355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Шалимов » Странный мир (сборник) » Текст книги (страница 7)
Странный мир (сборник)
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 18:48

Текст книги "Странный мир (сборник)"


Автор книги: Александр Шалимов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Взгляд Эстергома не ускользнул от внимания профессора. Сатаяна нахмурился, что-то сказал ассистентам. Эстергом не понял слов, а возможно, Сатаяна воспользовался языком, незнакомым инженеру. Один из ассистентов переступил на шаг и заслонил собой лицо спящего.

Прошло еще некоторое время. Картина на экране не менялась. Перламутровое пламя слепило. Эстергом почувствовал легкое головокружение и отвернулся от экрана.

– Сегодня не получается, – тотчас услышал он голос Сатаяны. Придется…

Конца фразы Эстергом снова не понял.

Один из ассистентов молча взял шприц и вонзил иглу в руку спящего повыше локтя. Человек на столе не шевельнулся, но экран вдруг ярко полыхнул и погас.

– Вот так, – сказал Сатаяна. – Может быть, удастся ухватить хоть что-нибудь…

Он снова принялся манипулировать с рукоятками настройки. Экран медленно осветился. Теперь с экрана глядело юное женское лицо, искаженное гримасой дикого ужаса. Что видели эти залитые слезами, вылезающие из орбит глаза?

Эстергом отшатнулся… Голова на экране затряслась, и рот женщины раскрылся в безмолвном крике невыразимой боли. Если в воспаленном мозгу, из которого Сатаяна вырвал сейчас этот образ, звучал и крик женщины, этого уже было достаточно, чтобы сойти с ума. Поле зрения сместилось, и Эстергом понял, почему так кричала женщина. Ее пытали огнем… На мгновение Эстергому показалось, что он чувствует запах обгорающей человеческой кожи. Он задрожал и отвернулся.

– Что-то новое, – послышался спокойный голос Сатаяны. – Этого мы еще не фиксировали. К сожалению, опять фрагмент…

Эстергом поднял глаза. На экране билось перламутровое пламя. И тотчас в нем возникла целая вереница картин и образов, стремительно сменяющих друг друга. Пальмы на краю песчаной пустыни, залитой слепящим солнечным светом… Ярко-синее небо над песчаными холмами и цепочка следов, убегающая вдаль. Лабиринты какого-то подземелья, красноватые языки факелов внизу. Прекрасное женское лицо, кажется, то же самое, что в первом кадре, но сейчас глаза сияют счастьем, губы раскрываются для поцелуя… Мрак, потом снова эта женщина в белых полупрозрачных одеждах; она спускается по мраморной лестнице к голубой, сверкающей на солнце воде… Кто-то ждет ее внизу. Снова мрак, быстрая смена лиц, ужасающих своим уродством. Чудовищные пытки… Извивающиеся в муках тела. Осужденных гонят на казнь. Толпы беснуются на площадях. Вдали – костры… Множество костров. Холодная луна освещает развалины. Темнеют пустые глазницы черепов… Волки бегут куда-то, и рядом с ними по серебряной лунной дороге бегут черные тени. Неподвижное тело, обернутое пеленами, опускают в золотой гроб… Желтый дым стелется низко над остовами мертвых домов, гниющие трупы на улицах… Гриб атомного взрыва, ослепляющая вспышка, и снова трупы; ползущие куда-то уроды, тонущие в нечистотах трущоб… Какое-то лицо, удивительно знакомое Эстергому. Сатаяна?… Да, конечно, Сатаяна, улыбаясь, глядит с экрана… Второй Сатаяна, напряженный и сосредоточенный, сидит рядом… Снова пляска пламени. Аудитория… Студенты склонились над записями. Чертежи на доске… Эстергому вдруг начинает казаться, что он присутствовал на этой лекции… Не он ли там, в третьем ряду?… Картина резко меняется… Стол у распахнутого настежь окна. За окном мокрые ветви, капли дождя на пожелтевших листьях. На столе листы бумаги. Чья-то рука быстро покрывает их символикой математических формул… Формулы… Формулы… Они тоже удивительно знакомы… Эстергом пытается уловить их смысл… Снова это женское лицо… Эстергом вдруг осознает, почему оно так поразило его… Он когда-то видел эту женщину… Но когда и где?… Пламя, мрак, опять пламя, и вдруг – призрачный скелет, медленно плывущий в черном небе над белыми мраморными надгробиями…

Что-то похожее на стон проникает в сознание ошеломленного инженера. Он поднимает голову, оглядывается… Сведенное судорогой тело испытуемого выгнулось дугой над столом. Один из ассистентов придерживает его за ноги, другой за голову. Губы спящего закушены до крови, лицо искажено мукой.

