Текст книги "Быдло (СИ)"

Автор книги: Александр Иванин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– О! Знакомые лица! – как-то радостно приветствовал меня широколицый Грушин и поинтересовался: – Как спалось? Очко не болит?

– Доброе утро! – поздоровался оперативник Роман.

– Сегодня ты у меня во всем признаешься и сам всё напишешь.

Договорились? – оперативник с широким лицом подошёл ко мне и похлопал по плечу.

– Олег, я по глазам вижу, что он всё понял. Хватит человека третировать. Сегодня у нас официальный допрос. Я позаботился об адвокате для Максима Валерьевича. Максим, вы готовы написать чистосердечное признание? Я не ответил.

– Ну, что сволочь? Чего молчишь, как воды в рот набрал? Хочешь посмотреть в глаза матери убитой тобою девочки? А? – прошипел он мне в ухо. – Пошли, падаль. На меня одели наручники и буквально потащили по коридорам. И в конце долгого пути по лабиринту из лестниц, коридоров и переходов, я оказался во вчерашней комнате с зарешёченным окном. Уже знакомый, привинченный к полу, табурет жёстко удирал по моим ягодицам, когда меня резко усадили перед столом. Мне сообщили, что сейчас будет проводиться допрос, и будет вестись протокол допроса. Мне объяснили, что я теперь подозреваемый в совершении уголовного преступления – убийства, назвали какие-то статьи, разъяснили мои процессуальные права, в том числе и сообщили о праве иметь защитника. Затем мне предложили дать показания по поводу обстоятельств дела. Я ничего не ответил. Меня снова начали расспрашивать о том, созрел я для чистосердечного признания или меня ещё нужно «тушить до готовности».

А я смотрел на пол у себя под ногами и молчал. Я ждал, когда ко мне снова придёт Ева. Я верил, что девушка не оставила меня. Она где-то рядом. К моему удивлению, я даже ждал, когда меня начнут истязать, чтобы увидеть её снова, почувствовать прикосновение её ладоней и услышать ласковый голос. Но пришла не она. Дверь открылась и в сопровождении ещё двух оперативников зашла Милана. Она была очень бледная и потерянная. Я понял, что женщина не спала всю ночь: черты лица болезненно заострились, а кожа приобрела восковой цвет. Мне было больно видеть, как она страдает.

– Вот он. Узнаёте? – сказал Грушин. Боже мой, как это жестоко – тащить мать на встречу с возможным убийцей её дочери. Ведь она недавно была в морге и видела тело своего ребёнка. Я теперь ненавидел широколицего и его партнёра в десять раз сильнее. Ну что они за нелюди? Я поднялся с табурета, но меня тут же рывком опустили обратно.

– Сидеть!

– Милана, я ни в чём не виноват. Я найду, кто это сделал. Я клянусь всем, что найду!

– Милана Александровна, вы узнаёте этого человека? – задал вопрос широколицый. Но она его не слышала. Мы смотрели друг другу в глаза. Тяжёлые крупные капли прозрачных слёз скатились по её лицу.

– Я вам верю, Максим. Вы не могли этого сделать. Держитесь. Вы главное держитесь. Я с вами. Мы вас не оставлю.

– Спасибо, Милана. Тут я почувствовал, как ладони Евы снов погладили меня по голове.

Она всё-таки пришла ко мне. Это было настоящим подарком. С оперативниками произошли удивительные перемены. От прежней уверенности не осталось и следа. Наглые ухмылочки пропали с лиц, как будто, их там и не было, а округлившиеся глаза, казалось, заняли половину лица. Они явно не рассчитывали на такую реакцию. Они занялись скороспешным заполнение каких-то бумаг, задавали тупые формальные вопросы, а мы с Миланой смотрели друг другу в глаза, и я заряжался силой, а душевная боль женщины слабела и теряла свою остроту. Я это чувствовал. Мы помогали друг другу. Когда Милану вывели я остался снова вместе с оперативниками. Я вообще перестал говорить, я молчал. Чтобы со мной не делали, я не издал ни одного звука, кроме звука выдохов после ударов. Допросы прерывали через какое-то время и меня вытаскивали в другую комнату. Это давало мне хоть какую-то передышку. Там меня осматривал непонятный хмырь в мятом белом халате. Через какое-то время меня снова возвращали к мучителям. После очередного перерыва на столе в комнате для допросов появился странный аппарат с проводами, который оперативники любовно называли «полиграф полиграфыч». Меня привязали к стулу, а к ушам прицепили металлические зажимы с проводами от прибора. Прибор включили, и сквозь меня пошил удар электрического тока.

