Текст книги "Военный разведчик"

Автор книги: Александр Карцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Глава 9. Ученики Сергия Радонежского

А в полдень мы встречаемся с Шафи у развалин крепости. Место встречи не совсем обычное. Мы ни от кого не прячемся. Несколько минут бродим по развалинам, заброшенному винограднику, сидим в тени небольшой березовой рощи. Цель этой прогулки мне не совсем понятна. Хотя не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это какая-то очередная проверка.

– Дыши. Ты должен научиться дышать. Вдыхать запахи. Вбирать в себя тепло цветов и дуновение ветра. Учись слушать! Что говорят цветы и птицы, ветер и тишина, деревья и камни. Все они живые. Нужно только научиться понимать их язык. У каждого из них есть своё имя. Вот «Дерево, грустящее над арыком», вот «Камень, лежащий у обочины». А вот и «Ветка виноградной лозы, любящая солнце». Когда ты познакомишься с ними поближе, ты никогда не спутаешь одно дерево с другим. На винограднике ты будешь знать каждую лозу. И по легкому дуновению распознавать настроение ветра, по прозрачности воды – мысли арыка. Тогда они станут твоими друзьями. И всегда предупредят об опасности. О засаде, спрятавшейся в роще. О враге, притаившемся за камнем. Всегда укроют тебя от них. И помогут.

Пока мы идем в кишлак, Шафи задает несколько вопросов на внимательность. Сколько деревьев было в рощице? Сколько валунов лежало у арыка? Чем они отличались друг от друга? Это не сложно. В разведшколе нас постоянно приучали быть внимательными. Запоминать то, что нас окружало. По всему видно, что ответами он удовлетворен. Возможно, я был не самым плохим выпускником нашей разведшколы.

По пути заходим на пост к Хасану. Вопреки моим ожиданиям Мирзо, первый пациент моего лазарета, чувствует себя вполне прилично. Я ожидал высокой температуры и возможных осложнений. Но Мирзо спит, сон у него спокойный и глубокий. Это хорошая новость! Но приходится будить его, делать перевязку. Рана начинает подсыхать. А это дает шанс на выздоровление.

Шафи наблюдает за всем со стороны. Иногда в его взгляде читаются легкие смешинки. Но, в целом, я видимо не все делаю неправильно. К тому же у меня «легкая» рука. И это Шафи нравится.

Ближе к обеду мы добираемся до дома Шафи. Там нас ожидает настоящий пир. Стол ломится от угощений. Правда, вместо стола в центре комнаты постелена циновка. Но угощений действительно много.

– Что празднуем?

– Обедаем. К тому же командиру надо набираться сил после болезни.

В этом Шафи конечно же прав. После госпиталя я еще не совсем оправился. Кружится голова, слабость просто потрясающая. Очень трудно ходить. И постоянный страх потерять сознание. Никогда не думал, что можно быть таким слабым. Таким слабым, как я.

Мне постоянно слышатся какие-то голоса (точнее, как бы странно это не звучало, мне кажется, что я слышу не голоса, а чьи-то мысли) и тени необыкновенных бесформенных существ окружают меня. Они похожи на сгустки энергии, мыслящую пустоту. Иногда они разговаривают со мной, но в памяти не остается, о чем они говорят. Чаще они разговаривают между собой. И снова я не понимаю их. Я улавливаю лишь обрывки их слов (точнее мыслей). Они «говорят» обо мне. Говорят в третьем лице – «Он, его, о нем». Говорят на незнакомом, но понятном мне языке. Возможно, это какие-то местные приведения. Но скорее всего от слабости, после тифа, у меня обычные галлюцинации. Или вялотекущая шизофрения.

А после обеда начинается что-то совершенно непонятное. Шафи достает из небольшого сундука все мои самодельные ножи. Включая и последний, сделанный после госпиталя. Завязывает мне глаза черным платком и раскладывает ножи передо мною.

– Сейчас ты должен выбрать свой нож.

– Как я его узнаю?

– Ты не ошибешься. У него будет теплая рукоятка. Не думай, что выбор только за тобой. Нож тоже выбирает. Если ты ему понравишься – он даст тебе об этом знать.