– Остановитесь, – неожиданно для себя кричит Эстергом, – прекратите сейчас же!… Прекратите…

Крик прозвучал визгливо, резко и оборвался.

Послышался негромкий щелчок. Экран погас. Сатаяна внимательно всматривается в помертвевшее лицо инженера.

– Что с вами, друг мой?

Эстергом вытащил платок, принялся вытирать влажный лоб.

– Со мной ничего, но мне показалось, что он, – Эстергом указал на стол в центре зала, – что… это слишком мучительно. Посмотрите, что с ним?

– С ним ничего… Он спит…

– Но он… Я сам видел…

– Успокойтесь. Он ничего не чувствует. Все это, – профессор кивнул на экран, – скрыто глубоко в тайниках его мозга. И он сам не подозревает почти ни о чем. В клетках вашего мозга, может быть, хранятся записи пострашнее. Но вы тоже ничего не знаете о них… И это хорошо. Если бы было иначе, люди сошли бы с ума от избытка информации, которая им в общем-то ни к чему… Человеку достаточно опыта своего поколения…

Эстергом встал, принялся ходить по лаборатории. Скосил глаза в сторону стола. Человек лежал неподвижно. Бледное, без кровинки, лицо было спокойно.

– На вас подействовала запись, – мягко сказал Сатаяна. – Вы настаивали, и я вынужден был согласиться… Пока это великая неопределенность. Повторяю, я не знал, что нам удастся извлечь из него…

– Значит, моя аппаратура все-таки обеспечивает вам запись, – голос Эстергома был хриплым от волнения.

– Нет, – улыбнулся Сатаяна. – Вы же видели. Это разрозненные фрагменты, кусочки мозаики… гигантской мозаики… А мне необходима непрерывная лента…

– Лента чего?

– Назовем это скрытой информацией… Она хранится в каждом из нас за пределами сознания. Она – отражение опыта бесчисленных минувших поколений…

– Значит, то, что мы видели сейчас?…

– Да… В этих кадрах – опыт его предков. Каких-то очень далеких поколений. Все они давным-давно истлели, но в мозгу потомка хранится код пережитого ими… Реальный призрак минувшего… Нить, связывающая прошлое с будущим. Философы твердят, что нельзя установить историческую правду, что прошлое не поддается объективной проверке. Я хочу предложить новую методологию исторического анализа. Исходные данные – в нас самих. Надо только расшифровать их…

Эстергом желчно рассмеялся:

– Ваш метод, если он не фикция, едва ли лучше других. Вы базируете его на анализе субъективных восприятии… Вы утонете в хаосе…

– Я буду оперировать суммой того, что вы называете «субъективными восприятиями». Сумма дает возможность взаимно прокорректировать и сопоставить субъективные оценки. И кроме того, информация, которую я извлеку, отражает некогда существовавшие объективные связи. Проинтегрировав ее, можно приблизиться к исторической истине более достоверно, чем это делают авторы «Всемирной истории».

– Но на экране был хаос. Как его использовать в ваших целях?

– Не забывайте, мы получили информацию из мозга… э-э… пораженного болезнью. В нем нарушены причинные связи и границы, отделяющие сознательное от подсознательного. Основа многих психических заболеваний в том и состоит, что информация, укрытая в подсознании, проявляется. Человек начинает отождествлять осознаваемое и подсознательное. В средние века о таких говорили – «одержим дьяволом». Что ж, очень точное определение… «Дьявол» – информация, скрытая в подсознании. Прорыв ничтожной части ее в сознание превращает человека в безумца. Я говорил вам, в чем его болезнь? – Сатаяна коснулся обнаженной руки того, кто лежал на столе. – Небольшая часть полученной нами сегодня информации относилась к его недавнему прошлому. Помните руку, чертившую формулы? Кое-что можно сопоставить с его «второй ипостасью» – египетского жреца. Я отношу это к прорыву из подсознания… Кто-то из его предков жил в эпоху Эхнатона… Кстати, и наших с вами предков можно отыскать в любой из минувших эпох – при Людовике XIV, Аттиле, Катоне, Хефрене и так далее, до великого оледенения включительно, а при желании и еще раньше. Так вот, можно думать, что его предок по прямой линии в эпоху Эхнатона, египетского фараона-реформатора, был жрецом…

– А та женщина?

