Текст книги "Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века"
Автор книги: Александр Борозняк
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
В ходе «антикосмополитической» (антисемитской) кампании 1949–1953 гг., а также в порядке «извлечения уроков из “дела Сланского”»[102]102
Dokumente der Sozialistischen Einheitspartei Deutschlands. Bd. 4. Berlin, 1954. S. 199–204.
[Закрыть] по решению ЦК СЕПГ были распущено Объединение лиц, преследовавшихся при нацизме, и выдвинуты обвинения против еврейских активистов союза[103]103
Reuter E., Hansel D. Das kurze Leben der VVN 1947 bis 1953. Berlin, 1997. S. 479–485; 60 Jahre Vereinigung der Verfolgten des Naziregimes. S. 29–30. См. также: Barck S. Antifa-Geschichte(n). Eine literarische Spurensuche in der DDR der 1950er und 1960er Jahre. Köln, 2003.
[Закрыть], а также блокированы исследования (порой и упоминания) о расовой основе преступлений режима. Меркера исключили из партии и приговорили к тюремному заключению[104]104
Kiessling W. Partner im «Narrenparadies». Freundenkreis um Noel Field und Paul Merker. Berlin, 1994; Herf J. East German Communists and the Jevish Question. The Case of Paul Merker // Journal of Contemporary History. 1994. No. 4.
[Закрыть]. Тайно готовился (но так и не состоялся) судебный процесс против Александра Абуша[105]105
Groeler O. Erblasten: Der Umgang mit dem Holocaust in der DDR // Holocaust. Die Grenzen des Verstehens. Reinbek, 1992. S. 112.
[Закрыть].
* * *
Историко-политическая мысль Германии второй половины 1940-х гг. делала первые шаги в познании феномена германского фашизма, но в 1945–1949 гг. немецкими учеными и публицистами были поставлены «проклятые вопросы».
Была ли нацистская диктатура продуктом германской истории или же воплощением абсолютного разрыва связей с традициями прошлого, неким «особым путем» развития?
Можно ли было предотвратить установление нацистских порядков в Германии?
Кто несет ответственность за утверждение режима, за его преступления?
Почему стала возможной массовая поддержка преступного государства?
Вопросы, обращенные к науке. Вопросы, обращенные к нации.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЗУБЫ ДРАКОНА
Если в Бонне или в Гамбурге спросить немцев старшего поколения о том, как вошли в их память 1950-е гг., то они наверняка вспомнят о купленном в рассрочку «фольксвагене», о первом телевизоре, первом путешествии в Италию… Но у западногерманского «экономического чуда» (которое вызывает нынче немало восторгов наших публицистов) была и оборотная сторона…
Процессы против нацистских военных преступников прекратились, так, по существу, и не начавшись. Тысячи нераскаявшихся нацистов оказались на свободе и великолепно приспособились к «социальному рыночному хозяйству». Никто не хотел слышать о войне и фашизме, о неистребленных корнях прошлого. Школьники и студенты не решались спрашивать у преподавателей, что же в действительности происходило в Германии в 1933–1945 гг. Все чаще на всех уровнях раздавались раздраженные восклицания: «Ну, сколько же можно! Пора уже забыть обо всем этом! Покончить с очернением немецких солдат!». В ФРГ стали влиятельной силой 2 тысячи «традиционных союзов» бывших военнослужащих вермахта и войск СС. Объединение «вернувшихся из плена» (Heimkehrer) насчитывало более 100 тысяч человек[107]107
Kühne T. Zwischen Vernichtungskrieg und Freizeitgesellschaft. Die Veteranenkultur der Bundesrepublik // Nachkrieg in Deutschland. Hamburg, 2001. S. 93–94.
[Закрыть].
К перечню элит, якобы не связанных с гитлеризмом, достаточно быстро были добавлены высшие государственные чиновники, предприниматели, журналисты, юристы, дипломаты… В книге бывшего деятеля Государственной партии Густава Штольпера (опубликованной в 1947 г. на английском, а через два года на немецком языке) идея о чужеродности Гитлера немецкому началу была выражена почти афористично: «Австриец по имени Гитлер организовал и осуществил программу… Мир германской индустрии и финансов не имел ничего общего с политикой Гитлера, так же как и рабочие, сельские хозяева или другие группы населения. Все они были беспомощными инструментами в его руках»[108]108
Stolper G. Die deutsche Wirklichkeit. Hamburg, 1949. S. 213, 255.
[Закрыть]. Выступая в бундестаге 11 января 1950 г., министр юстиции ФРГ Томас Делер (Свободная демократическая партия) призывал к «забвению этого зловещего времени», к «вечному забвению всего того, что происходило с самого начала беспорядков»[109]109
Цит. по: Weinke A. Die Verfolgung von NS-Tätern im geteilten Deutschland. Vergangenheitsbewältigung 1949–1969, oder: Eine deutsch-deutsche Beziehungsgeschichte im Kalten Krieg. Paderborn, 2002. S. 59.
[Закрыть].
Ханна Арендт, посетившая Германию после 17 лет изгнания, была поражена масштабами «всеобщего бесчувствия», которое она именовала «бросающимся в глаза симптомом глубоко укоренившегося, упрямого, грубого отказа от оценки происходивших в прошлом событий»[110]110
Arendt H. Zur Zeit. Politische Essays. Berlin, 1986. S. 44.
[Закрыть]. К 1953 г. относится горькое пророчество романиста Артура Кестлера: «Полная правда не может быть внедрена с сознание нации и наверняка не будет внедрена никогда. Просто потому, что она слишком страшна, когда открыто глянешь в ее лицо»[111]111
Цит. по: Jäckel E. Umgang mit der Vergangenheit. Beiträge zur Geschichte. Stuttgart, 1986. S. 95.
