Текст книги "Описание Отечественной войны в 1812 году"

Автор книги: Александр Михайловский-Данилевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

29, 30 и 31 Июля простояли армии: 1-я на Поречской дороге, 2-я у Смоленска. Для дальнейших предприятий ожидали известий о неприятеле, а между тем расстраивалось единомыслие Барклая-де-Толли с Князем Багратионом, восстановленное при личном свидании их в Смоленске, и начинала уменьшаться в войсках доверенность к Главнокомандующему. 31 Июля получено донесение, что неприятельский отряд очистил Поречье и пошел по Витебской дороге. Барклай-де-Толли, не имея более опасения за свой правый фланг, снова обратился, 1 Августа, на Рудненскую дорогу и в следующий день поставил армию при Волоковой и Гавриках, а Князя Багратиона пригласил к выступлению из Смоленска к Надве; Платов с авангардом стал в Инкове. Барклай-де-Толли полагал, что по случаю приближения 3 Августа, дня рождения Наполеона, он атакует нас, и хотел принять его в избранной при Волокове и Гавриках позиции. «Если же неприятель нас 3-го числа не атакует, – писал он, – то мы сами его посетим, тем смелее, что наш правый фланг очищен» [199] . Возобновленный марш на Рудненскую дорогу едва не возымел самых вредных последствий, открыв наш левый фланг и дорогу из Красного в Смоленск. В тот самый день, когда армии опять пошли, 1-я к Гаврикам, а 2-я к Надве, Наполеон предпринял наступательные действия, но только не из Витебска к Рудне, а правым крылом, через Ляды и Красной, как Князь Багратион за несколько дней предсказывал.

Сражения под Смоленском

Пребывание Наполеона в Витебске. – Военный совет. – Наполеон решается идти внутрь России. – Голод и бродяжничество в неприятельской армии. – Повеления Наполеона отдельным корпусам. – Переправа неприятелей через Днепр. – Движение к Красному. – Распоряжения Неверовского. – Нападение на Красной. – Нападение на Неверовского. – Его отступление. – Русские и неприятели оценяют подвиг Неверовского. – Раевский спешит в Смоленск. – Он посылает вперед Паскевича. – Неведение Главнокомандующих о движениях Наполеона. – Выступление Русских армий к Смоленску. – Затруднительное положение Раевского. – Военный совет. – Раевский размещает войска в Смоленске. – Твердое намерение его не отступать. – Сражение под Смоленском 4 Августа. – Появление Русских армий в виду Смоленска. – Важность подвига Раевского. – Причины слабого нападения неприятелей. – Приготовления к обороне Смоленска. – Сражение под Смоленском 5 Августа. – Неудачные нападения Наполеона. – Оставление Смоленска.

