Текст книги "Галерея римских императоров. Принципат"

МАКРИН

Marcus Opellius Macrinus

164 г. – 8 июня 218 г.

Правил с 11 апреля 217 г. до 8 июня 218 г. под именем Imperator Caezar Marcus Opellius Macrinus Augustus.

He был причислен к сонму богов

Первым, кто подбежал к лежавшему на песке окровавленному императору, был префект преторианцев Марк Опеллий Макрин. Он же первым испустил отчаянный крик, увидев, что рана, нанесенная императору, смертельна. Убийца, солдат Марциалис, попытался сбежать, но в погоню за ним бросились всадники из придворной стражи Каракаллы. Они были набраны из племен скифов и германцев, которым, как чужакам, цезарь больше всего доверял. От мощного удара копьем Марциалис скончался на месте. В тот момент никто не раздумывал, были ли у убийцы сообщники. Никто не попытался расследовать инцидент на месте, понять обстоятельства убийства. Все решили, что убийца действовал в одиночку, из личной мести. Впрочем, многие помнили, что у Марциалиса были личные причины ненавидеть императора, ведь тот лишь пару дней назад отказался повысить солдата до звания центуриона и пользовался каждым удобным случаем, чтобы высмеять его, и даже, по слухам, недавно приказал казнить его брата.

Итак, пока все выглядело таким образом, что убийство, совершенное у всех на глазах, не вызывало никаких сомнений: личность убийцы очевидна, и он тут же казнен. Теперь ближайшее окружение убитого императора – преторианцы и легионы в Эдессе, где находилась главная квартира римской армии, – должно решить самую насущную проблему: к кому перейдет власть? Каракалла умер бездетным, никого из рода Северов он не назначил своим наследником, у империи не оказалось государя, а ведь шла война с парфянами, и их царь Артабан готовился к большому наступлению. Не могло быть и речи о том, чтобы назначение императора отложить до возвращения в Рим и передать эту проблему сенату. Переписка с Римом заняла бы несколько месяцев – Сирия далека от столицы, послания туда и обратно отняли бы драгоценное время, да и легионеры не привыкли, чтобы им навязывали правителя из Рима. Выбор уже несколько лет зависел от армии. Эта практика была привычной: императора объявляют легионеры, а сенат утверждает их выбор задним числом.

С 8 апреля, со дня убийства цезаря, в эдесском лагере все бурлило: солдаты «митинговали», руководство проводило время в бесчисленных заседаниях и на нескончаемых совещаниях, устанавливалась связь с ближайшими гарнизонами, и все хватались за головы. Каракаллу очень не любили, более того, все слои населения ненавидели эту кровожадную бестию, братоубийцу и тирана. Симпатии же военных Каракалле, как мы знаем, удалось завоевать, многие легионы были искренне преданы покойному цезарю. Он, как равный, разделял с ними все трудности тяжелых переходов, не скупился на подарки, подачки, льготы и постоянное повышение жалованья. Так как выбор нового цезаря нужно было делать незамедлительно, то, по сути, выбирать можно было лишь из двух кандидатур, двух военачальников, – Адвента и Макрина. Были они главными военачальниками Каракаллы, оба опытные полководцы и добрые вояки, оба были посвящены во все военные планы императора, а главное, оба находились на месте. Преторианцы ломали головы – кого же из них выбрать. И тогда первый заявил с солдатской прямотой: «Всем известно, что власть должна достаться мне, я ведь старше и опытнее Макрина, и именно по причине возраста я и уступаю ему место». Вовремя сказанные мудрые слова завоевали Адвенту симпатии солдат, не все способны объективно оценить собственные возможности. Адвент в принципе не получил никакого образования, с юриспруденцией вообще не был знаком, а о столь важных для правителя знаниях, как администрирование и финансовые вопросы, не имел никакого понятия. Даже не обладал всегда ценимым римлянами умением хорошо и складно говорить. Изложение самых простых мыслей давалось ему с трудом. Высокое звание префекта он получил за долгую, честную службу, постепенно повышаясь в званиях. Это был профессиональный солдат, и таким он пожелал и остаться.