[Закрыть]. В 1956 г. правительство Аденауэра добилось того, что из программы Каннского кинофестиваля был исключен фильм французского режиссера Алена Рене «Ночь и туман», повествовавший о трагедии Освенцима[112]112
Euchner W. Unterdrückte Vergangenheitsbewältigung. Motive der Filmpolitik in der Ära Adenauer // Gegen Barbarei. Essays. Robert M.W. Kempner zu Ehren. Frankfurt a. M., 1989.
[Закрыть]. «Наверное, никогда еще не были так велики масштабы равнодушия по отношению к гигантскому итогу страданий, причитаниям страждущих»[113]113
Бёлль Г. Собрание сочинений. В 5 т. T. 2. М., 1990. С. 677.
[Закрыть], – писал в 1957 г. Генрих Бёлль.
С начала 1950-х гг. в политической и научной литературе ФРГ широкое распространение получил термин «реставрация прежних отношений собственности и власти»[114]114
Подробнее см.: Fröhlich С. Restauration. Zur (Un-)Tauglichkeit einer Erklärungsansatzes westdeutscher Demokratiegeschichte im Kontext der Auseinandersetzung mit der NS-Vergangenheit // Erfolgsgeschichte Bundesrepublik? Die Nachkriegsgesellschaft im langen Schatten des Nationalsozialismus. Göttingen, 2008.
[Закрыть]. Одним из его авторов считается католический журналист Вальтер Диркс, опубликовавший в основанном им (совместно с Ойгеном Когоном) журнале «Frankfurter Hefte» статью «Реставрационный характер эпохи». «Возрождение старого мира столь очевидно, что надо признать его как факт»[115]115
Dirks W. Der restaurative Charakter der Epoche // Frankfurter Hefte. 1950. H.9. S. 942.
[Закрыть], – писал Диркс. В наши дни не раз предпринимались попытки представить установку о реставрации как «деструктивную» или «вненаучную», как попытку «дискредитации» западногерманской демократии, как «полемический термин», исходящий со стороны коммунистов[116]116
Morsey R. Die Bundesrepublik Deutschland. Entstehung und Entwicklung bis 1969. München, 2000. S. 70; Nolte P. Die Bundesrepublik in der deutschen Geschichte des 20. Jahrhunderts // Geschichte und Gesellschaft. 2002. H. 2. S. 176; Schwarz H.-P. Die Ära Adenauer. Gründerjahre der Republik 1949–1957. Stuttgart, 1981. S. 445; Conze W. Staats– und Nationalpolitik. Kontinuitätsbruch und Neubeginn // Sozialpolitik der Bundesrepublik Deutschland. Beiträge zur Kontinuitätsproblem. Stuttgart, 1983. S. 462.
[Закрыть]. Однако при всей очевидной неточности и эмоциональной заостренности термина (разумеется, полного возврата к прежним порядкам не произошло) отказ от указанной формулировки, подчеркивает Кристоф Клессман, оставляет вне поля внимания важное политическое измерение истории ФРГ[117]117
Kleßmann Ch. Ein stolzes Schiff und krächzende Möven. Die Geschichte der Bundesrepublik und ihre Kritiker // Geschichte und Gesellschaft. 1985. H.4. S. 480.
[Закрыть].
Процесс реставрации решающим образом повлиял на деформацию западногерманского исторического сознания. На страницах газет времен «экономического чуда» не часто, но все-таки можно было встретить признания такого рода: в ФРГ функционирует «быстродействующая техника забвения», здесь «забывают слишком часто и слишком быстро»[118]118
Die Neue Zeitung. 30.08.1952; Vorwärts. 30.12.1955.
[Закрыть]. Современный публицист Петер Бендер свидетельствует: «О прошлом время от времени говорили, но не извлекали из него выводов. Но и такие разговоры постепенно стихали – они мешали спокойствию и восстановлению экономики»[119]119
Bender P. Episode oder Epoche? Zur Geschichte des geteilten Deutschland. München, 1996. S. 37.
[Закрыть]. Говоря словами Ансельма Дёринг-Мантейфеля, «вопросы, обращенные к истории, находились под знаком табу»[120]120
Doering-Manteuffel A. Bundesrepublik Deutschland in der Ära Adenauer. Außenpolitik und innere Entwicklung 1949–1963. Darmstadt, 1983. S. 210.
[Закрыть]. «То, что оставалось от Третьего рейха, – с горькой иронией замечает Норберт Фрай, – превратилось в инкарнацию абстрактного зла, в национал-социализм без национал-социалистов»[121]121
Frei N. Das Problem der NS-Vergangenheit in der Ära Adenauer // Freundliche Feinde? Die Alliierten und die Demokratiegrundung in Deutschland. München, 1996. S. 193.
[Закрыть]. С точки зрения Фрая, в послевоенном западногерманском обществе происходило сохранение «тяги к самореабилитации», к «подведению черты под прошлым», преобладал «менталитет, в основе которого лежала идея “подведения черты под прошлым”»[122]122
Frei N. Vergangenheitspolitik. Die Anfänge der Bundesrepublik und die NS-Vergangenheit. München, 1996. S. 401, 135, 53.
[Закрыть].
