Текст книги "Странный мир (сборник)"

Автор книги: Александр Шалимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Профилактика

– Следующий!

– Том Гарднер, сэр.

– Становись… Так… Подключаю электроды. Ни о чем не думать… Так… Когда проходил проверку последний раз?

– 7 октября 1984 года, сэр.

– Опоздание – неделя. Заплатишь штраф. Так… Эй, я же сказал – ни о чем не думать.

– Я был болен, сэр, поэтому не мог явиться на прошлой неделе.

– Так… Справка есть?… Хорошо… Готово. Отключаю электроды. Давай паспорт. Вот получай… девяносто пять процентов лояльности, гарантия плюс-минус три процента. Следующий!

– Но почему девяносто пять, сэр? У меня всегда было сто.

– Было сто, а теперь девяносто пять. Все живет, все изменяется, ты тоже.

– Но я не изменился. Я все тот же. Работаю клерком у Джонсона и Кь. Это, может быть, машина?…

– У машины точность плюс-минус один процент. А если хочешь знать, ты потерял свои пять процентов, когда услышал о штрафе. В твоем мозгу возник устойчивый индекс протеста. У абсолютно лояльных граждан нашего государства этого не должно быть. Следующий!

– Но я не виноват, сэр. Я даже готов заплатить штраф, если вам угодно.

– Припомни об этом, когда придешь сюда через полгода. Следующий!

– Салли Кавиш, сэр.

– О, мое почтение! Пожалуйте сюда, красотка. Вот так! Чуть-чуть левее. Подключаю электроды. А теперь минутку полного спокойствия. Прошу ни о чем не думать. Абсолютно ни о чем. И даже об этом… И об этом тоже… О, черт! Пардон, моя милочка. Так у нас ничего не получится. Я же просил – ни о чем не думать. От всего абстрагируйся.

– От всего абстра… что, сержант?

– Ничего… Просто ни о чем не думайте. Несколько секунд… Только несколько секунд. Проклятие, при чем тут пять долларов?

– О, сэр, именно пять долларов мне не хватило вчера на чудесный новый джемпер. И вообразите, муж, такая скотина, отказал.

– Разумеется, это весьма неприятно… Да перестаньте наконец думать о муже. Увидите его вечером и скажете ему все это…

– Я не могу не думать, он меня очень обидел.

– Послушайте, мэм. Проверка лояльности у каждого сознательного гражданина не должна занимать более одной минуты. Эта норма утверждена федеральным бюро. А вы, пардон, торчите перед аппаратом уже пять минут и ни с места. Можете вы несколько мгновений ни о чем не думать?

– Постараюсь, сэр.

– Ну, я жду…

– А я ничего и не думаю.

– Три дюжины бочек рогатых чертей! Вы понимаете, что такое ни о чем не думать? Не понимаете?… О-о!… Придется докладывать шефу. Алло, старший сержант О'Патрик? Я – сержант Джонс. Тут у меня миссис Салли Кавиш. С ней ничего не получается. Она не может ни о чем не думать… Что на экране? Невообразимый горох с капустой, сэр. Ничего понять нельзя. Шляпки, платья, чулки, какая-то старая шкура.

– Это натуральная выдра, сержант. Мне Тото обещал достать на горжетку.

– Помолчите, вы, я говорю не с вами. Да, шеф, это был ее голос… Что еще? Трудно понять. По-видимому, обрывки кадров из каких-то кинофильмов. Что за фильмы? Не могу разобрать. Каша… Сейчас спрошу у нее. Миссис Кавиш, вспомните, какие фильмы вы смотрели на прошлой неделе… О, черт!… Это я не вам, сэр. Сплошная порнография и вестерны!… Что? Дать сто процентов? О`кэй, сэр. Вы свободны, миссис Кавиш. Ваш паспорт. Поздравляю, сто процентов лояльности Следующий!

– Здорово, сержант. Меня зовут Ник Смокри. Куда и чего?