Таким образом, оставался лишь один кандидат – Марк Опеллий Макрин. Для виду он отказывался, но солдаты громко и дружно прокричали его имя, и 11 апреля 217 года Макрин был объявлен цезарем. Тогда ему было немного за пятьдесят. Выходец из плебеев, он родился в Мавританской Цезарии (современный Шаршал, на территории Алжира). По этой причине некоторые современники называли его мавром, хотя он и был чистокровным римским гражданином. Получив юридическое образование, он служил в самом Риме; уже во время первого судебного заседания, будучи адвокатом, обратил на себя внимание Плаутиана, префекта в правление Септимия Севера, всеславного префекта преторианцев, и тот сделал его управляющим своими частными имениями.

Падение Плаутиана затронуло и некоторых его помощников, но Макрину повезло. Счастливый случай помог ему найти могущественного опекуна в лице Фабия Цилона, и Макрин получил очень важную должность руководителя почтового ведомства в стратегическом пункте – на Фламинийской дороге. Затем сам император Каракалла назначил его прокуратором своих собственных имений, а после казни префекта преторианцев Папиниана в 212 году Макрин занял его место.

До сих пор карьера Макрина была сугубо гражданской, к воинским формированиям он не имел никакого отношения, разве что прошел в молодости обязательную службу призывника. Обращает на себя внимание факт, что на столь важные должности префектов преторианцев Каракалла назначил столь разных людей – Адвента и Макрина, – с разным образованием и жизненным опытом. Профессиональный военный и опытный юрист, командир и администратор. Возможно, они хорошо дополняли друг друга и могли принимать правильные решения именно благодаря разным взглядам на одну и ту же проблему.

Макрин – первый в истории Рима цезарь, который никогда не был сенатором. Многие сочли это неслыханным нарушением традиции и принятых законодательных норм. Но что было делать сенату? Вести о кончине Каракаллы и объявлении императором Макрина до Рима дошли почти одновременно. Ничего другого не оставалось, как только согласиться с волею армии.

Каким ударом по общественному мнению стало бы известие, что Макрин принимал участие в заговоре против цезаря! Пока об этом не знали, но если бы знали, императором Макрина не назначили бы – те же солдаты, что объявили его цезарем, сами бы и зарубили предателя мечами. Все обнаружилось позднее, хотя и до сих пор не известны все подробности заговора. Ну и конечно, нельзя исключать также того, что история с изменой Макрина была вымышлена его политическими противниками. Тогда у них была бы веская причина вызвать в войсках бунт против избрания Макрина. И тем не менее большинство дошедших до нас письменных показаний свидетельствует о том, что Макрин и в самом деле подготавливал покушение на императора, был инициатором государственного заговора. В его руки случайно попало письмо императору столичного мэра, предостерегавшее Каракаллу о готовящемся Макрином государственном перевороте и необходимости срочно принять меры. Зная жестокость и вспыльчивость цезаря и его подозрительность, Макрин счел это письмо (или донос?) достаточным основанием для немедленных действий. Нельзя терять ни минуты! Макрин скрыл письмо цезарю и договорился о дальнейших действиях с двумя трибунами преторианцев, а Марциалис и без того уже был преисполнен ненависти к цезарю. Вероятнее всего, Макрин заверил Марциалиса, что его защитят и он, и эти два трибуна, так что тому ничего не сделают. Случилось не так, как было задумано, – убийца был убит тут же, к большому облегчению остальных заговорщиков.

В письме к сенату Макрин сообщал, что армия провозгласила его императором, клялся, что при его правлении в стране будут царить порядок и спокойствие, не прольется ни капли крови римского гражданина, что он ничего не предпримет без согласия сената, а также его боевых друзей, командиров и советников. Править должен не цезарь, а действительно лучшие люди империи. В этом послании Макрин позволил себе даже иронически отозваться о своих предшественниках – цезарях из аристократических родов, которые не относились к простому люду с должным уважением.

