Текст книги "Странный мир (сборник)"

Автор книги: Александр Шалимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

«Не понимаю», – шепчет Вель, хотя ей уже начинает казаться, что вот немного, еще совсем немного – и она поймет, все поймет…

И вдруг все обрывается… Вокруг стены тесной кабины, тишина – такая тишина, что начинает звенеть в ушах. Дверь в коридор приоткрыта. «Сплю я или нет?» – думает Вель. Она со страхом глядит на экран. Но экран темен и нем. Вель ждет несколько мгновений. Ни звука. Слышен только стук собственного сердца.

Вель торопливо поднимается. Скорей в центральную аппаратную, к капитану. Затаив дыхание она бежит по спиральному коридору. Виток, еще виток. Дверь в кабину управления приоткрыта. В аппаратной полумрак. Освещены лишь цветные шкалы на пульте управления.

Перед пультом в кресле темная фигура. Человек сидит спиной к двери, подперев руками голову. Задумался или дремлет…

– Это я, – дрожащим голосом говорит Вель.

Человек в кресле резко поворачивается, слышен негромкий щелчок. Яркий свет заливает аппаратную, и Вель видит перед собой… Лура.

Выставив вперед руки, словно пытаясь защищаться, Вель беззвучно опускается на пол.

– Не понимаю, что с ней такое, – сказал Лур капитану, когда они вышли из кабины Вель, – сначала этот дикий ночной концерт, потом ее появление в аппаратной и обморок. Полубезумный рассказ о каком-то эксперименте, о моей гибели… Галлюцинации… Этот необъяснимый страх. Может быть, она заболела? Какие-нибудь местные вирусы… Мы все выходили без скафандров.

– Но ведь и ты слышал музыку и, судя по всему, совсем не похожую на ту, о которой рассказывает она.

– Да, но…

– Она уверяет, что не включала никаких записей.

– А можно ли ей верить?

– А нам с тобой?

– Что?

– Можно ли верить нам с тобой? Я имею в виду наши ощущения. Где критерий объективности?

– Но все-таки… нас двое.

– И наши ощущения тоже разные. Ты слышал ночью что-то и называешь это какофонией. Я ничего не слышал, спал… А она… В конце концов, ее рассказ внутренне логичен; он не похож на безумный бред.

– Вы что, хотите сказать, что все так и было, как она рассказывает? У вас провал в памяти, а я воскрес?

– Я не хочу этого сказать, но кое-что меня настораживает. Надо быстрее кончать ремонт двигателей.

– Кстати, Вель уверяет, что ремонт мы кончили вчера.

– Хотел бы, чтобы так было. Там работы еще на целый день, а без Вель, может быть, и на два дня. А на нее сегодня рассчитывать не приходится. Если бы мы точно знали, какие конденсаторы пробиты…

– О, великолепная мысль, капитан. Мы сейчас сделаем так, что всю вашу «настороженность» снимет как рукой.

– Что ты хочешь сделать?

– Не я, а вы это сделаете. Идите к Вель и спросите, какие конденсаторы мы вчера заменили. Ведь она утверждает, что мы вчера закончили ремонт.

– Не стоит ее тревожить. Пусть отдыхает.

– Хотите сохранить чувство «настороженности»? А я бы спросил. По крайней мере рассеялась бы половина сомнений. Ваших сомнений, капитан.

– Моих сомнений это не рассеет. То, что с нами происходит, слишком напоминает историю Шерра. На шестой Беты Лебедя, где они высадились, чтобы ликвидировать аварию, тоже оказались только насекомые…

– Кстати, капитан, – Лур смущенно улыбается, – может быть, вы начнете сейчас один, а я попробую выловить несколько экземпляров здешней фауны. Сачком не будет трудно. Это успокоило бы и Вель. Она смертельно напугана здешними стрекозами. А судя по ее рассказу, вы мне не разрешили вылавливать стрекоз из озера…

– И сейчас не разрешу. Мы пойдем вместе позднее. Прежде всего надо закончить ремонт.

– Между прочим, это точно по ее рассказу, капитан… – Лур улыбается, но глаза у него остаются злыми.

После полудня Вель спустилась в отсек контрольных механизмов. Капитан в рабочем комбинезоне сидел верхом на чехле одной из электронных машин, под самым потолком отсека.