Между тем как Русские армии производили различные движения около Смоленска, Наполеон две недели оставался в Витебске. Почти ежедневно, с большим конвоем, выезжал он за город осматривать окрестности. Он жил в генерал-губернаторском доме и велел перед ним сделать площадь, для чего срыли несколько домов и только что начатое строение Греко-Униатской церкви. На площади ежедневно смотрел он побригадно гвардию, обращая на нее в настоящем походе более внимания, нежели когда-либо, и преимущественно перед армейскими корпусами заботясь об ее нуждах. Великое пространство было пройдено Наполеоном, но перед ним лежало несравненно обширнейшее: вся неисходимая даль России. Довольствоваться ли краем, занятым с открытия воины, или идти далее? Для решения сего вопроса собран был в Витебске совет. Большая часть из призванных на совещание полагали укрепить различные места между Двиной и Днепром и остановиться до весны будущего года. Наполеон был противного мнения, утверждая, что в Июле месяце смешно помышлять о зимних квартирах; что при наступлении морозов Днепр и Двина не представят никакой защиты и скроются под льдом и снегом; что его армии, привыкшие к наступателыным движениям, несвойственно быть в оборонительном положении, посреди лишений и скуки маневрируя на одном и том же месте. Он обратил внимание маршалов также и на то, что происходило в тылу, вне пределов России, где ненадежные, неискренние союзники, вероятно, ожидали только благоприятного случая для восстания против него. «Император Александр, – сказал Наполеон, – слишком могуществен; Он не согласится на мир, не испытав счастия в бою: надобно разбить Его армию. Для чего останавливаться здесь на восемь месяцев, когда в 20 дней можем мы достигнуть цели? Не затем пришел я в Россию, чтобы овладеть ничтожным Витебском. Разгромим Русских и через месяц будем в Москве. Весь план моего похода в сражении; вся моя политика в успехе» [200] . Кроме сих причин, побуждавших Наполеона к продолжению похода, были еще другие, не менее важные. Он получил в Витебске неожиданное для него известие о заключении мира России с Портой. «Турки дорого заплатят за свою ошибку, – сказал Наполеон, – она так велика, что я и предвидеть ее не мог». Наполеону нетрудно было догадатьса, что следствием мира с Турцией долженствовало быть усиление Русской армии теми войсками, которые находились в Молдавии и Валахии, а потому надлежало, прежде прибытия их на театр войны, стараться разбить наши 1-ю и 2-ю армии. Полученные Наполеоном в Витебске воззвания Императора Александра к общему восстанию и вооружению еще более, нежели Бухарестский мир, заставляли его возобновить военные действия. По донесениям своих Послов, находившихся перед войной в Петербурге, он знал о благоговении Русских к священной воле Монархов и любви их к родине. «Что касается до Русских, – писал ему однажды Коленкур, – то даже и тот, кто возьмет 500 рублей в суде за несправедливое решение дела, не примет от меня миллиона за измену Отечеству». Наполеон предвидел, что скоро забушует вокруг него народная война, для предупреждения коей почитал он единственным средством генеральное сражение, в его понятии, равносильное победе. До какой степени озаботили его воззвания Императора, видно из того, что он приказывал несколько раз прочитывать себе сделанный с них перевод. «Воззвания сии, – говорит его секретарь, – встревожили и удивили Наполеона» [201] .

Вот обстоятельства, не дозволявшие Наполеону оставаться в Витебске далее того времени, какое необходимо было для восстановления сил армии и порядка, расстроенного быстрым наступлением от Немана до Витебска. Солдаты были утомлены длинными переходами, палящими жарами, особенно общим недостатком продовольствия, отчего число армии, по уверению всех французских писателей, уменьшилось третьей долей по приходе ее в Витебск. От голода явились кучи мародеров. Для отыскания хлеба бросались они по сторонам дорог и, углубляясь все далее и далее, не могли догонять своих полков. Не зная языка, они бродили наудачу и, не находя сопротивления от поселян и жидов, перестали помышлять о возвращении к знаменам. Падеж на лошадей увеличился. Таким образом, армия, не дав еще русским генерального сражения, не обнажив меча, подобно морскому приливу, быстро нахлынувшему, стала убывать, покрывая наводненное ею пространство разрушением и гибелью. От лишений и беспорядков прежнее воспламенение армии начало мало-помалу затухать.

Решась идти из Витебска в Смоленск, Наполеон отдал следующие повеления, касательно обеспечения тыла и флангов главной своей армии: 1) Князю Шварценбергу писано: «Разбейте Тормасова и преследуйте, пока не уничтожите его». Для большей уверенности в точном исполнении австрийцами его повеления Наполеон послал к ним своего Генерал-Адъютанта Флаго. 2) Сен-Сиру и Удино велено атаковать Графа Витгенштейна. 3) Виктору, стоявшему на Висле, приказано подвинуться к Неману. 4) Ожеро выступить из Берлина к Одеру и одну дивизию расположить на Висле.