Такой боли я не испытывал никогда. Меня били током снова и снова.

Каждую мышцу в теле сводило исключительно болезненной судорогой. В какое-то время в кабинет заглянул человек в погонах подполковника.

– Ну, что, опричники? – обратился он к оперативникам. – Получается?

– Никак нет, – ответил хмурый Грушин.

– Расстраиваете вы меня ребятки. Дело плёвое, а вы возитесь как дети сопливые. Подполковник подошёл ко мне и заглянул в глаза.

– Хорош запираться. Колись, дурик. С тобой и так всё ясно. А нам расти нужно, к звёздам стремиться. Помоги нам, а мы тебе поможем.

– Я не убивал. Подполковник сплюнул и вышел из кабинета. Сколько длилась пытка, я сказать не могу. Время растянулось в жуткий мучительный спазм сплошной боли, перемежаемый огненными вспышками. Я всё равно молчал. Наконец Грушин сказал:

– Слушай, у него по-моему крыша поехала.

– У тебя бы тоже поехала.

– А санкцию на заключение под стражу уже привезли?

– Нет ещё. Скоро материал в следствие передавать, что делать-то будем?

– Может семью его привезти?

– Бесполезно. Ты посмотри, что с ним творится.

– Псих он и сесть псих. Давай его обратно в хату. А утром посмотрим. На этом допрос был окончен, а меня вернули в прежнюю камеру изолятора. Но на это раз никакой заботы от зеков я уже не почувствовал. Вместо кровати меня за волосы оттащили к параше.

– Ты чё, козёл вонючий? Срок нам решил добавить? Теперь всё на нас повесят, петух долбаный! Хрен ли ты там в «несознанку» играть стал? Меня снова начали бить.

– Ша! А ну, сдриснули все! – я услышал голос сиплого. Старый зек зашёлся приступом жестокого кашля.

– Пакля, да ты чего? – удивился сопливый уголовник.

– Не будет ничего сегодня. Завтра его, всё равно, в другое место переведут. А после нашей хаты он как выглядеть будет?

– Так как же…

– Никак. Мне малявку скинули. Мусора хотят, чтобы помер он, концы в воду. И угадай, кто виноватым будет? А в малявке отписали, чтобы не трогали мы его. Ответом зеку было молчание.

– То-то. На шконку его положи и не тронь. А ты, Чуча, орать под дверью будешь. Понял?

– А чё я то? – законючил молодой уголовник.

– А ты против?

– Да, я так спросил. Меня действительно уложили на койку, а Чуча принялся орать перед дверью благи матом так, как будто его режут, насилуют и поедают живьём одновременно. Утром меня выволокли из камеры и вручили пакет с моими вещами, а потом сообщили, что повезут к следователю. Меня под руки вывели из изолятора. Но на улице меня дожидалась не газель, а вполне обычная полицейская машина – ВАЗ десятой модели с проблесковыми маячками. На ней меня привезли в новое современное здание с большими стеклянными фасадами и российским флагом на крыше. Никакого облегчения я не почувствовал. Новизна и неизвестность происходящего пугали. Меня опять вели по коридорам, но вместо лестниц меня подняли вверх на лифте. Длинный коридор по которому меня вели был заставлен металлическими шкафами, а около входа сидел дежурный в полицейской форме и с автоматом. Колорит скучному коридору, отдающему канцелярщиной, придавал крупный детина в наручниках, который расположился на мягкой скамейке возле первой двери в коридоре. Рядом с ним стояли два ничем непримечательных человека в гражданской одежде. Меня отвели в самый дальний кабинет. В небольшом помещении располагались два человека за столами, которые стояли так, что следователи оказывались лицом друг к другу. Во всём происходящем был один плюс: я понял, что здесь меня бить не будут. По крайней мере, не будут лупцевать так, как в том самом изоляторе временного содержания.