– О-ва-ва, – крикнул он сверху, заметив Вель. – Только тебя тут и не хватало.

– Я пришла помочь.

– Без тебя обойдемся. Отправляйся в свою кабину или выйди на мостик подышать свежим воздухом.

– Не хочу… А где… Лур?

– Внизу, проверяет усилитель магнитного поля.

– Но зачем? Там все в порядке.

– А откуда это известно?

– Я же говорила… Впрочем, вы мне не верите. – Вель закусила губы. Как мне убедить вас? А пробитые конденсаторы заменили?

– Нет еще. Надо их сначала найти.

– Тогда слушайте. Это К-1014 и L-0976 в четвертом контуре.

– Ты уверена?… Ладно, посмотрю, только закончу с этими подводками.

– А там у вас вышел из строя селектор, не так ли?

– Да… То есть нет… Ничего похожего…

– Вы говорите неправду. Селектор. Он как раз связан с конденсатором L-0976 четвертого контура.

– Иди в свою кабину, гадалка!

– Ну иду… Зачем вы так…

Когда дверь отсека контрольных механизмов задвинулась за Вель, капитан вытер рукавом комбинезона пот со лба и несколько мгновений сидел неподвижно. Потом быстро спустился вниз, открыл чехлы панелей четвертого контура. Некоторое время он сосредоточенно копался в густой вязи разноцветных проводов, кварцевых пластинок, микроскопических ламп-кристаллов. Покачивая головой, извлек две маленькие белые таблички, проверил их номера и сунул в карман комбинезона. Затем подошел к экрану переговорного устройства.

– Лур! Что слышно у тебя?

Экран осветился. На нем появилось лицо Лура.

– Все в порядке, кэп. Кончаю проверку усилителя.

– Нашел что-нибудь?

– Нет.

– Поднимайся наверх. Я поймал эти самые конденсаторы. Два в четвертом контуре. Сейчас мы их сменим, и конец.

– Великолепно, кэп, и пойдем за стрекозами.

– Ну, вот и все, – сказал капитан, выключая контрольную аппаратуру. Теперь «Вихрь» готов к любой неожиданности…

Втроем – капитан, Вель и Лур – они находились в кабине управления корабля.

– А что было потом, Вель? – спросил капитан, помолчав.

– Потом вы спорили, как их ловить, Лур пошел с сачком на берег озера, а мы остались на мостике. Он ничего не поймал, и тогда вы…

– Как же ты не помнишь всего этого, Лур?

– Шутка заходит слишком далеко, капитан, и я настаиваю…

– Ты опять погибнешь и второй раз можешь не воскреснуть. Просто они второй раз не захотят повернуть время вспять…

– Чепуха, это ее больной бред.

– Но она правильно назвала номера пробитых конденсаторов. Откуда она могла их знать?

– Случайное совпадение.

– Ты сам в это не веришь, Лур. – Голос капитана становится резким. Теперь я понял, почему погиб Шерр и его спутники. Среди них не было Вель, и все или почти все были такими, как ты…

– Мы не можем покинуть планету, где обнаружили органическую жизнь, и не захватить с собой образцов.

– Образцов чего?

– Вы понимаете, что я имею в виду.

– А если бы ты встретил здесь существ, похожих на нас с тобой, ты тоже захотел бы взять «образцы»?

– Речь идет о насекомых.

– Но у нас уже достаточно оснований подозревать, что эти «насекомые» какая-то часть или какое-то проявление высокоорганизованной, разумной жизни. Жизни, совершенно непонятной нам, но, по-видимому, стоящей значительно выше земной. Можно даже предполагать, что они умеют управлять временем. Скорее всего мы, высадившись здесь, стали для них объектом какого-то эксперимента, причем эксперимента более гуманного, чем наш вчерашний.

– Все это предположения, базирующиеся на бреде, галлюцинациях, то есть не имеющие под собой никаких оснований.

