Текст книги "Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века"

Автор книги: Александр Борозняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Рецензент журнала «Blätter für deutsche und internationale Politik» предвидел, что книга Фишера, «написанная sine ira et studio», станет, учитывая трагический опыт 1933–1945 гг., «особым предупреждением для многих немцев»[301]301
  Blätter für deutsche und internationale Politik. 1962. H. 3. S. 474.


[Закрыть]. Прогноз полностью оправдался. Под прямым воздействием «контроверзы Фишера» в историографии ФРГ стал активно обсуждаться вопрос о месте нацистской диктатуры в общей линии преемственности германской истории.

На съезде западногерманских историков, проходившем в октябре 1964 г., тезисы Фишера оказались в центре внимания. Интерес общественности был настолько велик, что заседания научного форума впервые демонстрировались по телевидению, а на трибуну для гостей были допущены студенты, единодушно поддерживавшие опального профессора. Один из бывших учеников Фишера вспоминал много лет спустя: «Никто из этой массы студентов, слушавших его лекции в Гамбурге или в других местах, и не думал о Первой мировой войне или июльском кризисе 1914 г. Все понимали, что у кого-то хватило мужества выступить против истеблишмента и поднять проблему континуитета так, как ее разумели студенты. Мы были сторонниками Фишера, потому что он доводил до бешенства этих старых господ, которые продолжали вести семинары о “демонии власти”, о германском духе, об историческом величии Бисмарка и т. п. На самом деле существо спора относилось к другой войне. Нас волновал вопрос, который не всякий решался задать. Это был вопрос об Освенциме, о том, как все это произошло»[302]302
  Frankfurter Allgemeine Zeitung. 04.02.1999.


[Закрыть].

Дискутировались не только суждения Фишера о причинах Первой мировой войны, но прежде всего его концепция континуитета агрессивного курса германских правящих кругов – от Вильгельма II до Гитлера. Гость съезда, известный немецко-американский ученый, профессор Колумбийского университета Фриц Штерн с едким сарказмом отозвался о попытках Риттера и его единомышленников трактовать нацистскую диктатуру как «производственную аварию» в ходе вполне благополучной германской истории. Развивая тезисы Фишера, Штерн говорил: «Если признать модель германской истории как “серию несчастных случаев на производстве”, то невольно приходишь к выводу, что с самим этим производством происходило нечто неладное»[303]303
  26. Versammlung deutscher Historiker in Berlin. Stuttgart, 1965. S. 69.


[Закрыть]. Поддержку Фишеру оказали авторитетные профессора Сорбонны Жак Дроз и Пьер Ренувен.

Фриц Фишер – совершенно неожиданно для себя – стал самым известным представителем немецкой исторической науки. Он был избран почетным доктором Оксфордского и ряда других иностранных университетов. Монография «Рывок к мировому господству» в течение считанных лет переиздавалась в ФРГ пять раз, ее переводы вышли в Англии и США, в Италии, Франции, Японии. Фишера теперь именовали (с полным на то основанием) «учителем молодого поколения историков»[304]304
  Die Zeit. 21.03.1969.


[Закрыть].

И вот что удивительно: чем старше становился ученый, тем более радикальными делались его воззрения. Единство моральных и научных критериев приобрело для Фишера значимость категорического императива: «Чем больше осознает историк свою зависимость от проблем своего времени, своей нации, своего происхождения, социального положения и образования, своих индивидуальных данных, тем больше он должен стремиться к высшей объективности. Это означает второстепенную позицию собственного “я” по отношению к объекту, который он стремится понять и анализировать, сопоставлять с другими объектами, конструировать научные взаимосвязи»[305]305
  Fischer F. Aufgaben und Methoden der Geschichtswissenschaft // Geschichtsschreibung. Epochen. Methoden. Gestalten. Düsseldorf, 1968. S. 18.


[Закрыть].

Эти слова Фишер полностью относил к самому себе, прошедшему, в согласии с протестантским вероучением, через драматический процесс преодоления собственного прошлого и собственных ложных поступков. В ноябре 1933 г. он был (правда, в составе студенческого союза Эрлангенского университета) зачислен в ряды штурмовых отрядов, а в 1939 г. принят в нацистскую партию. Тогда же он получил стипендию официозного «имперского института истории новой Германии». Фишер, в отличие от большинства коллег по академическому цеху, не скрывал своего прошлого[306]306
  Asendorf M. Griff nach Fritz Fischer // Blätter für deutsche und internationale Politik. 2004. H. 8. S. 933-946


[Закрыть].

