведь как говорится, я еще за прошлое «не отсидел». Да и плечи, руки болят, сил нет. Но слово не воробей…

Тут этот чернявый ко мне повернулся и с пафосным апломбом объявил:

– А не пошел бы ты на х… папаша. У нас тут свои разборки. Так что ноги в руки и шасть отсюда, пока люлей не навтыкали.

Нет, можно было, конечно, плюнуть на все, удостоверение достать, потрясти им перед носом этого полудурка, пистолетом припугнуть. Кстати, пистолетом-то не получится, он ведь у следаков остался, и раньше чем через неделю они его не возвернут. И тут меня злость взяла. Да сколько ж можно! Нет, не могу сказать, что я опером идеальным был, бывало и взятки брал и дела разваливал, но чтобы вот так сопливые пацаны надо мной глумились… В общем, несмотря на миозит, вытянул я руку, пальцы сжал, словно того чернявого хотел придушить, и тут смотрю… Боже мой… А ведь впечатление такое, словно парня и в самом деле кто-то за горло ухватил и на полметра над землей поднял. Он брыкается, за воздух ручонками хватается, только нет ничего. Тень одна. Я-то от него в добром десятке метров стою.

Тут и меня оторопь взяла. Я руку разжал, и парень этот на землю плюхнулся.

Я замер, собственную руку рассматриваю, пытаюсь понять, что к чему, только не понять никак.

А парень этот как завопит:

– Мочите гада! – С земли вскочил, сопли со слезами по моське растирает. Потом ножик выхватил и на меня. Я руку открытой ладонью вперед выставил. Парень остановился. Потом я рукой в сторону дернул, он и отлетел к стене. Видно, хорошо саданулся об нее. Но разглядывать мне его дальше оказалось недосуг, потому что на меня разом накинулась оставшаяся братва.

Тут уж я проявил настоящие чудеса бесконтактного боя. Произвольное движение рук, и мои противники разлетелись в разные стороны, словно кто-то невидимый им пинков навешал. В общем, молодняк на асфальте по лужам, я «в белом фраке с блестками», словно принц, а вот где спасенная принцесса? Я огляделся, но ее и след простыл. А может, оно и к лучшему. На фига мне возиться с этой малолеткой? И не дай бог, чего себе вообразит, потом никакими отчетами не отпишешься.

Однако случившееся поразило меня не в меру. Раньше за мной никаких паранормальных способностей не водилось. Странно все это. Ножи у пацанов я забирать не стал. Если захотят, еще найдут, а мне этот металлолом ни к чему. В общем, развернулся я и, как говорится, «пошел на выход».

Только уже у ворот на улицу один из пацанов меня догнал. Тыкнул в спину ножиком. Не скажу, что было больно, однако удар я почувствовал, словно медсестричка неудачно укол всадила. Повернулся. Врезал ему. И тут опять получилось как-то странно. Нет, бил-то я со всей силы, с разворота, с локтя под дых. Бил как положено. От того удара парень должен был отлететь и долго дыхание переводить, но получилось несообразно. Парень пролетел метров двадцать пять, а то и больше – через два двора пролетел – и в стену впечатался, сполз по ней и остался лежать кучей грязного тряпья.

Я за нож. Нащупал в боку рукоять, рванул. Нож из раны вышел легко, только вот без крови. Я-то ожидал, сейчас как хлынет кровища, мне разом поплохеет. Уже приготовился привалиться к грязной стене… Ничего! Вообще ничего. Ни капли крови! Вот так номер.

Я тогда нож осмотрел. Грамотная финка, ничего не скажешь. Рукоятка легкая, красивая, наборная… Я уж думал, что при нашем обилии ларьков с ножами всевозможной конфигурации финки ушли в прошлое.

Сунул я финку в карман и задумался: куда идти? Домой или в больницу? Хотя что мне в больнице делать? Провел рукой по ране, от боли в шее аж скривило, но крови-то нет. И бок не болит. Может, парень промахнулся? Тыкнул, клинок в одежде и запутался. Да быть того не может! Я же, когда нож вытягивал, чувствовал, что сидит он крепко – во мне сидит!

Ладно, домой, а там посмотрим.