От этого попахивает какой-то мистикой. Нож не может выбирать себе хозяина. Да и насчет теплой рукоятки у меня большие сомнения. Возможно, последний нож сделан более качественно, чем остальные. И рукоятка лучше ляжет в руку, чем у остальных ножей. Но от одного из ножей действительно идет какое-то необыкновенное тепло или излучение. Мне почему-то кажется, что от него идет не тепло, а свет. Я выбираю нож.

И снимаю повязку. Ошибиться невозможно – в руках мой последний нож. Коготь тигра.

Шафи зовет Лейлу. Она появляется моментально – видно ждала в соседней комнате. Он передает ей мой нож и что-то говорит на непонятном мне языке. Китайском либо японском. Лейла согласно кивает головой в ответ, улыбается мне и убегает с моим ножом из комнаты.

А Шафи объясняет мне то, к чему я шел так долго. Форму ножа. Он говорит очень медленно и мне кажется, что я проваливаюсь в легкую полудрему. В этом нет ничего удивительного. Работают биологические часы. Каждые три часа у человека наступает период «быстрого полусна». Для различных людей время начала этого периода строго индивидуально. Но в сутках есть отрезки времени, когда индивидуальные периоды «полусна» различных людей совпадают. В час перед рассветом – в, так называемый, «Час быка». И в час перед закатом – в «Час волка».

В час быка у человека самый сладкий сон. В час волка – самый бестолковый. В час волка человек спит на ногах, на ходу. Если не спит, то, по крайней мере, дремлет. Если вы когда-нибудь сидели за рулем автомобиля, вам приходилось обращать внимание на то, что в это время пешеходы становятся фантастически бестолковыми. Может быть, вы даже обращали внимание на то, что в это время и сами становитесь таким же бараном, как и они. Но это маловероятно. Вы не могли видеть себя в это время. Даже со стороны. Ведь вы находились в периоде «быстрого полусна». За рулем.

Во многих религиях это время молитв и медитаций. В час волка открываются энергетические каналы человека – и он может общаться с богом, с призраками, с самим собой.

Но Шафи начинает работать со мной после обеда. А это говорит о многом. Либо он хорошо знает мои биологические часы. Либо о том, что после госпиталя мой каналы и так ничем не прикрыты. Второе более правдоподобно.

Послеобеденный период мы называем «Час коровы» – это время всем вам прекрасно знакомо. Кто не любит покемарить после обеда? Лично я не люблю. После обеда предпочитаю тихий час с любимой девушкой.

Сегодня у меня тихий час с Шафи. Он, чуть слышно, продолжает что-то говорить о рукопашном бое, фехтовании и моем ноже. Улавливаю лишь окончание фразы:

– … такое лезвие не застрянет в теле врага.

В бою важен выигрыш во времени. А это возможно только на коротких траекториях. Поэтому, добро пожаловать в мир коротких траекторий!

Это совсем другая планета. Непривычная для тебя и пока незнакомая. На этой планете не ставят блоков для защиты от ударов противника, а идут на сближение. Не проводят ударов кулаком, они слишком длинные и требуют возвращения руки в исходную точку. А это уже потеря времени. Не проводят ударов ногой в корпус или голову противника. По той же причине. Лишь удары локтем или коленом. Удары рукой только на длину локтя. Все движения по кратчайшей траектории. И в комплексе.

К примеру: в голеностоп проводится удар ногой, гортань – смещается кистью руки (удар «Коготь тигра»), в переносицу и основание черепа – идет локоть.

Если в твоей руке нож, сначала проводится надрез бедра от ягодицы (попутно перерезаются связки, крупные артерии, мышцы), затем гортань. Локоть работает так же, как и в первом случае.

Если противника необходимо взять живым, достаточно ограничиться надрезом бедра. В начале схватки этот удар вполне естественен. И очень важен. Дальше ты можешь оказать первую медицинскую помощь и наладить с ним необходимый для допроса контакт. Но пленный не сможет сбежать. На ягодице сложно зафиксировать повязку. При движении она собьется, а это приведет к большой потере крови. Раненый будет жить, только пока находится в неподвижном состоянии.