– Первый раз, парень?

– Именно. Вчера стукнуло шестнадцать.

– О'кэй, Ник. Это чертовски просто. Стань туда и минутку ни о чем не думай. Ты это должен уметь…

– Здесь даже и о девочках нельзя думать, сержант?…

– О-ля-ля! А у тебя, вижу, губа не дура, парень. Первый сорт девчонка! Бьюсь об заклад, ты ее видел в фильме.

– Нет – настоящая. И живет недалеко отсюда.

– Подождите-ка. А вот эта?… Ух ты! И эта настоящая?

– Ага!

– Слушай, Ник, зачем тебе две? Познакомь с одной меня. Познакомишь?

– Ладно. Приходи сегодня вечером в бар «Под палтусом».

– О'кэй. Давай твою метрику. Получай, Ник, первые сто процентов. До вечера!… Следующий! Следующий, говорю! Неужели все?… Э-э, а ты, бабка, чего ждешь?

– Прислали на проверку, милай! Доктор Осслоп послал. Иди, говорит, старая, пускай тебя по всем индиксям проверят, что там у тебя внутри скрывается. Пускай они рентгену всей твоей… этому сделают. И справку дадут.

– Так сюда и послал?

– Так и послал, милай. Бумажку дал. Да я ее кудай-то задевала. Не найду.

– Чудеса! Ведь тебе, бабушка, верно уже за восемьдесят?

– Девяносто три, красавчик!

– О'кэй! А мы проверяем от шестнадцати до семидесяти пяти. Тебя не надо проверять, бабушка. Иди домой.

– Это как же домой! Это что ж, так мне и помирать без проверки? Доктору Осслопу я чего скажу? Ты мне тут колесо не крути, парень. Проверяй и справку давай. А не хочешь проверять, я жаловаться пойду. Я законы знаю… Не смотри, что старая. Меня знаешь до чего боятся? Соседа Смайса три раза из петли вынимали. Вот так!… Давай свое дело делай и помалкивай.

– Вот поговори с такой. Ну и денек. Собачья должность. Послушай, бабушка…

– Раздеваться, что ль, красавчик? Совсем, что ли?

– Этого еще не хватало. Подожди! Ты что, первый раз тут?

– Первый раз, миленький.

«Ясно! И спрашивать нечего было. Эти проверки ввели десять лет назад. Ей уже тогда было за восемьдесят. Что за осел послал ее».

– Эй, слушай, бабушка, ничего не выйдет. Машина не в порядке.

– А ты поправь. Мне не к спеху. Подожду.

– Долго ждать.

– Ничего. Я работку с собой взяла. Буду вязать помаленьку.

– Вот старая ведьма!…

– Чего-чего?

– Это я с машиной, бабушка, разговариваю.

– Ну давай-давай…

Вспыхивает большой экран на стене. На экране лицо инспектора Смита начальника отдела в федеральном бюро по проверке лояльности. Сержант Джонс вскакивает с места и застывает в положении «смирно».

– Докладывайте, сержант, – разрешает с экрана инспектор.

– За время моего дежурства, – начинает Джонс и умолкает, похолодев от ужаса. «Бабка, – вспоминает он. – Проклятая бабка! Если инспектор ее заметит…» Перед глазами Джонса вспыхивают огненные строки параграфа N_186 – «присутствие посторонних в аппаратной во всех случаях, когда оно не вызвано непосредственной необходимостью определения индекса лояльности, строго запрещается». Джонс косит глаза в угол аппаратной. Старуха расставила складной стульчик и, сидя на нем, быстро двигает спицами: вяжет что-то длинное, как солитер. – За время моего дежурства… – хрипло повторяет Джонс.

– Что вы там мямлите! – раздраженно бросает с экрана инспектор. Забыли форму отчетности? Число прошедших проверку за последние сутки, средний индекс лояльности, количество профилактических арестов. Я жду.

