Текст книги "О девочке Маше"

Автор книги: Александр Введенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

ГЛАВА VI
О том, как Маша на самолёте полетела

И вот настал вечер накануне их отъезда. Маша ещё с утра говорила кукле Елизавете Петровне:

– Вот сейчас у нас утро, а через три часа будет день, а потом обед, а потом вечер, а после вечера ночь. А там и снова утро. Вот тут-то мы и полетим.

И весь день в детском саду Маша была весёлая, а теперь, когда Коля уехал и они остались с мамой совсем одни, – она немного пригорюнилась.

Вечером мама сказала:

– Маша, завтра надо очень рано встать, я прошу тебя сегодня лечь пораньше.

А Маша отвечала:

– Может, я лучше совсем сегодня не лягу. Мне вовсе и спать не хочется.

Мама в это время лежала на диване, укрытая одеялом, а Маша сидела у неё в ногах и разглядывала книжку с очень интересными картинками. На одной картинке был нарисован паровоз; он бежал по рельсам через снежное поле, из его трубы шёл дым, а машинист смотрел в окошко. А на другой картинке было нарисовано море, а на третьей картинке было дерево, а на дереве сидели птички: первую птичку девочка Маша называла Василёк, потому что она была синяя, вторую—Желток, потому что она была жёлтая, а третью птичку она называла Воробей, потому что это и был воробей, и никак его иначе не назовёшь. А больше никаких птичек на картинке не было. Может быть, они уже улетели с дерева, а может, ещё и не прилетали. Для каждой картинки девочка Маша придумала стихи.

Про паровоз такие:

 
В поле вьюга и мороз,
Всё же мчится паровоз.
 

А про море такие:

 
Жили в море две волны,
Были больше, чем слоны.
 

А про птичек она ничего придумать не могла. Только было она начала придумывать, как мама ей опять сказала:

– Маша, милая, я тебя очень прошу, ложись-ка спать.

Тогда Маша вздохнула. Закрыла книжку и говорит:

– Хорошо, лягу. Но спать всё равно не буду. А то вдруг проспим. Вот сейчас куклу Елизавету Петровну уложу, а потом пожалуйста, и сама лягу.

Раздела она куклу Елизавету Петровну, сняла с неё платье и туфельки и положила её на широкую кровать. Закрыла кукла глаза и уснула. Потом подошла Маша к телефону, сняла трубку и набрала номер: четыре – пятьдесят четыре – девяносто семь.

А когда там ответили, Маша сказала:

– Здравствуйте, это я, Маша. Не спит ли уже Наташа? Если она не спит, позовите её, пожалуйста, к телефону. Мне очень нужно с ней поговорить.

Когда Наташа взяла трубку, девочка Маша сказала ей:

– Здравствуй, Наташа. Что ты сейчас делаешь?

– Я, – отвечала Наташа, – сейчас свою куклу Соню укладываю, а скоро сама буду ложиться. Я уже почти вымыла руки.

– А я, – говорит Маша, – может, сегодня и совсем рук мыть не буду. Боюсь, не успею. Мы утром на самолёте летим. – А потом Маша вздохнула и говорит – А что делают сейчас Петушок и Ниточка? Позови их к телефону.

И Наташа подняла к трубке сначала собачку Петушка.

А Маша сказала в телефон:

– Петушок, здравствуй! Это Маша. Помнишь ли меня? Петушок услышал её голос и залаял в трубку.

А потом Наташа поднесла к трубке кошку Ниточку, и Маша сказала в телефон:

– Ниточка, здравствуй! Это я, Маша. Скучаешь ли ты обо мне?

Ниточка услышала её голос и замяукала в трубку. Тут Маша не выдержала и заплакала. Сквозь слёзы она пробормотала:

<... пропущены две страницы...>

Скоро они пришли на большую площадь, и там около одного фонаря стояли четыре человека. Мама подошла к ним и спросила:

– Вы, граждане, автобуса ожидаете, чтобы в аэропорт ехать?

– Да, – ответил маме какой-то гражданин в очках. – А эта девочка тоже лететь собралась? – И он показал на Машу. – Неужели она не боится?

А Маша сказала:

– У меня папа Николай Сергеевич Крутиков сам лётчик. И я ничего не боюсь. Я только волков и гусей боюсь.