– Но то, что ты называешь галлюцинациями, вероятно связано с их попытками установить контакт. Из нас троих одна Вель наделена способностями к такому контакту, но даже ее способностей оказалось недостаточно. Ты их попытки истолковал превратно, я – просто непригоден. Я никогда не увлекался музыкой. А музыка, по-видимому, единственная нить, доступная нашему и их пониманию. Во всем остальном мы чужды. Они это поняли сразу, Ведь поняла с их помощью, я – с ее помощью, один ты упрямо стоишь на своем.

– Повторяю, все это гипотезы, и крайне шаткие.

– Чего же ты хочешь?

– Хочу убедиться, а для этого мне нужны здешние стрекозы.

– Но Лур, – вмешалась молчавшая все это время Вель. – Это не стрекозы. Это что-то совсем, совсем другое. Возможно даже, это не насекомые. У меня до сих пор стоит перед глазами огненный смерч, в который превратился один из роев, атакованный вчера жестким излучением. Капитан не помнит этого, но я… я…

– Вот когда я смогу убедиться, что это не насекомые…

– Тогда будет поздно, Лур… Ведь я уже видела тебя лежащим без признаков жизни, и капитан… сказал, что ты мертв. Ты был мертв, Лур, пойми это… Они что-то сделали со временем, вероятно для того, чтобы мы поняли всю глубину своих заблуждений. Если мы благополучно возвратимся на Землю, сопоставление абсолютных счетчиков времени, вероятно, покажет, что тот день, который вы с капитаном не помните, а я помню, действительно был нами прожит.

– Слушая вас двоих, я скоро сам стану безумцем! – исступленно кричит Лур. – Да поймите вы наконец – я не верю, не верю во все эти россказни. Я ученый, понимаете вы – ученый…

– Очень хорошо, – прерывает капитан, – чего же хочет ученый?

– Взять образцы перед стартом. Несколько экземпляров…

– Но если эта благородная жажда ученого будет стоить жизни всем участникам экспедиции?

– Ах, вот чего вы боитесь! Превосходно! Я останусь здесь с необходимой аппаратурой, вы уведете «Вихрь» на какую-нибудь далекую орбиту, а потом вернетесь. И погрузите меня и мою коллекцию.

– Или труп ученого.

– Не исключен и такой вариант. Он подтвердит вашу правоту.

– Но они могут после неудачного эксперимента уничтожить при посадке и «Вихрь», справедливо опасаясь продолжения подобных «экспериментов».

– Хорошо, мы будем поддерживать связь по радио. Если после эксперимента я не отзовусь, вы уведете «Вихрь» в обратный путь без посадки.

– Как убедить тебя, Лур?

– Вы меня не убедите.

– Но это безумство.

– Безумцы вы. Вы и Вель. Безумцы и трусы!

– Опомнись, Лур!

– Безумцы, повторяю. Вы утратили контроль над своими ощущениями, не видите различий между окружающим нас реальным миром и миражами, которые выдумали вы сами, вы…

– Ну довольно, как капитан я запрещаю тебе… Это приказ.

– Вы можете заставить меня замолчать, но на Земле вы ответите за это. И за надругательство над наукой…

– Если бы мы были с тобой вдвоем, Лур, – голос капитана становится хриплым от волнения, – я разрешил бы тебе повторить эксперимент. Такие люди, как ты и Шерр, не способны оглядываться. Наука надела вам на глаза шоры. Но рисковать еще и жизнью Вель я не могу и не буду.

– Отговорка, капитан.

– Пойми, Лур, – тихо говорит Вель, – при такой постановке вопроса, при такой убежденности обеих сторон – я имею в виду тебя и нас с капитаном, я тоже пошла бы на риск повторного эксперимента, хотя мне было бы очень страшно, не за себя конечно – за тебя… Но есть еще одна сторона нашего спора – они… Мы не знаем, что означает для них отторжение или даже уничтожение нескольких стрекоз. Может быть, это тоже гибель разумных индивидуумов.

– Если все так, как ты говоришь, они должны прервать попытки контакта… Другими словами, стрекозы сегодня вечером не появятся.