И все же в этом письме, переполненном высоких слов и благородных обещаний, автор счел нужным подписаться всеми титулами, без которых цезарь не был бы цезарем, хотя формально сенат еще не присвоил ему этих титулов. Разумеется, они поспешили это сделать и присвоили множество еще и других почетных званий. Макрин принял их все, за исключением «почетного возницы колесниц», которым верноподданные сенаторы собирались почтить начало его правления по прибытии в Рим.

Девятнадцатилетний сын Макрина, Диадумениан, находящийся вместе с отцом в армии на Востоке, был также объявлен солдатами цезарем, что, разумеется, подтвердил сенат, добавив юноше звание патриция и предводителя молодежи. Таким образом, Макрин закладывал основы собственной династии уже в первые дни своего царствования, назначив наследника. Он же дал сыну фамилию Антонин, которую официально носил Каракалла, а также другие великие цезари II века – Антонин Пий и Марк Аврелий. Тем самым Макрин подчеркивал преемственность с великими римскими традициями и одновременно привлекал на свою сторону солдат, столь привязанных к своему благодетелю Каракалле.

По этой же причине Макрин в своем письме сенаторам не стал открыто осуждать своего предшественника, но и не намекал о своем желании причислить того к сонму богов, поскольку тем самым мог бы вызвать недовольство и сенаторов, и жителей Рима.

Весьма любопытно проходило заседание сената, на котором зачитывалось это послание нового императора. Многие из сенаторов наперебой критиковали Каракаллу и его правление. Они называли десятки его невинных жертв, подчеркивали жестокость предыдущего цезаря, требовали отмены игрищ в день его рождения, а также свержения и переплавки золотых и серебряных памятников Каракалле. И все же ни один из сенаторов не осмелился объявить Каракаллу врагом народа, что повлекло бы за собой предусмотренные законом последствия – речь о вычеркивании имени этого цезаря из официальных документов. Сенаторы имели все основания опасаться реакции на такой законодательный акт подразделений преторианцев, в том числе тех, что размещались в столице. Некоторые из сенаторов осмеливались взамен этого особо почтить убийцу Каракаллы Марциалиса, подчеркнув его заслуги. Вот такая складывалась интересная ситуация. И новый император, и сенаторы, ненавидевшие Каракаллу, в своих выступлениях проявляли известную сдержанность, доходя как бы до невидимой границы и не решаясь ее преступить, словно их удерживала какая-то невидимая сила. Сила, конечно же, была самая что ни на есть конкретная – мечи обожавших Каракаллу. Каракалла уже давно был мертв, а оказывалось – продолжал оставаться среди живущих. Прах Каракаллы наконец привезли в Рим (кремацию произвели в Сирии). Урну с прахом некогда всесильного императора тайно, под покровом ночной темноты, провезли в мавзолей Адриана и поместили рядом с урнами Септимия Севера и других цезарей.

