Текст книги "Впереди разведка шла"

Автор книги: Александр Каневский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Мне приказали сопровождать начальника политотдела подполковника Герасименко в Даг, на командный пункт бригады, где располагалась и разведрота. По пути мы обнаружили отлично замаскированную 76-миллиметровую пушку. Она стояла вблизи перекрестка – целая, исправная, рядом лежали снаряды, а расчета и в помине не было. Тут уж не до разбирательств, по какой причине брошено орудие и где его хозяева.

Между тем из-за лощины неторопливо выехали бронетранспортеры. Угловатые, черные силуэты, кресты, как на гробах. Один немного развернулся и пошел прямехонько на нас.

– Стрелять умеешь, Александр? – спросил Герасименко.

– Приходилось.

– Становись к панораме, а я буду командовать.

С нами был Семен Ситников. Он схватил снаряд и вогнал в казенник. Помогал и шофер начальника политотдела.

Вырвавшийся вперед бронетранспортер медленно наплывал на сетку прицела. Я выждал несколько секунд, выстрелил. Промах...

– Возьми чуть левее, – внес поправку Герасименко.

Я нажал на спуск, и второй снаряд продырявил бэтээру шкуру. Экипаж бросился в заснеженный виноградник. Ситников схватил автомат, послал несколько очередей вдогонку. Потом затолкнул в казенник очередной снаряд, сказав:

– Нур фюр дойче!*

* Только для немцев! (нем.)

Два остальных броневика дальше не пошли. Построчив из пулеметов, свернули за бугор...

– Да тебя, Александр, нужно переводить в артиллерию. Ты же бог войны! – тряс мою руку Герасименко.

– Предпочитаю быть чертом в разведке,– пошутил я и, хотя куревом не баловался, задымил предложенным «Казбеком».

А ты что, немецкий знаешь? – обратился начальник политотдела к Ситникову.

Так точно, товарищ подполковник, в объеме, необходимом для общения с «языками»...

Враг через Шаришап так и не прошел, был остановлен в лобовых атаках. Не ошибусь, если скажу: бои за этот шахтерский поселок и высоту 225 были самыми кровопролитными из всех боев на территории Венгрии, наиболее драматичными. Значительно поредели здесь ряды бригадных частей и подразделений, мы потеряли много техники, практически остались без боеприпасов и горючего.

На госпитальные койки попали многие бойцы разведроты. От тяжелого ранения в живот скончался ординарец лейтенанта Позднякова рядовой Владимир Лазарев. Похоронили его в Будакеси.

В начале февраля бригада передала оборонительные позиции стрелковой дивизии генерала Рубанюка, сосредоточилась в районе Торбадь, затем была переброшена к Жамбеку. Такие перемещения диктовались сложившейся обстановкой. Командование будапештской группировкой так и не дождалось вожделенной помощи извне. А она была так близка! Четырнадцать километров, отделявшие танки дивизии «Мертвая голова» от южной окраины Буды, стали для эсэсовского танкового корпуса неодолимыми.

В районе Жамбека мы оказались как бы между молотом и наковальней. С одной стороны еще напирали эсэсовцы, а с другой – от Будапешта – готовились вырваться из «котла» окруженцы. Чтобы не вызывать подозрение у русских какими-то действиями, им было приказано технику не взрывать, а демонтировать. Солдаты отвинчивали детали и тут же их разбивали под выкрики офицеров: «Шнель, шнель!»

Недобрые предчувствия охватывали теперь солдат фюрера, и кто знает, возможно, не один из них вспомнил убитых советских парламентеров... Поздно! Теперь уже мало кто тешил себя надеждой уйти на запад.

«Горячий» прием мы подготовили немцам в Жамбеке. Разорвав оборону около Будакеси, пьяная толпа в добрую тысячу человек ночью ринулась к городу. Мы впустили «гостей», предварительно перекрыв все выходы. Захватив несколько улиц, гитлеровцы уже предвкушали успех. И тогда я приказал одновременно включить фары всех бронетранспортеров, «повесить» ракеты.

Все было сделано отлично: ослепив противника ярким светом, разведчики открыли внезапный огонь.