Тут подъехал автобус, и в него сели четыре гражданина и мама с девочкой Машей. И поехал автобус по улице Горького, а потом по Ленинградскому шоссе, а потом свернул налево, и все четыре гражданина сказали разом: «Вот и аэропорт». Автобус остановился, и все вышли из машины.

Прежде всего Маша увидела большой, красивый дом белого цвета, с широкими стеклянными дверями. Они все вошли в эти двери и попали в комнату, где стояли столы. И там четыре гражданина сели пить чай, и мама села и заказала чай себе и Маше. На этот раз Маша стала тоже чай пить; она подумала: раз все пьют, значит, верно, так и нужно.

Вдруг в эту комнату вошёл какой-то человек и сказал:

– Кто летит на Одессу, приготовьте ваши билеты и идите за мной. Сейчас отлетаем.

И четыре гражданина и мама с девочкой Машей встали из-за стола и пошли за этим человеком в другие широкие стеклянные двери. Когда Маша вошла в эти двери, она увидела прямо перед собой большое-большое поле, покрытое жёлтой осенней травой, а на поле то тут, то там стояли самолёты, хотя скорее про них можно было сказать, что они лежали, а не стояли, потому что сами они были длинные и крылья у них были длинные, а высокими их нельзя было назвать. Некоторые самолёты стояли тихо, а у некоторых уже вертелся пропеллер, и от этих самолётов шёл страшный шум.

Потом Маша посмотрела на небо и увидела, что оно стало совсем светлое, что звёзды уже исчезли и появилось солнце.

Человек, который спрашивал у всех билеты, пошёл по полю, и четыре гражданина и мама с Машей пошли за ним. Они подошли к самолёту с неподвижным пропеллером. Сбоку у самолёта была открыта дверца, и вниз к земле спускалась маленькая железная лестница в четыре ступеньки. Внутри самолёта, по обоим его бокам, стояло по три кресла, а посередине был проход.

Маша села в кресло и стала смотреть в окно. Она увидела, что тот человек, который привёл их на поле, вдруг махнул флагом. Тогда самолёт страшно зашумел, сдвинулся с места и побежал по полю. Он бежал то очень быстро, то медленно, то опять очень быстро и сильно подскакивал на кочках. Четыре гражданина вдруг достали из пакетиков вату и стали совать её себе в уши. Они крикнули маме:

– Гражданка, заткните себе и вашей девочке уши ватой, а то шум будет такой, что прямо оглохнете!

А самолёт всё бежал и бежал по полю. И вот наконец Маша увидела, как человек с флагом махнул флагом ещё раз, и почти сразу после этого вдруг прекратилась тряска. Маша посмотрела на землю. Земля была уже где-то внизу, и самолёт не касался её больше своими колёсами.

– Ах, – сказала мама, – ах, мы, кажется, летим! А Маша захлопала в ладоши и вдруг запела:

 
Выше птички Желтка,
Выше птички Василька,
Выше, выше Воробья
Полечу сейчас и я!
 

Уши у неё были заткнуты ватой, и шум в самолёте от мотора был такой, что она и сама не слышала, что она поёт.

А самолёт поднимался всё выше и выше над землёй. Маша смотрела в окно и видела, как большой дом аэропорта стал совсем маленьким, а потом куда-то исчез.

Скоро не стало видно и Москвы. Они летели над лесами, полями и реками. Казалось, что они летят очень-очень медленно – почти что на месте стоят. Маша даже крикнула маме:

– Ох, как мы медленно летим! Прямо тише едем, чем трамвай.

А мама в ответ Маше:

– А вон, посмотри, видишь внизу лес?

– Вижу! – крикнула Маша.

– А теперь?

– А теперь уже не вижу, мы уже его пролетели.

– Вот, значит, как мы на самом деле быстро летим, – сказала мама. – Поняла теперь?

– Нет, – ответила ей Маша, – ничего не поняла! Это просто лес такой маленький, словно садик, вот и все.

Но хотя и казалось Маше, что летят они очень медленно, а всё-таки лететь было интересно и совсем не страшно. И леса, и поля, и реки, и сёла – всё казалось сверху очень красивым. Когда они пролетали над городами, то улицы в городах казались чистыми, словно вымытыми, и весь город был виден сразу, а за городом были видны луга, и по лугам ходили коровы. И это было занятно – сразу видеть и трамвай на улицах и коров на лугах.