Когда я явился, супруги, слава богу, дома не было. Куртка оказалась испорчена напрочь. Огромная прорезь чуть выше талии. Если так пойдет и дальше, скоро мне ходить будет не в чем. Нагишом на работу шастать буду. В рубашке дыра. В майке тоже. А вот что до спины – нет шрама! Сколько я перед зеркалом ни вертелся, ничего не видно. Что делать? И задумался я тогда. Может, этот маньяк, что меня укусил, каким вирусом меня заразил? Может, все много ужаснее, чем я думаю. Тут же вспомнился рассказик Рэя Бредбери – «Превращение». Нет, такого быть не может. Все это фантастика ненаучная. Однако шрама нет как нет. А может, мне пригрезилось, что финка мне в бок вошла? Может, это всего лишь фантазия, навеянная миозитом? Стоял я так посреди коридора полчаса, как говорится, «расчесывал гандурас», и ни одна путная мысль мне в голову так и не пришла.

А потом пришла Нина. Был скандал по поводу очередной куртки. От ужина я отказался. После всего мне кусок в горло не лез. Кое-как устроившись на диване, стал щелкать по программам телека, пока не набрел на какой-то сериал, где очередные «правильные» менты с ловкостью ловили очередных убийц, жуликов и прочую нечисть. Как раз для меня, в виде сказочки на ночь. Смотрел я смотрел, да и сам не заметил, как уснул, только сон мне приснился очень странный.

* * *

Жарко. Очень жарко. Выхожу на балкон, вцепляюсь пальцами в ледяной металл перил. Но металл не может охладить жара ладоней. Настоящее безумие. Чувствую – металл ледяной, а холода нет. Словно и я не я, и тело не мое.

А как горит лоб! Основание черепа просто раскалывается. Еще секунда, и я вспыхну словно факел. Интересно, какая у меня температура? Нет, термометр ставить нельзя – взорвется. Что же делать?

Нет, больше я не выдержу!

Разворачиваюсь, иду в ванную, врубаю холодную воду. Пока вода стекает – к холодильнику. Морозилка, вот она. Я прикладываю руку к тоненькой корочке льда. Пшшш! Пар бьет мне в лицо, словно я коснулся его паяльником. Нет. Такого быть не может, белок гибнет при… ну при ста градусах он уже сварившийся, это точно. А я?

Пулей лечу назад в ванную. Вот они ледяные струи. Но вода вскипает. Вскипает! Да не может такого быть! Мгновение – и вся ванная в облаках раскаленного пара. С грохотом трескается висящее над раковиной зеркало. Сейчас проснется Нина и… Что я ей скажу? Меня покусала какая-то тварь, и теперь у меня жар. Да это не жар, а пожар. Вот, уже и в рифму заговорил.

Назад на балкон. Холод ночи – единственное спасение. Через комнату пролетаю огненным вихрем. Вновь пальцы сжимают чугунное ограждение, и тут… ужас… я начинаю ощущать, как под моими пальцами размягчается металл. Неужели я и в самом деле стал мутантом… одним из этой… как ее… Великолепной Четверки. Или нет, люди-Х. Нет, все это сказки… То, что происходит со мной – сон. Сон! Не может происходить такого в реальности. А раз так…

И тогда я… Прыгаю за перила. Дикая мысль: ледяной ветер должен охладить жар. А мысль о том, что внизу меня ждет встреча с асфальтом, приходит много позже. В тот миг я думаю только об одном: как охладить тело.

Но… до земли я так и не долетел. В какой-то миг мои руки метнулись в стороны, словно крылья ощипанной птицы, и я, едва не коснувшись грудью асфальта, взмыл вверх, к небесам. Ощущение – ни с чем не сравнимое. Безумное чувство полета, скорости, ледяного воздуха, приглушающего жар тела.

На какое-то время я полностью потерял самоуправление. Мое тело действовало само по себе, повинуясь неким странным внутренним приказам. А может, все дело в инстинктах. Может, инстинктивное понимание полета заложено в каждом живом существе, нужно только пробудить его, помочь вырваться ему наружу?

Однако об этом я задумался чуть позже, когда обнаружил, что парю высоко над городом. Но не это поразило меня. Сам себе, если закрыть глаза, я напоминал огромную комету. Мне казалось, что я раскаленной иглой пронзаю небо, и за мной тянется раскаленный хвост. Но на самом деле… На самом деле я был всего лишь черной точкой в облаке смога, зависшего над Северной столицей. В какой-то миг мне стало противно. Я словно сантехник купаюсь в отбросах – выхлопных газах города, и я рванулся вверх, к чистому небу, к звездам.