В книге «Рывок к мировому господству», как было сказано, содержались лишь беглые замечания о гитлеровском режиме. В последующих публикациях, прежде всего в книгах «Сговор элит» (1979) и «Гитлер не был случайной аварией» (1992), ученый уверенно развивал свою аргументацию: существовал «континуитет экспансионизма вильгельмовского и пангерманского образца»[307]307
  Fischer F. Hitler war kein Betriebsunfall. Aufsätze. München, 1992. S. 179.


[Закрыть]; Гитлер «не явился из преисподней», он «не смог бы прийти к власти и развязать войну, если бы он не получил поддержки»[308]308
  Fischer F. Zum Problem der Kontinuität in der deutschen Geschichte von Bismarck zu Hitler. S. 770.


[Закрыть].

«Третий рейх и Вторая мировая война, – утверждал Фишер, – были бы невозможны без сговора между “фюрером”, выходцем из мелкой буржуазии, способным руководить массами, и традиционными аграрными и индустриальными элитами, доминировавшими также в кругах вермахта и дипломатии». Для большинства историков нацистской Германии «задача анализа этих взаимосвязей оказалась неразрешимой»[309]309
  Fischer F. Bündnis der Eliten. Zur Kontinuität der Machtstrukturen in Deutschland 1871–1945. Düsseldorf, 1979. S. 93, 95.


[Закрыть].

Фишер указывал на настоятельную необходимость «высвободить Гитлера из его изоляции» и «включить его в общий ход развития германского общества». Никому не дано, резюмировал ученый, «исключить из истории Третий рейх и все то, к чему он привел». Благодаря Фишеру в ФРГ была поколеблена монополия консервативной историографии. Он прекрасно понимал, что дискуссия, связанная с его трудами, изменила «традиционную для Германии трактовку прошлого»[310]310
  Fischer F. Hitler war kein Betriebsunfall. S. 18.180.


[Закрыть]. Его концепция континуитета германских элит открыла дорогу для критических исследовательских школ и направлений. За долгие годы работы в Гамбургском университете историк воспитал много талантливых последователей. Понятие «школа Фишера» стало знаком самого высокого уровня исторической мысли – германской и международной.

Воздействие идей Фишера вышло далеко за пределы «школы». Имя Фишера и его публикации стали, по словам одного из его учеников, «центром притяжения для многих критически мыслящих молодых историков»[311]311
  Geiss I. Studien über Geschichte und Geschichtswissenschaft. Frankfurt a. M., 1972. S. 191–192.


[Закрыть]. Примером может служить сотрудничество мастера с Вольфрамом Ветте – историком иного, послевоенного поколения. Заслугу своего молодого коллеги Фишер видел в том, что тот глубоко исследует «внутренние предпосылки военной политики и двух мировых войн, которые вела Германия в XX веке», обращая особое внимание на пагубную роль националистической идеологии, искажающую «историческую действительность, в особенности после проигранных войн». Для Фрица Фишера будущее историографии ФРГ воплощает «критическая историческая школа», выступившая «с отрытым забралом» в 1980-е гг.[312]312
  Fischer F. Vorwort // Wette W. Militarismus und Pazifismus. Auseinandersetzungen mit den deutschen Kriegen. Bremen, 1991. S. IX–X.


[Закрыть]

Сочинения Фишера дали импульс многоплановому процессу восприятия и осмысления правды о фашизме и войне. Как отмечала «Frankfurter Rundschau», «его образ мыслей, факты, лежащие в основе его выводов, в немалой степени стали достоянием той части народа, которая интересуется историей»[313]313
  Frankfurter Rundschau. 30.11.1967.


[Закрыть].

Хотя Фишер всячески отрицал это, его труды оказали свое воздействие на настрой студентов-бунтарей 1968 г., стали одной из предпосылок «новой восточной политики». Без его прямого и косвенного воздействия невозможно представить проходившие в ФРГ дискуссии о «преодолении прошлого». «Чрезвычайно важно, – заметил он, – что время от времени возникают такие дебаты: подвергаются проверке мнимо достоверные утверждения, пробивают себе дорогу новые, соответствующие истине аргументы»[314]314
  Die Zeit. 02.03.1998.


[Закрыть].

Его труды признаны классическими. Аркадий Ерусалимский отмечал, что установки гамбургского исследователя, воплощавшие дух «исторического реализма», «понимание необходимости пересмотра традиционных и апологетических концепций», стали «проявлением научной смелости и интеллектуального новаторства»[315]315
  Ерусалимский A. C. Германский империализм: история и современность (исследования, публицистика). М., 1964. С. 621–622.


[Закрыть]. По мнению Ганса-Ульриха Велера, книги Фрица Фишера обрели «взрывчатую силу» и «активно содействовали катарсису, очищению общественного сознания в стране, где совершались нацистские преступления»[316]316
  Wehler H. U. Geschichtswissenschaft heute // Stichworte zur «Geistigen Situation der Zeit». Bd. 2. Frankfurt а. M., 1979. S. 728.