– Извините, не знаю… Сегодняшняя запись любопытна… Появились какие-то новые фрагменты. Эпоха иная. Вероятно, раннее средневековье…

– Значит ли это, что его болезнь прогрессирует?

– Н-не думаю… Скорее случайная расшифровка того, что хранит подсознание.

– А если спросить его?

– Это невозможно. Вы забываете, с кем имеем дело.

– Если я вас правильно понял, профессор, при помощи аппаратуры, которую вы получили от меня, можно трансформировать в зрительные образы и какую-то часть информации, хранящейся в мозгу здорового человека…

– Только сопряженную с его личным опытом, относящуюся к сознанию. Причем не у каждого… У людей с сильной волей это пока не удается…

– Почему?

Сатаяна внимательно глянул на инженера поверх очков. Казалось, он колебался – объяснять ли дальше.

– Если вы рассчитываете на мою помощь, говорите все до конца, настаивал Эстергом.

– Это сложный вопрос… Дело в индивидуальных качествах испытуемого, в мощности регистрирующей установки и, конечно, в разрешающей способности видеозаписи. Убежден, что при значительном увеличении скорости…

– Но мы на ее пределе…

– Значит, требуется принципиально иное конструктивное решение записывающего устройства.

Эстергом покачал головой:

– Я всего лишь инженер, а не волшебник. Мы с вами провели у экрана около двух часов. Сколько практически мгновенных импульсов мозга этого человека вы пытались сегодня расшифровать?

– Не более десяти…

– А точнее?

– Большая часть совершенно не расшифровывалась.

– От скольких были получены расшифрованные видеосигналы?

– Я не следил точно…

– Тогда я вам подскажу: от двух или трех.

Сатаяна вопросительно глянул на одного из ассистентов.

Тот наклонил голову в знак согласия:

– Проанализировано девять импульсов, профессор. Видеосигналы записаны от трех.

– Ну вот, видите! – торжествующе крикнул Эстергом. – Три практически мгновенных импульса дали почти двухчасовой спектр видеозаписи. Три десятимиллионных доли секунды моя аппаратура «растянула» почти на два часа… Это ли не подтверждение относительности времени?

– Никто не спорит, ваша аппаратура превосходна, – тихо сказал Сатаяна, перестав улыбаться, – но поймите и вы – она не решает задачи. Тот фильм, который я демонстрировал вашему уважаемому патрону, – удачная расшифровка одного импульса, записанного старой аппаратурой. Там мгновение, как вы говорите, удалось растянуть на двадцать минут. Счастливый случай, не более. Один на миллион, а может быть, на миллиард. А я не хочу и не могу рассчитывать на счастливые случайности. Мне нужна расшифровка любого уловленного импульса или по крайней мере большинства их. И не только у моих пациентов, но и у… каждого человека.

– Вам удавалась расшифровка импульсов… как вы его называете… подсознания – у психически нормальных людей?

– У людей, не являющихся моими пациентами? Нет…

– А не означает ли это, что у нормальных людей «скрытая информация» информация в подсознании – вообще отсутствует?

– Нет.

– Почему?

– Вы, конечно, догадались, что за пламя билось на экране на протяжении большей части эксперимента? Пламя, из которого как бы рождались отдельные кадры видеозаписи?

– Вероятно, эффект интерференции – многократного суммирования каких-то изображений…

– Вы правы, и что из этого следует?

– Может быть, это нерасшифрованная часть видеозаписи?

– Браво! И для ее расшифровки нужны большие скорости. Не так ли? А видеозапись импульсов подсознания у людей, не относящихся к числу моих пациентов, дает только «пламя». «Пламя» с еще более высокой интерференционной окраской. Теперь вам ясно?