Вскоре скончалась и мать Каракаллы, Юлия Домна, успев, однако, причинить до своей смерти немало неприятностей Макрину. Известие о гибели сына застало ее в Антиохии. В первую минуту горя и отчаяния она чуть не покончила с собой, но смогла лишь легко ранить себя в грудь. Рана оказалась неопасной. Тогда императрица объявила голодовку. Она искренне оплакивала сына, хотя при жизни он причинял ей много горя. И опять же злые языки такое отчаяние матери приписывали горю не от потери сына, а от утраты своего влияния, что неизбежно последовало с его смертью. Теперь Юлия Домна больше не имела власти императрицы, что было невыносимо для женщины с такими, как у нее, амбициями. Будучи в течение многих лет женой и матерью императоров, она вдруг становилась никем. Не для нее тихая, спокойная жизнь богатой женщины без той власти, которой она обладала, без дворцов и драгоценностей, без придворной стражи и всяческих придворных церемониалов. Впрочем, Макрин не изменил ничего в статусе Юлии Домны, чего так боялась эта гордая женщина. Он оставил ей титул императрицы, и так она всеми и воспринималась. По-прежнему она проживала в роскошном дворце, охрана ее состояла из преторианцев. Она же ничего этого не оценила, напротив, возненавидела Макрина и принялась плести интриги против него. Предполагалось всякое, но факты до нас дошли следующие. Юлия Домна не ответила на соболезнование в письме Макрина, подбивала солдат своей стражи устроить на него покушение, желая – как считают некоторые авторы – единолично править, хотя в Риме никогда до этого не было так, чтобы женщина правила явно и вся власть была сосредоточена в ее руках.

Макрин отреагировал на происки заносчивой женщины решительно, но сдержанно: повелел ей покинуть дворец в Антиохии и выбрать себе для жительства другое место, которое ей по вкусу, но теперь она станет обычной благородной гражданкой безо всяких императорских почестей. Домна тяжело переживала это и очень скоро умерла. Некоторые утверждали – от голода, другие – от рака груди. Говорили, она давно страдала от этой болезни, возможно, упомянутая неопасная рана приблизила конец. Так закончилась жизнь умной и талантливой женщины, дочери жреца из маленького сирийского городка, волею судьбы вознесенной на самые вершины власти, богатства и почитания, но лишь для того, чтобы испытать несчастья и безграничную боль. Ей пришлось вытерпеть множество унижений, когда при дворе ее мужа императора Септимия Севера самым главным человеком сделался префект Плаутиан. Многие годы пребывая рядом со стареющим и ослабевающим от болезней мужем, она вынуждена была наблюдать возрастающую ненависть друг к другу двух ее сыновей. Эта ненависть привела в конце концов к тому, что Гета был убит офицерами Каракаллы буквально в ее объятиях, а ей самой запрещено было даже предаться горю. Затем ей суждено было стать свидетельницей кровавого правления сына. Правда, в тот период она стала главным лицом в государстве, чье слово было решающим, поскольку Каракаллу интересовали лишь войны и развлечения, а также обозная жизнь легионов. Но со смертью сына рухнул весь мир матери-императрицы. У Юлии Домны больше не осталось никого на свете.

Первые действия Макрина в роли государя были разумными и справедливыми. Он амнистировал лиц, осужденных за оскорбление императорского величества, и запретил вести впредь такие процессы. Восстановил прежний размер удвоенного Каракаллой налога за выкуп из рабства, за наследство и некоторые другие. Зато кадровая политика нового цезаря подвергалась критике. Утверждали, что он ставит на ответственные должности недостойных и нерасторопных людей, например, сенаторов возмутило то, что Адвент был направлен в столицу сразу на сенаторскую должность и назначен префектом Рима, хотя не прошел всех положенных до этого ступеней служебной лестницы и ни разу не был консулом. Макрину, однако, надо было вознаградить человека, так благородно отказавшегося от власти, что дало возможность Макрину без помех стать цезарем. Наверняка и другие высокие назначения имели столь же веские основания.

Сам Макрин не мог приехать в Рим, ему приходилось стеречь восточную границу империи, которой угрожало вторжение парфянских племен. В 217 году большая парфянская армия вторглась в Месопотамию, Макрин был разбит и вследствие этого пришел к нелегкому решению заключить с противником мир на очень невыгодных для Рима условиях. Весной того же года Макрин вынужден был уступить парфянам спорные территории, выдать им пленных и выплатить парфянскому царю огромную контрибуцию в 50 миллионов сестерциев. И все же на новых выпущенных монетах Макрин повелел вычеканить Victoria Parthica,Парфянская Победа. В войне с армянами цезарь тоже не добился успехов.

