Текст книги "Советия"

Автор книги: Александр Лазаревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Нам необходимо научиться различать буржуазный индивидуализм и коммунистический индивидуализм. Буржуазный индивидуализм – это индивидуализм озлобленного одиночки, сражающегося со всем человечеством, стремящегося установить свое превосходство над другими людьми или хотя бы выжить среди таких же "одиноких волков". Коммунистический индивидуализм – это индивидуализм ученого, не боящегося отстаивать свое мнение, даже если оно не совпадает со мнением окружающих. Коммунистический индивидуализм предполагает свободу личности от давления со стороны общества, но в отличие от буржуазного индивидуализма он не предполагает агрессивности индивидуума по отношению к обществу. Повторюсь еще раз: коммунизм – это такое общество, в котором закончилась война всех против всех. Коммунистический индивидуалист стремится не к превосходству над другими людьми, а к познанию, и увеличению власти человечества над природой. Такой индивидуализм не исключает взаимопомощи между людьми, когда она действительно необходима.

В таком понимании индивидуализма нет абсолютно ничего, что противоречило бы классическому пониманию коммунизма – вспомним хотя бы классическое определение коммунизма как общества, в котором свободное развитие каждого является основой свободного развития всех.

8.7. От атеизма к научному мировоззрению

8.7.1. Очень краткая история атеизма в СССР

Исторически советский атеизм родился не столько из философских соображений, сколько, в первую очередь из практической нужды.

Поскольку предки советских людей принадлежали к различным религиям, единственная "конфессиональная" основа, на которой мог существовать советский народ как единый народ – это атеизм.

Необходимость противостоять соседям, заинтересованным в использовании наших природных богатств и превращении России в сырьевой придаток Запада, и незаинтересованным в том, чтобы мы провели индустриализацию и стали их конкурентами на мировой арене, требовало создания у нас единого народа, не разделенного различиями в религиозных верованиях. Объединение на почве православия невозможно, поскольку эта средневековая по своей сути религия несовместима с научными знаниями. Для индустриализации нужны были технически образованные люди, а как можно было преподавать естественные науки неграмотному крестьянину, считавшему, что на ближайшем облаке сидит "боженька" с седой бородой и в ночной рубашке? Советский атеизм возник как способ объединения народов, изначально принадлежавших разным религиям, в единый народ. Народ, отбросивший средневековые религии в пользу научного мировоззрения, которое должно было открыть ему прямую дорогу от невежества к современным научно-техническим знаниям. Народ, сделавший своим "богом" технический прогресс.

На раннем этапе развития советского народа, коммунизм вынужден был существовать как разновидность религии ("коммунистическая религия") и в силу этого атеизм неизбежно приобрел характер религиозной веры – веры в то, что бога нет. Взаимоотношения между коммунистическим атеизмом и древними религиями носили характер религиозных войн, всегда неизбежных при возникновении новой религии. В целом они напоминали борьбу ранних христиан с язычниками или мусульман с "неверными" (включая насильственные обращения в новую веру, преследование упрямцев, не желающих обращаться, уничтожение и осквернение святынь прежней религии и т.п.).

Общество находилось на такой ступени материального развития, при котором религия была по прежнему необходима (оно еще не могло позволить себе большей свободы). Поэтому новая "коммунистическая" религия взяла на себя большую часть социальных функций, выполнявшихся древними религиями, в частности функцию подчинения поведения индивидуума интересам общества.

Сегодня, когда технический прогресс человечества делает возможной несколько большую степень свободы индивидуума, чем век тому назад, мы можем позволить себе пересмотреть традиционное советское понимание атеизма, для того, чтобы начать изгонять из него элементы религии.

8.7.2. Каким должен быть современный атеизм?