Эстергом кивнул и задумался. Профессор Сатаяна терпеливо ждал.

– На магнитную пленку записан весь сегодняшний эксперимент, не так ли? – спросил наконец Эстергом.

– Расшифрованные кадры автоматически скопированы на вторую пленку. Хотите просмотреть ее?

– Меня интересует полная запись в оригинале. Все, что мы видели на экране.

Сатаяна развел руками:

– Она стирается, вы ведь знаете…

– Стирается, когда готовят аппаратуру для следующего опыта.

– Какое это может иметь значение! Все, что удалось расшифровать, уже перенесено на копию.

– Кое-какое значение имеет. Мне нужна полная запись сегодняшнего эксперимента.

– Но…

– Никаких «но», господин профессор, если хотите экспериментировать дальше.

– Мсье Эстергом!…

– Вам нужна более полная расшифровка записанных сегодня импульсов?

– Но это, насколько я представляю, невозможно. Повторить эксперимент не удастся…

– Разве я говорил о повторении? Нужна только полная запись в оригинале.

– У нас нет запасной пленки, и вы это превосходно знаете. У этого аппарата особая пленка. Вы дали только одну кассету. Завтра намечена еще серия опытов.

– Завтра утром вы получите другую кассету…

– Мсье Эстергом, я не хотел бы, чтобы записи такого рода выходили за пределы лаборатории…

– Но у вас остается копия расшифровки, а все остальное вы и так сотрете завтра или даже сегодня ночью после окончания эксперимента.

– Зачем вам полная запись?

– Чтобы исследовать более детально структуру полей, которые моя аппаратура не расшифровала.

– Вы хотите сказать…

– Пока ничего не хочу сказать.

– Разве существует какая-нибудь возможность расшифровки той части записи, которая воспринимается как «пламя»?

– Не знаю… Пока ничего не знаю… Но чтобы продолжать поиски решения, мне нужна пленка с полной записью эксперимента.

– Хорошо, – со вздохом сказал Сатаяна, – вы получите ее, но…

– Но?

– Если вам удастся… Если вам придет в голову самому заняться расшифровкой этой записи… Я должен, я обязан предостеречь вас… Это опасно… Очень…

– Господин профессор, я не ребенок… И превосходно разбираюсь в возможностях телевидения и кино.

– Тем не менее то немногое, что вы видели сегодня…

Эстергом презрительно усмехнулся:

– Подействовало на меня, хотите сказать?

Сатаяна печально покачал головой:

– Люди привыкли к конкретным вещам, друг мой, – конкретным и конечным. Как этот стол, комната, эта аппаратура, в конце концов. А сейчас мы с вами на краю бездны. Бездны бесконечности… Вдумайтесь хорошенько… Весьма возможно, что с самой записью вам ничего не удастся сделать… Я уже пробовал всякими путями… Поэтому и убежден, что необходимо еще более увеличить скорость самой записи. Но если бы расшифровка удалась…

– Если бы она удалась… – как эхо повторил Эстергом.

– Распахнулось бы окно в бесконечность – бесконечность эпох, поколений, человеческих судеб, страстей, стремлений, характеров, человеческих жизней от рождения до могилы во всей неприкрытой трагической сущности каждого индивида… Бесконечность космоса ничто перед этой прерывистой бесконечной цепью разума. Где ее истоки, где тот океан, в который она рано или поздно вольется? Каждый из нас выскакивает на мгновение, как чертик из коробочки, из неведомого бесконечного потока и почти тотчас навсегда исчезает в нем. Это мы называем жизнью… Мы почти не задумываемся о том, что было «до», и, в сущности, нас мало тревожит, что будет «после». Но поток течет где-то за пределами нашего «я»… Вынырнув из него, мы несем в себе информационный код минувшего, а может быть, и грядущего. Фрагменты его страшны, чудовищны, бессмысленны. Вы имели возможность убедиться. А целое? Оно гораздо страшнее. При встрече с ним разум индивида может не выдержать…

– Тем не менее вы ищете подступов именно к «целому»? – прервал Эстергом. – К маленькому «целому», составляющему сущность живого индивида, и к «Целому» с большой буквы – к тому, что, как вы полагаете, хранится в «подсознании» живущего поколения.