[Закрыть]. Справедливо утверждение Джорджа Хальгартена: «В течение следующих ста лет большая часть ныне живущих историков будет забыта. Но имя Фрица Фишера не будет предано забвению»[317]317
  Hallgarten G. F. W. Op. cit. S. 131.


[Закрыть].

Мог ли я, приехав в декабре 1995 г. в Гамбург, отказаться от встречи с классиком современной науки? Знакомые историки отговаривали меня: Фишеру 87 лет, он давно уже на пенсии, беспокоить его не следует… Но пересилило желание увидеть и услышать человека, который, по моему глубокому убеждению, являлся самым светлым умом современной немецкой исторической науки.

В Гамбурге, на главной городской площади Ратхаузмаркт не так давно был поставлен памятник опальному Генриху Гейне – один из очень немногих в Германии. Памятник Гейне, всем сердцем любившему родной и чужой ему Гамбург, памятник мятежному поэту, который обладал великим талантом и мужеством идти против течения. Не таков ли и профессор Фишер? Отсюда, от памятника поэту, я начинаю путь в Бланкенезе – живописный пригород Гамбурга на берегу Эльбы.

Совпадет ли сложившийся у меня образ живого классика с образом реального человека? Фишер совершенно не похож на старика, у него внимательные светлые глаза, четкая речь и поразительно ясная память. Вот что больше всего меня поразило во время беседы, в ходе которой речь шла о вещах предельно серьезных: о горьких раздумьях ученого, вызванных трагическим опытом Германии и Европы в XX в.: насколько велик контраст между добродушием, мягкостью манер Фишера и его твердостью там, где речь идет об исторической правде. Для него, человека совестливого и мужественного, до сих пор осталось загадкой, почему его научные (и политические) противники, в том числе и коллеги по университету, прибегали в начале 1960-х гг. к недостойным приемам. Фрау Фишер вторгается в нашу беседу: «А знаете ли Вы о том, что нам тогда постоянно угрожали, что мы вынуждены были в течение двух лет жить без домашнего телефона, что детям пришлось сменить школу?».

Фишер рассказал о том, как он, готовя к изданию свою знаменитую монографию, обнаружил в одном из немецких архивов правительственный документ 1914 г. – так называемую сентябрьскую программу рейхсканцлера Теобальда фон Бетман-Гольвега, программу широкой германской экспансии на запад и на восток Европы. На внутренних сторонах обложки архивного дела, как это водится во всем мире, был прикреплен «лист использования», в котором значились имена нескольких немецких историков консервативного направления. Значит, они были знакомы с документами, разоблачавшими безудержную экспансию вильгельмовского рейха, но сознательно – что отвечало их политической позиции – отказались от их публикации и комментирования. Так в нашу беседу органично вошла тема взаимосвязи науки и морали.

Убеленный сединами исследователь почти по-детски (в шутку или всерьез?) недоумевал: почему теперь его цитируют, не ссылаясь на автора? Почему тезисы, против которых столь энергично выступало большинство представителей «исторического цеха» ФРГ, воспроизводятся теперь на страницах школьных учебников?

В марте 1998 г. ученому исполнилось 90 лет. В связи с юбилеем в Гамбургском университете, ординарным профессором которого в течение четверти века являлся Фишер, было проведено торжественное заседание. В ФРГ не было ни одной крупной газеты, которая обошла бы вниманием 90-летие ученого. «Die Zeit» назвала его человеком, который «неустрашимо ломает запреты»[318]318
  Die Zeit. 02.03.1998.


[Закрыть]. О «мятежном духе» Фишера писала «Stuttgarter Zeitung»[319]319
  Stuttgarter Zeitung. 05.03.1998.


[Закрыть], а газета «Hamburger Abendblatt» дала юбилейной статье название «Поборник истины»[320]320
  Hamburger Abendblatt. 05.03.1998.


[Закрыть].

В праздничные дни я вновь побывал в доме знаменитого ученого, и во время нашей (достаточно краткой на сей раз) беседы профессор задал мне вопрос, на который я не смог найти убедительного ответа. Несколько полок в рабочем кабинете Фишера уставлено книгами автора на немецком языке и изданиями его книг на основных языках мира. Держа в руках перевод своего основного труда, выпущенный в Токио, Фишер спросил меня: «Почему же мои работы не издаются в России?».

Что я мог ответить? Сказать, что отсутствие русских переводов является печальным следствием длительной изоляции отечественной историографии от мировой науки? Конечно, такой ответ не убедил бы ученого…

Он выразил свое глубокое убеждение в том, что взаимные связи государств и наций определяются не только факторами властнополитического или экономического характера, но и мнениями, которые народы имеют друг о друге. В одной из подаренных мне книг он подчеркнул слова, характеризующие высокую оценку российской культуры: «Уже более ста лет, – писал Фишер, – с 70-х и 80-х годов прошлого века вплоть до сегодняшнего дня, вопреки сменам правительств, несмотря на войны и революции, именно великая русская литература создавала глубокую эмоциональную и духовную связь немецкой интеллигенции с миром России»[321]321
  Fischer F. Hitler war kein Betriebsunfall. S. 224.


[Закрыть].

Пришло время уезжать. Перед моими глазами еще и сейчас фигура Фишера, стоящего в проеме выходящей в сад двери и машущего мне рукой. Это было прощание. В ноябре 1999 г. я прочитал в немецких газетах: «Умер профессор Фриц Фишер»…

Что же я узнал и понял, дважды посетив немецкого ученого? Уроки Фишера – это отвага в отстаивании правды, это неразделимость науки и морали. Западногерманское общество нашло в себе силы (с запозданием, но все же нашло!) услышать и понять духовных лидеров, выступления которых оказали непосредственное влияние и на историческую науку, и на общественное сознание граждан ФРГ. Два десятилетия спустя после краха нацистской диктатуры там произошел качественный сдвиг в ходе научного познания Третьего рейха. Одним из факторов этого сдвига, бесспорно, была «контроверза Фишера».

«Подобно тому, – писал в 1852 г. Генрих Гейне, – как раз выпущенная стрела, расставшись с тетивой, выходит из-под власти стрелка, так и слово, слетевшее с уст, не принадлежит сказавшему его, особенно если оно распространено по свету печатью»[322]322
  Гейне Г. Собрание сочинений. В 10 т. Т. 6. М., 1958. С. 15.


[Закрыть].

* * *

И в западногерманской историографии, и в общественном сознании преобладали консервативные тенденции. Попытки раскрыть подлинный характер внутренней и внешней политики нацистской диктатуры именовались нередко «коммунистическими происками» или «пособничеством московской пропаганде». Командование бундесвера потребовало в 1965 г. от военнослужащих почтения к «солдатским добродетелям» вермахта, якобы олицетворявших верность «праву, народу и государству»[323]323
  Knab J. Falsche Glorie. Das Traditionsverständnis der Bundeswehr. Berlin, 1995. S. 70.


[Закрыть]. «Антикоммунизм периода холодной войны никак не способствовал памяти о германских преступлениях на Восточном фронте», – отмечал американский историк Джеффри Херф[324]324
  Herf J. Zweierlei Erinnerung. Die NS-Vergangenheit im geteilten Deutschland. Berlin, 1998. S. 17.


[Закрыть].

Гражданам ФРГ старались не напоминать, что на их земле не так давно располагались тысячи тюрем, концлагерей, лагерей для военнопленных. И если в 1945–1946 гг. на скромных обелисках типичными были надписи «Жертвам фашизма» или «Памяти погибших узников концлагеря», то на памятниках, сооруженных в 1950-е гг., уже обозначилось иное понимание прошлого. Теперь характерными надписями стали: «Павшим от насилия», «Жертвам бесчеловечности». Историк Детлеф Гарбе считал, что в Западной Германии происходило «организованное забвение», а деятель протестантской церкви Курт Шарф в связи с этим писал о «симптоме опасного заболевания нации»[325]325
  Garbe D. Einleitung// Die vergessenen KZs? Gedenkstätten für die Opfer des NS-Terrors in der Bundesrepublik. Bornheim-Merten, 1983. S. 21, 25.


[Закрыть].

Бывшие узники Дахау и представители Объединения лиц, преследовавшихся при нацизме (ОЛПН) настойчиво требовали превращения территории лагеря в мемориальный комплекс и сооружения там достойных памятников. Но баварские власти неизменно были против таких проектов: в правлении ОЛПН были представлены коммунисты, и это никак не устраивало руководство Христианско-социального союза. В результате травли покончил самоубийством бывший узник лагеря священник Леонхард Рот – активный сторонник создания мемориала. Может быть, именно эта смерть ускорила открытие временной музейной экспозиции и освящение нескольких храмов на территории лагеря?

В 1959 г. начал действовать кураториум, состоявший из представителей самых разных политических сил – от деятелей католической церкви до коммунистов. В 1960 г. в здании бывшего крематория начала работу временная музейная экспозиция. В 1965 г. ценой героических усилий бывших узников концлагеря и международной общественности в Дахау был открыт первый (и тогда единственный) в ФРГ антифашистский мемориал. В 1965 г. Дахау посетили 385 тысяч, в 1975 г. – 452 тысяч, в 1982 г. – 872 тысяч человек. Однако вплоть до 1975 г. большую часть посетителей мемориала составляли не немцы, а граждане иностранных государств. Рост числа посетителей происходил прежде всего за счет организованных экскурсий немецких школьников. «Двухчасовая экскурсия в Дахау дает больше, чем многочасовые уроки», – писал учитель истории из Нюрнберга.

Митинги и конференции, которые проводились на территории лагеря, не находили поддержки местных властей и влиятельных средств массовой информации. Любая попытка восстановления памяти о нацистском терроре, отмечает сотрудник одного из антифашистских музеев Томйс Лутц, «становилась частью современных социальных конфликтов», «предостережением для общества», испытанием для его косных политических воззрений[326]326
  Distel B., Benz W. Das Konzentrationslager Dachau 1933–1945. Geschichteund Bedeutung. München, 1994; Marcuse H. Das ehemalige Konzentrationslager Dachau // Dachauer Hefte 6. Erinnern oder Verweigern. München, 1990. S. 182–205.


[Закрыть].

Так обстояло с сохранением памяти о Дахау – лагере, широко известном в Германии и за ее пределами. Но были и другие лагеря, которые были забыты в буквальном смысле этого слова. В административных границах Гамбурга с 1938 г. существовал концлагерь Нойенгамме, за колючей проволокой которого томились представители 26 европейских наций. Число жертв Нойенгамме и его филиалов (их было более 80), по разным оценкам, колеблется между 55 и 106 тысячью человек. Сюда привозили для исполнения смертных приговоров заключенных других концлагерей. Здесь осенью 1942 г. было отравлено газом 448 советских военнопленных, а множество заключенных убито посредством смертельных инъекций.

В 1951 г. бывшие французские узники концлагеря предложили увековечить память погибших, но сенат Гамбурга решительно отклонил эту инициативу. И все же в 1965 г. был открыт – после долгих усилий организаций участников Сопротивления и в основном на средства иностранных спонсоров – скромный обелиск с невнятной надписью. К тому же мемориал располагался на территории действующей тюрьмы. Только в октябре 1981 г. начала действовать небольшая музейная экспозиция, причем на торжественный акт ее открытия власти Гамбурга не пожелали пригласить представителей союзов антифашистов[327]327
  Bringmann E., Roder H. Neuengamme. Verdrängt – Vergessen – Bewältigt? Die «zweite» Geschichte des Konzentrationslagers Neuengamme 1945–1985. Hamburg, 1987; Garbe D. Neuengamme – Musterbeispiel für Vergessen und Verdrängen // Die vergessenen KZs? S. 37–68.


[Закрыть]. Один из западногерманских еженедельников назвал мучительную историю мемориала Нойенгамме «самым очевидным примером забвения и вытеснения памяти о прошлом»[328]328
  Deutsches Allgemeines Sonntagsblatt. 25.10.1981.


[Закрыть].

В штыки был встречен в ФРГ вышедший в 1961 г. немецкий перевод правдивой книги американского журналиста Уильяма Ширера «Взлет и падение Третьего рейха». В массовой прессе поднялась волна обвинений автора в том, что он «возбуждает ненависть к Германии», «дискредитирует ее руководящие круги», подстрекает мировое общественное мнение «против Германии и немцев»[329]329
  Christ und Welt. 19.01.1962; Stuttgarter Zeitung. 17.11.1961; Frankfurter Allgemeine Zeitung. 12.10.1961.


[Закрыть]. Журналист Ахим фон Боррис отмечал: такая реакция стала возможной только на фоне того, что в ФРГ «поднялись волны открыто или замаскировано апологетической исторической литературы». Поэтому он полагал, что книга Ширера, являвшаяся «противовесом» подобного года изданиям, сможет «исцеляющим образом воздействовать на общественное мнение»[330]330
  Borries A. von. William L. Shirer und seine Kritiker // Blätter für deutsche und internationale Politik. 1962. H. 10. S. 774. См. также: Rosenfeld G. The Reception of William L. Shirer’s «The Rise and Fall of the Third Reich» in the United States and West Germany, 1960-62 //Journal of Contemporary History. 1994. № 1.


[Закрыть].

И, напротив, одобрительной была реакция консервативной печати на книгу Дэвида Хоггена (американец, представляющий ультраправые круги) «Вынужденная война», от тиражирования которой отказались фирмы США, поскольку ее автор пытался снять с Германии ответственность за Вторую мировую войну. В 1962–1964 гг. книга Хоггена переиздавалась 6 раз, ей даже была присуждена высокая литературная премия. Герман Грамль сокрушался по этому поводу: «Можно впасть в уныние оттого, что за пределами редакций неонацистских печатных органов находятся люди, которые приписывают памфлету Хоггена научный характер»[331]331
  Graml H. Zur Diskussion über die Schuld am 2. Weltkrieg // Aus Politik und Zeitgeschichte. 1964. H. 27. S. 7.


[Закрыть].

В 1962 г., когда вектор общественного сознания ФРГ понемногу начал меняться, вышла в свет книга Иоахима Видера «Сталинград и ответственность солдата»[332]332
  Wieder J. Stalingrad und die Verantwortung des Soldaten. München, 1962. Русский перевод: Видер И. Катастрофа на Волге. Воспоминания офицера-разведчика 6-й армии Паулюса. М., 1965.


[Закрыть]. Этот труд и сегодня воспринимается как волнующее свидетельство личной трагедии автора, как сгусток извлеченных из катастрофы вермахта горьких уроков, как религиозно окрашенный протест (Видер был сыном протестантского пастора) против насилия, как выражение выстраданной надежды на лучшее будущее Германии и мира. «Чудовищные картины гибели, не дававшие мне покоя ни днем, ни ночью, – вспоминал Видер, – проходили перед моим мысленным взором, образуя бесконечную кровавую мясорубку. Картины далекого прошлого и переживания, которые внезапно ожили в моей памяти, предстали передо мной как логически связанные между собою звенья одной и той же роковой цепи»[333]333
  Видер И. Указ. соч. С. 142.


[Закрыть].

Бывший офицер 6-й армии не пытался выгораживать себя, отрицать свою ответственность и вину: «Наш поход на Волгу предстал передо мной как ни с чем не сравнимое насилие над человеком и символ вырождения человеческой личности. Самого себя я увидел как бы заправленным в гигантский и бесчеловечный механизм, который функционирует с ужасающей точностью вплоть до саморазвала и уничтожения… Трагическая эпопея обнажила дьявольскую сущность антинравственной государственной и военной системы гитлеризма. За этой системой, поддавшись ее воздействию, вплоть до самого ужасного конца в самоубийственном ослеплении следовало большинство немцев… Я чувствовал себя участником разыгрывавшегося вокруг шабаша ведьм, в котором был повинен и я. Сознание этой вины свинцовым грузом висело на мне, отягощая мне сердце и совесть»[334]334
  Там же. С. 147, 323, 142.


[Закрыть].

Опережая на десятилетия вектор развития общественного мнения ФРГ, он отдавал должное «борьбе советского народа, защищавшего и освобождавшего свою подвергнувшуюся иноземному нашествию Родину». В ходе войны СССР стал «решающим фактором мировой политики». Видер считал, что долгом последующих поколений немцев является честное извлечение уроков из трагедии под Сталинградом: «Там, над Волгой, еще стелется невидимый гигантский крест. И отбрасываемая им тень нависла над всем немецким народом, проникновенно и предостерегающе взывая к нашим сердцам». «Речь идет об утверждении более совершенного устройства межчеловеческих отношений; о ликвидации прежних отношений вражды между народами. Именно поэтому память о Сталинграде должна стать составной частью нашей истории… Мы должны найти в себе силу и мужество тщательно исследовать мрачную и неприглядную главу истории, взглянуть в глаза всей правде и принять ее такой, как она есть»[335]335
  Там же. С. 332, 160, 323, 327.


[Закрыть].

Но идеологическая ситуация в послевоенной Западной Германии развивалась в противоположном направлении. «Можно ли действительно сказать, – вопрошал Видер, – что дискуссия вокруг сталинградских событий и порожденных ими проблем дала плодотворные результаты?». Атмосфера холодной войны и ремилитаризации ФРГ влекла за собой «сытое равнодушие и пренебрежение к моральным и духовным ценностям». Видер подверг уничтожающей критике современную ему западногерманскую историографию сражения на Волге: «На первом плане всегда стоят лишь чисто военные события и результаты, а также явно продиктованное соображениями личного престижа стремление оправдаться, смыть с себя позор военного поражения и переложить всю вину на одного только могильщика Германии, который вовремя улизнул от земного суда»[336]336
  Там же. С. 325–326, 329.


[Закрыть].

В статье, опубликованной в начале 1963 г. в швейцарском (не в западногерманском!) военном журнале Ганс-Адольф Якобсен, бывший офицер вермахта, побывавший, как и Видер, в советском плену, утверждал, что в книге «Сталинград и ответственность солдата» содержится «блестящий анализ» истории и историографии сражения на Волге. Широко распространенный в ФРГ вывод о единоличной вине Гитлера за катастрофу являлся, по мнению Якобсена, «чересчур дешевым и чересчур упрощенным». Полностью сохраняют свое значение суждения автора о проблеме ответственности представителей нацистской военной и политической элиты за агонию 6-й армии: «Чем выше их чины, чем шире понимание общей ситуации, тем значительнее мера их ответственности».! Сталинградскую трагедию нельзя понять, убежден автор, вне ее взаимосвязи с войной против СССР, вне ее характера и способов ведения. Во время этой войны (он именует ее «раковой опухолью режима») «речь шла с самого начала не о высоких, благородных задачах, о коих лгали нацистские властители, но о необузданных, преступных целях»?)«Нельзя останавливаться на полпути, – указывал Якобсен, – надо набраться мужества для того, чтобы задавать нелегкие вопросы и получать нелегкие ответы»[337]337
  Jacobsen Н.-А. Zur Schlacht von Stalingrad – 20 Jahre danach // Allgemeine Schweizerische Militärzeitschrift. 1963. H. 2. S. 63–69.


[Закрыть]. Голоса Видера и Якобсена не были услышаны в тогдашней Западной Германии – ни историками, ни общественным мнением.

Вальтер Гёрлиц, представлявший доминировавшее в 1950-е и 1960-е гт. консервативное направление исторической науки, на 90 страницах газеты «Die Welt» назвал книгу Видера «приговором судьи», направленным против «военнослужащих, находящихся на ответственных постах»[338]338
  Die Welt. 01.11.1962.


[Закрыть]. По существу, он действовал точно так же, как тогдашний генеральный инспектор (командующий) бундесвера (и бывший генерал вермахта) Фридрих Фёрч. В конце 1962 г. режиссером Клаусом Хубалеком была снята телеверсия известного романа Теодора Пливье «Сталинград», написанного по горячим следам событий и проникнутого правдой о войне. Премьера была назначена на вечер 31 января 1963 г., когда исполнялась двадцатая годовщина капитуляции Паулюса. Командование бундесвера объявило – точно в указанный в телепрограмме день и час! – боевую тревогу для всех военнослужащих. Фёрч, не ограничившись прямым запретом просмотра передачи, издал специальный приказ, в котором обрушивался на «пропагандистские тезисы коммунистической психологической войны», на «клику леваков, окопавшуюся на телевидении», выдвигая в качестве примера для подражания бессмысленное сопротивление окруженных под Сталинградом войск[339]339
  Der Spiegel. 1963. H. 7. S. 33–34.


[Закрыть]. В тогдашней духовной ситуации этот скандальный эпизод остался практически незамеченным.

О встрече с Иоахимом Видером, состоявшейся в 1970 г., когда тот, занимая пост вице-президента Международной ассоциации библиотечных работников, прибыл в Москву на очередную сессию ассоциации, рассказала преподаватель немецкого языка и переводчица, участница войны Татьяна Ступникова. Ее вывод однозначен: «Меня, эта книга поразила своей правдивостью, редко встречающейся в литературе о Второй мировой войне». И далее: ««Мы очень скоро обнаружили единство наших взглядов не только на проблему сотрудничества в области комплектования фондов научных библиотек, но и в оценке Сталинградской битвы… Нам очень помогла книга Видера, открывшая мне сокровенные мысли и чувства моего коллеги, бывшего офицера вермахта, к которому после ужаса и страданий пришло прозрение и вслед за ним покаяние»[340]340
  Ступникова T. C. «…Ничего кроме правды…». Нюрнберг – Москва. Воспоминания. М., 1998. С. 169–172.


[Закрыть].

* * *

В обстановке, когда определились контуры угроз для западногерманской демократии, вызвали значительный резонанс появившиеся практически одновременно (в 1966–1967 гг.) публицистические выступления ученых, обладавших мировым авторитетом в сфере гуманитарного знания, – философов Карла Ясперса и Теодора Адорно, психоаналитика Александра Мичерлиха. Люди, представлявшие цвет интеллигенции ФРГ, не страшились идти против течения, точно и глубоко осмысливали тревожную ситуацию в своей стране, указывали на антигуманную сущность фашистской диктатуры и на опасность ее забвения.

Карл Ясперс (в 1966 г. ему исполнилось 83 года) ощущал себя, как он писал в январе 1966 г. Ханне Арендт, «в высшей степени подавленным». Но в нем все более и более крепла уверенность выступить с «последней политической публикацией», в которой он «до конца», «как никогда определенно и как никогда резко выскажется о Федеративной Республике»[341]341
  Arendt Н. Jaspers К. Briefwechsel 1926–1969. München, 1985. S. 654–655.


[Закрыть]. Ученый стремился не только обнажить корни зла, но и обратиться не к политикам, а к народу.