Выдающийся писатель Вольфганг Кёппен (1906–1996) в романах «Голуби в траве», «Теплица» и «Смерть в Риме», увидевших свет в первой половине 1950-х гг., представил горько-выразительную панораму этого процесса: «Все осталось по-прежнему, в заведенных испокон веков формах жизни, о которых каждый знал, что они лживы… Взаимное страхование от катастроф действовало безотказно, теперь такие, как он, снова при должности, все стало на свое место… Теперь можно вооружаться, надеть каску, пользующуюся почтением у граждан, каску, показывающую, кто стоит у власти, каску, придающую безликому государству лицо… Репутация демократии подмочена. Демократия никого не вдохновляла. А репутация диктатуры? Народ молчал… Народ считал, чему быть, того не миновать, все равно ничего не поделаешь… Жребий на этот раз снова был брошен»[123]123
Kёппен В. Голуби в траве. Теплица. Смерть в Риме. М., 1972. С. 209, 227, 325, 224. 318.
[Закрыть].
Как же консервативная западногерманская пресса ответила на неопровержимые суждения Кёппена? Его книги были названы образцом «сомнительно-фантастической картины действительности», критики писали, что они «действуют читателю на нервы и вызывают только раздражение», «уже с первой страницы хочется швырнуть их о стену»[124]124
Die Neue Zeitung. 15.11.1953; Stuttgarter Nachrichten. 7.11.1953.
[Закрыть].
Едва ли можно согласиться с тезисом философа Германа Люббе, предпринявшего в начале 1980-х гг. попытку оценить (или оправдать?) отношение к нацистскому прошлому, которое господствовало в общественном сознании и в исторической науке первого послевоенного десятилетия. По утверждению Люббе, отказ от противоборства с нацистским прошлым, его «согласованное замалчивание» имели «национально-терапевтическое значение» и привели к «политической консолидации», «реконструкции государственности»[125]125
Lübbe H. Der Nationalsozialismus im politischen Bewußtsein der Gegenwart // Deutschlands Weg in die Diktatur. Internationale Konferenz zur nationalsozialistischen Machtübernahme. Berlin, 1983. S. 336–338. Критическую оценку позиции Люббе см.: Die Zeit. 18.03.1983; Die Tat. 22.04.1983.
[Закрыть].
Либеральные тенденции в исторической науке явно отходили на задний план. Антифашистский импульс в историографии Западной Германии был надолго исчерпан, тон стали задавать идеологи, однозначно осуждавшие режим, но стремившиеся уйти от ответа на «проклятые вопросы». Публикации о нацистских концлагерях были постепенно вытеснены с книжного рынка, их место заняли мемуары военных преступников или «попутчиков» режима.
* * *
Только-только закончилась война, а американские оккупационные власти собрали в нескольких лагерях германских генералов, захваченных в последние месяцы и недели войны войсками Великобритании и США. Среди них находились три бывших начальника генштаба (Гальдер, Цейтцлер, Гудериан), их сослуживцы в генеральских чинах (Варлимонт, Блюментритт, Хойзингер), командующие группами армий (Хейнрици, Рендулич). Сложилась парадоксальная ситуация: одни немецкие генералы находились на скамье подсудимых в Нюрнберге, а другие по прямому приказу военных властей США (в группу входило до 150 человек) уже с лета 1945 г. интенсивно работали над составлением документальных отчетов о ходе военных кампаний вермахта, преимущественно о боевых действиях на Восточном фронте.
Бывший генерал-фельдмаршал Кюхлер в марте 1947 г. указывал – как старший по званию – на недопустимость «какой-либо критики германского командования» и поставил перед подчиненными задачу «соорудить памятник германским войскам»[126]126
Wegner B. Beschriebene Siege. Franz Halder, die «Historical Division» und die Rekonstruktion des Zweiten Weltkrieges im Geiste des deutschen Generalstabes // Politischer Wandel, organisierte Gewalt und nationale Sicherheit. München, 1995. S. 294.
[Закрыть]. Как признавал бывший генерал фон Швеппенбург, участники группы даже получили возможность «изымать из обращения те или иные разоблачительные документы, которые могли быть использованы на Нюрнбергском процессе»[127]127
Ueberschär G. Generaloberst Franz Halder. Generalstabschef, Gegner und Gefangener Hitlers. Göttingen, 1991. S. 95.
[Закрыть].
Материалы, подготовленные под американским контролем и уже имевшие на себе печать холодной войны, легли в основу многочисленных мемуаров бывших военачальников Гитлера, в избытке заполнивших позднее книжный рынок ФРГ. «Первой ласточкой» стала выпущенная в 1949 г. брошюра бывшего генерал-полковника Гальдера «Гитлер как полководец»[128]128
Halder F. Hitler als Feldherr. Der ehemalige Chef des Generalstabes berichtet die Wahrheit. München, 1949.
[Закрыть]. Начала формироваться легенда о «чистом вермахте», которая как нельзя лучше отвечала обстановке международной конфронтации.
Широкое распространение тенденциозных генеральских публикаций стало фактором деформации массового исторического сознания. Именно из «резервуара лицензированных мемуаров», по оценке Ханнеса Геера и Клауса Наумана, черпались аргументы, получившие «широкое одобрение в контексте восстановления военной мощи ФРГ»[129]129
Heer H., Naumann K. Einleitung // Vernichtungskrieg. Verbrechen der Wehrmacht 1941 bis 1944. Hamburg, 1995. S. 33.
[Закрыть]. Война против СССР, уверен Ульрих Герберт, «была переосмыслена в войну против большевистской угрозы», и, таким образом, создан «элемент преемственности между горячей войной против СССР и холодной войной западных демократий против советской империи»[130]130
Herbert U., Groeler O. Zweierlei Bewältigung. Vier Beiträge über den Umgang mit der NS-Vergangenheit. Hamburg, 1992. S. 13.
[Закрыть]. Якорем спасения представлялась идея единоличной ответственности Гитлера за германскую катастрофу и непричастности к его преступлениям немецкой правящей элиты. Этот тезис на два-три десятилетия вперед определил главную направленность западногерманской историографии Третьего рейха.