Такое зрелище надолго запоминается!

Гитлеровцы метались, как ошалелые, по площади, пытаясь найти хоть какую-нибудь лазейку в этом «мешке», но везде их встречал разящий свинец. Напрасно кричали гитлеровские офицеры «форвертс!», а венгерские – «ро, ро, мадьяро!..»*.

* Вперед, вперед, мадьяры! {венгерск.)

На холмах Буды звучали последние выстрелы. Столица Венгрии очищалась от врага. Попытался выбраться из окружения и сам командующий группировкой Пфеффер-Вильденбрух со своим штабом. Генерал решил уйти из Будапешта весьма прозаическим путем – через канализационную трубу. Но, выбравшись на поверхность, «свободой» наслаждался недолго – попал в руки разведчиков старшего лейтенанта Скрипкина. Бывший теперь уже командующий шел под конвоем, а впереди него с белым флагом, сделанным из простыни, чинно шагал адъютант – чванливый пруссак майор Ульрих фон Дамерау. Кстати сказать, путешествие по канализационной трубе оставило на Пфеффер-Вильденбрухе такие «следы», что, прежде чем беседовать с ним, генерала отправили на помывку в солдатскую баню.

13 февраля 1945 года Будапешт пал. Наряду с другими отличившимися соединениями Родина высоко отметила заслуги корпуса, на боевом гвардейском стяге которого засиял орден Красного Знамени. Корпус получил второе почетное наименование – «Будапештский».

Немногим тогда пришлось побывать в освобожденной венгерской столице, однако нам, разведчикам, это удалось. Прежде мы видели ее очертания только издали, когда в ноябрьские дни подошли к самым стенам города. В декабре ворвались на окраину с запада, но и тогда в вихре уличных боев не разглядели лицо Будапешта.

И вот теперь...

Первые дома, первые улицы. Развалины, развалины, развалины... Черные от копоти, белые от извести. Взгляд напрасно скользит по сторонам, пытаясь отыскать хоть одно уцелевшее здание. В разбитых окнах гуляют сквозняки, шевелят цветными обоями. Снег, перемешанный с хлопьями сажи, садится на сорванные картины, разбитые зеркала, клочья ковров, кадки с цветами... Жалкие остатки разоренного человеческого уюта!

И всюду трупы. Убитые немцы и салашисты лежат в развалинах, в воронках от бомб, прямо на тротуарах, свисают с окон, крыш и даже маячат на деревьях, где их настигла пуля или куда забросила взрывная волна.

В разных позах застыли «тигры», «пантеры», «фердинанды», пушки, минометы...

На крышах, на остриях соборов – огромные красные полотнища парашютов, с помощью которых гитлеровские летчики сбрасывали осажденным боеприпасы и продовольствие.

А дальше, на одной из площадей Ремхплац, мы увидели... аэродром. Когда кольцо окружения сжалось до предела, гитлеровцы стали производить здесь посадку своих самолетов. Аэродром смерти! Невесело, наверное, было сюда приземляться, а взлетать и подавно. Кругом разбитые самолеты – один ударился в крышу дома, другой зацепил деревья, третий носом угодил в окно верхнего этажа, да там и застрял...

Очень много пленных. В голове пестрой колонны, подняв воротники шинелей, ссутулившись, засунув руки поглубже в карманы, бредут офицеры. Осунувшиеся, небритые лица выражают злость, напряженную настороженность, безразличие. За офицерами вразнобой топают солдаты – в пилотках с отогнутыми бортами, в гражданском платье, кто-то обмотал пол-лица мешковиной, замотал шею полотенцем... Салашисты шествуют в своей черной униформе.

На улицах появились первые будапештцы. Они опасливо обходят кучи убитых, с гадливостью смотрят на пленных, качают головами.

Наш переводчик Алексей беседует с каким-то старикашкой в грязном, изжеванном пальто. Собеседник постоянно щурится, словно впервые после длительного заточения увидел дневной свет.

– Что он рассказывает? – поинтересовался я у Алексея.

– Учитель гимназии. Говорит об иронии судьбы. Мол, Венгрия в течение девятисот с лишним лет боролась против Габсбургов, а потом присоединилась к этому полоумному Гитлеру. Вот и покарал бог за этот

союз...