– «Суммированный суточный итог работы районного пункта по проверке лояльности, – вспоминает Джонс параграф N_217 «Особых правил», – является секретным и ни при каких обстоятельствах не подлежит разглашению. За разглашение виновный…» – дальше мысли Джонса начинают путаться.

– Ну же, – кричит с экрана инспектор. – Вы что, пьяны, заболели?… Цифры, быстро!

– Семьдесят восемь, девяносто и пять десятых, ноль, – шепчет Джонс.

– Хорошо. Обращаю ваше внимание, сержант, на несколько завышенный средний индекс лояльности и особенно на отсутствие профилактических арестов, – цедит сквозь зубы инспектор. – Проверьте место нуля индикатора лояльности, а при подведении итогов округляйте в сторону уменьшения. И не будьте формальны. Вызывайте ваших клиентов на откровенность. Вы поняли? Завтра в тринадцать ноль-ноль сами явитесь для внеочередной проверки лояльности. Все!

Экран гаснет, и сержант Джонс вздыхает с облегчением. Потом с ненавистью смотрит на старуху.

– Ну, погоди, – бормочет он. – Я тебе устрою «рентгену» по всем «индиксям». Ведь, кажется, был такой один пункт в правилах…

Джонс торопливо листает пухлый томик «Особых правил».

– Ага! Есть: «Каждый совершеннолетний гражданин, находящийся в здравом уме и твердой памяти…» Гм, в здравом уме, – повторяет Джонс и с сомнением косится на старуху… – Ничего, сойдет, – тут же решает он. Значит, «находящийся в здравом уме… может быть в любое время допущен к проверке лояльности по собственному желанию». «По собственному желанию» этот параграф никогда не применяется. Не мудрено, что я забыл его.

Джонс откладывает «Правила» и многозначительно откашливается.

– Ну-с, – говорит он. – Начнем!

Старуха клюет носом. Она задремала.

– Эй, бабушка, – повышает голос Джонс. – Проснись. Фамилия, имя?

Старуха вздрагивает и роняет вязанье. С испугом глядит на сержанта.

– Фамилия, имя, – повторяет Джонс.

– Фу ты, напугал, – недовольно бормочет старуха. – Наладил машину-то?

– Наладил! Как тебя звать?

– Меня-то?… Мелания Фукс по мужу, а девичья моя фамилия Воречек.

– А девичья твоя фамилия мне ни к чему. Фукс, значит. Гражданство у тебя какое?

– Здешнее. Я, милай, тут всю жизнь прожила. Несмышленышем меня сюда привезли. Отец-то мой из Польши перебрался. Еще, почитай, до первой войны.

– Ладно! Иди становись вон туда.

– В шкаф-то в этот? А раздеваться где?

– Да не надо раздеваться. Так все сделаем.

– Ты смотри, милай, делай как полагается. Чтобы все видно было.

– Будет, будет. Ты не сомневайся. Насквозь тебя увижу. Лезь. Вот так. А теперь подумай, бабушка, о том, что тебе больше всего на свете не нравится.

– Это про что же, значит?

– Про что хочешь, что тебе не по душе: цены, налоги, пенсия по старости. Ты пенсию получаешь?

– Мало, милай!

– Вот и об этом подумай. Словом, обо всем, что тебе хотелось бы изменить.

– Это чтобы желчь разлилась?

– Вот именно.

– Не вредно это мне будет, сыночек?

– А без этого нельзя. Ничего у нас с тобой не получится.

– Ну давай, попробую…

– Пробуй, бабушка, пробуй… Вот так. Хорошо, очень хорошо! Ай да старая! Да ты, оказывается, самый что ни на есть «подрывной элемент» в нашей стране. Хватит, хватит! У меня уже прибор зашкалило. Вылезай.

– Ну как? Увидел что?

– Все видел. Плохо твое дело. Придется тебя изолировать. Опасная ты для окружающих.