Наибольший успех выпал на долю книги «Утраченные победы» бывшего генерал-фельдмаршала фон Манштейна[131]131
Manstein E. von. Verlorene Siege. Bonn, 1955.
[Закрыть], приговоренного в 1949 г. британским трибуналом к 18 годам тюрьмы за военные преступления, совершенные на оккупированных территориях СССР. Но уже в мае 1953 г. Манштейн был выпущен на свободу, его приветствовали как «героя Крыма и Сталинграда».
Для Манштейна, несшего прямую ответственность за гибель немецких солдат под Сталинградом, главным в его мемуарах являлись самооправдание и объяснение трагедии на Волге «интересами государства». Книга хорошо расходилась, ее направленность удачно совпала с политической линией правящих кругов ФРГ; отзывы в печати были сугубо позитивными.
Формировался идеологический климат, вполне подходящий для создания западногерманской армии, во главе которой стали бывшие генералы вермахта, и для вступления ФРГ в НАТО. В записке, подготовленной в августе 1950 г. по поручению канцлера Аденауэра бывшим генерал-лейтенантом Шпейделем, прямо выдвигались требования «помиловать военных преступников, прекратить диффамацию немецких солдат»[132]132
Baring A. Außenpolitik in Adenauers Kanzlerdemokratie. Bd. 1. München, 1971. S. 152.
[Закрыть]. Аденауэр, выступая в бундестаге 5 апреля 1951 г., утверждал: «Среди военнослужащих число тех, кто действительно виновен, столь невелико, столь незначительно, что это не наносит какого-либо ущерба чести бывшего вермахта»[133]133
Цит. no: Naumann K. Wehrmacht und NS-Verbrechen // Mittelweg 36.1992. H. 5. S. 132.
[Закрыть].
Центральным пунктом в деле оправдания (и прославления!) вермахта служила трактовка битвы под Сталинградом. Многочисленные апологетические изложения истории дивизий вермахта, воевавших под Сталинградом[134]134
Lemelden J. 9. Division. Bad Nauheim, 1950; Grams R. Die 14. Panzer-Division 1940–1945. Bad Nauheim, 1957; Werthen W. Geschichte der 16. Panzer-Division 1939–1945. Bad Nauheim, 1958; Dieckhoff G. 3. Infanterie-Division. Göttingen, 1960.
[Закрыть], воспоминания Манштейна стали, по словам Михаэля Кумпфмюллера, выражением «идеологического противостояния холодной войны и перевооружения ФРГ» и «отчетливого отказа от категорий вины и покаяния»[135]135
Kumpfmüller M. Die Schlacht von Stalingrad. Metamorphosen eines deutschen Mythos. München, 1995. S. 212, 208.
[Закрыть]. Гётц Али считает, что после 1945 г. правда о войне «была заморожена». «Политической формой, которая была найдена для этого замораживания, стала холодная война»[136]136
Die Zeit. 14.03.2013.
[Закрыть].
Непременным компонентом западногерманского массового (и для ветеранов, и для молодежи) чтения 1950-х гг. стали серийные выпуски «солдатских историй» карманного формата, большая часть которых повествовала о «войне на Востоке», в том числе и о битве под Сталинградом. Бойко раскупались еженедельные выпуски серии «Der Landser» (объем 64 с.), «Der Landser – Großband» (объем 96 с.), «Der Landser – SOS» (объем 88 с.). Общий месячный тираж выпусков составлял 230 тысяч экземпляров, а число названий превысило 5 тысяч.
Катастрофа 6-й армии трактовалась следующим образом: «Германии не надо стыдиться своих сынов, воевавших в Сталинграде… Героическая борьба в Сталинграде навсегда войдет в историю». Солдаты и офицеры вермахта представали благородными и страдающими героями и жертвами, СС и СД – злодеями, творившими грязные дела без ведома армии, а русские – жалкими, но коварными варварами[137]137
Цит. no: Conrady P. «Wir lagen vor Stalingrad». Oder: Nichts gelernt aus der Geschichte? Die Landshefte der 50er und 60er Jahre // Faschismus in Texten und Medien: Gestern – Heute – Morgen? Oberhausen, 2004. S. 131. См. также: Geiger К. Kriegsromanhefte in der BRD. Inhalte und Funktionen. Tübingen, 1974; Schomsteiner M. Die leuchtenden Augen der Frontsoldaten. Nationalsozialismus und Krieg in Illustriertenromanen der fünfziger Jahre. Berlin, 1995.
[Закрыть]. Налицо прямое продолжение нацистского мифа о Сталинграде.
Большими тиражами издавались десятки романов о «войне на Востоке», герои которых сражались за «абендланд». Ни о какой вине за развязывание массовой бойни не было и речи. Типичным примером хорошо продававшейся литературы такого рода был вышедший в 1956 г. роман Хайнца Конзалика «Врач из Сталинграда», на страницах которого немцы, вторгнувшиеся на советскую землю, представали жертвами Красной Армии. Конзалик приписывал русским «плоский сибирский ум» и «первобытный страх рабов»[138]138
Konsalik H. G. Der Arzt von Stalingrad. München, 1981. S. 53, 59.
[Закрыть].
В 1954 г. западногерманский издательский концерн «Bertelsmann» выпустил на книжный рынок новинку, немедленно ставшую бестселлером, – «Последние письма из Сталинграда»[139]139
Letzte Briefe aus Stalingrad. Gütersloh, 1957.