– Нет-нет, – живо возразил Сатаяна, – меня интересует лишь второе… Я хочу проникнуть только в него, хотя… не уверен, что хватит сил. Что мой собственный мозг справится… Поэтому предостерегаю и вас… А первое я целиком уступаю вашему патрону. Оно годится лишь на сценарии. В дальнейшем оно, возможно, приобретет какую-то объективную ценность, отразившись в подсознании потомков; станет критериями нашей эпохи, если человеческий род будет продолжаться… А сейчас… Впрочем, мы отклонились от темы… Я хотел вам только сказать…

– Он просыпается, профессор, – послышался голос одного из ассистентов.

– Увезите его в палату, – приказал Сатаяна.

– Постойте, – поднял голову Эстергом, – я все-таки хотел бы поговорить с ним.

– Он ничего не помнит. И, кроме того…

– Знаю… Но мне хотелось бы задать ему несколько вопросов. Для дальнейших поисков решения…

– Вы трудный компаньон, Эстергом. Извините.

– Вы знали об этом, профессор.

– Знал, – сказал без улыбки Сатаяна. – Задайте ваши вопросы. Но не много. Это был… особый наркоз. Больной еще слаб.

Человек на столе открыл глаза. Взгляд его обежал лабораторию и задержался на Эстергоме.

– Здравствуйте, – сказал Эстергом. – Как вы себя чувствуете?

– Кто этот человек, профессор? – дрожащим голосом спросил больной. – Я просил вас не приглашать посторонних на ваши сеансы. Он, конечно, из газеты?

– Это… мой коллега, – мягко улыбаясь, объяснил Сатаяна. – Я пригласил его для консультации.

– Зачем? Я всецело полагаюсь на ваши методы лечения. Зачем вы его пригласили? – Голос больного окреп, стал резким и крикливым.

– Он крупный специалист в своей области, и я полагал…

– Уж не думаете ли вы, что я оплачу эту консультацию? – закричал больной. – Как бы не так.

– Но я и не возьму с вас платы, – сказал Эстергом.

– А мне не нужны ваши подачки! – продолжал кричать больной. – Вы знаете, с кем имеете дело?

– Он все знает, – возможно мягче сказал Сатаяна. – Мы хотим… э… скорее поставить вас на ноги. Вас ждет работа, важная работа, не так ли?

– Да-да, конечно, – вдруг согласился больной. – Конечно, вы правы, профессор. Благодарю вас. Как вы находите мое состояние сейчас?

– Вам лучше, разве вы сами этого не чувствуете?

– Да-да, конечно. А как по-вашему? – Теперь глаза больного были устремлены на Эстергома.

Инженер содрогнулся – такую прочел в них тоску и мольбу.

– Я… согласен с профессором Сатаяной, – хрипло пробормотал Эстергом. – Позвольте, однако, задать вам несколько вопросов.

– Конечно, конечно…

– Я предлагал профессору применить одно средство, но прежде чем решать окончательно, хотел бы узнать… Скажите, когда вы думаете о работе, о вашей незавершенной работе, вам не изменяет память?

– Нет… Пока нет… Но я не могу долго думать о ней… Начинается боль… Безумная головная боль…

– И вы не забываете формул, которыми пользовались при расчетах?…

– Разумеется, нет, они всегда у меня в голове.

– Превосходно, припомните одну из них. Любую…

– Мне придется написать. На чем?

Сатаяна сделал знак ассистентам. Один поднес к груди больного папку с приколотым листом бумаги, другой вложил в правую руку карандаш.

– Что же написать? – спросил больной, внимательно глядя на Эстергома.

– Что хотите. Любую последовательность формул, какой-нибудь вывод… Я не специалист в вашей области, но если понадобится, мы с профессором проверим потом по справочнику…

– Едва ли вы сможете проверить меня по справочнику, – прошептал больной, приподняв голову и быстро покрывая лист бумаги строками математических символов.

Эстергом внимательно следил за движениями его руки.

– Можете взять это, – сказал больной, откидывая голову на подушку. Здесь довольно сложный вывод одной формулы, касающейся… Впрочем, неважно, чего она касается… Я сознательно не довел вывод до конца… Но любой физик вам подтвердит, что тут все верно… Хотя далеко не каждый догадается, какие отсюда следуют выводы…

Карандаш выпал из его ослабевших пальцев и покатился по полу.