– Это куда же ты меня изолировать хочешь? В санаторий, что ли?

– Там видно будет. Пока в полицейский участок.

– Очумел? Идол!

– Тихо! За оскорбление должностного лица могу оштрафовать.

– Тещу свою штрафуй. Жулик! Меня доктор Осслоп послал кишки проверить, а ты мне на голову трубу наводишь. Я тоже кое-что понимаю. Не маленькая.

– Фу ты, черт! Кишки! Почему сразу не сказала?

– А ты что, сам не видишь? При аппарате сидишь, а не видишь. Все вы жулики, дармоеды, олухи недоученные.

– Не ори, старая. Как бы там ни было, случайно или не случайно, выявил я в тебе опасного подрывного элемента. И теперь выход может быть только один… Алло, старший сержант О'Патрик? Докладывает сержант Джонс. Прошу срочно прислать полицейскую машину! Так точно, весьма опасный. Процент лояльности – ноль. Так точно! Зовут Мелания Фукс. Лет – девяносто три. Так точно, жду! Рад стараться, господин старший сержант!

Триумф медицины

– Джон Смокри, по прозвищу Косой Ангел, вы обвиняетесь в убийстве четырех человек. Признаете себя виновным?

– С вашего разрешения, категорически нет, господин судья.

– Следствием установлено, что останки преподобного Гью Кесснера обнаружены в вашей гн… нелегальной… гм… гм… лаборатории.

– Вы делаете мне большую честь, господин прокурор, называя этот гнусный подвал лаборатррией. А что касается останков пройдохи Гью, там были, если мне память не изменяет, только кожа и немного костей.

– Значит, вы признаетесь?

– Рад был бы доставить вам удовольствие, господин прокурор, но я присягал говорить правду, и только правду. С этим Гью было так: парень с отрочества страдал меланхолией. Именно поэтому он и сделался преподобным.

– Джон Смокри, по прозвищу Косой Ангел, это к делу не относится.

– Виноват, господин судья. Но из-за меланхолии все и началось. Он мечтал помочь пастве и к тому же был здоров как бык…

– Обвиняемый, говорите по существу дела.

– Так точно сэр. Господин Плюсс-младший – генеральный директор «Плюсс корпорейшн» – лежал после инфаркта. С ним было совсем плохо. Срочно требовалось новое сердце, а донора под рукой не было. Имелись и другие заявки – печенок две, одно легкое, восемнадцать метров тонких кишок, сколько-то там толстых, селезенка, почек пять штук… Сейчас всего не припомню…

– Вы хотите сказать…

– Именно, господин прокурор. Преподобный Гью Кесснер согласился принести себя в жертву. Сам согласился. В конце концов, такие поступки не должны проходить бесследно. Он понимал, что это ему зачлось бы там… как-никак, вечность не шутка… Всегда лучше иметь гарантию.

– Обвиняемый, высокий суд не интересует ваше мнение о вечности. На останках преподобного Гью Кесснера обнаружены следы насилия. Череп был проломлен тяжелым предметом в двух местах. Что вы скажете по этому поводу?

– Очень сожалею, господин прокурор. Это произошло позже… от неосторожного обращения. На голову заявок не поступало. Один из моих ассистентов решил испытать… прочность черепа покойного Гью… Заверяю вас, господин судья, череп оказался высокого качества…

– Обвиняемый, прекратите ваши заверения. Расскажите суду, при каких обстоятельствах пастор Кесснер стал покойником.

– Виноват, господин судья, сначала он стал донором, а уж потом, извините, покойником.

– В данной ситуации это дела не меняет. Объясните все по порядку господину прокурору и высокому суду.

– Но я уже объяснял, господа. В приступе меланхолии и заботясь о спасении своей бессмертной души, преподобный Гью Кесснер решил стать донором. Решил сам, без всякого принуждения. И распорядился о соответствующем завещании. Сердце он завещал господину Плюссу-младшему, печенку…

– Завещание в актах отсутствует. Где оно находится?