Только что Наполеон намеревался тронуться из Витебска, когда узнал о нападении, последовавшем на передовые войска его, расположенные около Рудни. Первым действием его было воспротивиться дальнейшему наступлению русских. Он приказал Мюрату и Нею немедленно сосредоточиться у Рудни; Вице-Королю перейти из Суража в Лиозну; Даву, Понятовскому, Жюно и Латур-Мобуру собраться у Расасны и Романова. Гвардия и резервная кавалерия выступили из Витебска к Лиозне. Все неприятельские войска пришли в движение, но Наполеону донесли, что Русские, после удачного кавалерийского дела при Молевом Болоте, не подаются более вперед. Тогда дал он корпусам новое направление и вознамерился соединить их за Днепром, чтобы левым берегом идти на Смоленск, занять его прежде русских, отбросить их на север, к Торопцу или Великим Лукам, и стать между нашими армиями и полуденными губерниями.

Расасна и Хомино назначены местами переправы через Днепр, где немедленно приступлено было к построению трех мостов. 1 Августа пришли Даву к Расасне, Понятовский в Романово; за ними следовали Жюно и Латур-Мобур. В то же время шли к Расасне и Хомину неприятельские корпуса из Витебска, Лиозны и Рудни. После полудня, 1 Августа, мосты были наведены и началась переправа, в присутствии Наполеона, накануне выехавшего из Витебска. Августа 2-го, на левом берегу Днепра сосредоточилась вся главная неприятельская армия, в числе 190 000 человек [202] . В памяти жителей сохранились следующие подробности о пребывании Наполеона в Расасне. Ему отведен был дом еврея, но, найдя в комнатах нечистоту, приказал он раскинуть в бору над Днепром шатер, из полосатой зеленой и белой шелковой материи, разделенный на пять покоев. Прежде своего входа в палатку Наполеон осматривал войска, прибывшие с Даву из Дубровны, которых не видал с начала похода, потому что они были отделены от Главной армии. Потом обедал он, вдвоем с Даву; прислуживал Мамелюк. Для других генералов постлали на земле зеленую сафьянную скатерть и уставили ее серебряными приборами. Вечером, когда все стихло, Наполеон ходил по лесу, один, задумчивый. На том месте, где был шатер, до сих пор видна огромная яма; впоследствии она стала могилой французов. Из Расасны Наполеон взял себе в проводники еврея.

Перенеся действия на левую сторону Днепра, Наполеон двинулся к Смоленску. Впереди, на Ляды, шел Мюрат, с корпусами: Нансути, Монбрена и Груши; за ним пехотные корпуса: Нее, Даву, Вице-Короля и гвардейский. Правее, из Могилева к Смоленску через Романово: Понятовский, Жюно и Латур-Мобур. Только одна кавалерийская дивизия, Себастиани, оставлена была на правом берегу Днепра, с повелением наблюдать русских и, подаваясь вперед, держаться на одной высоте с авангардом Мюрата. В Лядах французам предстояло проститься с последними жидами, населяющими Белоруссию, с последней возможностью иметь проводников, факторов, лазутчиков и покупать хотя малые удобства жизни, кофе, сахар, вино. Переступив за Ляды, пришельцы нашли совершенную пустыню и не встречали ни одного обывателя. Крестьяне, с женами, детьми и имуществом, бежали в леса, где среди неприступных болот строили себе шалаши и только по ночам, украдкой, выходили на жатву.