– Здравствуйте, Максим Валерьевич, – поприветствовал меня человек с усталым лицом. – Присаживайтесь, пожалуйста. Следователь мне представился и указал на стул. Страшным он не выглядел Его коллега за соседним столом был очень занят: он одновременно заглядывая сразу в три раскрытые папки и перелистывая страницы, что-то быстро набивал на клавиатуре компьютера. Он явно торопился и никакого интереса к моей персоне не предъявлял. Я опасливо присел и на поздоровавшегося со мной человека. У меня болело всё тело и чувствовал я себя ужасно, но какие-то неведомые внутренние резервы придавали мне сил и бодрости.

– Я следователь по особо важным делам майор Бандаров Михаил Николаевич. Ваше дело передали мне. Можете ознакомиться. Он подвинул ко мне какой-то бланк с печатью. Я пожал плечами, всё равно я в этом ничего не понимал. Следователь ободряюще мне улыбнулся.

– У вас какието вопросы?

– Меня теперь сюда каждый день будут возить или в другую тюрьму переведут?

– Нет, вы сейчас пойдёте домой. Обвинение с вас снято. Вот. Следователь подвинул ко мне вторую бумажку.

– А вам не сказали?

– Нет, – ответил я опешив. Я не почувствовал никакой бурно радости. Только внутреннее онемение. Я не мог поверить в то, что слышу.

– Не может быть. Я уже сам поверил, что меня уже не выпустят.

– Я от имени правоохранительных органов приношу вам извинения. К сожалению и в нашей работе случаются ошибки.

– Ничего себе ошибки.

– Вы поймите. На вас указывали все косвенные улики и доказательства. Достаточно было получить о вас признание и всё – дело готово. Слишком уж много странностей во всём этом деле. Вы видели девочку. Потом внезапно находите её труп и опознаёте его.

Хотя даже с головой опознать её практически не возможно. Слишком сильные повреждения. Ваша странная активность, опят же.

– А что же тут странного? Я просто хотел помочь.

– Вот это и странно. Вы же ей чужой человек. Я промолчал. Откуда он может знать о том, кем для меня внезапно стала Ева.

– И чего же тогда выпускаете?

– Нет против вас улик, – спокойно ответил следователь. – Тем более алиби у вас есть.

– Это как это?

– Ну, вы прямо как будто сторону своего обвинения заняли. Всё просто. Камеры видеонаблюдения и свидетельские показания.

Документация. В офисе вашей компании много камер. Мы буквально по минутам смогли отследить все ваши перемещения. Тоже самое в ночном клубе в пятницу, когда девушка пропала. Данные из службы такси, которая вас доставила. Видеокамеры в вашем доме. Данные из службы скорой медицинской помощи и больницы. Опять камеры в вашем доме и офисе. У вас не было времени чтобы похитить и убить девочку. И… Следователь замялся.

– У вас оказались неожиданно сильные покровители.

– С работы, – удивился я.

– Нет. Боюсь, там для вас, наоборот, камень за пазухой держали и зубы точили. С вашего позволения я не буду углубляться. «Вот сволочи!» – подумал я. – «Это кто же меня так подставить на работе?».

– В вашем деле слишком много «но». Я хотел бы сам услышать от вас по возможности полный и честный рассказ о событиях. Ваша странная клиническая смерит и кома, после которых, вы, как ни в чём не бывало, сбегаете домой. И самое главное о том, как вы нашли труп.

Поверьте, вы этим очень поможете следствию.

– Если буду говорить одну лишь правду, то всё равно не поверите.

– Ещё раз повторю: в этом деле слишком много странного. Но ваше странное, оно страннее всего остального. Рассказывайте. Я немного посмаковал радостную новость об освобождении. По-моему, это усталый майор ничуть не лукавил. Оставалось ему только поверить.