– Что ж, урок весьма предметный. Разбитый, обугленный красавец Будапешт стал чем-то вроде символического памятника «германо-венгерской дружбе».

На одном из перекрестков я встретил майора Козлова.

– Вот, Борис Михайлович, мы и в Будапеште. Взяли все-таки...

– Событие памятное. Но к нему можешь добавить еще одно – личное. Тебе присвоено звание гвардии старшего лейтенанта...

Не менее радостным событием для меня стали долгожданные письма от Любы. Вначале не мог понять, почему на конверте стоит штемпель полевой почты. Оказывается, Люба через райком комсомола и военкомат была направлена работать, а вернее, служить на 2-й Белорусский фронт. Ее 5-е военное эксплуатационное управление находилось в польском городе Быдгощ. Вспоминая встречу в Волновахе, я никак не мог представить Любу в шинели, ушанке и кирзовых сапогах...

...После изнурительных боев нас вывели в резерв. Расположились мы в районе Биаторбадь. Пауза оказалась кратковременной.

Севернее Будапешта, если двигаться против течения, Дунай круто поворачивает влево, образуя как бы громадную излучину. Здесь расположены крупные города Эстергом, Комаром, а на западном крае поворота – Дьер. На подступах к этой водной дуге противник держал жесткую оборону, одновременно накапливая силы, чтобы пробить брешь в наших позициях и соединился со своими войсками. Нам предстояло пересечь Эстергомскую дугу по хорде ударом на северо-запад, окружить и уничтожить гитлеровцев, скопившихся в речной излучине.

Во второй половине марта корпус перешел в наступление, прорвал оборону в лесистых горах Вертеш, взял направление по маршруту Орослань, Дад, Коч к городу Тата.

Пробиваться с каждым шагом было все труднее. Подули теплые ветры, снег стал таять, вода затопила низины, переполнила речушки и каналы. Проселочные дороги стали непроезжими. Изношенное покрытие многих шоссе не выдерживало тяжести танков и самоходок, боевые машины буксовали, увязали в набухшей, перенасыщенной влагой земле.

Разведчикам работы хватало по горло. Вместе с саперами мы искали проходы в минных полях, взрывали завалы, в населенных пунктах обшаривали чердаки, подозрительные углы и задворки, стога соломы и кукурузы.

Для танков враг номер один – фаустники. Затаятся в какой-либо щели, как тараканы, и ждут. Фаустпатрон оружие довольно примитивное – жестяная труба диаметром пять-шесть сантиметров, на нее насажена граната, формой напоминающая графин. Подпустит фауст-ник танк или самоходку метров на тридцать – и бац этим «графином»! Прескверная штука...

Первой в город Тата ворвалась «тридцатьчетверка» старшего лейтенанта Федора Тимошенко. Приоткрыв тяжелый люк танка, он вытер смуглое от загара и копоти лицо, жадно глотнул влажный весенний воздух, посмотрел вокруг. Неплохо поработали его ребята! По сторонам валялись шесть искореженных орудий и три самоходки.

И снова вперед. А через несколько часов старший лейтенант Тимошенко погиб... Похоронили его в маленьком скверике на площади Таты. Все-таки не разминулся с фаустником.

Гитлеровцы яростно огрызались. Поняв, что удержаться не смогут, они ринулись в узкую горловину между озером Надь и правым берегом Дуная.

Целую ночь длился марш бригадных колонн. Наутро они вышли к населенному пункту Насаи и здесь наткнулись на немецкие заслоны. Поставив скорострельные зенитные пушки и счетверенные пулеметы на прямую наводку, гитлеровцы подожгли несколько «тридцатьчетверок», прижали к земле пехоту. И только корпусная артиллерия, получив точные данные о местонахождении вражеских батарей, расчистила бригаде проход между высотой 146,0 и каналом.

До Насаи оставались считанные километры, когда немцы вдруг бросились в контратаку. Впереди танки, сзади короткими перебежками наступали автоматчики.

И завертелась огненная карусель: над землей летели рои пуль, ухали гранаты, лихорадочно стучали «дегтяри» и МГ, азартно подскакивали от выстрелов выдвинутые в боевые порядки противотанковые орудия.

Автоматчики стали рассыпаться по полю, просачиваться к штабу бригады.

Я старался ловить в прицел тех, кто поближе, чтобы наверняка. Николай Багаев швырял гранаты, сопровождая каждый бросок хриплым выкриком:

– Бей рыжую сволочь!

Рядом короткими точными очередями из «пэпэша» подсекали немцев Семен Ситников, Иван Пиманкин, Антон Глушков, Федор Молчанов, Николай Петровец, Михаил Иваника, Алексей Рой...

Пыл наступавших охладили, но на нас неожиданно набросились «мессеры». Два бронетранспортера вспыхнули, как сухой хворост. Слева и справа рвались бомбы, во все стороны летели комья грязи, удушливый дым выворачивал внутренности.

Я прихватил с собой двух разведчиков и побежал к штабным машинам. Туда удалось прорваться нескольким гитлеровцам. Дошло до рукопашной.

На Ермолаева набросился дюжий немец с винтовкой наперевес. Угрожающе сверкнул штык... Семен ударил солдата лопаткой по руке, и тот выронил винтовку. Поднять не успел: Петр Алешин свалил гитлеровца ударом приклада. Туго бы нам пришлось, если бы не подоспели на помощь мотострелки капитана Нехаева.

Поздно ночью немцев все-таки выкурили из Насаи, но заплатили мы за это дорогой ценой.

Встретил после боя Владимира Иванова. Он был мрачнее тучи. Потерял прекрасного офицера лейтенанта Харитонова. Не уберег! Да и как уберечь, если тот сознательно пошел на смерть ради общего святого дела.

А случилось вот что. В проеме за виадуком на шоссе притаился «фердинанд». Стоило показаться нашему танку, как тут же звучал выстрел. Ни пройти, ни проехать. Выход был один: закрыть проем. Но как и чем?

Вызвался командир танка Харитонов. Он приказал экипажу выйти из машины, сам сел на место механика-водителя и рванул вперед. Самоходка выстрелила в тот же момент, как танк появился в проеме виадука. Машина Харитонова загорелась, но ее стальная масса закрыла для гитлеровцев выгодную позицию. Наши бойцы устремились дальше...

Настигла здесь смерть и механика-водителя Толстоусова. Сотни километров прошел он на своей машине «Латышский стрелок», а тут не удалось обмануть костлявую...

Среди многих погибших оказались офицер связи корпуса майор Молчанов, парторг 1-го батальона старший лейтенант Дрогль, разведчик рядовой Карябин. Тяжело ранило сержанта Фица. Отправили в медсанбат и майора Козлова – он еле выбрался из-под перевернутой машины. Не стало и нашего любимца, начальника политотдела бригады подполковника Герасименко. Во время бомбежки он находился на позиции минометчиков... Гроб с телом Герасименко был отправлен на Украину, в Черкассы.

Дьер, стоящий на реке Раба, также оказался крепким орешком. Требовалась добрая кувалда, чтобы расколоть его, так как и здесь вся местность перед городом была изрезана траншеями, ходами сообщения, противотанковыми рвами. Для их сооружения гитлеровцы использовали густую сеть мелиоративных каналов. Не так просто было перешагнуть и Рабу. Захваченные разведчиками «языки» прямо заявляли, что форсирование реки – задача неосуществимая. Гитлеровцы взорвали мосты, разрушили переправы, заминировали броды.

...Посылая в разведку младшего лейтенанта Николая Доброву, я испытывал какое-то недоброе предчувствие. И, к сожалению, оно не обмануло... Увлекшись скоростью, Доброва не заметил засаду: на полпути к Дьеру из развалин мельницы по броневику ударил фаустник. БА-64 запылал, потом взорвались бензобаки. Водитель Григорий Беляев так и не успел выскочить из машины. Тяжелые ожоги получил и командир взвода, обгорел так, что даже расплавился орден Красной Звезды. Ординарца Добровы ефрейтора Николая Петровца, который сидел на запасном колесе, отбросило ударной волной. Ему продавило лоб, вырвало икры на ногах, обожгло губы... Ранило лейтенанта Касумова.