Очень важно правильно держать нож. Человек с ножом – это человек у которого одна рука занята (Забавно, в разведшколе нам говорили, что человек напротив тебя с пистолетом – это человек у которого одна рука занята. Интересно, откуда у Шафи такая методика надреза большой ягодичной мышцы – от английских спецслужб, из Китая или Японии?). Если лезвие ножа обращено в сторону большого пальца. И по-настоящему опасным становится противник, у которого лезвие ножа обращено в сторону мизинца. Тогда нож не мешает работать, а значит, становится союзником своего хозяина.

Очень важно чтобы и твой нож был твоим союзником, а может быть и другом. Сегодня твой нож признал тебя, отдал тебе частицу своего тепла. А теперь важно узнать, отдаст ли он тебе свои глаза. Сейчас Джуй отнесет его и положит в знакомом тебе месте. Твое сознание должно войти в нож, нож должен стать твоими глазами. Тогда ты сможешь увидеть это место и описать его.

Слова Шафи приходят откуда-то издалека, из подсознания. Меня снова окружают какие-то существа и призраки. Все кажется нереальным. Происходящим не со мной. Я не вижу, как в дверном проеме возникает голова Лейлы, кивает Шафи и исчезает. В моем мозгу пульсирует лишь одна мысль: «Я – нож. Обычный нож. Вокруг меня…»

Это не было вспышкой. Скорее ощущением того, что нечто подобное небольшому облачку накрывает меня с головой. Я был ножом. Я лежал среди серых камней разрушенной крепости. Солнце уже не отражалось в моем лезвии. Меня закрывало от него дерево, склонившееся над арыком. Я узнал его. Это было «Дерево, грустящее над арыком». Справа от меня в трех шагах находился вход в крепость. Это давало точные координаты моего места нахождения.

Шафи проводил меня до крепости. Я подобрал свой нож. У меня уже не было сил удивляться. И пытаться что-либо проанализировать. Я вернулся на заставу смертельно уставшим. После смерти мне необходимо было еще провести развод караула и проверить посты ночью.

А утром обнаружилось, что вчера на заставу заезжал старший техник роты. Что-то у них с Корнилой не получается со сдачей машин в Хайратоне. Техник приехал за какими-то бумагами. Зато привез мне несколько писем. От сестры, от Генки Левкина – барда и поэта – из Германии, с места его службы. И одно письмо из Афганистана. От Вовки Иванова, моего однокурсника по училищу. И друга по резерву.

Привет, Серёга!

Наконец-то узнал твой адрес, сам ты так и не решился написать моим, домой. Вот и пришлось искать тебя через другие каналы. Но все равно, очень рад, что могу написать тебе. Как ты там поживаешь? Кто из наших ребят с тобой? Игорек Дороганов поехал туда же куда и ты, может вы попали в один полк? Со мною в одном полку Толик Кузьменко, Мишка Алехин, Андрюха Трифонов. А в соседнем полку, он через дорогу, Мишка Горбунов и Валерка Ярулин. Санька Шувалов попал в разведбат, он от меня недалеко.

Коротко о себе. Попал в мотострелковый полк в горный батальон, командиром мотострелкового взвода. Полк стоит под Гератом, но в полку пробыл недолго, и меня откомандировали командиром группы снайперов. Отряда, в который входит моя группа, по штату в дивизии нет. Подчиняемся заместителю командира дивизии. Временно, пока командир в госпитале, командую отрядом. Работы хватает, ребята молодые – обучаем. В рейды ходим чаще, чем любое разведподразделение. И с полками, и самостоятельно. Мне такая работа очень даже по душе.

Ребята мои стреляют так, что у всех командиров глаза на лоб вылезают от удивления. Да и по горам лазят как кошки. Думаю, что пробуду в этом отряде до замены, хотя официально числюсь в своем полку. Стоим мы под Шиндантом. Так что если будешь в наших краях, заезжай на ДУЦ (дивизионный учебный центр), мы как раз там и стоим.