Я рассказал ему подробно всё, что было происходило со мной за эти две с половиной сумасшедшие недели. Он внимательно слушал, задавал наводящие вопросы, уточнял. Я ему рассказал всё, включая историю со старым беспризорным псом. Единственное что я утаил, так это мои фантазии или навязчивые ведения, посещавшие меня во время, когда я занимался сексом. Не знаю, сколько времени прошло, но когда я закончил. Следователь прежде всего заинтересовался тем, что меня били оперативники. Он еще несколько раз уточнил детали, а потом спросил:

– Вы заявление на них писать будете?

– Буду. Только, если можно, то я сейчас домой пойду. А заявление позже напишу.

– Хорошо. Сами доедете до дома? Ничего не случиться?

– Доеду, – заверил я его. – Всё что могло со мной уже случилось.

– Вам все вещи вернули?

– Нет. У меня нож был швейцарский «Viktkrinox». Я всегда его ношу.

Вот у меня чехольчик есть. Я достал из пакет брючный ремень и продемонстрировал чехол из толстой кожи в котором уже не было ножа.

– Бывает. Я распоряжусь, чтобы вам вернули. А пока давайте документики подпишем, и я вас отпущу. Я трясущимися руками подписывал бумаги, едва разбирая, что в них написано. Но всё равно я не мог их внимательно прочесть. Мне мешало моё состояние. Желание вырваться из этих душных стен и поскорее добраться до дома буквально разрывало меня на части. Справившись с формальностями, я покинул это здание со стеклянным фасадом. Я вышел из пункта пропуска или проходной на улицу. По левую сторону от меня была остановка. Но я не мог сориентироваться где я нахожусь. Я даже не проверил есть ли у меня деньги ил карточка на проезд. Сил для того чтобы радоваться и кричать уже не было. У меня подкашивались ноги. Я всё же собрал волю в кулак и самым быстрым шагом, на который только был способен, двинулся прочь от ворот. На встречу мне двигались группа молодых ребят. Я бы так и не обратил на них внимания, если бы они не встретили меня плотной стенкой и приветствием:

– Привет, козёл! Этот говорил высокий спортивный парень. Очень симпатичный и видный. Девушки по таким сохнут. Отбитые мозги всколыхнулись и выдали мне результат. Этого парня я видел два раза. В квартире Евы, когда там оказался первый раз, и во время визита в кафе Ассоль. Это был бойфренд моей Евы.

– Ну, что урод. Отмазался? Денег у тебя много? – продолжал парень. В лицо мне летели слюни. Парень практически стоял ко мне вплотную.

Я пытался собраться с мыслями. Меня толкнули, и я не удержавшись завалился вправо на бетонный забор, огораживающий здание следственного управления. От второго удара ногой в голову я едва успел прикрыться. Меня схватили за волосы и потащили по неровному асфальту. Опять мне было очень больно. Удар, удар, ещё удар. Уже не надеясь на спасение, я старался прикрывать все что успевал. Меня били не для того чтобы причинить мне боль. Меня били для того, чтобы убить. Говорят, что у человека перед смертью проноситься вся жизнь. А я только успел подумать: «Ёбышки-воробышки», и потерял сознание.

Глава 13
Крах

Первый раз я очнулся в машине скорой помощи, но второй раз я пришёл в себя уже в больничной палате. Через силу открыв глаза, я зажмурился от нестерпимой белизны яркого света. Из окружавшего меня белого пространства в уши ворвался голос:

– Вот молодец. Давай, давай просыпайся. Бодрее, старик, нельзя тебе спать. Вот-вот. Ещё давай. Тянись парень. Нельзя лениться. Ты слышишь меня? Я понял, что обращаются ко мне.

– Что со мной?

– В больнице ты, братишка. В «склифе». Мы тебя сейчас на ноги ставить будем. Ты со мной разговаривай, чтобы в кому не провалиться.

А то как мы потом тебя вытаскивать будем?

– М-м-м… – замычал я в ответ.

– Он не «хрустик»? – спросил другой голос.

– Нет. Мотоциклист уже в операционной. А это криминал, по-моему.