[Закрыть]. В подборку вошло 39 фрагментов писем, многократно и обильно цитировавшихся историками и публицистами, у которых не возникало сомнений в подлинности текстов. На основе «последних писем» были сняты кино– и телефильмы, написаны музыкальные сочинения. Однако речь идет о документах фиктивного характера. Письма весьма пространны, по нескольку страниц. Но у солдат не было ни бумаги, ни карандашей, ни времени для сочинения длинных посланий. Нелепо выглядят церемонные обращения к адресатам. В письмах не раз было сказано, что через какое-то время из окружения вырвется последний самолет. Но откуда можно было в той кошмарной обстановке всеобщей паники и неразберихи знать, какой самолет окажется последним? Солдаты прекрасно знали, что каждое письмо внимательно прочитывается цензором, поэтому были невозможны то и дело встречающиеся высказывания типа «Гитлер нас предал», «Германия погибла», как и сообщение о том, что «200 тысяч солдат сидят в дерьме» (о численности войск в котле стало известно позднее).
В чем причина того, что вопрос об аутентичности «последних писем» не ставился в ФРГ в течение десятилетий? В том, очевидно, что форма и содержание псевдоисточника соответствовали стереотипам общественного сознания в годы холодной войны. Катастрофа вермахта на Волге позволяла гражданам ФРГ ощущать себя неким «сообществом жертв», а ужасающая правда о подлинных целях войны против СССР, о преступлениях вермахта вызывала аллергию. Налицо было невысказанное желание уйти от вопроса об ответственности за войну и за сталинградскую катастрофу, провести линию размежевания между вермахтом и Гитлером.
Но существовали ли очаги противодействия этой доминирующей тенденции? В 1956 г., когда бывшие нацистские генералы уже обживали кабинеты в зданиях командования бундесвера, в журнале «Frankfurter Hefte» была опубликована статья «Какой закон повелел немецким солдатам умирать на берегах Волги?»[140]140
Wieder J. Welches Gesetz befahl den deutschen Soldaten, an der Wolga zu sterben? // Frankfurter Hefte. 1956. H. 5.
[Закрыть]. Автором текста был Иоахим Видер (1912–1992) – специалист по истории французской и итальянской культуры, призванный в вермахт и служивший в должности лейтенанта в штабе 8-го корпуса 6-й армии. Он прошел сквозь ад сталинградского окружения, оказался в лагере № 97 для немецких офицеров в Елабуге, участвовал в основании Союза немецких офицеров (сентябрь 1943 г.), в 1950 г. вернулся из плена, был руководителем Баварской государственной библиотеки. В статье Видера содержался обстоятельный критический разбор воспоминаний Манштейна.
Книга, с полным основанием заявлял Видер, есть «попытка оправдать смертный приговор, вынесенный сотням тысяч людей и беспощадно приведенный в исполнение во имя “высшей стратегии”»[141]141
Ibid. S. 311–312.
[Закрыть]. «В какой мере, – вопрошал Видер, – смерть 200 тысяч человек, смерть по приказу верховного командования, можно оправдать моральными законами?»[142]142
Ibid. S. 314.
[Закрыть]. Вывод автора гласит: вермахт превратился в «инструмент нацистского стремления сохранить власть»[143]143
Ibid. S. 326, 327.
[Закрыть]. Видер призывал сынов и внуков солдат Сталинграда извлечь уроки из национальной катастрофы. Мифу о «беспримерном героизме» вермахта он противопоставил правду о «доблестной советской 62-й армии, которая осенью 1942 г. в огненном аду Сталинграда долгие месяца упорно обороняла два небольших плацдарма на волжском берегу, храбро сражаясь и выстояв под яростным напором превосходящих немецких сил»[144]144
Ibid. S. 324.
[Закрыть]. Ни один из профессиональных историков ФРГ не решался тогда, в середине 1950-х гт., на такое непривычное признание…
* * *
Эрих Мария Ремарк (1898–1970) – всемирно признанный писатель, книги которого расходятся громадными тиражами. Его читают и почитают миллионы людей. Роман «Время жить и время умирать», опубликованный в 1954 г., занимает особое место в его творческом наследии и в германской литературе XX в. Это – единственное произведение Ремарка, действие которого происходит в России. Среди сотен названий немецкой военной прозы только во «Времени жить и времени умирать» осью сюжета являются преступления вермахта на оккупированных территориях СССР.
Эрих Мария Ремарк решился на мужественный поступок: раскрыть беспощадную правду об этих злодеяниях, бросив вызов утверждавшемуся в ФРГ «режиму реставрации». «Автор надеется, – писал Ремарк, – и в дальнейшем выводить общество из равновесия»[145]145
Remarque E. M. Ein militanter Pazifist. Texte und Interviews 1929–1966. Köln, 1994. S. 95.
[Закрыть]. Писатель искренне надеялся на то, что обнародование в Германии правды о преступлениях Третьего рейха, «распространение информации о нацистских злодеяниях» вызовет у немцев «волну глубокого стыда, ярости и ненависти, понимания своей вины», «волну пробуждения из состояния кошмара»[146]146
Ibid. S. 68, 70.
[Закрыть].
Особое место в послевоенной Германии Ремарк отводил антифашистскому просвещению: «Немецкий народ в своем подавляющем большинстве должен понять, что он несет ответственность за массовые убийства, за оккупацию чужих земель, за смерть шести миллионов представителей иудейского вероисповедания»[147]147
Ibid. S. 88.
[Закрыть]. Через год после окончания войны Ремарк констатировал: «По Германии прошелся паровой каток фашизма, и писателю неизвестно, существует ли сегодня то, что он знал раньше… Прежней Германии уже нет, события последних тринадцати лет внушают ужас и ненависть» И далее: «Я больше не намерен жить в Германии». И все же он был уверен в том, что «возрождение немецкого народа может произойти только изнутри, только если этого будет добиваться сам немецкий народ»[148]148
Ibid. S. 86–87, 90.