– Благодарю, – сказал Эстергом, беря листок с формулами. – Чтобы проверить вашу память, поступим так: завтра, не заглядывая в эти записи, вы попробуете повторить вывод… Потом мы с профессором сравним результаты. Сумеете повторить всю эту запись на память?

– Не задумываясь, в любой момент, даже если разбудите меня среди ночи…

– Превосходно. Теперь следующий вопрос: вы любите читать? Разумеется, я не имею в виду чтение научных публикаций…

Больной усмехнулся:

– Уже много лет у меня не оставалось времени для такой чепухи. Здесь, в клинике профессора, я мог бы позволить себе, но профессор утверждает, что моей бедной голове необходим полный отдых…

– Разумеется, – кивнул Эстергом. – А теперь скажите, когда вы последний раз были в Египте?

Сатаяна предостерегающе поднял руку, но Эстергом сделал вид, что не заметил этого жеста.

Лицо больного выразило удивление:

– В Египте? – повторил он. – Почему именно в Египте, а, например, не в Мексике?… Впрочем, это не имеет значения. Я никогда не был ни в Мексике, ни в Египте…

– Но вам, конечно, хотелось бы побывать там?

– Не думал об этом… Может быть, в молодости. Последние годы я был слишком занят. А впрочем… Египет… Это интересно… Иногда мне снится что-то такое… К сожалению, не могу сейчас припомнить…

– Постарайтесь…

– Достаточно, коллега, – резко прервал Сатаяна. – Наш пациент утомлен. На сегодня довольно. Отвезите его…

Яростный взгляд профессора сверлил в упор лицо Эстергома.

Когда двери лаборатории задвинулись за тележкой, увозившей больного, Сатаяна дал волю своему гневу.

– Вы сошли сума! – закричал он, прижимая руки к груди. – Как вы могли?… Извините меня, но за каким дьяволом вы суетесь не в свое дело?

– Но вы же разрешили…

– Я считал вас умнее… Или вы… э… вздумали проверять меня?

– Я проверял только самого себя, – тихо сказал Эстергом. – А он… Разве вы рассчитываете вылечить его, профессор?…

– В данном случае это не имеет значения. Своими вопросами вы могли ускорить развязку. И я еще не уверен, что не ускорили… Он не знает диагноза, не подозревает о «растроении» своего сознания, о том, что как личность он перестал существовать…

– Но…

– Молчите… Я должен сохранить его… Он мне необходим для… продолжения. Имейте в виду, больше никаких встреч с этим человеком… Формулы, которые вы заставили написать его…

– Повторять их не придется. Достаточно того, что он написал сегодня.

– Объясните по крайней мере, зачем вам все это понадобилось?

– Вы, пожалуй, не поверите, если скажу, что затем, чтобы помочь вам.

– Не поверю…

– Напрасно. Я хотел понять, кто из нас троих более безумен…

«Действительно, кто из нас троих более безумен?» – думал Эстергом, возвращаясь к себе по пустынным бульварам еще не проснувшегося огромного города. Стук шагов по бетону разносился в предрассветной тишине. Какие-то одинокие фигуры маячили на далеких ярко освещенных перекрестках. За деревьями с шелестом проносились невидимые машины.

«Все-таки кто же?… Этот несчастный, ставший объектом безумных экспериментов маньяка? Или Сатаяна, одержимый манией всезнания, который пытается лишить людей последнего, что у них осталось, – права на свой собственный внутренний мир? Или он, инженер Эстергом, конструктор электронного оборудования, при помощи которого Сатаяна надеется осуществить вивисекцию человеческого сознания? Все они безумны… И безумен мир, в котором возможно такое. Сатаяна это уже понял. Он не говорит о безумцах. Он делит людей на своих пациентов и тех, которые его пациентами еще не стали. Но могут стать в любой момент…

Ложь – все эти разговоры о поисках объективной исторической истины: ее просто не существует. Может быть, ложь и то, что образы, схваченные видеомагнитной пленкой, живут где-то в тайниках мозга. Разве не могут они быть порождением болезни, наркоза? Сатаяна упоминал об «особом наркозе»… И в конце концов, чьи мысли были схвачены и расшифрованы сегодня: только ли того, кто лежал на столе, или и тех, кто присутствовал при эксперименте? Ведь он, Эстергом, лучше других ориентируется в возможностях своей аппаратуры… Перед человеческой мыслью любые экраны бессильны. Пока бессильны. Значит…