Вдруг треск и шум в самолёте затих, и Маша, посмотрев в окно, увидела, что земля стала боком. Тут Маша испугалась и сказала шёпотом:

– Земля стала боком! Неужели мы падаем?

Но один пассажир, в кожаном пальто, засмеялся и крикнул ей:

– Вынимай, девочка, вату из ушей! На посадку идём. Сейчас остановка будет.

Всё ближе и ближе подлетала земля к самолёту, и наконец коснулся самолёт земли и снова запрыгал по кочкам. А потом остановился.

Открыли дверцу, и все пассажиры и мама с Машей сошли по лесенке на траву. И лётчик вышел из кабины, отошёл шагов за тридцать в сторону от самолёта и закурил трубку. А Маша подошла к нему и стала на него смотреть. Посмотрела-посмотрела, а потом говорит:

– Здравствуйте. Это вы нас везли?

– Я, – сказал лётчик, – я вас вёз. А как тебе, очень страшно было?

– Нет, – говорит Маша, – мне не было страшно. Только я бы хотела выше туч полететь.

– Что ж, – сказал лётчик, – может, сейчас и придётся так лететь. Кажется, дождь собирается. Ну, садись в самолёт. Сейчас дальше полетим.

Села девочка Маша в самолёт, и все сели, и снова самолёт затрясся по кочкам, а потом взлетел. И на этот раз он поднялся высоко-высоко над землёй. И вот он влетел в тучи, и земли не стало видно. Маша видела в окно только белый туман.

 
Летим в тумане,
Словно в сметане,
 

– сказала Маша. – Ничего не видать.

А потом поднялся самолёт ещё выше, и видела Маша под собой тучи, и это было похоже на море, только не на простое, а на молочное, с большими молочными волнами. А над этим молочным морем было синее небо и яркое жёлтое солнце. Так они и летели над этим морем, и только кое-где в этом море были дырки, и в этих дырках была видна земля, совсем не похожая на ту, которую видела Маша под Москвой. Тут совсем не было видно лесов – тут были степи, и поля, и холмы…

А домики в деревнях были белые.

И вдруг кончилось молочное море, и впереди Маша увидела настоящее синее широкое море. А на берегу этого моря стоял большой, красивый город.

– Вот и Одесса, – сказали пассажиры. – Вот и приехали, сейчас будем спускаться.

А когда самолёт остановился и Маша вышла из него, то оказалось, что остановился он на таком же поле, как и под Москвой. И города никакого тут не было, и моря. Только воздух был тёплый.

– А где же Одесса? – сказала Маша. – Я хочу в Одессу, нам на пароход нужно.

Тут к ним подъехал автобус, и четыре гражданина и мама с девочкой Машей сели в этот автобус и поехали. И через полчаса они приехали в город с высокими каменными домами, с садами и с морем. Этот город был Одесса.

В этом городе к морю спускалась огромная, широкая лестница, а рядом с лестницей вниз и вверх бегали вагончики. Одно было обидно: что лестница спускалась всё-таки не к самому морю, не к самой воде, а шла она до какой-то некрасивой улицы, а за улицей был забор, за забором какие-то дома и мастерские, и только за ними шумело и билось волнами о каменный берег зелёное море, которое называлось Чёрным.

В городе на улицах было много народу, в магазинах продавали цветы и вкусные пирожки с орехами. А ещё Маша заметила, что всюду в садах стояли деревья с почти зелёными листьями, а в Москве ещё вчера Маша смотрела на деревья, и там на них даже жёлтых листьев не осталось.

ГЛАВА VII
О том, как Маша на теплоходе ехала

Вечером мама с Машей пошли на пристань и сели на пароход, который назывался теплоход «Грузия». Каюта была маленькая, но очень чистая и светлая. Стены были белые, умывальник белый, и кровати тоже белые. И стояли они не рядом или друг против друга, а одна кровать стояла на полу, а другая висела над ней, прикреплённая к стенам.

Маше очень понравилась верхняя кровать.

– Мама, – сказала она, – ты будешь спать на стоячей кровати, а я на висячей.

– Что ты, Маша! – сказала мама. – Ведь ты же оттуда свалишься.

– Никогда я не свалюсь, – отвечала Маша. – Посмотри, ведь тут сбоку решётка сделана.

А там, и верно, была сделана решётка, для того чтобы во время качки нельзя было с кровати упасть.

Тут вдруг теплоход загудел, да так громко, что они обе вздрогнули.

– Ах, – сказала Маша, – пойдём скорее наверх! Я хочу посмотреть, как мы от пристани отплывать будем.

Когда они поднялись на палубу, они увидели, как медленно стала отодвигаться от борта парохода пристань, как люди, стоявшие на пристани, начали махать пассажирам белыми платками и кричать: «Пишите, пишите, пишите! Счастливого пути!»

А пассажиры на пароходе тоже махали белыми платками остающимся и тоже кричали: «Пишите, пишите, пишите! Счастливо оставаться!»

Маше всё это очень понравилось, и она тоже стала кричать: «Пишите, пишите! Счастливого пути! Счастливо оставаться!»

А пароход отходил всё дальше от пристани, и внизу, у его борта, билась, словно кипела, белая морская пена. Он уже разворачивался, становясь носом к выходу в открытое море, и люди на пристани делались всё меньше, и их голоса слышались всё тише и тише.

Когда вышел теплоход из бухты в открытое море и когда увидела Маша, что море тёмное и на небе нет ни звёзд, ни луны, она подумала: «А не заблудимся ли мы ночью?», и спросила у мамы:

– А вдруг мы на какой-нибудь остров наедем?

– Что ты! – сказала ей мама. – Никогда этого не бывает. Капитан дорогу по морю так же хорошо знает, как ты – дорогу от дома до детского сада.

– А где капитан сидит? – спросила Маша.

– Вон на той палубе его каюта, – отвечала мама. – Только туда ходить запрещено.

– А он какой, – спросила Маша: —старый или молодой?

– Я не знаю какой, – сказала мама. – Становится холодно. Пойдём в каюту.

Они пришли в каюту, мама прилегла на нижнюю кровать и говорит:

– Машенька, я что-то устала, я полежу немного, а ты сама, когда спать захочешь, разбуди меня, и я тебе помогу забраться на верхнюю кровать. Только, пожалуйста, сиди в каюте и никуда не ходи. Хорошо?

– Хорошо, – говорит Маша, – никуда не пойду. Я буду с Елизаветой Петровной шёпотом разговаривать.

Закрыла мама глаза и заснула.

А Маша стала с куклой Елизаветой Петровной шёпотом разговаривать.

– Елизавета Петровна, – сказала Маша, – нравится тебе на пароходе ехать? Мне тоже очень нравится. Только мне очень скучно, мне хочется на палубе посидеть, на море посмотреть. А ещё мне хочется капитана увидеть. Елизавета Петровна, – шептала Маша, сама поглядывая на маму, спит мама или нет, – Елизавета Петровна, а может, мы сходим с тобой ненадолго на палубу? Ведь мама спит, она и знать не будет.

Прошептав всё это Елизавете Петровне, Маша взяла куклу на руки и тихо-тихо, на цыпочках, вышла из каюты.

Она прошла по белому узкому коридору, поднялась по лестнице и вышла на палубу. Было совсем темно, берегов не было видно ни справа, ни слева. Дул ветер, в море были волны, и теплоход даже качало немного, но Маше нравилось, что теплоход качался, – ей хотелось, чтобы его побольше качало.

Маша пошла дальше и вдруг увидела магазин. В пароходном магазине продавали то же самое, что и в обыкновенных магазинах на земле: масло, булки, сыр, колбасу, ветчину, яблоки и всякую другую еду.

Потом Маша увидела каюту, около которой висел почтовый ящик. На дверях этой каюты было написано: «Почта».

– Смотри, Елизавета Петровна, – сказала Маша, – видишь, тут и почта есть. Значит, можно письмо написать кому-нибудь, а потом морские пароходные почтальоны, должно быть, его на лодке на берег отвезут, а там уж оно дальше поездом поедет.

Так обошла Маша кругом по палубе весь теплоход и хотела было уже идти к себе в каюту, но вдруг вспомнила, что она не видела капитана.