[Закрыть].
Запись из дневника Ремарка, датированная сентябрем 1954 г.: «Нацисты снова повсюду на первом плане… Вина отвергнута и не признана, поэтому нет никаких улучшений и перемен… И уже упрекают тех, кто не хочет забывать 33–45 годы… Нельзя, дескать, вечно копаться в старье… Все это невыносимо»[149]149
Цит. по: Westphalen T. Zur politischen Diskussion um Erich Maria Remarque in der Bundesrepublik Deutschland. Sieben Bausteine für eine vorläufige Zwischenbilanz // Erich Maria Remarque. Leben, Werk und weltweite Wirkung. Osnabrück, 1998. S. 369.
[Закрыть].
Действие романа «Время жить и время умирать» происходит весной 1943 г. Солдат Эрнст Гребер, отслуживший во Франции и в Африке, после ранения оказывается на центральном участке Восточного фронта – на другой войне, где «смерть пахла иначе». Уже произошло «что-то необъяснимое под Москвой и Сталинградом… На горизонте начался грохот, он заглушал все речи фюрера, и уже не прекращался, и гнал перед собой немецкие дивизии в обратный путь… Каждый уже знал, что победы превратились в бегство… Отступление вело прямиком в Германию». Именно в России происходили решающие события войны, события, которые требовали осмысления и действия: «То Неведомое, что неслышно и неспешно приближалось, было слишком огромно, слишком неуловимо и грозно»[150]150
Ремарк Э. М. Время жить и время умирать. М., 1992. С. 19–20, 22.
[Закрыть].
Нет никаких сомнений в том, что самые страшные преступления совершались профессиональными палачами СС и СД, полевыми жандармами, военнослужащими в составе айнзацгрупп. Но вермахт был послушным инструментом режима. В романе Ремарка расстреливают русских обычные солдаты обычной воинской части… И сослуживцы Гребера пытаются оправдать себя при помощи ложных аргументов, ставших затем в ФРГ стандартными на долгие десятилетия: «Мы не сжигаем и не расстреливаем все, что попадется на пути». Или: «Не мы с тобой эту войну затеяли, не мы за нее в ответе. Мы только выполняем свой долг. А приказ есть приказ»[151]151
Там же. С. 5, 25.
[Закрыть].
В феврале 1954 г. авторский текст романа лег на стол издателя Каспара Вича. 24 марта он направляет Ремарку письмо, содержавшее требование правки рукописи. Послание, несмотря на внешнюю сдержанность, фактически носило ультимативный характер: «Я хотел бы сказать Вам совершенно откровенно: в издательстве существуют мнения о том, что некоторые части романа являются неприемлемыми… Мы единодушно полагаем, что из текста должны быть изъяты неправдоподобные для описываемого периода войны характеристики событий и действий отдельных лиц». Но дело было, разумеется, не в неточности отдельных деталей. Вич, исходя из логики холодной войны, потребовал изменить начало и конец романа, т. е. сцены преступлений вермахта против мирных советских жителей, увидев в этих главах «ошибочные заключения», прямо связанные с «недооценкой русской опасности». В заключение издатель призвал автора «sine ira et studio прислушаться к аргументам и предложенным изменениям»[152]152
Schneider Th., Howind A. Die Zensur von Erich Maria Remarques Roman über den Zweiten Weltkrieg «Zeit zu leben und Zeit zu sterben» in der BRD // Militärische und zivile Mentalität. Ein literaturkritischer Report. Berlin, 1991.S. 308–311; Schneider Th. «Und Befehl ist Befehl. Oder nicht?». Erich Maria Remarque: «Zeit zu leben und Zeit zu sterben» (1954) //Von Böll bis Buchheim: Deutsche Kriegsprosa nach 1945. Amsterdam, 1997. S. 238–239.
[Закрыть].
Цель грубых вторжений в авторский текст состояла в том, обоснованно указывает Генрих Плакке, чтобы «смягчить впечатление о злодеяниях вермахта и зверствах айнзацгрупп на территории СССР – в полном соответствии с официальными заявлениями о “чистом вермахте”, сделанными в рамках холодной войны в ходе ремилитаризации Федеративной Республики»[153]153
Placke H. Die politische Diskussion in den fünfziger Jahren um die Remarque-Filme // Das Auge ist ein starker Verführer. Erich Maria Remarque und der Film. Osnabrück, 1998. S. 253.
[Закрыть]. Газета «Die Welt» констатировала: «В немецкой литературе вновь вводится цензура, дабы сделать прошлое менее отвратительным и ослабить реакцию народа на то, что несет в своем чреве будущее»[154]154
Die Welt. 11.10.1954.
[Закрыть].
Вмешательство в живой организм романа не спасло его от поношения. Перед нами характерные отзывы западногерманской печати: «Внутренние немецкие часы Ремарка остановились в 1933 году»[155]155
Günther H. Allgemeiner Buchbericht // Welt und Wort. 1957. H. 2. S. 54.
[Закрыть]. «Все это неправда»; «Он при всем этом не присутствовал!»[156]156
Цит. по: Stemburg W. von. «Als wäre alles das letzte Mal». Erich Maria Remarque. Eine Biographie. Köln, 1998. S. 379–380.
[Закрыть]; «Все события могут освещаться с различных точек зрения. Ремарк выбрал для себя перспективу омерзительного трупного червя, который ползает среди гниющих останков и питается ими»[157]157
Münchner Illustrierte. 14.08.1954.