Громады неприятельские приближались к Лядам и Красному; Барклай-де-Толли стоял у Волоковой и Гавриков; Князь Багратион подходил из-под Смоленска к Надве с корпусом Бороздина; корпус Раевского должен был следовать за ними одним днем позже. В Красном стоял Неверовский, с 27-й дивизией, Харьковским драгунским и 3 казачьими полками. Он имел повеление наблюдать дороги Оршанскую и Мстиславскую, держась в Красном, сколько можно долее. Кроме посылки в разные стороны разъездов, Неверовский приказал Краспенскому дворянскому Предводителю и Исправнику иметь беспрерывные сношения с пограничными жителями и отправлять надежных людей для открытия неприятеля и узнания его намерени [203] . 2 Августа, в полдень, донесли Неверовскому, что к Лядам, где стояли казаки, подходит неприятельский отряд. Неверовский, по первому извещению, полагал французов малочисленными, но на всякий случай собрал дивизию, поставил ее по ту сторону Красного, ближе к Лядам, отправил в Смоленск вьюки и обозы; войскам прочитал приказ, одушевленный благородной самонадеянностью. Вскоре начали обозначаться многочисленные силы французов, шедшие на одной высоте, по столбовой дороге и по полям. Снова прискакали казаки и говорили, что французы «валом валят». Слова их не были преувеличены: шел Мюрат, со всей кавалерией, которая, завидя Неверовского, разделилась на несколько частей и двинулась в обход, с намерением охватить наш отряд с разных сторон, как верную добычу.Позиция перед Красным становилась ненадежной, потому что за городом дорога шла по плотине. Неверовский оставил в Красном батальон 49-го егерского полка и 2 орудия, с дивизией и 10 батарейными пушками отступил за город и плотины, выстроил полки в боевой порядок за оврагом, поставил орудия на левом крыле, прикрыл их Харьковскими драгунами, а казаков расположил на правом крыле. Он сознавался на другой день Паскевичу, что если бы между пехотными колоннами поставил батарею, то понес бы меньшую потер [204] . Желая, в случае отступления, иметь за собой резерв, на который можно было опереться, отправил он назад, за 12 верст к Смоленску, 50-й егерский полк, Назимова, с двумя конными орудиями, и велел ему занять там переправу на небольшой речке. Едва построились дивизии на новой позиции, как Французы атаковали Красной, открытый со всех сторон. Тучи пуль полетели на находившихся там егерей. Наши поспешно отступили, опасаясь быть отрезанными и не имея возможности долее защищаться. Неприятелю достались два орудия, которых егеря не могли увезти из города; ружейный огонь французов был столь силен, что при самом начале нападения лошади под орудиями были перебиты.

Мюрат, с 15 000 конницы и одной дивизией пехоты, стал обходить Неверовского, особенно с левого фланга. Харьковские драгуны пошли в атаку, но были опрокинуты. Наша батарея осталась без прикрытия. Французы ударили на нее и захватили 5 пушек; остальные ушли по Смоленской дороге: доказательство, что неприятельская кавалерия не совсем была хороша, ибо исправная конница не дозволила бы спастить батарейным орудиям. Казаки тоже не выдержали атаки. Итак, Неверовский с самого начала сражения остался без артиллерии и конницы, с одной пехотой. Французская пехота подходила атаковать с фронта, конница неслась на наши фланги. Неверовский, уже успевший соединиться с вышедшим из Красного батальоном 49-го егерского полка, свернул батальоны в каре и сказал им: «Ребята! Помните же, чему вас учили; поступайте так, и никакая кавалерия не победит вас: не торопитесь в пальбе, стреляйте метко во фронт неприятеля, третья шеренга передавай ружья не суетясь, и никто не смей начинать без моей команды!» Приказание было выполнено с точностью; неприятель, с двух сторон мчавшийся и уже опрокинувший драгунов и казаков, изрубивший половину артиллеристов и прикрытие их, подпущен на ближайший ружейный выстрел. Неподвижное, как будто окаменелое каре, не внимая происходившему вокруг него бурному смятению гонимых и быстро преследующих, стояло безмолвно, стройно, как стена. Загремело начальническое: «Тревога!» Барабаны подхватили; батальонный прицельный огонь показался круглой дробью, и вмиг французские всадники и их лошади устлали землю. Один полковник, с несколькими удальцами, в вихре боя домчался до угла каре и пал на штыках; линии же атакующих быстро повернули назад и ускакали в беспорядке, с большой потерей. У нас ударили отбой пальбе. «Видите, ребята, – сказал Неверовский в восторге, – как легко исполняющей свою обязанность пехоте побеждать кавалерию; благодарю вас и поздравляю!» Единодушное, беспрерывное «ура!» и «рады стараться» раздавались ему в ответ на взаимное поздравление.

