Текст книги "Железо и розы"

Автор книги: Александр Лекаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Г л а в а  31.

Даня сидел в своем городском офисе вместе с Гелой и обучал ее буквам иврита, – она их схватывала удивительно быстро. Поначалу, он занялся этим любопытства ради и развлечения для, – но был поражен ее способностями и вскоре увлекся. Ему приходилось видеть, как азы иврита изучают взрослые люди, – у них получалось неизмеримо медленнее.

Даня был зрелым мужчиной немалого ума и опыта жизни, но в некоторых вещах оставался наивным, как ребенок, – как большинство граждан цивилизованного общества. Он получил серьезную военную подготовку, ему даже приходилось стрелять в людей и он умел выжить в пустыне, но опыт его жизни не содержал базовых понятий для выживания в человеческих джунглях. Если бы кто-то в деталях разъяснил ему отношения в семье Марины, – он бы решил, что такие варвары не имеют права называться не только семьей, но и людьми вообще, а если бы даже сама Гела рассказала ему, что она такое, – он бы просто не поверил девочке, насмотревшейся американских «ужастиков».

Гела же, не была в состоянии поверить, что этот взрослый мужчина всерьез увлечен обучением ее каким-то сраным буквам, а не возможностью засунуть руку ей в трусы. Даня читал написанное в сердцах людей, – белым по черному, – но сердце Гелы было слепящей тьмой. Ни он, ни Гела этого не понимали, – что и давало им возможность общаться на давно вымершем в цивилизованном обществе языке чувств, – глазами, жестами, запахами, Дане нравилась эта красивая девочка, но он Никогда не позволил бы себе прикоснуться к ней даже пальцем. Гела же считала, что он просто не знает, как к ней подойти и изо всех сил старалась ему помочь. Она была чрезвычайно чувственной женщиной, с бешеным темпераментом, – но в наивности своей, полагала это нормой. Она понятия не имела о том, что большинство женщин за всю жизнь не испытывают того, что она успела испытать уже десять раз, топчась вокруг этого улыбающегося отормоза. Она злилась, она выходила из себя, она даже забыла о необходимости интриговать против Даниной жены и отставлять пальчик при письме, от нее начало пахнуть так, как пахнет морская рыба, завернутая в листья базилика.

Даня получал все больше и больше удовольствия, глядя на эту грациозную девчонку и общаясь с ней. Если бы он понял до конца хотя бы одну из фраз, которые произносила Гела, – он бы решил, что имеет дело с проституткой – и сильно ошибся бы. Но читающий в сердцах людей Даня, не ошибался, глядя на ее вишенные губы, – он понимал, что ум ее не имеет глубины, не располагая базой знаний, но в пределах ей известного, – быстр, как электронный луч. В ее прозрачно-карих глазах вспыхивали зеленые искры, на каждое движение Даниной руки, рисующей знак, – она реагировала мгновенно, повторяя его почти непрерывной линией, как рисунок тушью. Отраженный ритм завораживал, покачивались черные кудри вдоль щек Гелы, подрагивали тени ресниц на ее щеках и груди под льющимся щелком платья, – не понимая языка, не зная сердец, они танцевали древнейший танец любви, покрывая древними знаками белый лист. – «О, возлюбленная моя!» – написала рука мужчины – и рука женщины отразила летящую строку, – «Твои волосы, – как стадо чернорунных ягнят, спускающихся с гор...» – «Да что же это я делаю!» – Даня бросил ручку. Гела прямо посмотрела ему в глаза. Она была быстра, как электронный луч, так же безумна и безжалостна, это она застрелила охранника, выскочившего на шум и двух других людей в кабинете «Кредита», – в пределах ей известного она действовала мгновенно. Даня не успел ни о чем подумать, не успел сделать ни единого движения, – Гела прыгнула ему на колени и как змея, впилась поцелуем в его рот. Переход от «Песни Песней» к содомской чувственности был столь ошеломляющ, что Даня застыл, – а Гела взахлеб лизала его губы, ввинчиваясь ему в пах распяленной промежностью и ее сладкая слюна стекала на его чеканную, как у статуи, бороду. Это уже совсем не было похоже на тонкую лирику отношений с красивой девочкой, но даже и в такой ситуации Даня не посмел оторвать ее от себя за волосы, – он схватил ее за талию. С Гелой нельзя было так, – она распалялась, как собака, а сидя на Дане верхом уже не могла освободиться от разделяющего их клочка материи так быстро, как ей хотелось и завизжав от бешенства, – просто рванула его в сторону. Трусы порвались пополам, открывая место, где жила любовь Гелы и к которому она прижимала все свои богатства, – револьверчик ткнулся стволом в пах Дане. Гела схватила и то и другое, – Даня схватил ее за руку, – стволик хлопнул негромко в их руках.

Между началом движения импульса по нерву и осознаванием боли, – проходит от полутора до четырех секунд, иногда даже, – до семи секунд, если имеет место эмоциональный шок.

Гела была быстра, как электронный луч, так же безумна и безжалостна, она действовала мгновенно в пределах ей известного.

Ей было известно, что этот мужчина, – любимый мужчина, – уже потерял все.

И сейчас закричит. Она не думала о своей безопасности, – она вообще ни о чем не думала. Она просто ткнула ствол в сердце Дани и нажала на курок еще раз, – пока Даня не успел поднять глаз и встретиться с ее глазами.

Алеша услышал из-за стены два хлопка. Они были похожи на выстрелы, но не настолько похожи, чтобы он начал вышибать запертую дверь. Поэтому, он просто постучал в нее. – Ну что? – раздраженно крикнула Гела. – Да ничего! – крикнул в ответ Алеша, громче, чем ему хотелось бы. И ушел в свой кабинет.

Белая, как мел, черная Гела застыла посреди комнаты. Белый, как мел, Даня, – смотрел в потолок застывшими глазами. Фонтан иссяк.

В стане кабинета был встроенный книжный шкаф. За шкафом, в тесной кладовке, помещался мощный несгораемый сейф, оставляя пространство для сидящего человека. О тайнике знали трое, включая неподвижно сидящего на стуле и число посвященных не изменилось, – на шее у Гелы висел золотой шекель, который Даня достал из сейфа, оставшись наедине с ней. Когда он покинул всех, число знающих код сейфа свелось к нулю, – но ключ от книжного шкафа остался в кармане его брюк.

Всегда предусмотрительный Даня недосмотрел, торопясь отдать свой последний шекель или проявил фараонову предусмотрительность за пределами смертного разумения, – когда Гела втащила его в кладовку, она обнаружила дверь сейфа приоткрытой. И в соответствии со своим разумением, – мгновенно решила обменять уже ненужное Дане тело на лежащий там миллион. Но бедный Даня приобретал это вместилище так, как приобретая кошелек, кладут в него единственную монету, – которая болталась теперь на шее у Гелы. И обливаясь слезами, бедная Гела похоронила в нем свои надежды, повернув ключ в автоматически сработавшем кодовом замке. Затем, она заперла тайник и быстро вышла из кабинета, унося весь свой скарб и скорбь завернутыми в обрывок трусов вместе с ключами Дани, оставляя за спиной «Источник», а самого Даню, – ожидать Страшного Суда в надежно запертом саркофаге.

Если бы Даня не женился на красавице Марине, он умер бы лет через пятьдесят в своей постели, – богатый, с чужими почками, окруженный детьми и внуками, уже смирившимися с неизбежным наследством, одинокий в своей предсмертной тоске по несбывшемуся и страхе перед грядущим, обмочившийся, иссохший, никчемный, – совсем не тот Даня, что ушел на волне своей молодости и силы, в объятиях роскошной девки, не почувствовав боли, не познав разочарований, не увидев старухи с косой. Что такое пятьдесят лет? Сто? Тысяча? Пыль на циферблате Времени, – идущего по кругу. Не стоящая одной брызги из фонтана счастья, одной строфы «Песни Песней», одной маленькой пули в сердце. Даня ждет в своем саркофаге. Даня остался мудрым до конца, – нет глупой смерти. Есть глупая жизнь.

Г л а в а  32.

В то время, как Гела выбегала из офиса, под взглядом стоявшего у окна Алеши, – Марина вышла из под крова отчего дома и не замечая Костю, искательно улыбающегося у крыльца за руку с сыном, пошла к машине. Если бы кто-то год или час назад сказал ей, что между ней и отцом возможен только что состоявшийся разговор, – она рассмеялась бы в лицо.

– Марина, – сказал отец в своем кабинете, обставленном с министерской роскошью 70-х годов, – Если ты бросишь своего еврея, – получишь половину всего, что у меня есть. Я утрою твой пай за счет своего и отдам руководство фирмой тебе... и твоему менеджеру. А сам останусь председателем учредительского совета. – Мой пай?! – с трудом произнесла Марина. – Твой,– ухмыльнулся отец, – Моя дорогая. На сегодняшний день он составляет 570тыс, долларов США, поскольку тебе не выплачивались дивиденды. Впрочем, они никому не выплачивались, – он почесал за ухом, – Фирма-то семейная. Хотя Елена и твоя мать обижены не были. – Кто еще обижен не был? – спросила Марина, приходя в себя. – Были и еще, – жестко усмехнулся отец, – Но они выбыли. Их деньги отработали и они ушли с хорошим наворотом, нечего им делать в семейном бизнесе. – С каких пор ты вдруг начал считать меня членом семьи? – зажатым голосом спросила Марина. Она была жадной, она была беспринципной, но никакие деньги не могли удержать ее от того, чтобы пнуть отца. Он отвернулся к окну, засунув руки в карманы и долго молчал. Наконец, сказал, не поворачивая головы, – Ты знаешь, кто такой твой Даня? – совсем не то, что ожидала услышать Марина. – Ты собираешься объяснять мне, кто такой мой муж? – спросила она, пряча за деланным удивлением, подлинное. – Ты знаешь, что у твоей матери полно родственников в Израиле? – игнорируя реплику, спросил отец. – Ну, слышала что-то, – небрежно ответила Марина, знать не желавшая никаких израильских родственников. – Ты слышала, а я поддерживаю с ними отношения, – отец резко повернулся к ней, побагровев щеками, – Еврейка ты, сраная! – Я не сраная!, – прошипела Марина, не сводя с него глаз. – Ладно, – отец вдруг обмяк и потер сердце мясистой ладонью, – Я болен, Марина, я скоро сдохну. Ленка, как медуза, а мать…, – он махнул рукой, – Даня никогда не останется здесь. Даня не ашкенази, как ты тут долдонишь каждому встречному, – он перевел дух, – Его семья жила там, когда никакого Израиля еще и в помине не было. Моше Даян еще не родился, а его прапрадед уже был полковником в британской военной администрации. У них там на всю страну, – штук двадцать таких семей. – Так он что, национальное достояние? – хмыкнула Марина, понятия не имевшая о генеологических нюансах семьи, к которой сама теперь принадлежала. – Он военнообязанный, Марина, – вздохнул отец, – Лейтенант запаса, я наводил справки. – Я знаю, – Марина пожала плечами, – Ну и что? – А то, – сдерживая раздражение сказал отец, – Что он поедет домой повидать родителей, а его загребут и пристрелят в какой-нибудь Газе-Сразе. – Откупится, – отмахнулась Марина. – Да не станет он откупаться, ду... – отец задохнулся, закашлялся и отдышавшись под злобным взглядом Марины, повторил, – Не станет откупаться. Это те, кто понаехали туда за последние тридцать лет, сядут на пароходы и уедут, как приехали. А Даня и его отец и его дед и его бабка, – все выйдут, если там начнется серьезная заваруха. И будут цепляться за ту землю до последней капли крови, пока не сдохнут. Как я, – за эту! – он выбросил кулак в сторону окна, – Но здесь ее, – немеряно, хватит каждому, у кого есть мозги! А за что тебе цепляться там, цепляясь за твоего Даню? Я уже выцепил для тебя хороший кусок пирога, – бери и расширяй! – Я крошки от твоего пирога не получила! – заорала Марина, – И сейчас, это одна только болтовня! Где деньги? Где они?! – Деньги? – отец грузно опустился в кресло, – Если бы я дал тебе деньги, ты бы просрала их за пару месяцев, – горько сказал он.