– Неплохая мысль, – поднимает голову капитан. – Это может разрешить спор. Если мы имеем дело с разумными силами, а я в этом почти не сомневаюсь, и если эксперимент Лура чем-то опасен для них, они не прилетят сегодня. Вообще не появятся больше, пока «Вихрь» остается тут. Кто знает, может быть, их появление следует связывать именно с нашим присутствием. Может быть, все, что мы видим вокруг, – это только мираж, устойчивое зрительное впечатление, созданное неведомыми нам силами. А стрекозы – лишь часть этого впечатления. Ведь тогда, в тот вечер, день или два дня тому назад, я сказал вам неправду… Помните, я послал вас надеть шлемы, а сам спустился вниз. Я спустился потому, что услышал что-то… Может быть, это была мелодия, о которой рассказывает Вель. Не знаю. Они тогда не погрузились в воду… Они просто растаяли в воздухе вместе с затихающей мелодией. Я позвал вас, чтобы рассказать об этом там, на месте, где все это случилось и… не посмел… Я тоже подумал тогда о галлюцинации… Хотел проверить…

– Наверно плохо, что вы не сказали об этом сразу, – шепнула Вель.

– Наверно… Итак, Лур, если ты еще настаиваешь, можешь повторить свой эксперимент. Но спеши, солнце уже низко.

Лур внимательно взглянул на капитана:

– Думаете, что их не будет?

– Думаю, что да.

– Если так, мы потеряли единственную возможность…

– Но, вероятно, приобрели другие.

– Что именно?

– Будущее покажет.

Они не появились. И удивительная музыка не зазвучала больше в тишине ночей. Напрасно Вель и ее товарищи напрягали слух… Утром оказалось, что увяли цветы и травы, обмелели реки и холодный порывистый ветер гонит тучи колючего песка. Капитан подождал еще несколько дней. С каждым днем окрестности приобретали все более дикий вид, и когда «Вихрь», вздымая облака песка и пыли, поднялся над равнинами, внизу, насколько достигал взгляд, простиралась мертвая пустыня.

– Все это очень похоже на смену времен года, – сказал Лур, наблюдая в зрительную трубу за покидаемой планетой.

– Все это очень похоже на поражение, – пробормотал капитан, – кажется, они потеряли к нам всякий интерес раньше, чем мы успели что-нибудь понять.

Вель ничего не сказала; она думала о далекой Земле – маленькой частичке безграничного мира и о человеческом разуме – крошечной искре какого-то гигантского загадочного костра…

Наследство академика Кики Итуморо

– Ты слышал, Буб, – сказал Джуд, – старый Кики отдает концы.

– Академик Кики Итуморо? – искренне изумился Буб. – Невозможно!

– Абсолютно достоверно, – кивнул Джуд. – Ему исполнилось сто шестьдесят. Это предел. Если его трахнет инсульт, операция станет невозможной.

– Разумеется, тогда никто не согласится. Но послушай, Джуд. Значит, Итуморо… не совсем сам? Ему посоветовали?

– Те!… Посоветовали! Болван! Есть такой старинный закон: к этой операции можно принудить…

– А я и не знал, Джуд.

– Еще бы! Что ты вообще знаешь!…

– Могу и ничего не знать. Это пока мое право. Чем меньше будет загружен мой… вот это, – Буб постучал себя указательным пальцем по лбу, – тем больше шансов приобрести всю полноту… как ее… эрудиции.

– Можно ждать целую жизнь, – пробормотал Джуд.

– Неужели ты хотел бы сам научиться всему? – снова изумился Буб. – Для этого тоже нужна целая жизнь. Всю жизнь только учиться – кошмар!… Я предпочитаю ждать. Жить так, как живу сейчас, и ждать… Пусть в некоторых отношениях я… это самое… ну… бэби… Зато потом я могу сразу стать, например…

– Академиком Кики Итуморо? – насмешливо подсказал Джуд.

– Скажу откровенно, меня не очень привлекает космическая биология, медицина и тому подобное, – вздохнул Буб. – Мечтаю о более земном…

– Правильно делаешь, – объявил Джуд. – Старый Кики не для тебя.

– Все-таки интересно, кому повезет?

– Скоро узнаем. Конечно не нам с тобой…

– Мальчики в саду, – сказал престарелый Ректор, водя пальцем по экрану видеофона. – Сейчас мы их разыщем. Ага, вот они… Как всегда, вместе. Сидят на балюстраде и болтают ногами.

– Вот эти… гм… мальчики? – переспросил собеседник и слегка откашлялся, словно у него запершило в горле.