Отбив нападение, Неверовский начал отступать. Неприятель удвоил кавалерийские атаки с тыла и флангов. Неверовский, идя в кареях и заслоняясь деревьями, которыми обсажена дорога, отбивался удачно. Мюрат предложил ему сдаться, но получил отказ. Неприятель находился так близко, что мог переговаривать с нашими солдатами и вызывал их положить оружие. Солдаты Полтавского полка закричали: «Умрем, а не сдадимся!» На 5-й версте отступления был самый большой натиск; но деревья и рвы препятствовали французам врезаться в наши колонны. Стойкость пехоты уничтожала пылкость нападений. Мюрат беспрестанно вводил свежие войска в дело, и все они были отбиты. Наши, без различия полков, смешались наконец в одну колонну; тесно сплотясь, отступая, отстреливаясь и отражая атаки. Так отошли еще 7 верст! В одном месте, где прекращались березы и рвы на дороге, обнесенная плетнем деревня едва не расстроила отступление. Неприятель захватывал тыл колонны и шел вместе с ней, Неверовский приближался уже к речке, и когда был за версту от нее, то из двух орудий, посланных вперед, открыли огонь. Неприятели вообразили, что тут ожидало Русских сильное подкрепление, очистили тыл, и наши благополучно переправились за речку, где держались до вечера. Мюрат уже не атаковал, а только бросил в нас несколько ядер. Дав вздохнуть войскам, Неверовский отошел ночью до оврага, в 6 верстах от Смоленска.

К стыду французов, при 15 000 кавалерии и одной дивизии пехоты была у них одна только батарея. Если бы они имели более артиллерии, Неверовский бы погиб. Немного также чести и их кавалерии: громада ее, какая была у Мюрата, в сорок атак не могла истребить нашей пехоты. Рассматривая ближе Наполеонову армию, безусловно везде и у нас превозносимую, видим, что генералы его не были так распорядительны, как уверяют, а кавалерия не заслуживала похвал, ей воздаваемых. Истинное преимущество французов в походе 1812 года состояло в непомерном числе сил. Сам Наполеон был весьма недоволен распоряжениями своих генералов под Красным. «Я ожидал, – сказал он, – всей дивизии русских, а не 7 отбитых у них орудий». Князь Багратион, тогда лучший судья военных подвигов, сам находившийся некогда под Голлабрюном в таком же положении, как Неверовский под Красным, говорит в донесении Государю: «Нельзя довольно похвалить храбрости и твердости, с какой дивизия, совершенно новая, дралась против чрезмерно превосходных сил неприятельских. Можно даже сказать, что примера такой храбрости ни в какой армии показать нельзя» [205] . Французы приписали безуспешность действий Мюрата двум обстоятельствам: 1) что их конные артиллерийские роты, по причине волнистого местоположения, не могли поспевать вовремя; 2) что Мюрат не выждал для нападения всей кавалерии, но посылал в атаку полки по мере того, как они подходили. Впрочем, сами неприятели оценили по заслугам подвиг Неверовского. Один из них пишет: «Красненское дело являет достопамятный пример превосходства хорошо выученной и хорошо предводимой пехоты над конницей» [206] . Другой, секретарь Наполеона: «Самая блистательная храбрость наших солдат истощается; ударяя в густую колонну, они рубят ее, но не могут сломить» [207] . Третий восклицает: «Неверовский отступал как лев!» [208]

Канонада, происходившая при нападении на Неверовского, слышна была на правом берегу Днепра, по которому 2-я армия тянулась из Смоленска к Нарве. Позади всех шел Раевский. Ему назначено было выступить из Смоленска последнему, за гренадерской дивизией Принца Карла Мекленбургского, замедлившею выступлением три часа. Остановка сия воспрепятствовала Раевскому двинуться ранее 7 часов вечера и принесла величайшую пользу, потому что Раевскому вскоре предстояло другое назначение, совсем в противную против Нарвы сторону. Едва прошел он несколько верст, как ехавший мимо него адъютант объявил, что он послан от Неверовского, с рапортом к Князю Багратиону, о напоре неприятеля в больших силах на 27-ю дивизию. Так объяснилась причина слышанной канонады. Прошедший 12 верст, Раевский остановился для роздыха. Ночь наступила глубокая и бурная. Вскоре пришло к нему повеление от Князя Багратиона не трогаться с того места, где оно застанет его, и ожидать другого приказания, которое немедленно было прислано. В нем предписывалось Раевскому возвратиться и идти через Смоленск к Красному, на помощь Неверовскому. Раевский велел Паскевичу взять 8 батальонов, составить авангард и поспешать вперед, если можно даже до Красного, а сам, приказав людям быть готовым к выступлению, просил Князя Багратиона дать в его распоряжение 2-ю кирасирскую дивизию, стоявшую недалеко от него. Полагая встретить французов в открытых местах, между Смоленском и Красным, он думал, что кирасиры будут ему нужны. Также требовал он разрешения, в случае встречи с превосходным в силах неприятелем и необходимости отступления: защищаться ли в Смоленске или, перейдя реку, препятствовать неприятельской переправе через нее? В первом случае Раевский надеялся иметь более вероятности остановить французов, но подвергал истреблению как город, так и войска; во втором он предавал город неприятелю, но спасал целость корпуса и мог защищать переправу через Днепр. На рапорт свой не получил Раевский ответа, а между тем ночью продолжал движение к Смоленску. Паскевич вел авангард и, предугадывая, что надобно будет сражаться под Смоленском, осмотрел стены и местоположение города, проходя через него на рассвете, 3 Августа. В 6 верстах встретил он Неверовского, узнал от него подробности происходившего накануне дела и объявил ему волю Раевского присоединиться к корпусу с 27-й дивизией, потому что Паскевичу велено было командовать всем авангардом, который стал за оврагом, в 6 верстах впереди Смоленска. Раевский вступил в Смоленск вскоре после Паскевича. Проходя через город, навестил он находившегося там Беннигсена, который сказал ему: «Ваше положение чрезвычайно затруднительно; вы идете на верную погибель. Советую вам, по крайней мере, не переправлять артиллерии за Днепр». «Такой робкий совет, – замечает Раевский в своих записках, – не соответствовал моему положению, почти отчаянному. Надобно было истощить все средства. Я чувствовал, что дело шло не о потере нескольких пушек, но о спасении армии – может быть, России [209] . Осмотрев местоположение Смоленска, Раевский расположился в 3 верстах позади Паскевича, в намерении ожидать 27-й дивизии, которая скоро пришла, покрытая потом трудов и кровью чести. Неверовский предавался совершеннейшему отчаянию. Он думал только о понесенных потерях, забывая, что его отступление было не поражение, но торжество, судя по несоразмерности сил его с силами Мюрата. Воздавая должные похвалы мужеству Неверовского, надобно почтить признательным воспоминанием и подчиненных его. Из шести находившихся с ним пехотных полков было только два старых; остальные четыре, перед войной сформированные, до тех пор никогда не находились в огне.

Утро, 3 Августа, прошло спокойно. Французы не тревожили Паскевича. В 4 часа пополудни показались их фланкеры, а за ними авангард, который опрокинул казаков, подошел к оврагу и остановился на пушечный выстрел от наших батарей. Французы начали строиться; до 4000 конницы обошли левый фланг Паскевича и остановились в деревне; ночь застигла их движения. На огромном расстоянии запылали огни, по которым легко было судить о великом числе неприятеля. Раевский отправил донесения к Главнокомандующим, стоявшим еще в прежних позициях: Князь Багратион, с корпусом Бороздина, в Нарве; вся 1-я армия у Волоковой и Гавриков. Барклай-де-Толли не имел верных известий о переправе Наполеона через Днепр. От казачьих разъездов получал он в предшествовавшие дни донесения, что в неприятельской армии заметны передвижения, но сомневался, чтобы Наполеон оставил Витебский путь. 3 Августа, когда Наполеон, отбросив Неверовского, был уже на марше из Красного к Смоленску, Барклай-де-Толли доносил Императору из Гавриков: «Движение неприятеля к Днепру и на левый берег его, чем он оставляет почти все пространство между Днепром и Двиной, дает большой повод к удивлению, но как скоро удостоверюсь в действительных его намерениях, то не оставлю располагать действиями моими по мере существующих обстоятельств, и армию поставлю в такое положение, чтоб, будучи всегда в состоянии подкреплять Князя Багратиона, я мог не менее того удерживать пространство между Днепром и Двиной» [210] . Хотя Барклай-де-Толли и сомневался в действительном направлении неприятельских колонн по Красненской дороге, однако, основательно предполагая возможность такового движения, писал он тогда же, 3 Августа, Князю Багратиону, что всей 2-й армии нужно переправиться на левый берег Днепра. «В случае надобности, – говорил он, – я могу подкрепить вас моими войсками, а сам тогда буду следовать за неприятелем. Весьма сожалею, – так заключает он свое отношение, – что мы не знали вчерашнего числа о неприятельском отступлении вчера рано из Рудни. Тогда б мы могли во всех пунктах предупредить его движения» [211] .