– А Ленка...! – Марина вскочила на ноги. – Заткнись, – тихо сказал отец и Марина заткнулась, – Ленка была под рукой. А ты от рук отбилась. А теперь мои руки уже опускаются, я уже яму вижу. Если ты дашь мне слово, что не бросишь сестру и мать подыхать с голоду, – я выполню свое обещание. Клянусь.

– Клянешься? – Марина верила безоговорочно, но все равно ее губы искривила недоверчивая усмешка, не могла она принять клятву просто так. – Да, – сказал отец, – Я видел, как ты устроила «Источник», – он помолчал, – Ты и твой менеджер. Хороший бизнес. – Это Данин бизнес, – возразила Марина. – Не забивай мне баки, – щеку отца дернула ухмылка, – Даниного там нет ничего, кроме вложенных денег, которые он просто вынимал для тебя из своего кармана. Это твое предприятие. И оно великолепно будет работать и без Дани. – У меня есть перед ним обязательства, – сказала Марина. – У тебя? – спросил отец, – Обязательства?! – И они долго смотрели друг на друга, их губы кривили одинаковые презрительные усмешки, сделав их удивительно похожими. – Ладно, – Марина первой отвела взгляд, – А что получит Костя? – Костя пусть пашет, как вол, – грубо ответил отец, – У него есть жена и ребенок. Если хватит мозгов, – обеспечит и себя и внуков своих, на Ленкин пай. – А Ленка? – спросила Марина. – А Ленка уже имеет все, если ты не отберешь, – ухмыльнулся отец, – Ей ничего больше и не надо, она содержанка, как и ее мать. А мать тоже не без денег. Просто выплачивай часть дивидендов, – им всю жизнь хватит черной икрой срать. А у тебя дела пойдут, – он помолчал, – При толковом управляющем. – Ты имеешь виду Костю? – нахмурилась Марина, – Я имею ввиду, – отец потер пальцем подбородок, – Твоего... охранника. – Алешу? – удивленно произнесла Марина. – Да откуда мне знать, как там его зовут, – набычился отец, мигом выдав себя и свои самые сокровенные планы. Марина закусила губу. – С Даней такие номера не пройдут, – наконец, сказала она, глядя в сторону. – А что он сделает? – хмыкнул отец, – Пристрелит тебя, что ли? – «Не пристрелит», – думала Марина, руля по дороге к «Источнику», – «Но что-нибудь обязательно придумает». –

Г л а в а  33.

Вечером Марина нервно слонялась по кабинету с сигаретой в руке, когда вошла Зебра, – Привет! Марина улыбнулась, присутствие этой легкой, как ветер, девушки, доставляло ей удовольствие. – А вы че, с бодуна? – поинтересовалась Зебра, плюхаясь в кресло, она легко чувствовала себя везде. – Даня куда-то запропастился, – сказала Марина, – Ты не знаешь, где он? – Конечно знаю! – радостно улыбнулась Зебра, – Гела сосет у него где-нибудь в машине. Она сказала это так искренне, без всяких подковырок, – что Марина расхохоталась, – так же искренне и к огромному своему удивлению, облегченно. Все становилось легче рядом с Зеброй, Гела рядом с Даней не вызывала ревности, – она облегчала Марине путь к светлому будущему. – Так че, может похмелимся? – мелькнув коленями, Зебра извлекла откуда-то фляжку, похожую на флакон из-под духов, обтянутый ярко-красной, пупырчатой кожей. – Ты видела фильм «В джазе только девушки»? – спросила Марина. – Нет, – Зебра мотнула красивой, как на рекламе шампуня, головой, – А че там? – Ниче. Только девушки, – усмехнулась Марина, выхватывая у нее фляжку, – Че там у тебя, Че Гевара? – Это настойка боярышника,– обиделась Зебра, – Без фуфла. – Марина сделала глоток, – Ого! И согласилась сдавленным голосом,– Без фуфла. – Это у верблюда «Ого!», – заметила Зебра, забирая назад свой сосуд, – А здесь 65 оборотов. – И вежливо поинтересовалась, – А у Дани здоровый болт? – Марина застыла с выдыхающим ртом, потом захлопнула его и раздумчиво сказала, – По-моему, – вполне. А чё? – Ничё. Теперь вся шкура с языка на нем останется, – ободрила ее Зебра и сделала мощный глоток. – Пусть у Гелы останется,– доброжелательно ответила Марина. – У Гелы останется, – выдыхая, хмыкнула Зебра, – У нее язык, как наждак. А у кого больше, У Дани или у Алеши? – Марина подумала, пошевелила челюстью, потерла пальцем подбородок, – как отец и уверенно взяв фляжку из рук Зебры, сказала, – У Алёши. – Во! – Зебра подняла вверх палец, – Почему-то, каждый гад старается засунуть мне в жопу. По-моему, они все,– пидоры. – Во! – выдохнула Марина и подняла вверх палец, – Каждый гад думает, что он, – мачо и старается унизить бедную женщину. А когда женщина становится богатой, – он лижет ей жопу и считает, что все нормально. У меня был один... – У меня было два! – перебила Зебра и выхватила фляжку из ее рук, – И оба в жопу... в жопу пьяные, – она по-перхнулась, закашлялась, помотала полосатыми волосами, – Потом пришла Звелина и заставила их в жопу... вот блядь, закончилось уже, – она потрясла опустевшим сосудом, – У нее даже волыны не было, одна бритва на двоих. – У меня есть, – вставая, сказала Марина, – Коньяк будешь?

– Конечно нет, – резко ответил Алеша, – Я понятия не имею, куда он делся.– Ну-ну, не надо горячиться, – хозяин примирительно поднял широкие ладони,– Коньяку выпьем? Или виски? Водка есть. – А спирту у вас нет? – спросил Алеша, – Есть, – кивнул хозяин, – Только он настоянный на боярышнике. Средство, знаешь ли, от давления, – он широко ухмыльнулся, – Когда сильно выпить хочется, я накапываю грамм пятьдесят, – хе-хе, – и считаю, что принял лекарство. – Побренчав ключами возле сейфа, хозяин извлек пару аптечных пузырьков, он никогда не хранил в ящиках письменного стола ничего, что могло бы выдать его привычки или его слабости. Однако, для лекарства, хозяин достал из представительского бара пару коньячных бокалов. – Спирт с водой, – это вообще-то, бодяга, – сказал он, поровну плеснув в богемское стекло янтарной, пахучей жидкости, – Это коммерсанты придумали, на род дурить. Водка совсем не так действует, как чистый продукт. Плохо действует, – он невесело усмехнулся, – Проверено многолетним опытом. И выпить ее надо больше, оттого и похмелье. А спирт, – он честный, если хороший. Как я, – он усмехнулся веселее. – Это так, – вежливо согласился Алеша. – Но не мог же он испариться, – сказал хозяин. – Не мог, – сказал Алеша, – Но покинуть помещение он мог только через заднюю дверь, если его никто не видел. А если он сделал так, – значит, были на то основания. – А какие у Марины основание ерзать, прищурился хозяин, – Мужик что, не может позволить себе вернуться домой после одиннадцати? – Откуда? – усмехнулся Алеша, – Его жилье находится в том же особняке, что и офис. – У него здесь есть знакомые? – спросил хозяин, – Прозит. – Алеша пожал плечами, – Если и есть, то ума не приложу, на каком языке он мог бы с ними общаться. Прозит. – Бабы? – морщась, спросил хозяин. – Все бабы, которые ему нравятся, находятся у него в офисе, – криво усмехнулся Алеша,– В особняке одиннадцать комнат не считая мелких дыр. – И ты все их внимательно осмотрел, – сказал хозяин. И я все их внимательно осмотрел, включая кабинет, – сказал Алеша. – И ничего интересного не нашел, – сказал хозяин. – И ничего интересного не нашел. – Он мог внезапно уехать? – спросил хозяин. – Не мог. Он иностранец, его паспорт остался дома, машина, – во дворе, – ответил Алеша. – Но, если бы он все-таки уехал. Только предположим, – хозяин выставил перед собой мясистые ладони. – Или прячется от нас между папками в своем сейфе, – ухмыльнулся Алеша. – Если бы он бросил мою дочь и просто смылся, – не принимая иронии, хозяин напряженно посмотрел Алеше в глаза, – Ты бы смог найти с Мариной общий язык? – Смог бы, – ответил Алеша.

Языки нашли общие точки соприкосновения и слаженно двигались по ним, сноровистая Зебра помогала себе и уже начавшей покрикивать Марине, носом, – когда две богатые женщины лижут друг другу жопу и рядом, в этом нет ничего обидного. Эвелина стояла во тьме коридора в своих сладких, карамелевых рейтузах, в полосе света из полуприкрытой двери блестел ее глаз, ее алые губы улыбались.

Г л а в а  34.

Армия Тьмы вырвалась на свободу. Остаток дня и полночи Гела гнала автомобиль через лес и степью. Она глотала амфетамин из тайника в машине, запивая его «Лифтом» из банки и когда в полночь протаранила джипом ворота «спецухи», – была уже совершенно безумной. Затем, она ворвалась в жилой корпус с чулком на голове, стреляя из двух револьверов, насельники, как тараканы, бросились врассыпную, часть ринулась к распахнутым воротам, другие, с воплями полезли на проволоку. Когда ошалевшие со сна и от страха охранники, вызвали, наконец, милицию, – джип уже мчался к лесу, унося в своем темном нутре семерых визжащих подростков, рвущих друг у друга из рук полуторалитровую бутыль с виски.

Для милиции же все выглядело вовсе не так драматично, когда в свете занимающегося утра, они осматривали место событий. Какая-то машина с пьяным за рулем снесла хлипкие ворота, водитель с места происшествия скрылся, пацанва разбежалась. Ну и что? В конце-концов, это была не тюрьма, а «спецушники», – всего лишь детьми. Сторожа, размахивая руками, повторяли, – «большая и черная», – больше ничего о машине сообщить они не могли и талдычили что-то о стрельбе, но никто не пострадал и гильз обнаружено не было. Потынявшись туда-сюда, менты попеняли обосравшимся сторожам и уехали сменяться, – начинался новый день и нес новые проблемы, оставляя за спиной ночной мусор. Конечно, все подразделения милиции получили ориентировки, – среди множества других и никто не рассматривал происшествие, как ЧП областного масштаба.

Первого человека Гела сбила за пятьдесят километров от «спецухи», – это была пожилая сельская женщина, шедшая на работу, от удара тело вылетело в кусты, – где его и обнаружили через неделю, когда все смыслы, связанные с расследованием, давно уже вылетели в трубу. Второго они убили уже в другой области, – водителя, загородившего своим гребаным комбайном проселочную дорогу, – упыри вытащили его из кабины и сунули головой под шкив работающего двигателя. Это было уже делом другой милиция, – но когда оно стало ее делом, – оставалось только справить девять дней по ни за что, ни про что погибшему мужику.

События не развивались ни быстро, ни медленно, они не катились как снежный ком и не ползли как капля крови по стеклу, – а как всегда, – шли своим чередом, время не существует нигде, кроме как в сознании заинтересованного наблюдателя.

Леня Кубаткин таки нашел карточку на букву «З», к тому времени, как зевая после нервотрепной ночи, зашел в дежурку и протянул руку к ориентировке. Не бери эту драную бумажку, Леня! На хрена она тебе, тебе же до пенсии всего полгода?! Но Леня взял и события мгновенно сложились в единое целое в его мозгу, – «спецуха», Зебра, джип. Леня не знал, что попал в точку, Леня думал, что только догадывается, куда поехала большая черная машина.

Куда бежит «чероки» не знала и сама Гела, она просто гнала машину куда глядят сумасшедшие от амфетамина глаза, а колеса крутились наезженным маршрутом, – в Бахмус.

Марина гнала машину в город из санатория, в котором провела всю ночь, у нее ломило в пояснице и мучил нервный зуд в матке, – как всегда, когда жизнь вгоняла ее в обстоятельства, требующие быстрых решений и она стискивала кулак между ног, – «Думай, Марина, думай!» – Даня не вернулся и она была совершенно уверена, что он не мог уехать, не пошел бы даже в бордель, не поставив ее в известность. Отец имел очень, очень серьезные намерения, – не мог ли он уехать Даню, привлечь к этому делу Алешу? Согласился бы Алеша? Алеша был наемным служащим двух хозяев, без кола, без двора, без денег, с кучей проблем – и киллером впридачу. Мог и согласиться, – за деньги, имея ввиду «Источник», фирму отца – и руку хозяйки. Что было выгодней теперь ей, Марине, – принять вещи, как они есть или поднять большую бучу – и выгадать еще больше? Но для принятия правильного решения, – требовалось знать вещи, как они есть, а не как они представляются на первый взгляд. Даня мог и вернуться. И у нее не было других союзников, кроме Алеши, а отец мог оказаться и благодетелем и врагом. Она стискивала зубы и одну руку на руле, – «Думай, Марина, думай! Сейчас решается все». -

Подростки с черной Гелой впереди уже пересекли черту города, – на трех машинах, – оставив за спиной шесть трупов, сваленных в кучу, посреди пылающего придорожного кафе.

Перед тем как навсегда покинуть свою альма мачеху, черная Гела оставила кое-что еще, не найденное ментами кроме пуль в ее стенах, – она веером пустила в воздух пачки денег и пригоршнями разбросала амфетамин, – до последней купюры и до последней таблетки унесенные вихрем побега и к полудню превратившие улицы пригорода в ад. Многие имели корешей или родились в этом трущобном районе, перемежаемом свалками, целыми кварталами брошенных домов и промзонами, уходящими в лес, здесь население ненавидело ментов и могла укрыться армия, но исчадия ада не хотели ждать наступления тьмы, – ночь они приберегли для центра. Водка, «сникерсы», петарды, китайские ножи, «Рэд Булл», – были сметены с прилавков шатающихся киосков и образовав гремучую смесь с бешеными оранжевыми таблетками, – загрохотали в подворотнях, завизжали в обтерханных сквериках, брызнули кровью на растрескавшийся асфальт. Немногочисленные законопослушные граждане заперлись в своих домах. Немногочисленные законоохранители, – в своих участках, – потом, потом, потом мы будем наводить порядок, мы поволокем их в машины, мы будем топтать их десантными ботинками и вышибать из них мозги резиновым дубьем, – потом, когда кто-то возьмет на себя ответственность за все за это мы пойдем за ним в светлое будущее, на штыки, на пули, – потом. А пока, – затаиться, спрятаться до получения указаний, не высовывать носа, не поддаваться на провокации, не терять самообладания, ничего-не-происходит-все-в-порядке-дома-жена-дети-которых-кормить-надо. Нишкни.

Леня Кубаткин сунул под мышку свою потертую папку и пошел на адрес. Сильно хотелось домой и спать. Но он знал, что большие черные машины и полосатые девки будут крутиться в его тупой ментовской башке и никакие указания опыта, никакой стакан водки на сон грядущему не помогут. Надо было решать это дело сразу. Леня знал, что его подозрения, – это его персональное дело и никто не даст ему группу захвата, чтобы пойти и посмотреть на «чероки», – битый или небитый. Вот он и пошел сам. У Лени был с собой пистолет, – на всякий случай. Но в самом худшем случае, он мог получить под глаз, – не в первый раз, – от малолетней проблядушки, сбежавшей из спецшколы и не более того. Он же не собирался ни с кем воевать, – откуда ему было знать, что с ним уже воюет судьба?