В мае 1966 г. «Der Spiegel» опубликовал фрагменты подготовленной книги, а через месяц произведение Ясперса было выпущено массовым тиражом. Книга, ставшая бестселлером, получила название «Куда движется Федеративная Республика?» За первые пять недель было продано 30 тысяч, в течение неполного года – 90 тысяч экземпляров. В немецкой и зарубежной прессе появилось множество противоречивых откликов. Год спустя ученый опубликовал «Ответ на критику моей книги»[342]342
  Jaspers К. Wohin treibt die Bundesrepublik? Tatsachen. Gefahren. Chancen. München, 1966; idem. Antwort zur Kritik meiner Schrift «Wohin treibt die Bundesrepublik?». München, 1967. Русский перевод: Ясперс К. Куда движется ФРГ? Факты. Опасности. Шансы. М., 1969.


[Закрыть].

Убежденный сторонник западной цивилизации, Ясперс обличал (не менее, пожалуй, резко, чем левые политики) ее пороки, среди них, по его мнению, основной: ее порождением стал Третий рейх – воплощение «утраты человечности», криминальный режим, с которым человечество «не имеет права сосуществовать на земле»[343]343
  Ясперс К. Указ. соч. С. 206, 218.


[Закрыть].

«Такого Ясперса мы еще не слышали», – констатировал, разделяя выводы автора, философ Юрген Хабермас. Однако преобладали характеристики противоположного свойства. Историк Клаус Хильдебранд назвал книгу «гиперкритической». Газеты консервативной ориентации утверждали, что граждане ФРГ имеют дело с «суждениями политического эксцентрика, проживающего к тому же за границей». Автора обвиняли в «агрессивности», «поверхностности» и «некомпетентности», его зачастую называли «неудобным господином Ясперсом». Всемирно известный мыслитель, заключает его биограф, предельно быстро проделал путь «от persona gratissima к persona ingrata»[344]344
  Цит. по: Kadereit R. Karl Jaspers und die Bundesrepublik Deutschland. Politische Gedanken eines Philosophen. Paderborn, 1999. S. 60, 164, 179.


[Закрыть].

Громадную опасность для граждан ФРГ, для которых на первом плане стоит их материальное благополучие, представляет, по убеждению Ясперса, «вакуум политического сознания», который «до сих пор заполняется лишь ложью и самообманом»[345]345
  Ясперс К. Указ. соч. С. 68, 190.


[Закрыть], забвением прошлого, страхом перед полной правдой о времени гитлеровской диктатуры. «Как показывает опыт последних двадцати лет, – был уверен ученый, – немцы не стали другими, несмотря на все ожидания и надежды, которые мы питали в 1945 году»[346]346
  Там же. С. 190.


[Закрыть]. В Западной Германии не была выполнена «нравственно-политическая задача основать новое государство», вина за это «лежит частично на демократическом обществе, члены которого предают сами себя, так как не понимают смысла республиканской свободы, не готовы на жертвы и не имеют смелости пойти на все ради свободы»[347]347
  Там же. С. 51, 66, 98.


[Закрыть].

«Народ, – писал Ясперс, – созревает для демократии в процессе собственной политической активности. Поэтому предпосылкой демократии является понимание народом необходимости его широкого участия в политической жизни и его действительное участие в ней». Немецкий философ был сторонником того, «чтобы свобода и политическая воля решительно вошли в сознание людей»[348]348
  Там же. С. 195, 216.


[Закрыть].

Ясперс убедительно опровергал доводы своих оппонентов, обвинявших его в антипатриотизме: «Нам говорят: нельзя ущемлять гордость нации, нельзя подавлять народ постоянными напоминаниями о печальных фактах. Нет, нужна только полная правда – никакого самообмана и двусмысленности»[349]349
  Там же. С. 98.


[Закрыть]. «Воля к прекращению преемственности от преступного государства» должна, по твердому убеждению Ясперса, базироваться на «коренном изменении в образе мышления», на новом историческом сознании: «Мы должны в изучении своей, немецкой истории руководствоваться новыми принципами. Изменяются не сами факты, а их оценка… Решающей становится ясность нового познания истории»[350]350
  Там же. С. 77, 87.


[Закрыть]. Карл Ясперс был и оставался оптимистом: «Человек, если он хочет познать начала своего бытия и жить, не имеет права отчаиваться… Не исключено, что человек в конце концов одержит победу над антиразумом в себе самом». Надежда на это не исчезнет, считал Ясперс, «пока есть люди, способные мыслить, понимать и ставить цели, пока молодежь отваживается думать независимо и пока она способна на благородные порывы»[351]351
  Там же. С. 131, 25.


[Закрыть].