Теперь цезарь выбрал для проживания Антиохию, большой, прекрасный город, вел жизнь неторопливую, не очень обременяя себя государственными делами. Недоброжелатели язвили, что большая часть времени императора уходит на выращивание модной бородки, на неторопливые прогулки с друзьями и непринужденные разговоры с ними. В этом видели желание Макрина походить на знаменитого Марка Аврелия. Старшее поколение еще помнило этого выдающегося государя, но эти люди лишь посмеивались над попытками теперешнего бесталанного правителя подражать великому цезарю. Макрин и в самом деле охотнее посидел бы в цирке, на любом представлении для простого люда, или полюбовался бы зрелищем, устроенным на потребу черни. Но положение обязывает – приходилось заниматься делами, не приносящими удовольствия. Главное же, не было необходимости по уши сидеть в государственных заботах – этим занимались специально подобранные люди, а времена наступили спокойные, стране не угрожали вторжения врагов. Кроме того, Макрин любил долго одеваться, выбирая красивую одежду, и этому занятию посвящал немало времени.

Но все бы ничего – эти привычки из обычных человеческих слабостей, – если бы не одно обстоятельство. Такой образ жизни правителя очень раздражал солдат, идеалом которых был Каракалла – энергичный, вечно в заботах о своих солдатах, вечно окруженный военными. Возмущались и легионеры на отдаленных воинских базах, постепенно приходивших в упадок без постоянных дотаций, без привычных стычек с неприятелем, без ободряющих речей императора. В эти далекие края легионы были посланы еще Каракаллой, готовилась война с парфянами. Война, тем не менее, не принесла римлянам ни победы, ни ожидаемой славы и трофеев. И теперь солдаты чувствовали себя обманутыми, им бы хотелось вернуться в родные края, а Макрин зачем-то продолжал держать на восточных границах большие скопления войск, должно быть, надеясь, что ситуация как-то сама собой разрядится.

По этой причине он и в столицу не спешил возвращаться, хотя там все очень его ждали. Время шло, больше тянуть было невозможно, и Макрин сделал неудачный ход. Он объявил, что вновь поступающие на воинскую службу солдаты будут получать такое жалованье, которое им положил еще Септимий Север. Каракалла же неоднократно повышал жалованье легионерам. И хотя такое постановление ни в чем не ущемляло прав уже служащих военных и не ухудшало их положения, они встревожились, усмотрев в этом нехорошие перспективы на будущее.

Возможно, Макрин понимал вызванное его распоряжениями недовольство армии, но меры принял весьма своеобразные: потребовал от сената причислить Каракаллу к сонму богов. Покойного императора признали богом, построили ему храм, стали совершать жертвоприношения. Если Макрин и в самом деле сыграл решающую роль в ликвидации своего предшественника на троне, то это была какая-то насмешка судьбы: убийца обожествил свою жертву!

В мае 218 года по стране с грохотом прокатилась весть: в священном городе Эмесе появился легальный наследник Каракаллы, его сын. Не прошло и месяца, как Макрина с его защитниками разгромили. Всеми оставленный, он вынужден был бежать, переодевшись простым солдатом. Хотел добраться до Рима кружным путем, через страны Малой Азии, но был схвачен в Халцедоне и отправлен обратно в Антиохию – на простой телеге, как обычный преступник. По дороге он узнал, что убит его сын, Диадумениан, которого он всего месяц назад сделал Августом, своим соправителем. Юноша попытался сбежать в Парфию, но был пойман и убит. Узнав об этом, Макрин попытался свести счеты с жизнью, бросившись с телеги, проезжавшей по узкой горной тропе, в пропасть. Упал неудачно, отделался лишь переломом ключицы. Вскоре его убил какой-то центурион, и тело цезаря лежало непогребенным несколько дней у самой дороги, чтобы этим зрелищем мог насладиться его преемник, четырнадцатилетний мальчик, якобы сын Каракаллы, вошедший в историю под именем Гелиогабала.