Формулируя новое понимание атеизма, мы должны руководствоваться принципом "антимаксимализма", исходя из того, что необходимо (и достаточно) достичь следующих целей: 1) начать освобождение людей от религии как средства контроля социума над индивидуумом 2) прекратить разделение людей на народы и вражду между народами по религиозному признаку. 3) открыть индивидууму путь к научному мировоззрению и творческому отношению к окружающему миру

Для этого достаточна следующая предлагаемая формулировка: существует ли в природе некий Высший Разум ("бог") – пока не знает никто, и потому мы можем принять в качестве рабочей гипотезы, что человек имеет право преобразовывать природу по своему усмотрению. Если мы ошибаемся, и 1) Высший Разум существует, 2) он положил пределы нашей деятельности, то раньше или позже мы на эти пределы наткнемся. Но мы никогда не узнаем, существуют ли эти пределы (а значит и сам Высший Разум), если не будем действовать. Впрочем, возможна ситуация, когда Высший Разум существует, но он избрал нас орудием преобразования природы. Тогда тем более, мы не только можем, но и должны действовать.

Такая точка зрения, во-первых, отделяет веру от религии. Открытость вопроса не позволяет строить социальный механизм религии, обязательно требующий принятия того или иного догмата ("бог есть" – в случае традиционной религии, или "бога нет" – в случае атеистической религии). Каждый человек волен иметь собственное мнение ("веру") по этому вопросу и, если потребуется, менять это мнение, но он более не обязан принадлежать к какойлибо общественной организации ("церкви") в силу своей веры или неверия. Такая точка зрения позволяет начать освобождение индивидуума от религиозных средств контроля со стороны общества. Такой атеизм отрицает не бога, а религию как средство подчинения индивидуума давлению со стороны общества.

Во-вторых, отделяя веру от религии, такая точка зрения позволяет покончить с разделением людей на конфессии и враждой между ними, не навязывая при этом людям никакой обязательной официальной веры.

В третьих, такая точка зрения все же не является агностицизмом, как это может показаться на первый взгляд. Она принципиально отличается от агностицизма наличием в формулировке слова "пока" – "пока не знает никто". Этим подразумевается, что Вселенная познаваема, хотя бы потенциально. Такая точка зрения не ставит никаких религиозных преград процессу познания Вселенной. Сохраняется творческое отношение к окружающему миру, и в этом современный атеизм является преемником традиционного атеизма. Именно поэтому я предлагаю сохранить название "атеизм", хотя это и не соответствует буквальному переводу этого слова с греческого ("безбожие"). В этом нет ничего страшного – понятия на протяжении своей жизни могут эволюционировать и менять значение. Главной отличительной чертой атеизма в том виде, в каком он сформировался к настоящему времени на протяжении веков, является вера в творческие возможности человека и его способность преобразовывать мир. Понимаемый таким образом атеизм фактически равнозначен научному мировоззрению. Научное мировоззрение – это не набор готовых представлений, а особое отношение к миру. Встретившись с непонятным, верующий падает на колени и отвешивает поклоны. "Правоверный" атеист "объясняет" непонятное случайностью или галлюцинациями. И лишь сторонник научного мировоззрения видит в непонятном, прежде всего, предмет исследования.

Я думаю, что Природа наверняка устроена гораздо сложнее и интереснее, чем представляет современная наука. Но если наука когда-нибудь обнаружит некий сверхразум, управляющий вселенной, он может оказаться совершенно непохож на того бога, которого рисуют нам религии – уж слишком явно просматривается в религиях антропоморфизм (т.е. построение бога "по образу и подобию человека") и "социальный заказ" конкретных человеческих обществ.

8.7.3. Модель человека и смысл его жизни в советской и западной ветвях гуманистической цивилизации.

Впрочем, вопросы религии и атеизма выходят далеко за рамки чисто практических вопросов контроля общества над личностью и права человека преобразовывать окружающий мир. Они имеют гораздо более глубокий философский смысл, и в конце концов выводят нас к вопросу о смысле жизни человека. Самой глубокой и неразрешимой проблемой западной ветви гуманистической цивилизации является ее неспособность дать хоть сколько-нибудь вразумительный ответ на этот вопрос.