Формулы на экране – это, конечно, тот… Его мысли… Очнувшись, он очень точно повторил их на листе бумаги. Но какое совпадение: эти формулы служат для расчета скоростей видеомагнитной записи. Похоже, что он, до того как попал в клинику Сатаяны, занимался такой же проблемой, которой вынужден сейчас заниматься Эстергом? Он не довел вывод до конца… Эстергом тоже не довел. Не сумел. Получалась неопределенность… Но кажется, этому человеку удалось пойти дальше. Он сказал что-то о выводах, которые не каждый сумеет сделать… Кто же он, безумец или гений? И кем он был, почему Сатаяна скрывает его имя?

А образ этой женщины? В чьем мозгу он отпечатан? Почему она показалась Эстергому странно знакомой? Почему, почему?… Тысячи «почему» породил этот проклятый эксперимент!

И формулы… Почему именно эти формулы оказались расшифрованными? Только эти?…

Эстергом остановился, вытащил из кармана листок с формулами, перечитал. Задумался. Еще раз перечитал… Где-то в глубине сознания рождалась мысль… Она еще не успела облечься в математические символы, но Эстергом уже понял: пришло решение.

– Да, конечно, существует еще одна возможность, – теперь он разговаривал вслух сам с собой, – скорость записи увеличивать не обязательно. Можно пойти иным путем, совершенно иным. Этот человек подсказал мне… Чертовски просто… Как раз то, чего добивается Сатаяна. Вот оно, это решение…

Эстергом присел на край бетонной дорожки. Несколько строк – и вывод закончен. Окончательную формулу он заключил в жирную рамку. Эти несколько символов – ключ, которого ждет Сатаяна. Ключ к внутреннему миру человека. Ключ, которым можно распахнуть окно в бесконечность. Кто же окажется прав? Что за окном: бесконечность всезнания или бесконечность непроницаемого мрака? Или это одно и то же?… Впрочем, теперь нетрудно убедиться. Хотя бы с помощью видеомагнитной ленты, взятой у Сатаяны. Ленты с записью ночного эксперимента. Формулу на всякий случай надо уничтожить… Теперь он ее уже не забудет. И скорее в лабораторию! Надо успеть все сделать до прихода сотрудников…

На какое-то мгновение он заколебался: неужели тут нет ошибки? И он действительно на пороге?… На пороге неведомого… Чем бы это ни обернулось в дальнейшем человечеству и ему самому, он должен убедиться, должен переступить порог! А Сатаяна?… В конце концов, можно будет и не раскрывать ему всего…

Эстергом разорвал на мелкие клочки листок с формулами, подбросил обрывки вверх и побежал в глубь темного лабиринта улиц. Порыв утреннего ветра подхватил клочки бумаги, понес их над пробуждающимся городом все выше и выше, в светлеющее небо.

В полдень профессора Сатаяну вызвали к телефону. Звонил Валлон… Сатаяна выслушал не прерывая, только чуть заметно покачивал головой. Лицо его оставалось непроницаемым. Наконец Валлон умолк. Молчал и Сатаяна.

– Алло, – донеслось в трубку, – поняли вы, что произошло?

– Понял, – сказал Сатаяна. – И очень сожалею. Прошу принять мое глубокое соболезнование. Мсье Эстергом был талантливым инженером…

– Вы полагаете, что это уже… конец? – помолчав, спросил Валлон.

– Судя по тому, что вы рассказали, да… Разумеется, я приму его в свою клинику, но ничего не могу обещать. Ничего… Вас интересует возможная причина?… Трудно сказать. Кажется, он слишком много работал… Может быть, это… В конце концов, никто из нас не гарантирован от подобного… Никто, господин Баллон. Нет-нет… Надеюсь, наше с вами джентльменское соглашение остается в силе. Люди уходят, но проблемы остаются… Кстати, я слышал, что у Жака Эстергома был способный помощник… Да-да… Может быть, он?…



    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю