Текст книги "Готовься к войне (Кат)"

Автор книги: Александр Войнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Как-то, болтавшийся без дела, Шифоньер попросился к Нильсу на работу, но получил отказ.

– Я своих на работу не беру. А то вдруг ты полезешь к клиентам целоваться.

– В свое время мы тебя взяли, хотя ты и был чужой, – нашелся Шифер.

Через полгода Левша работал в «обмене валют» швейцаром и охранником одновременно. Открывал двери с черного хода и запускал внутрь клиентуру. Посетителям он почему-то не очень нравился, они подсознательно чувствовали в нем чужака и старались его не замечать или посматривали свысока. Левшу меньше всего интересовало их мнение о его должности. Когда пахнущие дорогим одеколоном, наглаженные, жизнерадостные толстяки на правах старых знакомых при встрече панибратски улыбались и протягивали руку, Левша жал потную ладонь и улыбался в ответ. Здесь было не до самолюбия. Главное – находиться рядом с денежным потоком, а там течение само поднесет все необходимое. Нужно только набраться выдержки и терпеливо ждать.

Через приоткрытую дверь Левша наблюдал, как кассир Павлин «прокрутил» всю имеющуюся в кассе наличность. По обе стороны счетной машинки высились стопки банкнот, но он продолжал нагибаться к открытому сейфу и доставал новые пачки долларов, российских рублей и отечественной валюты. Из-за груды банкнот на свет Божий выглядывал вспотевший от напряжения Павлин и улыбался сидевшей напротив посетительнице. Кассир уже недавно «сбил» кассу и крутил деньги по второму кругу. Создавалось впечатление, что деньгам не будет конца. Это была демонстрация павлиновского финансового могущества. В кресле для клиентов сидела пышногрудая блондинка, затянутая в короткую кожаную куртку и облегающие лосины в ромбик, придающие ей удивительное сходство с курочкой Рябой. Она торговала парфюмерией на соседнем рынке, почти ежедневно захаживала к Павлину в конце рабочего дня.

Из-за шума счетной машинки Левша не слышал, о чем толковала эта парочка. Но, судя по выражению лица, курочка Ряба имела виды на Павлина. И тот отвечал ей взаимностью.

«Ловко устроился прохвост», – подумал о Павлине Левша. На таком фоне самый неказистый мужичек покажется красавцем. Но эта декорация была иллюзорной. Распустивший хвост Павлин всего лишь кассир. А за душой у него не было ничего, кроме долгов. Деньги на работу давал контрабандист Андрюха Металл. Павлин был должен Металлу крупную сумму, и тот финансировал предприятие, в надежде, что Павлин отработает займ.

Для Левшу Павлин был прост и понятен, как амеба. С контрабандистом разобраться было сложнее. Рослый, спортивного телосложения, с грубоватыми, но правильными чертами лица, Металл, тяготел к дорогой парфюмерии и французской классической литературе. В особенности к Оноре де Бальзаку. За всю свою жизнь он несколько раз перечитал полное собрание сочинений классика и, проводя параллели, часто цитировал его наизусть.

Левша догадывался, что Металл, сам того не подозревая, отождествляет себя с двумя ведущими персонажами «Блеска и нищеты куртизанок»: Жаком Коленом и красавцем Люсьеном де Рюбампре. Скорее всего, в юности он до дыр зачитывался этим произведение и с годами вжился в образ ловкого авантюриста и каторжника. Жан Колен, он же аббат Карлос Эррера, он же Вотрен, казначей трех каторг по прозвищу «Обмани Смерть» – был для Металла примером, достойным подражания. Левша удивлялся, как человек, живший в мире иллюзий, вдобавок окружавший себя женщинами с обложек модельных журналов, до сих пор оставался с деньгами.

Павлин выключил счетную машинку, закрыл на два оборота сейф и собирался проводить курочку Рябу до двери.

– Ой, у меня шнурок развязался, – заметила парфюмерша, поставив ногу на порожек и, нагнувшись, стала поправлять обувь. Отставший на пол шага Павлин ошалело смотрел на водночасье открывшийся ему, далеко не последний аргумент курочки Рябы. Он как рыба, вытащенная из воды, беззвучно открывал и закрывал рот.

Левша посмотрел в глазок, неспешно отодвинул засов и впустил запоздалого клиента. Это был хорошо откормленный, розовощекий, слегка женоподобный джентльмен, юрист по профессии. На швейцара он посмотрел свысока, потому как занимал важный пост при мэре города, чем очень гордился. Он долго и убежденно спорил с Павлином по курсам обмена, незаконно используя при этом свое профессиональное красноречие.

Выпуская постоянного клиента, Левша замешкался у двери, чем вызвал недовольство юриста.

– Вы не на своем месте, – сделал он замечание швейцару. – В вашем возрасте нужна работа побезопасней.

– Самая опасная профессия у банщика в Ереванских банях, – усмехнулся швейцар, – все остальное дорожная пыль.

Но, так или иначе, адвокатишка был прав. Эта работа была ему не по нутру, и пора было заняться чем-то поинтересней. Неделю назад, от строго знакомого, которому Левша доверял, как самому себе, поступило предложение, к которому стоило тщательно подготовиться.

На следующий день он выехал за город, прихватив с собой парабеллум. Левша решил проверить боеспособность пистолета, а за одно и поупражняться в стрельбе. Он оставил машину на обочине, углубился в посадку, и на краю ложбины, закрепил на опоре высоковольтной вышки надетый на плечики мешок из-под сахара. Отсчитав шагами около пятидесяти метров, стал к мишени спиной, дослал патрон, резко повернулся, вскинул руку и, почти не целясь, коснулся пальцем спускового крючка. С такой дистанции Левша не ставил перед собой задачу попасть точно в начерченный краской черный круг в левой части мешка. Это была стрельба по контуру. Стрелок не тратил времени на прицеливание, и если с первого раза попадал в корпус противника, то выводил его из строя и получал шанс на победу.

Поймав глазами мишень, Левша мягко нажал на спуск. Кисть, приготовившаяся погасить отдачу, напряглась и, не получив ожидаемой нагрузки, непроизвольно расслабилась.

Непривычно сухо щелкнул боек, и выстрела не последовало. Парабеллум дал осечку.

«Порох слежался или капсюлю срок вышел», – подумал Левша, вынимая из рукоятки обойму. Он потянул на себя затворную рамку и на траву упал давший осечку патрон. Стрелок спрятал его в карман и, дослав очередной заряд, снова нажал на спуск. Результат был тот же самый. После третей неудачной попытки Левша положил на ладонь не выстрелившие патроны и стал вниматетельно их изучать. На латунных гильзах, кроме характерных следов, оставленных гильзовыбрасывателем, на самой кромке у пули имелись едва заметные поперечные вмятины, свидетельствовавшие о кустраном вмешательстве. Левша осмотрел остальные шесть патронов и убедился, что они имеют такие же отметины. Было очевидно, что Никанор перед смертью разбирал патроны, извлекая из гильз пули. Но с какой целью?

Может, это был облегченный вариант руской рулетки с долей вероятности один к девяти? Левша представил себе, как Катсецкий высыпал из девяти патронов порох, добавил к ним один боевой и, смешав, зарядил парабеллум. Но в этом случае вероятность того, что первым в стволе окажется боевой патрон, была не велика. Эта версия не выдерживала критики.

– Вот так подготовка к войне, – подумал Левша. – Это больше похоже на саботаж.

Концы не сходились с концами, и это наводило на рамышления. Левша вставил бесполезные патроны в обойму, загнал ее в рукоять пистолета и, свернув мишень, пошел к машине.

Через несколько дней в учебнике по римскому праву Левше встретилось выражение «Беллюм цивиле», что в переводе означало «Война гражданская». Латинское «Беллюм» почти буква в букву совпадало со второй половинкой названия Никанорового пистолета,– «Захочешь получить камни – готовся к войне», – были последкие слова Ката. Когда Левша в словаре нашел перевод слова «пара» и это оказалась «подготовка» – все стало на свои места. «Захочешь получить камни – они в пара беллюме», – завещал Никанор своему кату.

Поздно вечером Левша закрепил на кухонном столе ювелирные тиски, зажал в них патрон, пассатижами осторожно повернул и выдернул пулю.