Давай сейчас его на томограф. Не нравиться он мне. Поживее давайте. Я почувствовал, как меня подняли и переложили на что-то твёрдое. А над моей головой уже разговаривали на малопонятном для меня врачебном языке. Меня сначала обследовали на томографе, а потом ещё на каком-то аппарате. Суета вокруг моей персоны напоминала атмосферу, которую любят показывать в американских сериалах, пугающих домохозяек драматичной борьбой медиков за человеческую жизнь. Такая чрезмерная активность наводила на нехорошие мысли о плачевном состоянии моего организма, но, тем не менее, ко мне возвращались силы. Я даже попытался сесть.

– Нет. Не вставайте, – звонкий девичий голос резанул правое ухо, а небольшие, но сильные, ладони уложили меня обратно. – Сотрясение мозга у вас серьёзное и прочего хватает.

– Этот выкарабкается. Точно говорю. Молодец, что не сдаётся.

Барахтайся, парень, выцарапывайся, помогай нам. Слова медика неприятно напомнили «доброго» оперативника Романа, но врач в отличие от полицейского, по крайней мере, говорил искренне. Меня мурыжили какое-то время, а потом увезли в палату, положили под капельницу и нацепили датчики. За две с половиной недели, я второй раз попадаю в больницу, и эту неприятную тенденцию следовало прекращать. Могло радовать только одно – я чувствовал, как оздоравливается моё тело. Никогда раньше такого не ощущал: толчки горячей крови по сосудам, тепло и давящее ощущение в тех местах, которые саморемонтируются после побоев, зуд, покалывание и вибрация. Было скучно лежать, уставившись в белый потолок. Я всё-таки не послушался доктора и уснул. Следующий день начался для меня со металлического звона. Меня разбудила медсестра, которая пришла делать мне перевязки.

– Доброе утро, – поздоровалась со мной милая барышня лет сорока. – Как ваше самочувствие?

– Грех жаловаться. Здоровею вашими заботами не по дням, а по часам.

– Ну, хорошо. Если шутите, то действительно быстро на ноги встанете. А то бывают среди пациентов горе-нытики. Вроде с виду мужик крутой, а сопли распустит как дитё малое.

– А что со мной?

– Ой, это у лечащего врача спрашивайте. Скоро обход будет.

Главврач именно отсюда начинает. Вы кушать будете?

– Нет, не хочется. Мне бы попить.

– Угу. Заботливая медсестра напоила меня водой и устроила поудобнее в постели. Спасибо ей за это. После её ухода я опять стал пялиться в потолок. Смотреть в стороны не получалось – мешал жёсткий пластиковый хомут на шее. К тому же он нещадно давил на затылок. Я осторожно сел на кровати. Было неудобно, но я это сделал. Хомут никак не желал войти в моё положение и ослабить натиск. Я расстегнул липучки на застёжках. Хомут снялся легко, но у меня никак не получилось одеть его обратно. Я покрутил головой, позвонки в мой затёкшей шее хрустели и щелкали, но стало заметно легче. Ложиться я не стал. Слишком уж хотелось в туалет по-маленькому. Положив пластмассовый воротник на тумбочку возле кровати, я принялся искать утку или ночной горшок, на худой конец. Придерживая рукой жгут с проводами, я слез с кровати и заглянул под неё. За этим своеобразным занятием меня застукал главврач. Ко мне в палату зашёл целый отряд молодых врачишек в сопровождении двух матерых докторов и величественного медицинского патриарха.

– Это что за хрень?! – поприветствовал меня остолбеневший главврач. Я сразу почувствовал себя маленьким и ничтожным. Пришлось срочно оправдываться:

– Да, я утку хотел найти. Писать очень хочется. Сквозь плотный строй любопытных интернов протиснулась заботливая медсестра и кинулась укладывать меня обратно.

– Вы лежите спокойно, пожалуйста. На вас памперс. Можете прямо туда, – лопотала перепуганная медсестра.

– Не-е-ет. Я в штаны не могу сходить. Что я, маленький что-ли? – возмутился я.

– А почему у него шея не зафиксирована? – ледяным голосом поинтересовался главврач. Ответом ему было гробовое молчание.