Ну, а как ты поживаешь, как идет служба? Пиши обо всем. Толик Кузьменко и Мишка Алехин в одном батальоне, стоят на точках вокруг Шинданта. Мишкина точка – самая ближняя ко мне, всего в одном километре, так что видимся с ним часто. Но сейчас он продолжает лучшие традиции резерва, уже два раза отсидел на губе. А сейчас он в Союзе в отпуске за 1986 год.

Толик, наоборот, стоит на самой дальней от меня точке. Это примерно километрах в двадцати. Но бывал и у него, когда гонял бойцов (совершали марш-броски).

В мае намечаются соревнования снайперов армии, постарайся приехать старшим со своими снайперами. Очень хорошо бы встретиться. Как там у тебя насчет отпуска? Напиши заранее, чтобы я знал. Мишка Горбунов говорил мне, что его хотят отправить зимой. У меня с этим проще, пока я в отряде снайперов, могу ехать в любое время по желанию.

Ну, пока! Да и напиши, как тебя найти, если буду в Кабуле?

До встречи.

Володя.

А Генка передает огромный привет от своей мамы, Валентины Ивановны. Замечательного, удивительно доброго и светлого человека. Генке вырезали аппендицит. Пишет, что недавно выступал со своими новыми песнями на Всесоюзном конкурсе молодых исполнителей. Стал лауреатом. Какой молодчина! И только что вернулся из Союза, точнее из города Сочи. Сопровождал гроб с телом погибшего солдата: «Погиб солдат нелепо. Был один сын у родителей. В общем, как ты сам понимаешь, миссия у меня была не из лучших».

Какое странное время. Сколько самых светлых надежд и планов витает в воздухе. И сколько смертей перечеркивает эти планы.

Утром продолжаю устанавливать сигнальные мины вокруг заставы. Работы еще непочатый край, но приходится все делать одному. У бойцов хватает своих дел. Да и не хочется их лишний раз гонять по местам, где могут находиться старые минные поля.

На заставе почти каждый день маленькие праздники: то закончили строительство хозблока, то доделали убежище, то обложили камнем огневую позицию миномета. Ни дня без праздника! И опять нет повода не выпить!

Пока устанавливаю сигналки, обнаруживаю спину сержанта Анточа, склонившуюся над огромным глиняным кувшином. Чуть ниже меня по склону. Интересно, чем занимается наш молдаванин?

Так и есть! Устанавливает на солнышке кувшин с виноградным суслом. И где он откопал такой огромный кувшин?! Приходится окликать его. Хороший парень этот Анточ, но с вином конечно переборщил. Я знаю, что до призыва в армию он работал виноделом. И бойцы постоянно подначивают его, чтобы продемонстрировал свое искусство. Несколько дней назад недалеко от заставы я обнаружил закладку с томатной пастой. Тогда обнаружить «самогонщиков» не получилось. Я-то понадеялся, что бойцы осознают свою неправоту: раз я обнаружил эту банку – больше экспериментировать не будут. Увы, я ошибся!

Приходится собирать совещание сержантов. Полчаса компостирую мозги своим помощникам. Мой зам, Нигмат Хашимов, кандидат в члены партии, остальные сержанты – комсомольцы. Приходится давить на сознательность. Звучат смешные слова: «комитет комсомола, партбюро». Этого вполне достаточно, чтобы испортить ребятам настроение.

Я прекрасно понимаю, что они в курсе всех дел на заставе. И винодельческая работа Анточа проведена если не с их подачи, то, по крайней мере, при их попустительстве. Говорить им о том, что пьяная застава – застава смертников бесполезно. Они и сами прекрасно понимают, что беда легче входит в тот вигвам, где перед нею открывают полог. А для того, чтобы беда случилась на заставе достаточно и небольшой щелки под пологом.

Виноградное сусло представляет собой свежеотжатый виноградный сок. Но слишком густой и слишком сладкий, чтобы его можно было пить. Но разбавленный водой этот сок довольно вкусный. Разрешаю оставить кувшин на заставе до вечера. Все что не будет выпито в течение дня, будет вылито. На этом беседа завершается.