Как он и предполагал, Катсецкий оказался человеком слова. В гильзе вместо пороха находились три некрупных бриллианта. Всего в девяти патронах было двадцать шесть самоцветов. Немного настораживало, что все камни были мелкие и правильной формы, а Левша помнил, что в тот вечер в руках у Никанора было несколько крупных овальных самоцвета.

– Просто они были крупнее, чем девятый калибр гильзы, и Кат все-таки прихватил их с собою, – решил он.

Да, камни принадлежат мне по праву. Это плата за тот выстрел, который Никанор не решился сделать сам. И так обманул судьбу, – подумал Левша.

К полуночи дождь закончился, но где-то далеко за лесом гремела гроза. Левша наблюдал, как в распахнутое настежь окно влетел жук-рогач. Непрошеный гость покружил под потолком, смахивая тонкими прозрачными подкрылками пыль с пожелтевшей лепки, слету ткнувшись рогами в зеркало, как шарик на резинке, вылетел на волю. Скорее всего, он по ошибке, принял отливающую серебром зеркальную поверхность за окно в тот далекий и прекрасный мир, где нет болезней и нет места тревоге и печали, где не гремят грозы и не льют холодные ливни, где круглый год цветет под окном сирень. Где всегда тепло и белые березы роняют тихий дождь своих бриллиантовых слез.

Эпилог

C годами воров в законе в городе становилось все меньше. Давно нет на этом свете одноглазого Психа и его единомышленника Коржа. В конце этой жизни их пути-дороги разошлись в разные стороны. В семидесятых Психа и Коржа судьба свела в криминальной группировке, в последствии получившей название «Банда Цукана». Анатоль Цуканов, по кличке «Морда» был номинальным, показательным лидером, а идейными руководителями, безусловно, являлись законники Псих и Корж. Несколько лет Банде Цукана, благодаря опыту и арестантской смекалке, сходили с рук вооруженные налеты, но всему рано или поздно приходит конец. Существует версия, что оперативными стараниями Виталия Музыки в банду, под видом уголовника, затесался стукач и, недолго раздумывая, уголовк а всех «накрыла сачком». Всех, кроме Психа, который ушел в «бега». Из колонии «особого режима» Корж отослал весточку грузинским ворам в Тбилиси, в которой обвинял Психа в смертном грехе. Аргумент был простой – все сидят, а Псих на свободе. Псих съездил в Тбилиси для выяснения, но был принят очень холодно, если не враждебно. Коржа там знали, уважали, и чаша весов склонялась в его сторону. Через время Псих съездил к Коржу на свидание, в надежде выяснить суть обвинения, но тот от встречи отказался и «грев» не принял. После этого Псих с ворами отношения не поддерживал.

Сейчас невозможно предугадать, как дальше сложились бы их отношения. Псих умер раньше, чем освободился Корж. Те несколько лет, которые Корж протянул после освобождения, законник был в большом авторитете. Когда Банзай, в Москве «спалился за карман» и на Бутырской тюрьме объявил себя вором в законе, то сослался на авторитетного во всей стране Коржа. Московский жулик по кличке Савоська сделал запрос, и Корж ответил однозначно: Банзай – вор в законе.

Освободился Банзай после смерти Коржа и местные жулики приняли его в штыки, припомнив, что когда-то на зоне он ударил ножом вора. А это было не допустимо. И еще Банзая упрекали в высокомерии. Вспомнили, что лет двадцать назад он в черной «Волге» накатил на лодочную станцию, где собралось блатное толковище, открыл багажник и выгрузил ящик армянского коньяка. Все восприняли это как угощение и одобрительно заулыбались. Но когда Банзай откупорив бутылку, стал коньяком мыть ноги и вытирать белоснежным полотенцем, приговаривая – «чистота – залог здоровья», то урки его не поняли. Присутствующие восприняли этот жест как намек на неряшливый вид и посчитали личным оскорблением.

Окончив мытье ног, Банзай провозгласил:

– Для истинного арийца преступного мира есть только одно нецензурное выражение. Это слово «дай». У настоящего урки все должно быть свое.

Оратор выступал перед решительной аудиторией, и ему могло дорого обойтись его красноречие. Но Банзай, пользуясь затянувшейся паузой, захлопнул багажник и до упора нажал на педаль газа.

Левша присутствовал на этом сходняке и сразу узнал своего старого знакомца. Но обиды на него не держал: «На то и щука в озере, что б карась не дремал». Вдобавок он был полностью согласен с Банзаем. «Самое главное в жизни – это не зависимость».

Местные Блатные долго совещались, как поступить с Банзаем, а самое главное, что делать с армянским коньяком. Предложение бросить коньяк в речку, было благоразумно отклонено. Поразмыслив, решили признать Банзая отщепенцем и отношений с ним не поддерживать. А коньяк жиганы втихомолку растащили по домам. После этого случая Левша стал относится к Банзаю уважительно.

По роду своих занятий в старое время Левша тесно общался с законниками и не один раз ходил с ними на «дело», но так до конца и не принял их идеологию. Сейчас он часто задумывался над, казалось бы, парадоксальным, явлением. Воровская идея оказалась жизнеспособней коммунистической. Давно забыты те, кто делал революцию. Или вспоминают их без энтузиазма. А на могилах Коржа и основоположника воровского движения Бриллианта всегда лежат живые цветы.

Когда, много лет спустя, Левша встретил Джоконду, у нее отсутствовали два передних зуба, в улыбке не было ничего загадочного, и только мушка на щеке оставалась прежней. Растолстевшая Мона Лиза торговала пивом на Усовке, и клиенты постоянно жаловали на недолив.

«Лучше бы я ее так и не встретил», – подумал Зимродок, покидая пивной бар. К его глубокому огорчению, перемены коснулись не только Джоконды. Изменился город. На Холодной горе, в магазине у армян, где раньше захмелялись веселые щипачи, торгуют одеждой. На тюрьме, после единственного в ее истории удачного побега Никитина, наростили забор и достроили несколько корпусов. Магистраль опустела. В «Южной» гостиннице, где останавливались заезжие шулера с Кавказа, поселилась налоговая инспекция. А послевоенный «Интурист», впоследствии переименованный в гостиницу «Спартак», где в прошлое время ежевечерне заседали московские щипачи и каталы, заняла прозаическая «Спецвузавтоматика».

Андрей Металл пошел по стопам Бальзаковского героя Жака Коллена. Он схлестнулся с авантюристом-международником по кличке Глазго и, перенимая его опыт, вскоре оказался на тюрьме. Но не упал духом. Скорее всего главные события в его жизни еще впереди. Курочка Ряба втерлась в доверие к кассиру Павлину, заняла крупную сумму и скрылась в неизвестном направлении. Залютово застроилось многоэтажками, и на месте Архиареевой дачи высится общежитие. Из прежних героев остался только Пенс, у которого куда-то подевалась борцовская шея и голова растет прямо из плеч. Он сторожит сады и торгует яблоками на центральном рынке. Урок многолетней давности не пошел Пенсу впрок и он опять уселся играть с Левшой. Теперь они играли не в жиганское «двадцать одно», а в коммерческий «деберц». В процессе игры Левша сменил колоду и «причесывал» старого знакомца на «скрипку Паганини». Учитывая старые ошибки, он не выигрывал много за один раз. Все шло своим чередом, пока Левша не пришел в ночное кафе «Сибарит», где шла игра профессионального шулера по кличке «Обезьянка». Ненасытный «Обезьян» пожадничал и выиграл у местного «переворотчика» несусветную сумму. Тот стал «на дыбы», и их опять объявили персонами «нон грата.

Через время Левша внедрил в залютовское «высшее общество» своего старого друга Владимира, которому за высокое мастерство сам легендарный Артюша когда-то давно подарил туфли на кожаной подошве с рантом. Тот хранил их как память и надевал только в торжественных случаях. Одетый в старомодный бостоновый костюм и артюшины туфли с рантом, напоминал заседателя райсовета. Новый игрок легко вписался в коллектив, и все стали называть его фамильярно Дедушкой. Поступая как истинный профессионал, «Дедушка» не спешил и не горячился. У слабых выигрывал, а сильным проигрывал. Создавая видимость посредственной игры, он нацеливался на самого «жирного гуся»…

Но это уже тема для следующего рассказа, а это повествование закончено, и я желаю Вам волчьего аппетита, спокойствия духа и самоиронии.

Благодарный за внимание, пишущий о вас.

Раб Божий грaф Ал. Войнов-Шульга.