– Да… Тот, поплотнее, в очках, – Джуд Рикерс. Ему, – Ректор заглянул на другой экран, по которому бежали ряды цифр, – ему пошел тридцатый год. А второй, белобрысый, с лысинкой, – Буб Колли. Младший сын старого Колли. Этот еще моложе. Совсем юноша…

– Вы, конечно, понимаете, господин Ректор, что случай исключительный. Должна быть стопроцентная ГЦ, то есть гарантия целесообразности. Ответственность ложится на всех нас.

– Мальчики из очень хороших семей. Отец Рикерса – отставной генерал, представитель третьего поколения приобщенных по новому методу. Что же касается старого Колли, его вы, конечно, знаете…

– Кандидатура младшего Колли не вызовет сомнений, – задумчиво сказал собеседник Ректора. – Но второй… Отец, говорите, генерал. Третье поколение приобщенных… тут, я полагаю, будет сложнее с обоснованием ГЦ.

– Зачем же второй? – забеспокоился Ректор. – Если кандидатура Колли вас устраивает, берите его. Джуд подождет. Но должен вам заметить, господин Главный Советник, что касается ГЦ для Джуда Рикерса, она тоже не вызывает сомнений. Его отец имел допуск к государственным секретам второй степени…

– В таком случае беру обоих.

– Обоих? – Ректор изумленно откинулся в кресле. – Но насколько я понимаю, сэр, пока речь идет только о ПИИ академика Кики Итуморо? Мое заведение привилегированное, сэр. Я должен абсолютно точно знать, что будет с моими воспитанниками. Я ответствен не только перед их родителями, но и перед правительством. Все должно быть на самом высоком уровне…

– Успокойтесь, господин Ректор. Мне это хорошо известно. Однако случай исключительный. Решаю не я, а особая комиссия. Необходимо несколько кандидатур.

– Неужели будет конкурс, сэр?

– К сожалению, учитывая свойства… гм… кандидатов, конкурс невозможен. Но все кандидатуры будут внимательно рассмотрены комиссией…

– Значит ли это, что будут кандидаты из других особых колледжей?

– Не исключено.

– Но мой колледж, господин Главный Советник…

– Не тревожьтесь, господин Ректор, марка вашего колледжа будет положена на чашу весов. Нам хорошо известно, что поставляемый вами материал весьма надежен.

– О, благодарю вас, сэр.

– Рад доставить вам удовольствие. А теперь дайте необходимые указания: Колли и Рикерс должны быть готовы к отъезду через десять минут…

Профессор задумчиво потер лысину, потом сказал:

– Признаюсь, вы задали нам несколько неожиданную задачу, господин Главный Советник. Я полагал, что операция будет иметь традиционный характер. А она…

– Разве вы считаете поставленную задачу невыполнимой? – поднял брови Советник.

– Невыполнимой не то слово, сэр. Разумеется, она чрезвычайно сложна, но… Меня лично смущает другое. Имеем ли мы моральное право дифференцировать богатейшее наследство, которое оставляет высокочтимый Кики Итуморо?

– Раздел наследства освящен правом. Он совершается с незапамятных времен.

– Я не преминул бы согласиться с вами, уважаемый господин Советник, если бы речь шла о материальных ценностях, но тут… в игру входит несколько иная… субстанция.

– Она тоже материальна.

– И все же существует некоторая разница, сэр, между движимым и недвижимым имуществом любой ценности и тем наследством, которое оставляет академик Итуморо. Кроме того, мне до сих пор неизвестно завещание заинтересованного. Он, правда, представитель низшей расы, но… Если не ошибаюсь, в завещании должен быть соответствующий пункт, содержащий апробату… дифференциации. В противном случае…

– Об этом не тревожьтесь, профессор. Итуморо предоставил совету право решать, как совет найдет нужным. И мы решили…

– Понимаю… И все-таки я обязан предостеречь вас, господин Главный Советник. Человек, подобный Кики Итуморо, рождается раз в двести – триста лет. Он целая эпоха. Его опыт бесценен. То, что он оставляет, – величайшее из сокровищ этого мира. Имеем ли мы право делить на части такое сокровище? Представьте себе, что некто владеет бриллиантом необыкновенной чистоты и блеска. И вдруг ему приходит в голову раздробить бриллиант на части сделать из него кучу обыкновенных ювелирных камней. Не должны ли мы помешать безумцу? Ведь каждому ясно, что горсть обыкновенных бриллиантов не будет иметь и сотой доли цены уникума.

– Вы хотите сказать, что при… дифференциации возможны большие потери, – поднял брови Советник. – Мы были более высокого мнения о вашей клинике.

– Я хочу сказать только то, что сказал, сэр. Смысл операции ПИИ не в передаче какого-то объема информации, а в передаче метода мышления, философии творчества. Потери информации практически не произойдет, даже если мы разделим интеллект Итуморо между целой сотней наследников. Но его творческий метод, его опыт… Что будет с ними? Метод и опыт покоятся на всей сумме информации. А сумму вы намереваетесь раздробить.

– Разве при подобных операциях вы не отделяете ту часть информации, которая бесполезна для наследника? Разве наследнику переключается все подряд?

– Разумеется, не все, – живо возразил профессор. – При этой операции контроль за переключением индексов осуществляется оптическим путем. Все, что не представляет интереса для будущей деятельности наследника, стирается – подлежит уничтожению. Это относится в первую очередь к эмоциональной стороне личности, информации интимного характера и тому подобному. Мы как бы отделяем главное от неглавного. Но вы предлагаете разделить на части самое главное… Кики Итуморо – титан энциклопедической мысли. А вы хотите, чтобы я отпрепарировал вам Итуморо-космобиолога от Итуморо-медика, математика, конструктора, философа, психолога, общественного деятеля, еще там чего-то. Вероятно, это можно сделать. Но исчезнет главное – великий Кики Итуморо. И в этом случае операция ПИИ потеряет смысл; Итуморо как гениальная индивидуальность просто перестанет существовать…

– Да поймите вы, упрямый человек, – сказал Советник, вставая, – времена изменились. В наш век чистого практицизма не нужны гении. Особенно такие, как Итуморо, с его странностями и чуждой нам философией. Ведь вы сами подчеркнули – он представитель низшей расы… Но, с другой стороны, он сделал немало полезного, мы чтим его и кое-что, я подчеркиваю, профессор, кое-что хотим сохранить. Вот это «кое-что» и должно быть унаследовано. А остальное придется, как это вы говорите, «стереть». В первую очередь придется стереть все, что относится к его философии… В последние годы он начал увлекаться идеей контакта с восточным полушарием, даже собирался ехать туда. Вы меня поняли?… Словом, вы получите точную инструкцию. А сейчас пойдемте, я вас познакомлю с наследниками великого Итуморо. Основных два – Буб Колли и Джуд Рикерс. Одному придется переключить все, что касается космобиологии, медицины и психологии, другому – математику и инженерию. Кому что – безразлично. Решайте сами. Для переключения кой-какой дополнительной технической мелочи можете выбрать третье лицо по своему усмотрению. Это чтобы уменьшить потери информации. Но все, что относится к идейно-философской стороне личности Кики Итуморо, придется ликвидировать… Вместе с информацией интимного характера… Кстати, когда вы могли бы осуществить операцию?… Гм, вы поняли мой вопрос? Я спрашиваю, когда возможна операция?

– Операция… – рассеянно повторил профессор. – Разумеется, ее надо подготовить… Кики Итуморо должен приехать завтра. На всякие подготовительные формальности уйдет три-четыре дня. После того как мы усыпим его, он будет находиться в состоянии анабиоза трое суток. Пожалуй, через неделю можно начинать операцию ПИИ – переключение индексов интеллекта академика Кики Итуморо его наследникам…

– Вам придется поторопиться, – улыбнулся Советник. – Дело в том, что… Кики Итуморо уже усыплен. Вчера… Не было иного выхода. Он почувствовал себя плохо… Врачи вынуждены были пойти на это. Опасались за его жизнь… Сегодня ночью его привезут к вам в клинику. А на завтра назначайте операцию.

– Что же это такое, Джуд? – в голосе Буба звучали плаксивые ноты. – Кто из нас будет, в конце концов, наследником Итуморо?

– Понятия не имею. И откровенно говоря, мне все равно. Я даже готов уступить эту честь тебе, Буб, лишь бы прекратились обстукивания, обмеривания и обследования, которыми нас донимают вторые сутки.

– И ты возвратился бы в колледж, Джуд, – задумчиво сказал Буб. – Было бы здорово, правда? Давай мы оба откажемся от этой штуки. Скажем, что никто из нас не хочет стать Кики Итуморо.

– Так они и послушают. Теперь наше дело кроличье. Ждать, кого выберут.

– А это не больно?

– Что именно?

– Операция ПИИ…

– Не знаю…

– А как это делается?

– Отвяжись, болван! Откуда я могу знать?

– Слушай, Джуд, а как один из нас узнает, что он уже не он, а Кики Итуморо?

– Уж не воображаешь ли ты, что тебя начнут величать Кики Итуморо? Черта с два! Ты так и останешься Бубом Колли. Но только тебе перегонят содержимое его мозгов. Все или часть, как получится… А потом великого Кики Итуморо превратят в пепел. Пепел пересыплют в хрустальную вазу. Вазу отнесут в Пантеон. И ты еще придешь поглазеть на нее… Но тебе, дружок, после сожжения Итуморо придется решать те вопросы, которые он решал. И тогда попробуй отказаться…

– Но я не сумею ничего решать, Джуд.

– Не сомневаюсь в этом… и все-таки придется решать, если они остановят выбор именно «на тебе, Буб.

– Слушай, а не попробовать ли нам удрать…

– Поздно, теперь уже поздно, Буб. И подумать только, десятки лет целую вечность – мы ждали этого момента, а когда он наступил, мы готовы бежать от него. Более того, каждый из нас хотел бы уступить эту честь другому… Почему, Буб? Неужели мы свыклись с нашей интеллектуальной неполноценностью?

– Не знаю…

– А, что ты знаешь! И вот в такую, с позволения сказать, оболочку может перепорхнуть личность великого Итуморо. Какая чудовищная бессмыслица!

– Уж не хочешь ли сказать, что твоя оболочка лучше подошла бы? обиделся Буб.

– Успокойся, не хочу. Мы с тобой – одной клумбы одуванчики. Мыслям Итуморо будет одинаково тесно и тут и там…

Джуд выразительно похлопал по затылку сначала себя, потом приятеля.

– Плохо, Джуд…

– А кто говорит, что хорошо? Очень плохо, когда этак сразу из тебя хотят сделать гения. Я только теперь начинаю понимать, чем все это может обернуться…

– Вы только послушайте, профессор, о чем они говорят, – возмутился ассистент, указывая на экран видеофона.

На экране виднелись мрачные физиономии Джуда и Буба Колли.

– Мне больше по душе этот, как его, Джуд, – задумчиво сказал профессор. – По крайней мере он честно самокритичен. Второй – просто недоросль.

– И это наследники великого Итуморо! Если бы старик мог знать!

– Ничего бы не изменилось, мой мальчик. Это система. А за ней закон и сила… Мы с вами уже не один раз переключали биотоки интеллектуалистов таким вот недоразвитым переросткам. В нашей стране образовалась каста, претендующая на привилегию ничему не учиться, а приобретать знания в готовом виде: претендующая на право получать по наследству не только материальные, но и духовные ценности.

– Однако теперь речь идет о самом Итуморо.

– Милый мой, после операции от Итуморо ничего не останется. Все сведется к одной видимости. Эти два молодчика поумнеют ненамного. Вот, профессор протянул ассистенту несколько листков. – Видите, от трех четвертей до четырех пятых всех индексов придется стереть.

– Но это преступление!

– Пожалуй, меньшее, чем если бы этим парням переключить весь интеллект Итуморо.

– Фактически при операции мы уничтожим личность Итуморо.

– Для мировой науки его личность сохранится в его книгах, записях, фильмах.

– Но почему не найти достойного человека, которому можно переключить все индексы Итуморо? Все целиком! Человека, который стал бы истинным наследником и продолжил его работу?

– Этот вопрос лежит вне нашей с вами компетенции, мой милый. Прекратим бессмысленную дискуссию.

– Но…

– Я сказал – прекратим…

– Боитесь, что могут подслушать?

– Нет, потому что эта лаборатория – кажется, единственное место в нашем полушарии, где нельзя организовать подслушивания. Однако продолжать разговор я не хочу…

– Жаль, профессор. Очень жаль… Потому что от нас с вами сейчас зависит многое. Практически зависит почти все… Высокая комиссия, которая будет присутствовать при операции, ровно ничего не смыслит в существе дела. Прошу вас, профессор, подумайте…

– Идите готовить аппаратуру, Флетчер!

Тон, которым были сказаны последние слова, заставил ассистента умолкнуть.

– Господин Главный Советник, к операции все готово…

– Превосходно, профессор. Начинайте. Вы, надеюсь, не станете возражать, если я и остальные члены комиссии побудем некоторое время на пульте управления.

– Это ваше право, господин Главный Советник.

– Мы не будем им злоупотреблять. Лишь сегодня мы находимся тут все. В дальнейшем будет присутствовать один из нас.

– Вот мой ассистент, господин Главный Советник. Он познакомит вас с аппаратурой и будет давать необходимые объяснения по ходу операции. Я покидаю вас, господа. Мое место в кабине, где находится… тело высокочтимого Кики Итуморо.

– Надеюсь, не только тело, но пока и разум, профессор.

– Да-да, разумеется. Но после операции останется лишь тело.

– Которое мы и погребем с величайшими почестями, – заметил один из членов комиссии.

Высокая фигура в белом халате и блестящем рогатом шлеме выступила вперед:

– Прошу внимания, господа. Прошу всех надеть защитные шлемы. Это совершенно необходимо, чтобы исключить влияние ваших биотоков. Так, благодарю вас. Включаю правый экран. Вы видите на нем внутренность кабины, в которой лежит академик Кики Итуморо. Как вам известно, он уже трое суток находится в состоянии анабиозного сна. Все процессы в его теле заторможены. Бодрствует лишь мозг.

– Осознает ли он происходящее? – поинтересовался один из членов комиссии.

– Мы не знаем этого. По мере хода операции отдельные ячейки мозга выключаются, и к концу операции наступает смерть. Впрочем, активных сигналов мозга при таких операциях наша аппаратура никогда не записывала.

– Не будем отвлекаться, господа, – сказал Главный Советник.

Ассистент молча поклонился.

– Продолжаю, – начал он после короткой паузы. – Вы видите, в кабине появился профессор с помощниками. Они надевают на голову Кики Итуморо шлем-передатчик с электродами особой конструкции. В этом передатчике около тридцати миллионов игл-электродов.

– Нас не интересуют технические детали, – заметил Главный Советник.

– Слушаюсь… Включаю второй экран. На нем вы видите камеру, в которой лежат наследники. Они тоже находятся в состоянии глубокого сна. У них на головах уже надеты шлемы-приемники. Сейчас происходит завершающая проверка аппаратуры…

– Интересно, каковы были последние слова этих ребят перед усыплением? спросил Главный Советник.

– О, ничего особенного, сэр. Они не знали, что оба становятся наследниками, и каждый готов был уступить эту честь другому. Колли даже пробовал вырываться и плакал, когда его усыпляли.

– Поразительное бескорыстие и высокое благородство, – заметил Главный Советник. – Мы не ошиблись. Они будут достойными наследниками великого Кики Итуморо. Надеюсь, вы согласны со мной, ассистент?

– Простите, господа, – быстро начал ассистент, не отвечая на вопрос Главного Советника. – Профессор подал мне знак, и я должен включить центральный экран. На нем вы увидите трансформированные зрительные образы всего того, что бессмертный Кики Итуморо передает своим наследникам. Над экраном четыре лампочки-индикатора: синяя, зеленая, оранжевая и красная. Вспышка синей лампочки будет означать, что объем информации, наблюдаемой вами на центральном экране, поступил в мозг Джуда Рикерса, вспышка зеленой лампочки – что информация передана Бубу Колли. Оранжевая лампочка относится к третьему – не главному наследнику Итуморо, который примет второстепенную техническую информацию. Это большой электронный мозг нашей лаборатории. Красная вспышка будет означать, что данная информация подлежит уничтожению… Внимание, господа, операция началась.