– Затрудняюсь сказать, господин прокурор. Но я сам его видел.

– Гм… Кто еще может подтвердить, что такое завещание действительно существовало?

– Наследники, господин судья. Я хочу сказать – все те, кому преподобный Гью завещал некоторые части своей земной оболочки. Например, господин Плюсс-младший и все остальные. Кстати, я слышал, что господин Плюсс уже вышел из больницы…

– Хорошо, по делу об убийстве преподобного Гью Кесснера будет проведено дополнительное расследование.

– Высокий суд, я протестую. Почему господин прокурор пользуется термином убийство, когда речь идет всего-навсего об операции пересадки органов от одного донора семи или восьми страждущим. Кажется, шестеро из них уже выздоровели после операции? И в отличие от преподобного Гью Кесснера, все они – общественно полезные люди…

– Обвиняемый Джон Смокри, суд отклоняет ваш протест до момента, когда будет установлено, что завещание Гью Кесснера действительно существовало. Переходим к обстоятельствам смерти Гины Джонс. Что вы можете добавить к показаниям, которые дали следователю?

– А с вашего разрешения, что именно я ему говорил?

– Обвиняемый Джон Смокри, вам это должно быть известно. Ведь это ваши показания.

– Но, господин судья, у меня случаются провалы в памяти. Сами знаете… как с этой синтетикой. Я даже подумываю, не заменить ли левое полушарие…

– Суд не интересуют ваши планы на будущее. Мы заняты исключительно выяснением вашего прошлого… Будете вы отвечать или нет?

– Я в величайшем затруднении, господин судья, я не знаю, кто такая Гина Джонс.

– Обвиняемый, не прикидывайтесь идиотом. Судебные эксперты подтвердили, что вы вполне вменяемый человек.

– Вы имеете в виду господина доктора Фумса и доктора Эмке? Позвольте напомнить высокому суду, что у доктора Фумса правое полушарие синтетическое, старого образца, а что касается левого… Имею ли я право нарушить здесь профессиональную тайну, господин судья?

– Какую еще тайну? Что вы плетете?

– Три года назад доктор Фумс попал в автомобильную катастрофу. С проломленным черепом его доставили в центральный госпиталь. Положение было критическое, и дежурный хирург… у него не было другого выхода, сэр…

– Черт побери, обвиняемый Джон Смокри, объясните, в конце концов, суду, в чем дело.

– Так точно, господин судья. Ваше требование – это как раз то, что мне необходимо. Оно снимает с меня ответственность за разглашение… одного печального недоразумения. Как я уже говорил, у дежурного хирурга не было другого выхода, и он обратился ко мне…

– Уточните, обвиняемый, когда это произошло?

– Три года назад, господин прокурор.

– Я прошу высокий суд принять к сведению показания обвиняемого, что он уже три года назад занимался незаконной спекуляцией пересадочным материалом. Статья 2018, параграф 5 уголовного кодекса нашей страны.

– Но, сэр…

– Что именно вы тогда доставили в центральный госпиталь для пострадавшего доктора Фумса?

– Левое полушарие, сэр, но…

– Так! Откуда оно у вас оказалось? Кто был донором?

– С вашего разрешения, баран, сэр.

– Что такое? Кто?

– Баран. Четырехлетний баран по кличке Кока. Ничего другого под рукой у меня не было, но… я не счел возможным отказать дежурному хирургу центрального госпиталя. Человек должен как-то сводить концы с концами.

– Обвиняемый Джон Смокри, вам будет предъявлено дополнительное обвинение в мошенничестве. Статья 14, параграф 117 уголовного кодекса. Итак, вы утверждаете, что господин доктор Фумс…

– Именно, сэр. Насколько мне известно, операция прошла успешно, и вот уже три года он… Мне крайне неприятно, что из-за этого пустяка я теперь вынужден опротестовать судебную экспертизу. Что касается доктора Эмке… Виноват, господин судья, мне трудно говорить, в зале такой шум…

– Тихо, господа, иначе я вынужден буду распорядиться очистить зал. Вы там, прошу успокоиться. Что такое?… Доктор Эмке? Вы просите эту часть допроса перенести на закрытое заседание? И отказываетесь от вашей экспертизы?

– Вот видите, господин судья, я же говорил.

– Помолчите, обвиняемый, я сейчас разговариваю с доктором Эмке… Хорошо, господин доктор, суд принимает к сведению ваше заявление. Итак, обвиняемый, вы продолжаете настаивать, что особа по имени Гина Джонс вам неизвестна?

– Продолжаю, господин судья. Я даже полагаю, что Гина Джонс была… клиенткой кого-нибудь из… моих конкурентов. Следователь что-то перепутал, а я во время следствия был слишком взволнован. Не заметил ошибки. Я отказываюсь от своих показаний, данных господину следователю.

– Как, вообще отказываетесь?

– Нет, что вы, господин прокурор. Только в отношении Гины Джонс. А в остальном я чист как стеклышко.

– Не торопитесь, обвиняемый. Переходим к третьему пункту обвинения.

– Слушаю вас, господин прокурор.

– В холодильниках вашей нелегальной… гм… лаборатории обнаружена некая существенная часть человеческого тела, не принадлежащая покойному Гью Кесснеру, ибо у последнего она оказалась на месте. Что вы можете сказать по этому поводу?

– Ровно ничего, господин прокурор.

– То есть как? Теперь вы отказываетесь отвечать на вопросы прокурора?

– Избавь меня бог, господин прокурор. Я только хотел сказать, что эта часть не моя.

– Охотно верю. Однако как она очутилась в вашем холодильнике?

– Мне ее передали на хранение.

– Кто?

– Некий Тракш. Это очень богатый человек, сэр. И у него мания. Он себе заменил почти все. Вероятно, и это хотел заменить, но позднее…

– Он не говорил вам, откуда это у него?

– Не говорил, сэр. А я человек нелюбопытный… Он пришел, оставил, заплатил за хранение за год вперед. И уехал путешествовать. Я готов допустить даже, что эта штука – контрабандная. Может быть, из Африки? Иначе зачем бы Тракш пришел ко мне? Ведь он мог оставить ее в спецсейфе одного из государственных банков.

– Обвиняемый Джон Смокри, вам будет предъявлено еще одно обвинение. Незаконное хранение контрабанды. Статья 17, параграф 39 уголовного кодекса.

– Простите, господин прокурор. Относительно контрабанды это только мое предположение. Господин Тракш мог приобрести эту штуку и законным путем. Разве наш гуманный закон запрещает…

– Довольно демагогии, обвиняемый. Наш гуманный закон ничего не запрещает своим гражданам, за исключением того, что он не разрешает. А не разрешает он, в частности, нерационально и расточительно использовать поголовье страны, превращать здоровых, полноценных граждан в пересадочный материал для тех, кто нуждается в ремонте и может заплатить за него любую цену. Вам понятно, обвиняемый?

– Вполне, господин судья. Это же так просто. Тем не менее вы сами, господин судья, когда вам понадобилась поджелудочная железа…

– Обвиняемый, я лишу вас слова. Хамство какое! Заверяю высокий суд, что обвиняемый позволяет себе грязные инсинуации.

– Но я ничего не сказал…

– Замолчите, обвиняемый… Да, я действительно вынужден был заменить себе поджелудочную железу. Но она от трупа. У меня есть справка со всеми печатями. И соответствующее разрешение было.

– Правильно, господин судья. Но этим трупом стал мой коллега, которого вы по соответствующей статье закона отправили в лучший мир, хотя он этого и не заслуживал.

– Тихо! Тихо, повторяю! Я прикажу очистить зал. А вас, обвиняемый, я лишаю слова.

– Но, господин судья, допрос не окончен, у меня есть еще вопросы к обвиняемому.

– Виноват, господин прокурор. Вы можете спрашивать. Обвиняемый Джон Смокри, извольте отвечать на вопросы господина прокурора. Только на вопросы. И ни полслова больше. Вы поняли?

– Понял, господин судья. Ни полслова…

– Обвиняемый, следствием установлено, и вы это признали, что вами четыре года назад совершено убийство с целью грабежа. Убитый – некий Петрос Буарос – был гимнастом в цирке. Вы убили Петроса Буароса, чтобы завладеть его сердцем, легкими, почками, мочевым пузырем и так далее… Вот здесь у меня список – всего тридцать четыре наименования. Вы подтверждаете?

– Подтверждаю, господин прокурор.

– Превосходно. Родственники пострадавшего предъявили гражданский иск. Они требуют возвращения награбленного вами или возмещения стоимости по рыночным ценам. Это помимо ответственности за убийство.

– По рыночным я не согласен. Я буду разорен. Если они согласятся на компенсацию по твердым государственным ценам…

– Обвиняемый, здесь суд, а не биржа. Здесь не торгуются. Кроме того, компенсация не самое главное. Что вы сделали с имуществом, перечисленным в списке?

– Если мне память не изменяет, я использовал тридцать два наименования. Две детали оказались невысокого качества. Я их подарил хирургу, который делал операцию. Думаю, он их потом тоже пустил в дело.

– А тридцать два? Кому вы их продали?

– Никому не продавал.

– Так что вы с ними сделали?

– Я, извините, воспользовался ими сам…

– То есть? Прошу объяснить!

– Неужели не понятно, господин прокурор? За год до этого конкуренты подстерегли меня… И превратили в отбивную. Я провалялся несколько месяцев, и когда вышел из больницы, был ни на что не годен. Я не протянул бы и полгода, если бы не наша медицина. Мы живем в великолепную эпоху, господин прокурор… Эпоха триумфа медицины… Мне заменили почти все, и, как видите, я теперь выгляжу неплохо для своих лет.

– Значит, все, что принадлежало Петросу Буаросу?…

– Оно здесь, господин прокурор, за исключением двух наименований. И функционирует превосходно. Я очень доволен этой заменой… При аресте вы не учли одного обстоятельства: старого Джона Смокри, прозванного Косым Ангелом, давно не существует. От него сохранился лишь скелет, да и то без пальцев левой руки. Юридически скелет не может быть ответчиком. А все остальное, господа, как вы легко можете убедиться, не имеет ничего общего со старым Джоном Смокри. Желудочно-кишечный тракт и прочее – от Петроса. Мозги синтетические – образец ЗГЛ с гарантией лояльности на пять лет; срок гарантии еще не истек. Я был в числе первых, кто согласился на эту операцию; мне ее сделали бесплатно. И знаете, не жалею… С гарантией спокойнее. Остальное… Ну, остальное приобретено на стороне, кое-что по случаю. Кожа, например, одного шведа. Прекрасного качества, гладкая, без волос… Нет-нет, не подумайте ничего плохого, господин прокурор. Я ни на кого не намекаю. А что касается шведа, он утонул, этот бедняга, причем совершенно законно. Кожу мне уступили в рассрочку его родственники.

Высокий суд, прошу освободить меня из-под стражи. Оставаясь Джоном Смокри по документам, я фактически – по внутренней сути своей – давно таковым не являюсь. Я – модернизированное среднее арифметическое нескольких индивидов старого образца – рядовой, лояльный гражданин нашей процветающей страны и эпохи… Как таковой, я, разумеется, ни в чем не виновен…

Суд после короткого совещания счел возможным освободить обвиняемого из-под стражи. По настоянию прокурора с обвиняемого была взята подписка не оперироваться более впредь до выяснения степени ответственности модернизированного Джона Смокри за правонарушения, совершенные Джоном Смокри старого образца.