[Закрыть]. Писателя обвиняли в том, что он впал в «состояние антигерманского аффекта» и поддерживает тезис о «коллективной вине немцев»[158]158
Frankfurter Allgemeine Zeitung. 29.04.1955.
[Закрыть].
Наиболее откровенно политическую подоплеку ожесточенных нападок на писателя раскрыл журнал «Der Frontsoldat erzählt», издававшийся ветеранами вермахта: «Никто не ждал от Ремарка героического эпоса, которого он и не хотел, и не мог сочинить по причине своего отсутствия в Германии. Но от него требовалась объективность, поскольку он располагал многими источниками. Не противоречит ли действительности то, что все мы предстаем сволочами? Ведь в течение пяти лет мы сражались против всего мира, а сегодня нас – на равноправной основе – принимают в Западный союз»[159]159
Цит. по: Parr R. Ein frühes Kapitel Wehrmachtskritik // Faschismus in Texten und Medien. Oberhausen, 2004. S. 111.
[Закрыть].
Парадоксальным было то, что роман немца-эмигранта, не бывшего свидетелем или участником описываемых в повествовании событий, воспроизводил документально точный образ преступной войны, которую вел вермахт против Советского Союза. Политический климат начальных лет «эры Аденауэра» делал эту тему не просто нежелательной, но едва ли не запретной. До правдивых научных публикаций о германской оккупационной политике на советских территориях было еще чрезвычайно далеко, в ходу были заманчивые мифы о немцах как жертвах роковых обстоятельств и о «чистой войне» вермахта на Востоке.
* * *
По мнению Вольфганга Бенца, в историческом сознании ФРГ 1950-х гг. доминировали «подавленные чувства стыда и вины, а также последствия национал-социалистической пропаганды, которая культивировала превосходство германцев над славянами, дабы оправдать преступления, которым не было равных»[160]160
Benz W. Verdrängen oder Erinnern? Der Krieg gegen die Sowjetunion im Bewußtsein der Deutschen // Erobern und Vernichten. Der Krieg gegen die Sowjetunion 1941–1945. Essays. Berlin, 1991. S. 227.
[Закрыть]. «Наши дети, – сокрушался в 1955 г. Генрих Бёлль, – ничего не знают о том, что происходило десять лет назад. Они учат названия городов, ставших символами безвкусной героики: Лейте, Ватерлоо, Аустерлиц, но ничего не слышали об Освенциме. Нашим детям рассказывают на редкость сомнительные легенды, например, про императора Барбароссу, сидящего в пещерах Кифгейзера с вороном на плече; однако историческая реальность таких мест, как Треблинка и Майданек, им совершенно неизвестна… Наши дети этого не знают, а мы, зная, стараемся не думать и не говорить об этом… Мы молимся о павших и пропащих без вести, о жертвах войны, но наша омертвевшая совесть не в состоянии произнести ясную и недвусмысленную молитву об убитых евреях…
Неосведомленность детей доказывает, что совесть их родителей – наша совесть – мертва»[161]161
Бёлль Г. Собрание сочинений. В 5 т. T. 2. С. 659–660.
[Закрыть].
В атмосфере холодной войны историческая наука ФРГ, по позднейшей оценке основателя Билефельдской научной школы Ганса-Ульриха Велера (1931–2014), «оставалась доменом консерватизма»[162]162
Wehler H.-U. Historische Sozialwissenschaft und Geschichtsschreibung. Studien zu Aufgaben und Traditionen deutscher Geschichtswissenschaft. Göttingen, 1980. S. 62.
[Закрыть]. Значительная часть университетских преподавателей истории, работавших при Гитлере, прошла процедуры денацификации и возвратилась на свои кафедры. Из 143 ученых-историков, эмигрировавших в 1933–1938 гг. из Германии (преимущественно в Соединенные Штаты), только 21 вернулся на родину[163]163
Faulenbach B. Historische Tradition und politische Neuorientirung // Wissenschaft im geteilten Deutschland. Frankfurt a. M., 1992. S. 193.
[Закрыть]. В университетах ФРГ, признавал геттингенский профессор Вернер Конце, «все было по-старому, как будто не произошло ничего существенного»[164]164
Conze W. Die deutsche Geschichtswissenschaft seit 1945 // Historische Zeitschrift. 1977. Bd. 225. H. 1. S. 12.
[Закрыть].
А в средней школе? «После того, как улеглись страсти первых послевоенных лет, – отмечал Ульрих Герберт, – в гимназии вместе с прошедшими сквозь денацификацию учителями вернулась нечистая совесть. Вплоть до конца 60-х темы о национал-социализме либо не проходились вовсе (“дошли до Бисмарка, а там и выпускной экзамен”), либо трактовались так, что не обнаруживалось никаких эмоций ни у учителей, ни у учеников»[165]165
Herbert U. Vor der eigenen Tür – Bemerkungen zur Erforschung der Alltagsgeschichte des Nationalsozialismus // Nazis und Nachbarn. Reinbek, 1982. S. 10.
[Закрыть].
Результаты научных исследований по проблематике фашистской диктатуры оказывались достаточно скудными и односторонними. Определяющим стал контрпродуктивный подход, существо которого сформулировал в 1955 г. небезызвестный собеседник фюрера Герман Раушнинг: «Национал-социализм – это радикальный разрыв с историческим развитием германского народа»[166]166
Gibt es ein deutsches Geschichtsbild? Konferenz der Ranke-Gesellschaft. Frankfurt a. M., 1955. S. 134.
[Закрыть]. Изучение нацистского прошлого стало, по характеристике, данной в 1952 г. одним из западногерманских исторических журналов, «чрезвычайно опасным занятием»: «историк, выходя за рамки научной дискуссии, втягивается в ожесточенную политическую борьбу»[167]167
Heffter H. Forschungsprobleme der Geschichte des Nationalsozialismus // Geschichte in Wissenschaft und Unterricht. 1952. H. 3. S. 199.
[Закрыть].
Исследования по проблематике Третьего рейха ограничивались по преимуществу внешнеполитическими и военно-политическими аспектами, выдержанными, как правило, в духе холодной войны. «Оставались в стороне, – указывал Ганс Моммзен, – как социальные факторы, так и ответственность правящей элиты»[168]168
Mommsen H. Betrachtungen zur Entwicklung der neuzeitlichen Historiographie in der Bundesrepublik // Probleme der Geschichtswissenschaft. Düsseldorf, 1973. S. 132.
[Закрыть].
В 1955 г. на немецкий язык был переведен фундаментальный труд американского ученого немецкого происхождения Джорджа (Георга) Хальгартена «Гитлер, рейхсвер и промышленники»[169]169
Hallgarten G. W. Hitler, Reichswehr und Industrie. Zur Geschichte der Jahre 1918–1933. Frankfurt a. M., 1955.
[Закрыть]. Автор книги, закончивший в 1925 г. Мюнхенский университет, после прихода к власти фашистов эмигрировал во Францию, в 1937 г. переселился в США, преподавал в американских университетах. На основе солидных архивных разысканий Хальгартен пришел к выводу, что германская крупная буржуазия и генералы, решающим образом содействуя приходу нацистов к власти, «выпустили демона на свободу». Но в ФРГ исследование Хальгартена, нарушившего табу, было встречено откровенно враждебно. В одной из рецензий говорилось, что он во всем «подозревает темную заговорщическую деятельность военщины и корыстные интересы тяжелой индустрии»[170]170
Braunbach M. Zeitgeschichte – Veröffentlichungen der Jahre 1954/55 // Historisches Jahrbuch 1957. München, 1957. S. 34.
[Закрыть].
Аналогичная история произошла и с немецким изданием монографии английского исследователя Джона Уилер-Беннета «Немезида власти», объективно раскрывавшей политическую роль германского генералитета в 1918–1945 гг.[171]171
Wheler-Bennet J. Die Nemesis der Macht. Die deutsche Armee in der Politik 1918–1945. Düsseldorf, 1954.
[Закрыть] Выход книги оказался несвоевременным: Федеративная Республика готовилась к вступлению в НАТО, и Герхард Риттер обвинил ученого в том, что «его нападки против германской армии» носят «не только критический, но – враждебный характер». «Каким образом, – вопрошал Риттер, – западное сообщество, сплоченное едиными политическими воззрениями, сможет совместно защищать свободу Европы, если в исторической работе разжигаются новые противоречия?». Именно в связи с критикой упомянутой книги Риттер провозгласил кредо консервативной историографии: «Время перевоспитания прошло навсегда»[172]172
Frankfurter Allgemeine Zeitung. 20.04.1955.
[Закрыть].
Выступая в бундестаге в июне 1955 г. в качестве авторитетного и приближенного к властям историка, Риттер заявил, что «сомнения немцев в своем прошлом и своем будущем» являются «угрозой для безопасности Европы» и помехой тому, чтобы немцы стали «политическим народным сообществом» и «современным демократическим народом в понимании западного мира». Историк не удержался от отрицания документов, разработанных «росчерками перьев дипломатов Тегерана и Потсдама», целью которых, как он выразился, было «уничтожение тысячелетней германской истории»[173]173
17. Juni. Reden zum Tag der Deutschen Einheit. Bonn, 1964. S. 43, 45.
[Закрыть].
Тревожное ощущение деформации исторической науки и исторического сознания не могло не волновать серьезных ученых. Прямым протестом против предложенной Риттером апологии отказа от национальной самокритики стала речь геттингенского профессора Германа Хеймпеля на съезде Союза германских историков в Ульме в январе 1956 г. Ученый, в противоположность Риттеру, заявил о «болезни нашего времени» – о «нависшей над современностью жестокой опасностью забвения» гитлеризма. Он призывал выработать «взгляд на историю, не обремененный тягой к оправданию». Вслед за Ясперсом Хеймпель исходил из требования насущной необходимости признания национальной ответственности немцев: «Виновные – а виновные это мы – неохотно вспоминают о прошлом. Существует барьер между нами и прошлым – стена вины». Генеральный вывод Хеймпеля гласил: «История – это преодоление прошлого. Непреодоленное прошлое превращает людей в рабов»[174]174
Heimpel H. Kapitulation vor der Geschichte. Gedanken zur Zeit. Göttingen, 1956. S. 87, 49, 90. О научном творчестве Хеймпеля см.: In memoriam Hermann Heimpel. Göttingen, 1989; Boockmann H. Der Historiker Hermann Heimpel. Göttingen, 1990; Klaus P., Sommer К. Eine Frage der Perspektive? Hermann Heimpel und der Nationalsozialismus // Historisches Denken und gesellschaftlicher Wandel. Studien zur Geschichtswissenschaft zwischen Kaiserreich und deutscher Zweistaatlichkeit. Berlin, 2004.
[Закрыть]. «В наше время слишком мало, – сокрушался Хеймпель, – вспоминают о прошлом… Только память об ужасах прошлого может спасти нас от страхов будущего». Историк предвидел: «Нам еще предстоит бороться за наше прошлое»[175]175
Heimpel H. Der Mensch in seiner Gegenwart. Sieben historische Essais. Göttingen, 1954. S. 23, 45.
[Закрыть]. Подозревал ли он, насколько справедливым будет это предупреждение?