– Я сам его снял, – постарался я выручить своих лечащих врачей. – Хомут мешал очень.

– Что значит мешал? У вас смещение позвонков. Это называется: три миллиметра до паралича.

– Извините. Я не знал. Я снова приподнялся в постели и забрал с тумбочки пластиковый хомут. Главврач подозрительно внимательно проследил за моими движениями и спросил у коллег:

– Вы его сегодня к операции готовите?

– Да.

– А к какой операции, – забеспокоился я.

– Голову хотели вам на шурупы прикрутить, – пояснил один из врачей.

– А, может, не нужно? – робко предложил я. – У меня голова вроде на месте сама держится. Для убедительности я покрутил головой в разные стороны. Один из врачей сунул главврачу в руки большой снимок и принялся что-то объяснять вполголоса. Я с замиранием сердца ждал вердикта врача.

– Хм, – наконец сказал он. – Поздравляю вас со вторым рождением, больной.

– С третьим, – поправил я главврача. – у меня две недели назад клиническая смерть и кома были.

– Ого. А как вас к нам то доставили?

– Я из больницы сбежал потому, что на работе много дел было. А потом меня по ошибке полиция в изолятор посадила. А когда меня выпустили, то у ворот следственного комитета на меня подростки напали и избили. Меня скорая к вам увезла.

– Охренеть! – выдал врач. – Может мне вас сразу насмерть добить, чтобы сами не мучились и нас не мучили? Я промолчал. Покачав головой, один из матёрых медиков объяснил, что у меня сотрясение мозга и многочисленные травмы, а также ещё много всего, которое я не смог запомнить. Меня расспросили о том, что я помню. Докторам понравилось, что у меня не было провалов в памяти за исключением моментов, когда я был без сознания. Потом врачи долго совещались. Вердикт строгого врача был не утешительным: мне следовало лежать не вставая, не читать, не смотреть телевизор и не пользоваться гаджетами. Дозволялось мечтать, слушать радио, выздоравливать и строить планы на будущее, а также беспрекословно слушаться лечащего врача. На прощание главврач пообещал приковать меня к кровати, если попытаюсь сбежать на работу. После обхода появился то самый усталый следователь, а я никак не мог вспомнить его имя. После стандартных вопросов о самочувствии он рассказал, что на меня напал некий несовершеннолетний Налимов вместе с компанией своих друзей. Меня спасла как раз охрана следственного комитета, но задержать никого не получилось, зато весь беспредел даже со звуком записали камеры по периметру здания правоохранителей. От меня требовалось заявление для возбуждения уголовного дела, которое написал сам следователь, а мне оставалось только подписать. После соблюдения формальностей, следователь сообщил, что хочет взять с меня показания под аудиозапись. Я согласился. Следователь писал меня на солидного вида диктофон с поролоновой бобышкой на микрофоне. Его интересовало все, что касается несовершеннолетнего Налимова. Теперь он тоже был под подозрением, но я мало чем мог содействовать следствию. Я не знал даже имени этого паренька. Под конец встречи следователь сказал мне, что я здесь нахожусь под охраной. Тут я возмутился:

– Так вы же говорили, что я свободен!

– Вы свободны, а у дверей вашей палаты находится не конвойный, а охранник, в обязанности которого входит ваша защита от возможных нападений. И это моя заслуга. Могли бы и поблагодарить.

– Спасибо, – буркнул я. Такое внимание и забота со стороны правоохранителей мне отнюдь не льстили, а скорее настораживали. На этом мы и распрощались. Буквально следом за ним меня навестила жена. Любимая Лиля выглядела испуганной и подавленной, а лицо было заплаканным, но всё равно она старалась выглядеть бодро и натянуто улыбалась. Я чувствовал себя виноватым за то, что из-за меня на её долю выпали такие муки.

– Максик, миленький. Я так за тебя переживала. Ну, за что нам все это? Как ты себя чувствуешь?

– Цветочек, все хорошо. Я в порядке. Сейчас подлечат, и все будет так, как прежде. А как у вас дела? Я взял жену за руку. Она снова изобразила счастье на своём лице.