А я ухожу к Зубам Дракона, продолжаю устанавливать сигнальные мины. Через полчаса снова натыкаюсь на Андрея Анточа. И снова он копошится в камнях со своим кувшином. Молдаванин, что с него возьмешь! Самое смешное, что первым меня увидел Анточ. Я не успел среагировать на движение у камней. Но Анточ сделал неправильный вывод, он подумал, что я его уже заметил. И пока я только поворачиваюсь в его сторону, он поднимает кувшин над головой и разбивает его о камни. Горестный вздох сопровождает это действие. Я прекрасно понимаю, что для винодела нет более страшного преступления, чем уничтожение его вина. Но для сержанта Анточа нет более страшного преступления чем то, которое он мог совершить. Если бы спрятал свой кувшин.

Тем не менее, попытка неподчинения налицо. Тем более, после проведенной мною беседы. Но в глазах его столько горя, что у меня даже не поворачивается язык отругать его. Тем более наказать. Эх, Андрей, оболтус ты, оболтус.

К обеду вызывают на совещание на КП батальона. После совещания на заставе выступает вокально-инструментальный ансамбль нашей дивизии «Каскад». Старший лейтенант Александр Довиченко, старшие сержанты Игорь Грязнов, Алексей Хитрин, Надыр Хамраев, Дорбек Ахмедов, солисты Александр Колесников и Галина Некрий. Какие молодцы! Жалко, что ребята мои их не слышат.

Из полка передают, что старшина наш отличился, что-то натворил в Кабуле. Он приезжает только к вечеру вместе с ротным и старшим лейтенантом Лёней. Лёня лежал в одной палате с нашим ротным в госпитале. Сейчас едет к себе в Джелалабадскую десантно-штурмовую бригаду. Оказывается, служит вместе с Игорем Овсянниковым. Игорёк был заместителем командира взвода в котором я учился на первом курсе в училище. Удивительно талантливый парень! Прекрасно играл на баяне, увлекался восточными единоборствами. Игорь постоянно спаринговал с Володей Ивановым. Лёня говорит, что равных Игорю в рукопашном бою в бригаде нет. Кто бы сомневался!

Выясняется, что натворил наш старшина. Оказывается, на кабульском рынке Саня попал под камни бачей (афганских ребятишек), в ответ подстрелил одного из них. Касательное ранение в руку. Против старшины собирались возбудить уголовное дело, выгнать его из армии. Но потом вроде разобрались. Да и комдив заступился.

А ротный собирается в отпуск по болезни. Почти на три недели. В Союз как раз на Новый год. Забавно, оказывается, после госпиталя положен отпуск. Но только не для тех, кто из него сбегает. Даже если он сбегает по просьбе командира, потому что в роте не хватает офицеров. Тем не менее, количество офицеров не играет никакой роли, когда сам ротный собирается в отпуск. Есть такое волшебное слово: «Пилювать» (в переводе на русский – плевать).

Я и раньше слышал, что в Афганистан умный ехал заработать, красивый – познакомиться с девушками в госпиталях, дурак – повоевать. Для чего я сюда приехал было понятно с первого взгляда. И вывод напрашивался довольно печальный. Но я не заблуждался на этот счет. Я прекрасно помнил, что в конце всех сказок Иванушка Дурачок становился прекрасным принцем, мужем Василисы Прекрасной и владельцем небольшого, но очень уютного королевства. Правда, в жизни всё это, как правило, приходило только посмертно. Только после смерти мы узнавали, что были талантливы, что писали неплохие стихи и что нас любили прекрасные женщины. И королевства наши были не более двух квадратных метров. Но так это ж только в жизни! Чур, я в сказке!

Я точно знал, что в моей сказке все будет как надо. Будет своя королева и будет свое королевство. И будем мы жить долго и счастливо.

Вечером духи обстреливают двадцать вторую заставу. Один снаряд, фосфорный, упал недалеко от артсклада. Хорошо, что бойцы не растерялись, сразу потушили. Несколько снарядов упало между двадцать второй и нами. Наблюдатель с первого поста засекает места пусков. Южная окраина кишлака Карабагкарез. Открываем ответный огонь из танка. Хорошо сработал командир танкового экипажа сержант Игорь Минкин. Накрыл цель с первого снаряда. Молодчина!

По радиостанции с КП батальона передают, что недалеко от кишлака Чауни подорвалась БМП башенный номер 670 (из пятой роты). Двое легко раненых. Завтра к 6.00 прислать на десятую сторожевую заставу одну коробочку (БМП), 10 бронежилетов, касок и автоматов. Вместе со старшиной машина идет в полк за молодым пополнением.

Это хорошая новость. Служба на заставе не очень трудна физически. Два круглосуточных поста и три ночных. Сутки разбиваются на двухчасовые отрезки и умножаются на количество постов. И делятся на количество бойцов на заставе. Как правило, на каждого солдата приходится не более четырех часов в сутки на посту. Это совсем немного. Но недавно с заставы уехали увольняемые в запас, молодое пополнение еще не прибыло. А это сразу на треть увеличило нагрузку на всех оставшихся. Так что пополнение ждут все.

Утром на заставу поднимается пожилой афганец. Плачет. Сегодня на рассвете приехал с сыновьями за дровами из Кабула. На окраине кишлака Лангар машину расстреляли душманы. Оба сына погибли на месте. Ему удалось бежать. Просит, чтобы ему помогли забрать тела его сыновей.

Окраина кишлака Лангар – территория душманская. Без крупной войсковой операции туда попасть невозможно. Я не могу туда выехать. Единственное, чем могу помочь афганцу, так это отогнать духов от его машины.

Прошу показать место, где на них напали. Дехканин быстро разбирается с зенитной трубой и наводит её на машину и людей копошащихся у неё. Это духи, за спинами болтаются автоматы. Насчитываю шесть человек. Ну, что ж попробуем помочь деду.

Ещё в начале моей службы на заставе мне попались на глаза пять ящиков танковых снарядов ОШ-6. Они лежали в самом дальнем углу артсклада. И ими никто не спешил воспользоваться. Не знали как. Мне они бросились в глаза тем, что в отличие от других снарядов на них были установлены дистанционные трубки. А это говорило о том, что эти снаряды можно использовать на воздушном разрыве. Здесь уже недалеко было и до вывода о типе этих снарядов и расшифровке их маркировки. Осколочно-шрапнельные. С убойными элементами в качестве шрапнели. В училище нам что-то говорили о таких снарядах (и даже показывали их в разрезе).

Сегодняшняя цель, как никакая другая, подходила для этих снарядов. Я занял место наводчика в танке, определил дальность до цели. Пришлось повозиться с дистанционной трубкой (у меня не было специального ключа, а плоскогубцами работать было не очень удобно). Я установил на трубке недолет двести метров (минус двести метров от реальной дальности) – это должно было обеспечить воздушный разрыв. Выстрелил и немедленно выскочил на башню танка. Мне было интересно увидеть результат своей работы. Увы, он меня разочаровал!

В воздухе по направлению к цели мелькнула небольшая искра. На землю упало несколько осколков. Я определил это по небольшим фонтанчикам пыли. И все! Духи, услышав выстрел, попрятались в ближайших ямках, и больше я их не видел. Такого разочарования я давно уже не испытывал. Уж лучше бы я использовал обычный осколочно-фугасный снаряд.

Приходится объяснять афганцу, что духов я отогнал (в чем в этот момент я сильно сомневаюсь) и он может забрать тела своих сыновей. Дехканин прощается со мной и отправляется в свой скорбный путь.

Я увидел его снова только в обед, когда пришел проведать своего пациента в лазарете. На небольшой арбе он вез двух погибших мужчин и какие-то тюки с товаром. И снова плакал. Странно, он говорил, что приехал за дровами, а машина оказалась забита разными товарами. Духи и задержались у неё, потому что грабили. Да и напали на неё возможно по той же причине.

Уточнять было неудобно, но дехканин сам начал разговор.

– Ду песар хороб (Два сына убиты)…

Я сочувственно киваю ему в ответ.

– Лари хороб (Грузовик разбит)…

Ну что тут ответишь.

– Намад, кампал, ру пак кон хороб (Какие-то товары, кошмы, одеяла уничтожены)…

– Ман шома ра хуб мифахмам, дошман (Я вас хорошо понимаю, душманы)…

В ответ дехканин протягивает мне небольшой платок. Он словно изъеден молью: через каждые десять сантиметров в платке аккуратные ровные отверстия.

– Лари (Грузовик)?..

Дехканин со вздохом кивает мне в ответ.

– Намад, кампал…

Дехканин снова протягивает мне платок. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться, что машина и весь товар в таком же состоянии, как и этот платок. Неожиданная мысль приходит мне в голову.

– А дошман хороб (А душманы погибли)?

– Бале, мохтарам (Да, уважаемый).

– Шеш (Шестеро)?

– Бале, шеш (Да, шестеро).

Со мною чуть было не происходит истерика. Я отчетливо представляю картину, увиденную этим дехканином. Я представляю, как при разрыве в воздухе снаряда, душманы залегли в небольшие ямки. Увеличив площадь поражения своих тел осколками. Я вспоминаю как неэффектно смотрелся разрыв этого снаряда. Какое испытал я разочарование. И каким на самом деле эффективным оказалось это оружие! Меня начинает давить истеричный хохот. Но рядом стоит человек, потерявший сегодня своих сыновей. Где-то недалеко лежат только что погибшие люди. И вместо смеха раздаются самые, что ни на есть настоящие рыдания.

Дехканин удивленно смотрит на рыдающего шурави. Понимает, что мои рыдания связаны с постигшим его горем. И что я принял их очень близко к своему сердцу. Он тронут и благодарно кивает мне в ответ. А я прощаюсь и ухожу в крепость к Хасану. Пока мои рыдания не сменились хохотом. Все это очень глупо, но я ничего не могу с собой поделать. Только уйти.

В лазарете полный порядок. Абдул, преисполненный важности, ухаживает за раненым Мирзо. Делаю ему перевязку. Рана на ноге у Мирзо заживает и он уже понемногу пробует ходить по двору крепости, опираясь на большую кривую палку. Я принес им несколько банок рыбных консервов и пачек галет.

Хасана нет, уехал в Чауни договариваться с комбатом, о разрешении вернуться в кишлак двум семьям. Два года назад они уехали из Калашахов, боялись мести Карима за какие-то старые дела. Жили в Кабуле. Сейчас, после смерти, Карима решили вернуться. Комбата эти тонкости едва ли интересуют. Скорее всего, Хасану нужен был повод встретиться с ним. А Шафи зачем-то понадобились эти люди.

Мне повод для встречи с Шафи не нужен. Вполне естественно выглядит то, что после посещения лазарета я иду к нему договариваться о какой-либо помощи с его стороны лазарету. Но на выходе из Хасановой крепости меня перехватывают. Два старика. Что-то говорят очень быстро и неразборчиво. И просительно смотрят мне в глаза. Я понимаю только несколько слов: «Кишлок, захми». В кишлаке раненый.

Под сердцем тут же ощущается противный липкий холодок. Так обычно выводят на засаду. Неужели все, отработался? В чём-то прокололся и меня решили убрать? Хасан уехал, чтобы не отвечать потом за мою гибель. Да и Шафи что-то не видно. К тому же раненого могли принести и в лазарет. Что-то здесь не так. Я незаметно поправляю подсумок с гранатами. Там очередная шифровка для Шафи. Она не должна попасть в чужие руки.

Увы, мои подозрения оправдываются меня отводят на окраину кишлака, заводят за дувал (небольшая глинобитная стена) и…

Мне показывают очередного раненого. Моим вторым пациентом оказывается, не поверите, обычный верблюд. Со сквозным пулевым ранением в шею. Рана чистая. Ранение свежее, скорее всего шальная пуля попала в него ночью. Обработать её несложно. Проблема лишь в том, как наложить повязку. Если заматывать всю шею – не хватит никаких бинтов. Приходится делать из бинтов две большие салфетки, засыпать их стрептоцидом. И веревками закреплять на шее.

Мне не до шуток. Верблюд для многих афганских семей настоящий кормилец. Потеря его – настоящее горе. О погибшем человеке, мне кажется, здесь горюют куда меньше. И к своему второму пациенту я отношусь с должным уважением. Выздоравливай, приятель! Поскорее.