Из всех командиров взводов у меня остался только лейтенант Григорьев.

Бой у Дьера оказался последним и для командира 5-й мехбригады полковника Якова Ивановича Проценко.

Да, обильную жатву собрала война на венгерских полях...

Уже после войны я узнал такую цифру: здесь погибло более 140 тысяч воинов, как писалось в похоронках, «верных воинской присяге и проявивших мужество»... Их было бы гораздо меньше, если бы Верховный действовал, не исходя «из политических соображений», а вник в реальную, довольно сложную обстановку.

Здесь уместно сделать небольшое отступление и поведать об одном примечательном, на мой взгляд, разговоре между Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным и командующим 2-м Украинским фронтом маршалом Р. Я. Малиновским. Разговор этот состоялся по ВЧ накануне наступления 46-й армии на Будапешт, начавшегося, как уже отмечалось, 2Э октября.

Верховный Главнокомандующий:

– Необходимо, чтобы вы в самое ближайшее время, буквально на днях, овладели столицей Венгрии – Будапештом. Это нужно сделать во что бы то ни стало. Сможете ли вы это сделать?

Командующий 2-м Украинским фронтом:

– Эту задачу можно было бы выполнить дней через пять, после того, как к 46-й армии подойдет 4-й гвардейский механизированный корпус. Его подход ожидается к 1 ноября. Тогда 46-я армия, усиленная двумя гвардейскими механизированными корпусами – 2-м и 4-м,– смогла бы нанести мощный, совершенно внезапный для противника удар и через два-три дня овладеть Будапештом.

Верховный Главнокомандующий:

– Ставка не может предоставить вам пять дней. Поймите, по политическим соображениям нам надо возможно скорее взять Будапешт.

Командующий 2-м Украинским фронтом:

– Я отчетливо понимаю, что нам очень важно взять Будапешт именно по политическим соображениям. Однако следовало бы подождать прибытия 4-го гвардейского механизированного корпуса. Лишь при этом условии можно рассчитывать на успех.

Верховный Главнокомандующий:

– Мы не можем пойти на отсрочку наступления на пять дней. Надо немедленно переходить в наступление на Будапешт.

Командующий 2-м Украинским фронтом:

– Если вы дадите мне пять дней сейчас, то в последующие дни, максимум пять дней, Будапешт будет взят. Если же немедленно перейти в наступление, то 46-я армия ввиду недостатка сил не сможет быстро развить удар, она неминуемо ввяжется в затяжные бои на самых подступах к венгерской столице. Короче говоря, они не сумеют овладеть Будапештом с ходу.

Верховный Главнокомандующий:

– Напрасно вы упорствуете, вы не понимаете политической необходимости нанесения немедленного удара по Будапешту.

Командующий 2-м Украинским фронтом:

– Я понимаю всю политическую важность овладения Будапештом и для этого прошу пять дней...

Верховный Главнокомандующий:

– Я вам категорически приказываю завтра же перейти в наступление на Будапешт!

Трубка тотчас была положена, что означало – разговор окончен...*

* Цит. по: 1944—1945. Освобождение Юго-Восточной и Центральной Европы. М„ 1970. С. 321—322.

Диалог этот не требует особых комментариев. Вопреки амбициозному желанию Верховного взять Будапешт этаким лихим наскоком при развернутых знаменах осада города длилась почти полтора месяца.

Последний залп войны

Как-то Гитлер в очередном приступе сентиментальности назвал Вену «любимой жемчужиной», пообещав ей «соответствующую оправу». Но то были слова лицемера. Фюрер всегда ненавидел Австрию и ее столицу, еще с тех пор, как, снедаемый честолюбивым желанием стать архитектором, бездомным бродягой ходил по ее улицам. Ныне он решил отомстить Вене за свои прошлые неудачи и нынешние поражения. Получила она от фюрера-архитектора и «надлежащую оправу» – несколько оборонительных поясов с минными полями, противотанковыми рвами, закопанными в землю «тиграми», «пантерами» и штурмовыми орудиями.

  Шоссе, ведущее к Вене, гитлеровцы забаррикадировали огромными железобетонными кубами. Вправо и влево от этих кубов, составляющих мощные стены, от Дуная до Нойзидлер-Зее тянулись противотанковые рвы, перегораживая двадцатикилометровый проход. Как видно, гитлеровцы основательно подготовились для удержания «южной крепости».

  Начальником обороны города был назначен генерал войск СС Зепп Дитрих, прославившийся своими злодеяниями в Харькове, впоследствии командовавший танковой армией в Арденнах, здорово побитый советскими войсками у Балатона. По чистой случайности ему удалось тогда выскользнуть с остатками своей танковой армии из «мешка».

  Получив новую должность, этот прожженный эсэсовец, копируя фюрера, заявил: «Вена будет сохранена для Германии». Дальнейшие события показали, что пышному заверению так и не суждено было сбыться: Дитриха прямо на улице застрелили подпольщики, когда он направлялся на радиостанцию, чтобы выступить с очередным призывом «бороться до конца».

  Первые бои на австрийской границе. Здесь дорогу главным силам бригады пробивали мы с разведчиками-мотоциклистами майора Бабанина, автоматчиками майора Подгрушного и танкистами подполковника Чичева. Вскоре бригада с ходу вступила в бой.

  Особенно яростно сопротивлялись гитлеровцы у Готтендорфа. Это и не удивительно, ведь город расположен на Венском шоссе.

  Находясь в трех километрах от передового отряда майора Подгрушного, мы получили четкую задачу: не дать гитлеровцам взорвать мост через канал. Перед Готтендорфом я с Алексеем Иващенко пересел на трофейный «цюндапп», приказал старшему на бронетранспортере Семену Ситникову усилить наблюдение и не отрываться. Спешка была обоснованной: мост через канал мог в любую минуту взлететь на воздух. На нем уже суетились немцы с ящиками на плечах.

  У кромки моста я осадил мотоцикл, соскочил с сиденья. Увидев мотоцикл и бронетранспортер, гитлеровцы стали энергично махать флажками.

  – Не понял,– передернул затвор «шмайсера» Иващенко.

  Это они, наверное, приняли нас за своих. Видишь – торопят на ту сторону. Нужно поблагодарить за такое любезное приглашение.

  Я залез в коляску, чуть опустил ствол турельного пулемета и дал несколько коротких очередей по подрывникам. Застучал и автомат Иващенко. С броневика ударил крупнокалиберный пулемет. Огонь Алексея Друкарева был точен. Несколько гитлеровцев свалились на настил, один плюхнулся через перила в воду. Но два подрывника попытались улизнуть. За ними погнались Иващенко и Ситников. Вбежав на мост, они сразу же заметили бикфордов шнур – дымная струйка быстро бежала к заряду. Мгновение, и острое лезвие ножа рассекло шнур на две части. Затем разведчики настигли беглецов...

  Лишь после того, как мы «нащупали» слабину в обороне немцев восточнее Готтендорфа, генерал Свиридов принял решение обойти его с северо-востока и перерезать шоссе, ведущее на Братиславу. Несколько залпов дивизиона «катюш», которым командовал майор Чванов, заставили гитлеровцев бросить позиции. А в ходе отступления их доколачивали с воздуха наши штурмовики Ил-2.

  За Готтендорфом последовали железнодорожный узел Брук, Шафельфот, затем части корпуса повернули к городку Петронелю – вычурному, будто сошедшему со старинной гравюры.

  К весенним запахам примешивался «аромат» дыма – недалеко горел лесопильный завод. Трещала кровля, пожираемая огнем, снопы искр летели в сторону большого монастыря. И вдруг из него высыпали... наши девчата. Они бросились к солдатам, прижимались к жестким шинелям и ватникам, целовали в потрескавшиеся черные губы...

  Одна из девушек кинулась к пожилому усатому гвардейцу. Оказалось, встретила своего земляка из села Тальное Киевской области – Маркияна Лясковского. Солдат молча гладил светлые волосы Ирины Педун, у обоих по лицам текли слезы. Обнимая девушку, Маркиян, быть может, вспомнил двух своих дочерей, угнанных из родного дома в Неметчину. Кто знает, может и с ними посчастливится вот так свидеться?..

  Да, разбросала война людей по белому свету!

  Получил я письмо от брата. Николай – минометчик, воюет на 1-м Белорусском фронте, награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Сообщил интересную новость. Как-то после боя попал в другую часть, а там обедают. Решил поживиться у соседей. Раздобыл котелок, подошел к кухне. Повар обернулся, и у Николая чуть котелок не выпал из рук. Повар-то кто? Муж маминой сестры Данило Иванович Гащук. Вот так встреча! Сколько рядом провоевали, а только к концу войны свиделись...

  Гитлеровцы, как и перед Будапештом, огрызались с яростью обреченных. С кем нам только ни приходилось вступать в бои! Танковые и пехотные части, отборные полки, составленные из жандармских отделов, курсанты офицерских школ, охранные батальоны, фолькштурмисты, пожарники...

  Сломав последнюю оборонительную линию восточнее города Швехет, где находился главный аэродром австрийской столицы, гвардейцы корпуса приближались к Вене. Первыми прорвались к ее южной окраине разведчики-мотоциклисты старшего лейтенанта Михаила Коваленко.

  Наступаем, не замечая – день или ночь. Сон – вот желаннейшая вещь! Самая большая награда – подремать с полчасика. Но вот – ночевка... в крематории, где разместился штаб бригады и мои разведчики. Ничего себе – веселенькое место...

  А утром – снова в бой!

  Из окон и балконов свисают белые простыни, платки, полотенца, а с чердаков по нашим наступающим частям бьют гитлеровцы из крупнокалиберных пулеметов, истребители танков, вооруженные фаустпатронами, стреляют с верхних этажей зданий, бросают бутылки с горючей смесью, ведется зенитный огонь.

  Улицы содрогались от грохота: немцы, отбиваясь и отступая, взрывали промышленные постройки, административные здания. Со всех сторон взлетали в воздух кирпичи, куски железа, бетон. Было видно, как рухнули на землю гигантские мачты радиостанции, как обвалилась стрельчато-узорная колокольня собора Святого Стефана.

  Еще шла перестрелка, немецкая артиллерия еще продолжала греметь в городе, а жители австрийской столицы уже выходили на улицы встречать своих освободителей. В живописном парке, где установлен памятник кудеснику вальсов Штраусу, воспевшему Венский лес и голубой Дунай, вновь зазвучали смех людей, музыка. На площади Звезда Пратера стояли танки, самоходки, бронетранспортеры с вмятинами, шрамами, обгорелой краской, а возле них кружились пары – танцевали танкисты и девушки-регулировщицы, связистки и пехотинцы, артиллеристы и переводчицы из разведотделов, жители Вены.

  К бронетранспортеру подошел незнакомый капитан и, увидев на моей груди звезду Героя, попросил спозировать для портрета. Быстро вытащил блокнот, сделал карандашом набросок. Я так и не увидел толком, что он там изобразил. А капитан протянул мне руку и сказал:

  – Ну, до встречи в Берлине!

  В Берлине, однако, мне быть не пришлось, поэтому наша встреча так и не состоялась. Лишь спустя долгие годы в журнале «Журналист» я увидел свой «венский» портрет. Автором рисунка был гвардии капитан в отставке Наум Лисогорский, ныне заслуженный художник РСФСР.

  Уже в день взятия Вены мы получили приказ командующего 46-й армии генерала Петрушевского переправиться на северный берег Дуная и, наступая в направлении Корнейбурга, Штоккерау, отрезать пути отхода венской группировке противника на север.

  Части корпуса, разбившись на штурмовые группы, теснили противника, как затравленного зверя, к последней пропасти. Находившиеся севернее Вены гитлеровцы в панике хлынули через единственный узкий выход к Корнейбургу.

  До победы оставались считанные дни – немцев все плотней и плотней обкладывали с земли и воздуха. И хотя никто не мог сказать, когда же прозвучит последний выстрел войны, все понимали и чувствовали – близок, близок этот выстраданный день...

  Одна забота тогда владела мной: как сберечь людей? Всех до одного. Чтобы каждый смог увидеть конец этой страшной мясорубки, смог пережить радость победы. Ведь это и было нашим высшим представлением о счастье! Об этом счастье мечтал когда-то в Волновахе замполит артдивизиона Михаил Моисеев. И вот уже его нет: упал, перерубленный автоматной очередью...

  Мои мысли прервал голос посыльного:

  – Товарищ старший лейтенант, вас вызывает под полковник Бобров.

  В штабном домике кроме Ефима Фомича находились майор Козлов, какой-то офицер из корпусного начальства.

  – Присаживайся, Саша,– пригласил к столу Бобров и развернул карту.– На днях мы должны взять город... – Словно споткнувшись, он сделал паузу, прочитал по слогам: – Корнейбург... Язык можно сломать. Взять-то мы его возьмем, но вот прут со всех концов отступающие фрицы. Нужно подольше задержать их перед центральным оросительным каналом. Необходимо взорвать мост...

  – Разрешите готовиться? – выпалил я, решив, что разговор окончен.

  – Нет, на сей раз тебе придется остаться дома. Подбери кого-нибудь из командиров взводов. Поопытней...

  – Старшего сержанта Роя можно. Парень – огонь!

  – А он что, так и командует взводом?

  – С самого Галаца замещает лейтенанта Половинкина. Тот никак не может после болезни оклематься.

  – Ну, тогда давай своего Роя...

  Возвращался в роту и казнил себя: лучше бы сам пошел рвать этот чертовый мост. И зачем предложил Алексея? Ведь все может случиться... У него старый отец. Вырастил в своем казацком курене Хрисанф Рой десятерых сыновей, всех проводил на войну. Шесть из них так и не увидели свой тихий Дон, погибли. А если еще и Алексей?

  ...С наступлением темноты группа разведчиков ушла на задание. Минуя населенные пункты, в которых могли сидеть немцы, старший сержант Рой повел разведчиков по берегу Дуная. Слева тянулась поросшая кустарником и деревьями возвышенность.

  За четыре часа проделали около двадцати километров, у оросительного канала остановились передохнуть. Рой уточнил обстановку, определил по карте местоположение моста, за которым лежал Корнейбург. Ни одного огонька впереди, ни одной вспышки. Казалось, город потонул в кромешной тьме.

  В воздухе послышался знакомый стрекот моторов – наши «кукурузники» летели бомбить. Неожиданно блеснуло лезвие прожектора, ударили зенитки. Прямо от моста...

  По сведениям авиаразведки, в этом районе не должно быть никаких огневых средств. И вдруг зенитки! Встала новая задача, не входившая в планы разведчиков, – подойти к мосту, несмотря на то, что он охраняется еще и орудиями. А мост взорвать надо. Это основной путь отхода гитлеровцев от Вены на север.

  Посоветовавшись, Алексей принял решение: мост пока не трогать, а захватить врасплох прислугу. Так и сделали. Бублий осторожно подполз к часовому, снял его. С зенитчиками расправились тоже быстро – где кинжалами, а где и пистолетами. Потерь в группе не было, только Лабзина зацепила разрывная пуля.

  Начали разбираться с захваченным оружием. Кроме зениток разведчики нашли на батарее ручной пулемет, с десяток коробок с лентами и... наше противотанковое ружье с патронами. Пятнадцать ящиков со снарядами перетащили от первой пушки к той, что стояла ближе к мосту.

  С трофейной зениткой освоились быстро, установили ее на прямую наводку. К ней встали Бублий и Рогов. Лабзин взял ручной пулемет, Рой – противотанковое ружье.

  Рассветало. Командир разведгруппы посматривал на часы. Томительны минуты ожидания. Вот-вот должна подойти головная колонна бригады...

  Вскоре показалась колонна машин, но это были отступающие гитлеровцы. Как только большой, крытый брезентом автомобиль с пехотой въехал на мост, по нему прямой наводкой ударила «наша» зенитка. Движение на мосту застопорилось. Немцы прыгали через задний борт, беспорядочно отстреливались, потом бросились бежать к болоту.