Тогда я спросил:

– Лиля, скажи мне, что у вас случилось. Ведь я же вижу.

– Нет. Всё в порядке. Ты не волнуйся, пожалуйста. Ведь тебе нельзя. За столько прожитых вместе лет я отлично мог понять, когда супруга пытается от меня что-то утаить. Все эмоции всегда были на её лице.

– Я знаю, что у вас обыск проводили. Вместо ответ Лиля закрыла лицо свободной рукой. После длинной паузы и нескольких всхлипов, она сдерживая рыдания мне сказала:

– Ты не представляешь, что у нас дома сейчас твориться. Милиция пришла всё перерыла и ушла. А теперь мы как в осаде. Приходят толпы сумасшедших подростков. Они весь подъезд разными гадостями исписали.

Окна разбили. Они кричат ужасные вещи. Мы с девочками из квартиры боялись выходить. Нас поджидали какие-то малолетки, кричали, оскорбляли. Я с дочками к Алле жить переехала. Что же будет, Максим?

Как нам дальше жить? Лиля громко разрыдалась. И закрыло лицо обеими руками. Я сразу представил, что творится у меня дома. Похоже, что моим избиением дело не закончилось, и «друзья» Евы принялись травить мою семью с бездумной жестокостью, которая свойственна именно подросткам. Хороши помощники, нечего сказать.

– Лиля, уезжай к маме. Срочно уезжай. Немедленно! Бросай всё. С работы увольняйся!

– А как же ты? – спросила Лиля всхлипывая.

– А что я? Здесь меня обихаживают, кормят, лечат. Вон. Даже охраняют. Я кивнул головой на двери за которыми сидел охранник. Движение отдалось болью где-то в черепе. Жена снова зарыдала, а я поднялся и обнял её за плечи.

– А вы езжайте. Мне покой нужен, а кокой тут покой, если за вас переживать буду?

– Максим, объясни мне, что происходит? Откуда всё это? Ведь было всё так замечательно. В дверь заглянула встревоженная медсестра и спросила всё ли у нас в порядке. Затем она сказала про ждущие меня процедуры, намекая, что Лиле пора уходить. Я попросил ещё пять минут. Разумеется, мы многократно перекрыли отпущенное время. Я подробно рассказал Лиле обо всём, что со мной происходило с момента разговора с Евой. За исключением одного: я ничего не рассказал Лилии о такой неуместной и непонятной влюбленности, которая навалилась на меня после разговора с девушкой-подростком. Реакция Лили на рассказ была несколько неожиданной.

– Ты сума сошёл. Зачем тебе чужие проблемы? Зачем ты лез не в своё дело?

– Лиля, чужого горя не бывает. Лицо жены мгновенно вспыхнуло:

– Бывает! Ещё как бывает! Своё горе, это когда ты в больнице оказываешься, а я места себе не нахожу. Когда дети болеют, когда тебя начинают травить сумасшедшие сопляки. Это наше горе. Зачем на себя брать чужое? Ты о нас подумал? Каково сейчас нашим девочкам?

Каково сейчас мне?! Я оторопело уставился на неё. Конечно, Лиля сейчас была взвинчена и чересчур напугана, что не удивительно.

– Лиля, а если с нашими девочками… Лиля зажала уши руками и плотно зажмурилась.

– Замолчи! Немедленно замолчи!!! Не смей так говорить! Она сейчас была похожа на подростка, спорящего с родителями.

Обвинять её в чем-то было бы слишком жестоко. После всего пережитого, мне и без слов было понятно, что происходит с моей второй половинкой. Она схватила мои руки и приблизилась ко мне на столько близко, что я видел практически одни только, блестящие от слёз, глаза с невероятно расширившимися зрачками.

– Максим, не смей больше туда лезть, – жарко зашептала мне Лиля в самое лицо. – Не смей! Забудь. Пообещай мне, поклянись. А иначе, выбирай: или я с девочками или эта Ева. Ты меня слышишь? Максим, о детях подумай. Кто для тебя важнее?