Тогда она сказала:

– Елизавета Петровна, пойдём к капитану в гости, пойдём на него посмотрим.

И вот подошла Маша к той лестнице, по которой ходить запрещается, как говорила мама, и взошла по ней на самую верхнюю палубу. Выше этой палубы на теплоходе ничего не было. Только мачты были выше неё.

Дверь в каюту была открыта, и Маша увидела, что эта каюта была похожа на хорошую, большую комнату. За столом сидел человек в синей тужурке и читал книгу, а на столе перед ним стоял стакан чаю.

– Здравствуйте, – сказала Маша. – Вы капитан? Можно к вам зайти?

– Да, – сказал человек, – я капитан. А ты кто?

– Я – девочка, меня зовут Маша, а это моя кукла, Елизавета Петровна, – отвечала Маша.

– А ты откуда взялась? – спросил её капитан.

– Я из Москвы, – отвечала Маша. – Мы с мамой прилетели в Одессу, а теперь вот едем с вами, кажется, в город Сухуми. У меня мама нездорова, у неё лёгкие слабые, а папа сейчас летает то на Камчатку, то на Ледовитый океан.

– Так, – сказал капитан. – А что ты от меня хочешь?

– А я ничего не хочу, – говорит Маша, – я только на вас посмотреть хотела.

– Хорошо, – говорит капитан, – смотри. А чай с конфетами пить будешь?

– С конфетами – буду, – ответила Маша.

И вот стала она пить чай с конфетами. А капитан тоже пил чай, но конфет почти не ел. Он рассказывал Маше, какие бывают бури, какие бывают акулы, какие киты и какие пингвины.

– Когда бывает большая буря, – говорил капитан, – то даже такой пароход, как наш, качает так, что ходить почти невозможно, и волны тогда такие высокие, что если поднимется пароход на волну, так до низу так далеко, как с третьего этажа до земли. И волны окатывают пароход водой, и тогда быть в плавании невесело, и сам ты мокрый, и кругом вода, и качает крепко. Но такие бури бывают не так уж часто, и вообще мне море нравится.

– И мне, – сказала Маша, – тоже море нравится. Так бы я всё ехала и ехала на вашем пароходе.

Так сидела Маша и говорила с капитаном, и вдруг капитан спросил:

– Маша, а где сейчас твоя мама?

– Она спит, – сказала Маша, – она в каюте.

– А она знает, что ты ко мне пошла?

– Нет. Откуда же ей знать! – отвечала Маша, – Я сама шла, шла и пришла.

– А в какой же вы каюте едете? – спросил капитан.

– Я не знаю в какой, – сказала Маша. – У нас одна кровать стоит, а над ней другая висит. На нижней мама спит, а на верхней я буду спать.

Тогда капитан задумался, а потом сказал:

– Знаешь, Маша, у нас на пароходе таких кают много. Как же нам быть?

Тут Маша сказала:

– А вдруг мама уже проснулась! Она будет беспокоиться, огорчаться, когда увидит, что меня нет. А ей это нельзя, ей доктор запретил.

А капитан говорит:

– Ладно, я придумал. Сейчас мы и маму твою отыщем, и ты свою каюту найдёшь. Ты тут посиди, а я сейчас приду, только никуда не уходи.

И капитан вышел из каюты. А Маша сидела, держа на руках Елизавету Петровну, и говорила ей:

– Елизавета Петровна, что мы с тобой наделали! Что же теперь будет?

А мама спала, спала в каюте и вдруг проснулась и говорит:

– Маша, Маша, долго ли я спала?

И никто ей не отвечает. Маши-то в каюте и нет. Ведь она к капитану ушла.

Тут мама ещё раз говорит:

– Маша, Машенька, где ты?

Встала мама с кровати, видит – нет Маши в каюте. Вышла она в коридор. Думает, может, Маша нарочно её попугать вздумала и за дверь спряталась.

Нет, и в коридоре нет Маши. Тут мама сказала:

– Ах, где же она, где же она, моя Маша?

И побежала по коридору, потом наверх по лестнице, выбежала на палубу.

На палубе дул ветер. На одной скамейке сидели два гражданина с поднятыми воротниками.

– Граждане, – сказала им мама, – не видели ли вы девочки с куклой на руках?

Один гражданин сказал:

– Я как будто бы видел.