Донесения Неверовского и Раевского объяснили Главнокомандующим настоящее положение дел. Обе наши армии выступили к Смоленску, но от Раевского были еще далеко: 1-я армия в 40, 2-я в 30 верстах. Между ними и Раевским никого не находилось, а потому нельзя было ему надеяться на скорое подкрепление. Правда, он мог защищаться несколько времени в стенах города, но сохранение Днепровского моста, единственного пути соединения с армией, подвергалось сильному сомнению, в случае атаки моста каким-нибудь французским корпусом, двинувшимся по берегу Днепра. Раевский сперва намеревался перейти на правый берег реки, но не решился на то, опасаясь, чтобы такого поступка не перетолковали в невыгодную для него сторону. Он положил: скорее погибнуть со всем корпусом, нежели позволить Наполеону отбросить наши армии к северу и отрезать их от сообщения с Москвой и полуденными губерниями. Созванные им на совещание генералы советовали принять сражение впереди Смоленска, на той позиции, где стоял корпус. Противного мнения был Паскевич, приехавший после всех, в полночь. «Здесь будем мы совершенно разбиты, – сказал он. – Если счастием кто и спасется, то, по крайней мере, мы потеряем все орудия, а главное – Смоленск будет в руках неприятеля!» – «Отчего ж вы так думаете?» – спросили его. «Вот мои доказательства, – отвечал Паскевич. – Вы занимаете точно такую же позицию, как и я, – впереди вас за три версты. Правый фланг защищен Днепром, но левый совершенно открыт. К тому, позади вас рытвина, непроходимая для артиллерии. Сегодня неприятель обошел кавалерией мой левый фланг, завтра он повторит тот же маневр против вас. Если вы даже и отобьете французов с фронта, то, во время дела, они обойдут вас с левого фланга и займут Смоленск. Вы принуждены будете отступать, и, к несчастию, на ваш левый же фланг, то есть в руки неприятеля, потому что сзади вас овраг, а там стены Смоленска. Положим, что, ударив с пехотой на неприятеля, при самом большом счастии, вы даже прорветесь к мостам Смоленским, но артиллерии не провезете». – «Где же вы думаете дать сражение?» – спросили Паскевича. «В самом Смоленске, – сказал он. – Может быть, мы там удержимся. При несчастии потеряем артиллерию, но сохраним корпус. Во всяком случае выиграем время и дадим возможность армии прийти к нам на помощь».