В традиционном средневековом обществе такой проблемы, в общем-то, не было. То общество было иррациональным, базировавшемся не на разуме, а на вере. Человек по определению не мог знать истинного смысла своей жизни – он целиком полагался в этом вопросе на бога, которому он полностью доверял. Средневековый человек верил, что если он неукоснительно будет следовать правилам, предписанным религией, то он будет "спасен" а от чего "спасен", это уже не его ума дело. Господствовавшая в то время модель человека представляла его винтиком в гигантской машине мироздания, который не мог знать истинного замысла Творца, а лишь слепо выполнял положенную ему роль – в исполнении этой роли и был смысл его жизни. По тем блаженным временам, когда человеку не надо было мучиться над вопросом о смысле жизни (поскольку вопрос был заранее решен "наверху"), до сих пор с ностальгией вспоминают фундаменталисты всех конфессий – от традиционных религий до коммунистической религии.

Западная ветвь гуманистической цивилизации возникла на основе модифицированных средневековых религий – протестантизма и реформированного католицизма. Модификации, прежде всего, подвергся подход к вопросу о смысле жизни. Слепое следование раз и навсегда утвержденным правилам религии было уже не достаточным. Новые времена требовали активных личностей, а активные личности не могли ограничиться следованием раз и навсегда утвержденным правилам. От средневекового фатализма пришлось отказаться и заменить его представлением о том, что человек сам определяет свою судьбу посредством активных действий в этом подлунном мире (или, по крайней мере, посредством своих активных действий, может узнать каковы планы Творца на его счет). Иррационализм и слепая вера сменились рационализмом и стремлением человека понять, зачем он живет в этом мире. Тот ответ на этот вопрос, который смогла дать западная ветвь гуманистической цивилизации – "стремись к успеху и тогда ты узнаешь, какое место в мироздании предназначил тебе Творец" – привел ее, в конечном счете, к отрицанию самого гуманизма. Стремление к успеху, в конце концов, стало означать стремление к успеху любой ценой, расталкивание окружающих локтями, ограничение их свободы для достижения свободы собственной, поскольку под успехом большинство людей, как и в прошлые эпохи, понимает свое возвышение над окружающими.

И в обществах основанных на религиозной картине мира других смыслов жизни быть не может – человек в них либо служит богу, либо мирскому успеху. Этот выбор из всего лишь двух вариантов был заложен в религию изначально. Религия изначально основана на противопоставлении всего лишь двух вариантов – света и тьмы, добра и зла, бога и дьявола. Согласно средневековой религии служение мирскому успеху было служением дьяволу. Западная гуманистическая цивилизация не смогла полностью отбросить религиозную картину мира, и потому осталась в рамках этой узкой альтернативы. Она лишь заявила, что служить богу можно и через служение мирскому успеху и этим ограничилась.

Выход за пределы этой удушающей альтернативы возможен лишь в цивилизации, основанной на научном мировоззрении. Картина мира, проистекающая из современных научных представлений говорит нам, что Вселенная на протяжении всей своей истории накапливала в себе информацию, эволюционировала от простого к сложному. За 15-20 миллиардов лет она прошла путь от недифференцированной раскаленной материи, в которой не было даже протонов и электронов, до невероятно сложных молекулярных структур составляющих основу жизни, и пошла еще дальше – породила разумную жизнь, которая в нашей части Вселенной представлена человечеством. Человек стал переносить сложную структурированную информацию на всю окружающую его неживую материю. Он заставил говорить мертвые камни, высекая на них письмена. Он вдохнул движение в куски мертвого металла собрав из них автомобиль. Он заставил думать примитивные кристаллы кремния, создав из них сложнейшие микросхемы. И процесс этот продолжается. Человек вовлекает в сферу разумной жизни все большие и большие объемы неживой материи и сама эта сфера все более качественно усложняется.

Человек, принадлежащий западной ветви гуманистической цивилизации, тоже участвует в этом процессе, но он участвует в нем по большей части неосознанно. Расширение сферы разума является для него как бы побочным продуктом его стремления к личному успеху. Он не всегда понимает, что само это стремление является частным проявлением гораздо более общих и глубоких закономерностей развития Вселенной. Законы эволюции используют его в качестве бездумного винтика в своей гигантской машине. В этом смысле он глубоко несвободен.

Научное мировоззрение, открывая перед человеком грандиозную картину эволюции Вселенной, дает ему возможность участвовать в этом великом процессе осознанно, по своей воле. Осознание себя звеном в долгой цепочке эволюционных переходов, начавшейся миллиарды лет назад и простирающейся в бесконечное будущее, осознание себя субъектом истории, строящим эту цепочку в будущее, принципиально отличается от осознания себя всего лишь одним из участников тараканьих бегов, цель которых – отобрать главный приз у соперников – таких же тараканов, как и ты сам – и, отобрав, в конце концов, благополучно сдохнуть.

Принципиальном отличием советской ветви гуманистической цивилизации от западной является то, что она сумела оторваться от религиозной традиции, а вместе с ней и от статичной, анитэволюционной картины мира, где мир, будучи единожды сотворен, продолжает жить по вечным и неизменным законам. Научно мировоззрение, легшее в основу советской цивилизации, дает человеку возможность перестать быть всего лишь инструментом эволюции, и стать, наконец, ее агентом (слово "агент" я употребляю здесь в научном смысле, как "действующая, производящая причина, вызывающая те или иные явления").

Вселенная может и должна быть перестроена на благо всего человечества и каждого человека в отдельности. Сегодня наука и техника в своем развитии подошли к таким рубежам, за которыми человек приобретет возможности и способности, ранее приписывавшиеся только богам, включая главный атрибут божеств бессмертие. Но страшно подумать, какими ужасным последствиям для гуманистической традиции может обернуться это почти неограниченное могущество, если на Земле останется только одна ветвь гуманистической цивилизации – западная – основанная на непрерывном воспроизведении одиночек, стремящихся возвыситься над другими людьми. Советская цивилизация, где усилия людей направлены не на борьбу с себе подобными, а на преобразование природы, должна существовать уже хотя бы для того, чтобы не дать западной цивилизации окончательно забыть идеалы гуманизма.

Глава 9. Политическое и экономическое устройство Советии

Прежде чем рассматривать вопрос о том, как построить единую страну единого советского народа, необходимо попытаться представить себе хотя бы в общих чертах что же собственно мы хотим построить. Каким должно быть ее политическое устройство, какой должна быть экономика этой новой страны, какой должна быть ее внешняя политика, и насколько глубоким должно быть влияние идеологии на эти сферы.

9.1. Политическое устройство "Советии"

9.1.1. Почему мы не можем слепо копировать существующие решения?

В первую очередь мы должны ответить на вопрос, какими должны быть экономическое и политическое устройство этой новой советской страны. Традиционная советская система обладала рядом серьезных недостатков, приведших к гибели СССР. Но слепое копирование западной экономической системы, как уже стало ясно, для нас не подходит по очень многим причинам: тут и холодный климат, не позволяющий нам быть конкурентоспособными на свободном мировом рынке сложных изделий; тут и слишком образованное население, знания которого не смогут быть востребованы в рамках классической капиталистической модели, тем более что в такой модели, в силу нашей неконкурентоспособности на рынке сложных изделий, мы обречены быть сырьевым придатком Запада.

Для меня представляется очевидным, что если мы хотим избежать геноцида советского народа, востребовать знания и таланты наших ученых и инженеров, сохранить свою уникальную эгалитарную гуманистическую культуру, и сыграть свою активную, только нам принадлежащую роль в истории земной цивилизации, то для нашей страны есть только одна дорога – не полагаться полностью на "мудрость" "невидимой руки рынка", а осознанно и целенаправленно идти по пути форсированного научно-технического прогресса, используя для этого любые экономические инструменты любое сочетание рынка, плана или чего-нибудь еще, если только это сочетание сможет реально работать в наших конкретных условиях и приближать нас к нашей общей цели – процветанию всего общества посредством технического прогресса (а не к набиванию карманов отдельных индивидуумов за счет обнищания всего народа). Я конечно не специалист в области экономики и могу ошибаться, но мне кажется, что когда нам удастся создать новую энергетическую базу (например, термоядерную), которая изменит правила экономической игры на мировом рынке, тогда мы сможем шире использовать методы свободной рыночной экономики, но до тех пор принятие абсолютно свободного и ничем не ограниченного рынка означает для нас самоубийство. (тем более, что такого абсолютно свободного рынка нет ни в одной развитой капиталистической стране Запада государства вмешиваются в рыночный процесс повсюду).

Но здесь мы упираемся в новые проблемы. Вводя ограничения на нынешнюю свободу во имя свободы в будущем, мы усиливаем власть бюрократов, призванных проводить в жизнь эти ограничения. История СССР показывает, как неохотно бюрократы расстаются со своей властью, как не желают они снимать ограничения даже тогда, когда необходимость в этих ограничениях давно отпала. Для решения подобных проблем нам придется изобретать новые социальные механизмы, поскольку мы не всегда сможем напрямую заимствовать подобные механизмы с Запада. Одна из причин невозможности прямого заимствования состоит в том, что (по крайней мере, на первом этапе) этим механизмам придется действовать в условиях большего количества ограничений, чем на Западе, поскольку общество наше менее богато, и, соответственно, может позволить себе меньше свобод, чем западное. Другая причина состоит в том, что западные социальные механизмы неявно подразумевают наработанные за много веков традиции правового государства, религиозную мораль и прочие факторы, отсутствующие в нашей стране в силу особенностей ее истории.

Нам нужны нестандартные решения. Например, выдвигаю следующее предложение (исключительно в дискуссионном порядке, чтобы "расшевелить" стереотипы мышления, а не в качестве чего-то окончательного):

9.1.2. А не завести ли нам двухпартийную коммунистическую систему?

На первый взгляд сочетание слов "двухпартийная коммунистическая система" кажется внутренне противоречивым. Исторически так сложилось, что коммунистическую идеологию во всех странах, объявивших, то они строят коммунизм, представляла только одна, правящая, партия, не терпевшая конкурентов. Причина такого положения вещей состоит в том, что коммунизм, как мы видели выше, зародился как идеология индустриализации стран, отстававших в своем промышленном развитии от Запада. Страны эти отставали не только в промышленном, но и в политическом развитии, т.е. в большинстве из них существовали укоренившиеся монархические, деспотические традиции. Традиции эти держались на бедности и необразованности народа. Должно было пройти несколько десятилетий, для того чтобы уровень жизни и образованности поднялся настолько, что большинство населения стало ясно понимать преимущества демократических институтов, в частности двух партийной системы.

Гуманистическая цивилизация, основанная на непрерывном техническом прогрессе, постоянно порождает противоречия между старым и новым. Прогресс предоставляет новые возможности, новую свободу действовать. Но какова мера вновь обретенной свободы? Какие именно ограничения, налагаемые обществом на своих граждан, можно снять после очередного достижения прогресса, не навредив при этом обществу? Кто может правильно отмерить степень свободы? Всегда есть опасность того, что сторонники освобождения личности могут зайти слишком далеко, гораздо дальше, чем общество может реально себе позволить на текущий момент. Допустимую степень свободы невозможно высчитать ни на каком компьютере. Такие вещи можно определить только эмпирическим путем: немного сдвинуть существующие правила в сторону свободы, посмотреть каковы будут последствия для общества, и если возникнут серьезные проблемы, сдвинуть их чуть-чуть обратно, в сторону усиления запретов, но все равно ближе к свободе, чем было первоначально.

Собственно говоря, по такой схеме и происходило развитие Советского Союза на протяжении 70 лет его существования: на посту руководителя коммунистической партии попеременно оказывались то радикал Ленин, то консерватор Сталин, то либерал Хрущов, то консерватор Брежнев, то реформатор Андропов, то реакционер Черненко. Последний либерал, Горбачев, так круто заложил в сторону свобод, что корабль государства опрокинулся и пошел ко дну. И не нашлось никого, кто смог бы остановить сдуревшего капитана.

Катастрофа, произошедшая с СССР, наглядно показала, что такой метод нахождения оптимального соотношения между свободой и ограничениями, когда глава единственной правящей партии периодически разворачивает линию партии на 180 градусов, и требует при этом, чтобы вся страна шла за ним, больше не годится. Такие крупные шараханья из стороны в сторону являются свидетельством того, что система плохо регулируема. Нам необходима система "точной настройки", которая позволяла бы увеличивать степень допустимой свободы в обществе небольшими порциями, непрерывно и постоянно, практически ежедневно, по мере роста технических возможностей, а не дожидаясь смены руководства единственной правящей партии. Нам необходимо иметь две политические силы, одна из которых представляла бы консерваторов, а другая реформаторов, непрерывно и каждодневно борющиеся между собой за продвижение своих законопроектов и голоса избирателей. Степень свободы, допустимая в обществе в каждый конкретный момент должна устанавливаться в результате достижения динамического равновесия между консерваторами и реформаторами. Если реформаторы зайдут слишком далеко в своих реформах, народ их поправит, пока они еще не "наломали дров", проголосовав за консерваторов, а если консерваторы не будут давать народу воспользоваться теми свободами, условия для которых уже созрели, голоса избирателей уйдут к реформаторам. Таким образом, это должно быть именно динамическое, а не статическое равновесие, поскольку по мере технического прогресса оно все равно неуклонно будет двигаться в сторону свободы. Но движение это будет не скачкообразным, а равномерным, без эксцессов и социальных потрясений.

Но эти две партии должны быть именно партиями, представляющими интересы старого и нового, а не интересы антагонистических социальных классов. Они не должны спорить между собой, о том, нужно ли нам строить коммунизм или не нужно (нет ничего хуже, когда общество вообще не знает в какую сторону оно идет), они должны лишь спорить о том, как его лучше строить. Партия консерваторов будет представлять интересы тех общественных групп, которые сложились при более низком уровне развития техники, когда общество еще нуждалось в большем количестве моральных и правовых ограничений. В силу этого они окажутся хранителями остатков "коммунистической религии" и сторонниками социально-психологических решений возникающих социальных проблем. Они будут охранять население от негативных последствий научнотехнического прогресса, и осуществлять социально-психологические решения тех проблем, которые при текущем уровне развития технологии пока еще не могут быть решены чисто техническими способами. На роль такой консервативной партии вполне годятся традиционные коммунистические партии. Они не требуют дополнительных описаний – все их и так знают.

Что же касается партии реформаторов-прогрессистов, если угодно, партии технокоммунизма, то ее надо строить с нуля. Это должна быть партия, выражающая интересы новой исторической силы советских инженеров и ученых, тех, чьи таланты и знания недостаточно полно были востребованы в Советском Союзе, и оказались вовсе не нужны после его развала. Это должна быть партия, которая будет искать технические решения встающих перед обществом проблем, пробивать финансирование крупных технических проектов, обеспечивать сохранение и развитие системы научнотехнического образования.

В классической однопартийной коммунистической системе одна партия сосредотачивала в себе одновременно две функции: хранительницы коммунистических идеалов, и силы, определяющей путь, по которым к этим идеалам следует приближаться. Иными словами, единственная партия обладала монопольным правом указывать, каким именно путем следует идти к коммунизму. Путь этот определялся в результате внутрипартийной борьбы, в результате которой к власти приходил новый генсек и разворачивал партийную линию так, как он считал нужным. В результате и получались все эти шараханья из стороны в сторону, не всегда соответствовавшие реальным потребностям страны. При двух– (или много-) партийной системе разные партии смогут предложить народу разные пути достижения идеалов. Но чтобы они предлагали разные пути достижения именно одних и тех же идеалов, относительно которых существует согласие во всем обществе, функцию сохранения идеалов необходимо у конкретных партий отобрать и вынести ее на уровень конституции страны. Проще говоря, фундаментальные идеалы и цели, которые ставит перед собой общество, должны быть ясно прописаны в конституции страны, и политические партии, цели которых противоречат этим фундаментальным идеалам и целям всего общества, должны быть запрещены.

"Опять запреты!" – воскликнет тут читатель – "А как же быть со стремлением человечества к свободе?" Здесь мы сталкиваемся с тем обстоятельством, что не все проблемы, стоящие перед человеческим обществом могут быть немедленно, прямо здесь и сейчас, решены чисто техническими средствами. На протяжении какихто исторических периодов приходится прибегать к социальным запретам. Если этого не сделать вовремя, путь к техническому решению проблемы может вообще оказаться закрыт, и социальные запреты станут практически вечными. Вообще говоря, законодательство любой, даже самой свободной и демократической из ныне существующих стран представляет собой длинный список всевозможных запретов, список того, что гражданам этих стран в настоящее время делать нельзя. Этот список запретов объективно отражает тот уровень свободы, который реально достижим при сегодняшнем уровне развития технологий. Мы не можем быть более свободной страной, чем эти страны, пока у нас нет более совершенных технологий, чем у них. Более того, пока у нас такой же уровень технологий как у них, мы не можем себе позволить такой же уровень свободы как у них – даже при одинаковом технологическом уровне, Россия все равно оказывается беднее Запада из-за климата, и эта бедность накладывает на нас дополнительные ограничения.

Одним из фундаментальных идеалов общества, которые я предлагаю записать в конституции "Советии", должен быть идеал непрерывного технического прогресса и поиска решения социальных проблем техническими средствами. Если какая-то партия станет выступать за применение исключительно социальных решений проблем (т.е. попросту говоря, всевозможных запретов), возникнет опасность, что движение общества к свободе прекратится, и запреты, предлагаемые этой партией, станут вечными. Для того, чтобы защитить движение к свободе и отмене всяческих запретов, неизбежно придется запретить препятствовать этому движению.

9.1.3. Недостатки демократии, не ограниченной идеократией.

Выше мы видели, что свободный рынок, не направляемый и не корректируемый системой идеалов и ценностей, может быть чрезвычайно опасен и может привести страну к катастрофе. Все развитые капиталистические страны с успешно развивающейся экономикой – это страны с развитой идеологической системой. Однако система эта настолько традиционна и привычна, настолько укоренена в религии, культуре, традициях и обычаях этих стран (в "менталитете" народа), что обычно не замечается исследователями экономики этих стран, и потому их успехи приписываются исключительно действию свободного рынка. Только попытка построить в нашей стране рыночную экономику, не имея при этом соответствующей идейной и культурной основы, выявила важность такой основы.

Но правильная идеологическая основа важна для нормальной работы не только экономической, но и политической системы общества. Демократия – это всего лишь инструмент для выражения желаний и устремлений народа, средство заставить власти учитывать эти желания и устремления. Но желания и устремления эти, в конечном счете, определяются идеалами и ценностями.

Поэтому подконтрольность власти народу – вещь очень опасная, если народ недостаточно цивилизован (то есть, не приобщен к идеологии гуманистической цивилизации). Мы это уже проходили в очень недавнем прошлом. Введите демократию в недостаточно цивилизованной стране – и нецивилизованное большинство (теоретически – 51% населения, но при общей аполитичности населения достаточно 20-25%-ного политически активного меньшинства) тут же проголосует за то, чтобы не работать, прекратить все научные исследования, и жить исключительно за счет выкапывания и продажи полезных ископаемых. Это может привести к полной остановке технического прогресса (что и наблюдается сейчас в нашей стране).

Во всяком нормально функционирующем демократическом обществе недостатки демократии компенсируются тем, что можно было бы назвать "идеократией", т.е. властью идей, ценностей и идеалов. В цивилизациях основанных на религии идеократия обычно представлена традиционными религиями. Она настолько привычна и сама собой разумеется, что западные исследователи демократии часто не замечают присутствия в обществе идеократических структур наряду с демократическими, и описывают демократию как нечто, существующее в идейно-ценностном вакууме. Однако, в рамках атеистической цивилизации идеократию необходимо строить совершенно осознанно, иначе демократия, не уравновешенная идеалами и ценностями, способна привести общество к катастрофе.