А другой сказал:

– А я как будто не видел.

Тогда первый гражданин сказал:

– Ты, Иван Петрович, потому не видел, что ты спал.

А второй гражданин обиделся и сказал:

– Сам ты спал! Ты её, верно, во сне видел.

А первый гражданин сказал:

– Нет, я не спал, это ты спал.

А второй гражданин сказал:

– Нет, ты спал, а я не спал.

И вот начали они спорить, кто из них спал, а кто нет.

Видит мама – не добиться от них толку, и дальше побежала. Весь теплоход вокруг по палубе обежала – нигде нет девочки Маши!

А мама всё ходила, ходила и искала Машу. Ходила и думала: «А вдруг моя Маша упала в море!» И тут она так испугалась, что села на скамейку и заплакала.

– Маша, – плакала она, – бедная моя, любимая Маша! И как это только я могла заснуть и не закрыла дверь на ключ! Вот теперь моя Маша, наверно, утонула…

И вдруг над самой маминой головой заговорило радио: «Граждане, граждане, граждане, слушайте, слушайте! Девочка Маша пяти лет с куклой находится в капитанской каюте».

Понимаете ли вы, как мама обрадовалась, когда она это услышала!

Побежала мама в капитанскую каюту, а Маша бросилась к ней навстречу и сказала:

– Ты что, плакала?

– Ну конечно, – отвечала мама, – плакала. Да и как же мне было не плакать, когда я думала, что ты в море упала!

Тогда Маша сказала:

– Мама, прости меня, я никуда больше без тебя ходить не буду.

И пошла спать.

Они плыли ещё три дня на этом пароходе, и все эти три дня Маша никуда не отходила от мамы. И чем дальше они плыли, тем становилось всё теплее и теплее. Днём светило солнце, в море играли дельфины и низко, над самой водой, летали чайки. От левого борта был виден берег, и на берегу – горы, покрытые лесом.

На третий день под вечер подошёл теплоход к Сухуми. Уже было совсем темно, и с теплохода были видны только огни, горевшие в сухумских домах, а самих домов не было видно. Теплоход остановился у пристани, на борт поднялись носильщики; один взял мамины и Машины вещи и вынес их на пристань, потом пошёл по набережной, а оттуда свернул на какую-то улицу.

Мама и Маша шли за ним. Маше очень хотелось спать, она несла на руках куклу Елизавету Петровну, и кукла лежала у неё на руках и спала. Глаза у неё были закрыты, и у Маши тоже глаза то закрывались, то открывались. Она шла и наполовину спала, а наполовину не спала.

То ей казалось, что она плывёт по улице на пароходе, а из-за угла ей навстречу вылетает на самолёте кит, и когда ей это казалось, это значило, что она уснула, а когда она видела маму, улицу с невысокими домами и высокими незнакомыми деревьями, носильщика и Елизавету Петровну, это значило, что она проснулась. Так она и шла – то засыпала, то просыпалась. Наконец они постучали в калитку какого-то дома; там громко залаяла собака.

«Верно, это Петушок, – подумала Маша. – Верно, мы в Москве. Должно быть, всё это мне приснилось: и про самолёт, и про пароход, на котором мы по морю ехали».

Но это был не Петушок, это была большая чёрная собака, и звали её Алёшкой.

– Алёшка, Алёшка! – позвала хозяйка домика; потом она вышла маме навстречу, расцеловалась с ней и сказала – Здравствуй, здравствуй, Надя! Как давно мы с тобой не виделись! Это что же, твоя дочка?

– Да, её зовут Маша. А Маша сказала:

– Мою куклу зовут Елизавета Петровна. Мне очень, очень хочется спать.

Хозяйка посмотрела на Машу и говорит:

– Смотри-ка, Надя, дочка-то твоя совсем спит. Давай-ка мы её уложим поскорее.

Они раздели Машу, потом уложили её в кровать. И тут наконец Маша уснула по-настоящему. И во сне она увидела Наташу, и Вову, и Валю, и Галю, и капитана. И капитан пел песенку:

 
В море буря злится,
Ветер веселится,
В море кит ныряет
И пингвин играет.
 

Очень глупая была песня. Но поди-ка, услышь во сне умную! Никто никогда во сне умных песен не слышал.