Ночь была месячная и светлая. Раевский и Паскевич поехали осмотреть Смоленск и выбрать места, где можно было выгодно поставить войско на случай сражения. Смоленск лежит на левом берегу Днепра и огражден высокой, но ветхой каменной стеной, с 30 башнями в разных местах. Неглубокий ров и перед ним покрытый путь окружают стену. В середине, против Красненской дороги, на высоте, большой земляной кронверк, называемый Королевским бастионом; на левой стороне – городские предместья. Во время двухнедельного пребывания наших армий в Смоленске и его окрестностях не было принято мер для укрепления города, хотя стоило только воспользоваться старинными стенами, поправить земляные укрепления и сделать новые полевые на левой стороне, для чего времени было достаточно. Обозрев местоположение, Раевский вознамерился защищаться в самом Смоленске и приказал пехоте тотчас отходить сюда с позиции; конница оставлена до рассвета, где стояла. Она должна была поддерживать огни и при нападении на нее отступить к Смоленску. Ночью занялись и размещением войск. Оборона Королевского бастиона, на который преимущественно ожидали атаки, что и сбылось, поручена Паскевичу; на правом крыле поставили 2 орудия обстреливать дорогу по Днепру; 6 батальонов 26-й дивизии положены за покрытым путем. На кронверке выставили 18 орудий; по стене разбросали Виленский полк; бригаду Ставицкого, 27-й дивизии, поставили на кладбище левого форштата, а перед кладбищем 24 пушки; 8 батальонов и 24 орудия 12-й дивизии осталось в самом форштате, с приказанием зажечь дома и отступить в город, есди неприятель сделает нападение на предместье и будет усиливать атаку. Наконец, на левом фланге крепости поставлены 2 батальона и 4 орудия, а в резерве была остальная бригада 27-й дивизии. Собрали несколько сот выздоравливавших из госпиталей, вооружили их и разместили по городской стене. Ночью пришли к Раевскому Новороссийский драгунский и Литовский уланский полки. По местности положения не могли они служить большим пособием в предстоявшем сражении и вместе с казаками были посланы в разъезды на левый фланг. По окончании распоряжений Раевский приказал пехоте, стоявшей очень выгодно, не делать ни шагу для преследования неприятеля, если он будет отбит, дабы через то не ослабить себя, расширяя поле битвы. «В ожидании дела, – говорит Раевский, – я хотел уснуть, но признаюсь, что несмотря на всю прошедшую ночь, проведенную на коне, не мог сомкнуть глаз: столько озабочивала меня важность моего поста, от сохранения которого столь многое или, лучше сказать, вся война зависела» [212] .

С 3 на 4 Августа Наполеон ночевал в загородном архиерейском доме, называемом Новый Двор, в 7 верстах от Смоленска. С зарей, 4-го, поехал он в авангард, где завязалась перестрелка. При первых выстрелах привели к Раевскому пленного офицера, назвавшегося адъютантом Мюрата. Он был принят ласково, чего не ожидал, и в излиянии признательности сказал Раевскому, что он может, с балкона своего дома, видеть Наполеона, рассматривающего в подзорную трубку нашу позицию; что перед Смоленском стоят корпуса Мюрата и Нея, готовясь к немедленному начатию нападения. Слова пленного подтвердились на самом деле. Высмотрев окрестности, Наполеон велел Нею атаковать. Он был уверен, что Русские армии еще далеко, а в Смоленске только дивизия Неверовского.

Теснимая французами, наша конница отступила к городу; огонь из орудий остановил преследование за нею. Спустя полчаса показались три большие колонны пехоты. Одна шла прямо на бастион, другая на кладбище, третья вдоль Днепра, на правый наш фланг. 70 русских орудий были уже в действии. Неприятель прошел ядра, прошел картечь и приближался к рытвине, составлявшей на том месте ров Смоленской крепости. Только что Паскевич успел выстроить один из батальонов, державший в покрытом пути, как французы были уже на гласисе. Орловский полк открыл ружейный огонь и удержал неприятелей. Несколько раз покушались они выйти из оврага и бросались на нашу пехоту, но каждый раз встречал их батальонный огонь и принуждал возвращаться в овраг. Тела их покрывали гласис. Замечая, что атаки неприятеля слабеют, Паскевич приказал Орловскому полку ударить в штыки; Ладожский и Нижегородский полки сделали то же; неприятель был опрокинут, выбит из рытвины и трупами своими устлал все пространство от гласиса до противной стороны оврага. Наши бросились преследовать неприятеля, но Паскевич ударил отбой, воротил людей и снова построил батальоны за покрытым путем. Получив подкрепление, неприятель опять подошел, остановился по ту сторону оврага, перестреливался, но не смел делать новых покушений. На левом фланге французы стрелками и колоннами приближались к русским батареям и выдвинули артиллерию. Их встретили сперва картечью; потом последовало общее «ура!». Французы и здесь были опрокинуты. На левый форштат, занятый 12-й дивизией, атаки не было.