– Успокойся, не переживай. Я обещаю тебе. Вы для меня важнее всего остального. Мне едва удалось успокоить супругу. Мы бы ещё долго разговаривали, но зашла несгибаемая медсестра и строго сказала, что больше мне разговаривать нельзя и выпроводила мою Лилю. После разговора с женой, я был в бешенстве. Как эти сопляки посмели третировать мою жену и дочек? Как же я сейчас ненавидел этих юных отморозков. Я был готов просить моё избиение, но такое отношение к своей семье я простить не мог. Я позвонил следователю и рассказал о травле моей семьи. Ответ был однозначен. Нужно заявление в полицию. Без него он ничего не мог сделать. Лиля с девочками уехали из города в это же день. Уже вечером супруга зашла ко мне с дочками попрощаться и вручила, купленный для меня мобильный телефон с новой симкой. Она потребовала, чтобы я с ней созванивался никак не меньше трёх раз в день. Лиля изо всех сила старалась сдержаться и не показать детям, что у неё на душе. Жена с дочками уехала, а я остался коротать время в больнице. Утром следующего дня меня навестили сотрудники полиции. Причём ко мне заглянул тот самый сопливый оперативник. Оказывается, жена успела написать заявление в полицию на хулиганство, ущерб, погром и угрозы. От него я узнал, что репрессивный маховик закрутился: того самого Налимов и ещё двоих ребят задержали, а остальные находятся под подпиской о невыезде. В тот же день мне позвонил следователь и сообщил, что они поймали убийцу Евы. Вот так именно и сказал: «…поймали убийцу». Я ничего не смог ответить. Неужели всё закончилось? Неужели сошла на нет вся эта эпопея, которая началась со случайного разговора в автобусе?

Неужели все переживания, напряжение и боль последних дней теперь можно спокойно оставить в прошлом? Я не мог поверить в услышанное. Пока я пытался обуздать нахлынувшие чувства, следователь сообщил, что хочет провести в больнице очную ставку между мной и убийцей Евы.

По его словам, это была досадная, но необходимая процессуальная формальность. Понимание услышанного пришло не сразу. Сначала я согласился, а только потом понял, что своими глазами увижу изувера и убийцу.

Сложно сказать, что я почувствовал в это момент. После грандиозного эмоционального всплеска навалилась апатия и усталость. Я стал ждать. Убийцу привезли рано утром ещё до обхода. Дверь палаты распахнулась, и вслед за цветущим следователем вошли двое здоровенных ребят в сером камуфляже. К одному из них был прикован тщедушный человек с засаленными патлами до плеч. Если не на маньяка, то на сумасшедшего он был похож, несомненно. Именно такими изображают ненормальных в кино и сериалах. Кавалькаду замыкали три смущённо улыбающиеся медицинские сестрички, которые, как я понял, должны были изображать понятных. Следователь бубнил какие-то казённые формулировки и фразы, описывая то, что должно было сейчас произойти. А я не слушал сотрудника при исполнении, я пытался поймать блуждающий взгляд этого сумасшедшего. С каждой секундой я всё больше и больше понимал, что он не виновен. Не то, чтобы он выглядел невинной овечкой. Своим необычным видом и странным поведением он скорее пугал, но я ощущал его отстранённость от происходящего. Он никогда не видел Еву. По крайней мере, он точно не видел её живой. Даже не спрашивайте меня, как я это понял, я сам себе не мог этого объяснить. На друзьях Евы, и даже на членах нашего клуба «остановочников», не говоря уже о родных девочки, на каждом из них был некий отпечаток, который нельзя было увидеть, но можно его было почувствовать. На предполагаемом убийце этого отпечатка не было.

– Почему вы решили, что это он убил Еву? – спросил я у следователя. Сотрудник правоохранительных органов уставился на меня, как на сумасшедшего, но за него ответил именно этот бесноватый тип в замызганном плаще и рваных брюках.

– Ах, эти руки! Вы видели эти руки? Эти волшебные колдовские пальцы, эти чарующие линии, эти розовые ноготки. Сколько в них силы, красоты и неги. Как я хотел обладать этими руками. Поэтический пассаж сумасшедшего резко оборвал один из амбалов, он грубо встряхнул бедолагу и рявкнул: