Текст книги "Решающий поединок"

Автор книги: Александр Иваницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Да, – вздыхает Леонид. – У боксеров много чего от профессиональной поры осталось. Судья подтянут. На ринге одна пара, о каждом расскажут. А у нас? Три ковра. Состязания с раннего утра до позднего вечера. У фанатика борьбы и то к концу-дня голова кругом идет. Судьи с ног валятся.

Колесник критиковать горазд. Он тут же вспыхивает.

– Леша, давай все же спать. Договоришь потом.

Время пролетело незаметно, кончились сборы, нам пора было ехать в Манчестер. Леонид провожал нас из Алушты, он оставался после сборов еще на неделю, решил позагорать.

– Сергей Андреевич, не нравится мне что-то наш чемпион, – Колесник кивнул в мою сторону. – Простыл он, по-моему. Вчера до посинения сидел в море.

– Того не делай. Тут сквозняк – не лежи. Босой не ходи, поранишься. Как дите малое. А говорят, спортсмены здоровые, как быки, – возмущаюсь я.

– Поздно теперь говорить, – сказал тренер. – Через сутки в Манчестере. В Москве на жену и ребятишек, не успеет посмотреть, враз в самолет запихаем.

Едва мы приехали в Манчестер, я почувствовал, что со мною творится что-то неладное. Появился насморк. Не говорю, а гундосю. Через день начинается чемпионат мира, а у меня температура полезла в гору.

Команда разместилась в небольшом коттедже. Все уехали на тренировку, а Сергей Андреевич остался лечить меня. Его любовь к медицине многие ощутили на себе.

– Иди сюда! – Тренер зовет меня в ванную. – Лезь!

– Да это ж кипяток, Сергей Андреевич?

– Лезь, кому говорят! Пробовал сам. Летняя водичка, только купаться в такой. И дыши, дыши парами. А я тебе пока чаю заварю. С медом пить будешь.

Продержав меня в ванне около получаса, за которые я успел выпить четыре или пять стаканов чаю с медом, Преображенский наконец смилостивился.

– Ну ладно, выбирайся. Вытрись насухо и надень сухое белье. А теперь, – требует он, – суй ноги сюда. – В толстые шерстяные носки Сергей Андреевич насыпал сухой горчицы.

Я уже укутан, словно мумия. На голове полотенце, лица нет – торчит один нос.

– Откуда горчица, да еще сухая? – бубню.

– Оттуда. Надо, так мы в Манчестере и лапти достанем. Вот станешь сам тренером, тогда и узнаешь, где брать мед, где горчицу. А эти таблетки – вижу, как тренер смахивает со стола пилюли, прописанные мне врачом, – пусть сам доктор лопает по утрам за завтраком вместо бекона.

Лежу. Жарко. Меняю намокшее белье, снова закутываюсь, выпив новую порцию чая.

Поднимаемся рано. С восьми часов взвешивание.

– Ну как, Саша? Не уберег тебя Колесник. Будешь знать теперь, как ослушиваться моих приказов.

– Здравствуйте, Сергей Андреевич, – голос мой хрипит. – Получше, чем вчера, но видите, как передвигаюсь. Будто шпагу проглотил. Головы не повернуть.

– Вот что, – подумав, советует тренер. – Сейчас приедем, ты отсидись где-нибудь в уголочке. Появись издали, покажись, и точка. Минут за пять до окончания взвесься – и в машину. Ни с кем ни слова. Скажешь «а» – сразу поймут, какой ты тепленький. Кивни головой, буркни себе под нос и проходи мимо. А там посмотрим. Жребий выпадет плохой – будем снимать. Если середнячки в первых двух кругах, – день продержишься, а там видно будет. На поправку уже пошел…

Слушая его наставления, собираю сумку: бандаж, удостоверение личности, термос, борцовские ботинки. Надо бы шнурки в них заменить, порвутся.

– Вас только и ждем! – Начальник команды смотрит на меня вопрошающе. Опережая Преображенского и меня, вставляет: – Сниматься с турнира не думаете? В голос он подпускает озабоченности, но звучит это у него все равно официально. Вот так всегда у него.

– Если бы не первенство мира, запретил бы ему участвовать, – не задумываясь, отвечает ему Сергей Андреевич.

На взвешивании веду себя согласно инструкциям Сергея Андреевича. Издали раскланиваюсь с соперниками: взмах руки, кивок. Вот и все разговоры. Жду жеребьевки. А вот и результаты. В первом круге какой-то тяжеловес из Индии. Ребята они настырные, но грамотности борцовской не хватает. Второй – Бок из ФРГ. Приезжал к нам в СССР и пошатал самого Анатолия Рощина. Дитриха нет. Бок вместо него. Приемлемо. Справляюсь с обоими. А там посмотрим. Дойти бы до финала…

Нервозность заставляет забыть о гриппе. А скорее всего, помогают чай и сухая горчица. Будто и нет недомогания.

Первые два круга прошел удачно. Как там мои основные соперники? Поразительно степенен Ларри Кристоф. Подозвал меня к весам, довольно ухмыляясь, показал на стрелку, которая ушла за цифру 110: мол, смотри, каков теперь я. Вижу, плечи округлились. Но я и без того успел присмотреться к нему. Что-то американец заметно сдал в скорости. Решил поговорить с Сергеем Андреевичем.

– Пока не знаю, – задумчиво произнес он. – Вот так всегда бывает: одно приобретешь – теряешь другое. По-моему, осторожнее стал Ларри, а?

– Вроде того, Сергей Андреевич. Лишних движений Кристоф не делает, но и от боксерской стойки и балетных антраша не отказался.

– Тебе и с ним, и с Ахметовым придется встретиться напоследок.

Машина чемпионата крутится неровно, с перебоем. Наша команда идет пока неплохо. Но что останется после финала? Болезнь все точит и точит. Начинаю нервничать. Долго отдыхаю после каждой схватки. Массажист трудится надо мной в поте лица, его не хватает на всех ребят. Тогда за дело берется Мазур, который приехал в Манчестер в качестве туриста.

День последний. Торчать в зале, измотав свои нервы, невмоготу. Предупредил Сергея Андреевича, что поболтаюсь около спортзала в парке.

Сад оказался одновременно и зверинцем. Вольеры превосходно имитируют естественные условия. Рвы, кустарники, гряды валунов создают ощущение у зрителей, что звери и птицы находятся на свободе. На лужайке, перебирая ножками-тростиночками, паслись лани. Деловито перебегают дорожку белки. Аккуратно расправив белоснежные перья на груди и похлопав черными крыльями фрака, у скамейки замер аист. Он косит глазами. Две пожилые дамы жеманно грызут печенье. Нет, аист не просит милостыни. «Но, если отдыхающим будет угодно…» Чопорно птица склевывает кусочек брошенного лакомства и замирает вновь. Поза его говорит, что аист не попрошайничает, а принимает угощение.

Нет, все же правильно сделал, что решил побродить по парку. Гомон праздношатающейся толпы густеет. Выхожу к бетонному пятачку. На нем юркие автомобильчики налетают друг на друга, таранят в бока, в лоб. Опытные водители увертываются, остальные застревают в пробках. Скрежет «всамделишных» аварий наслаивается на джазовые ритмы. Рядом гаревая дорожка, трибуны. С треском, поднимая шлейфы пыли, носятся мотоциклы. Лица водителей в масках. Дальше на площадке дощатый городишко времен дикого Запада. В центре салун. Из его дверей вываливает ряженая толпа якобы вдрызг пьяных «злодеев». Воздух сотрясается залпами холостых выстрелов. Выдрессированные пони валятся на бок. Отстреливаются переполошенные «горожане». Дождавшись кульминации, появляется «герой». Он совершает серию молниеносных подвигов, почерпнутых из кинобоевиков, и спасает белокурую девицу. Брожу среди толпы. Хлопают пробки, лязгают жестяные банки из-под пива. Целуются напропалую парень с девчонкой. Им никто не помеха. Какое им дело до моих волнений? Стану ли я чемпионом? А почему я? Кристоф тоже об этом мечтает.

Смотрю на часы. Хорошо, что скоро начнется. А то изведу себя сам. Нет, нельзя одному. Хоть бы Медведь был рядом. Тороплюсь в зал. Чемпионат проводился в громадном здании манчестерской городской выставки. Здесь пока еще царит полумрак. Гулкую тишину нарушали покашливание микрофонов, лязг устанавливаемых юпитеров. Переступив щупальца кабелей, направляюсь к раздевалке и чуть не сталкиваюсь с Мазуром, который, прижимая к груди термосы, словно младенцев, стоит, прислушиваясь к происходящему за дверью.

– Что там, Григорич?

– Ребята вернулись из отеля. – Он вздохнул: – Эх, оце смотрю я на вас, бедолаг. Зазря вы так маетесь. Мнэ це и даром не треба. В наше время усе по-другому було. Вот, скажем, у меня случай був. Подходит ко мне раз Збышко и говорит: «Ляжь под меня. Ну, что тебе стоит. Дама моя должна прийтить в цирк. Приятная мне во всех отношениях». Я наотрез…

Вошел Сергей Андреевич.

– Александр Григорьевич, – начал он, уловив общее настроение. – А мне ты рассказывал, что не со Збышко, а с Чуркиным у тебя то было.

– Так это же тебе, Андреич, – протянул ничуть не смутившийся старик. – А хлопцы разве же его знают? И о Збышке-то переспрашивают: кто да кто?

– Саша, – переменил тему тренер, трогая меня за локоть. – Ты остаешься здесь, помогай тут ребятам. Я секундирую. Нужно – Мазур поможет тебе. Раскладка всем ясна? Болгары поджимают. В финале нас восемь. Неплохо-то неплохо, но нам четыре первых обязательно нужны. Иначе…

– Да ты не отчаивайся, Андреич, – вставил Мазур. – Длинно агитируешь. Хлопцы не киселя хлебать приехали.

За тренером хлопнула дверь.

Началось главное… В раздевалку ребята возвращаются возбужденные победой или уставшие от поражения. И те и другие жадно припадают к бутылкам с соками, минеральной водой. Хлопают пробки, оранжевые корки апельсинов летят в корзинку. Потом ребята уходят в зал болеть за оставшихся. Комната опустела. И чем меньше народу оставалось, тем томительней становилось ожидание. Вот уже нас осталось двое. Медведь вытянулся на раскладушке. Поговорить бы с кем. Саша подтягивает ногу, а затем расслабленно разгибает ее. Скрип-скрип, стонет раскладушка. И снова: скрип-скрип. Вот и его черед.

Я остаюсь один. Хожу по комнате, прислушиваясь к водопаду разноголосого гомона, который волнами взлетает под сводами зала. Еще несколько минут, и на ковер выходить мне.

Стоя в углу ослепительно-белого помоста, гляжу и не вижу лиц в черном провале зала. Различаю лишь отдельные пятна, как акварельные рисунки. Автоматически регистрирую действия арбитра. Вот он разносит листки… Вот о чем-то меня спрашивает. Нет, это не судья, а Сергей Андреевич.

– Ты что, перегорел? Вид у тебя отрешенный. Ну, соберись! Сейчас все решается!

Лязгнул гонг. Будто из тумана появился Кристоф. Я ухватился за него, вцепился словно за единственную реальную вещь в этом зыбком мире. Комкал, мял, удивляясь тому, что ничего сделать так и не удается: американец без устали ныряет, проходит мне в ноги.

Перерыв. Я направляюсь в свой «синий» угол. Заметил Сергея Андреевича. Его почему-то ставшие круглыми глаза. Подставляя стул, он затормошил меня:

– Что с тобой? Ведь без твоей победы мы на втором месте, пойми, на втором!

В лицо полетели брызги от мокрого полотенца, которым обмахивал Мазур. Он тяжело влез на помост. Вдвоем они принялись обрабатывать мои еще не уставшие, нет, а какие-то ватные, дряблые бицепцы.

– А ты разве не понял его тактику? – басил старик. – Он ведь знае, шо интервидение сейчас пускать будут, вот| и бэрэжется. Одно дило – чужим глядеть, так воны чего понимают? Другое – родичи.

Оглядываюсь на телекамеры. Их несколько. Они стоят по бокам помоста на треножниках.

На удивление себе заборолся свободнее. Вроде как бы кокон спал.

Ларри продолжал методично атаковать. Принимаю вызов. Иду вплотную к нему. Американец досадует. Он пока не достигает ничего.

Резкая боль в локтевом суставе: Кристоф сделал вид, что проводит «бедро», а на самом деле пытается меня вывести из строя. Даже не потрудился замаскировать свой наскок. Чуть подвернул бок и рванул на излом руку. Это что-то новое в его тактике. Еще три или четыре раза успеваю познакомиться с тайным разделом Кристофа. Ну уж тут я начеку.

Второй перерыв.

– Не рискуй, – говорит тренер, – если что, иди на ничью.

Третий раунд начинаю с того, что сую локтем Ларри под ребра. Он понимает Меня правильно. Свисток судьи! взвизгивает: мол, что за безобразие… Ларри, блеснув зубами, делает ему успокаивающий жест. О'кэй, значит!!

Я ловлю Ларри на свой «секретный» прием, держу несколько секунд за руку, но бросок не произвожу, распускаю захват. Преображенский вытирает меня с головы до ног, целует. Бормочет:

– Молодец, правильно, что не бросал. Следующий турнир у него дома, швырнул бы сейчас – там о таком захвате мечтать бы не пришлось.

Мазур тянется обнять меня. Я весь мокрый: струйки пота бегут по ложбине позвоночника, по лицу, плечам…

– С первым тебя, – подходит Медведь. Силится улыбнуться. Вижу, не сладко ему. Сам-то он проиграл.

– Как же ты?

– Проморгал, не спрашивай.

Манчестерская медаль самая невзрачная из всех. Достаю ее неохотно. Не потому что не горазда собою. Несладко далась она, четвертая золотая по счету.

Друзья-соперники

Быть может, многие из вас не единожды встречали в спортивных отчетах странное сочетание слов: «друзья-соперники». Они попадаются в газетных статьях достаточно часто. Считаю, что в жизни подобное явление встречается крайне редко. Взрастить такое отношение – дело сложное и важное. Взаимоотношения по схеме «друзья-соперники», разумеется, не привилегия спорта. Эта форма товарищеских отношений присуща производству, науке, культуре. Просто в спортивной журналистике к этой формулировке прибегают чаще. Да это и понятно, у нас соперничество друзей представлено более выпукло, наглядно. Зримое соперничество. Не спрятать на ринге корректного отношения к сопернику, не скрыть и неприязни. Конкурируют обычно команды, но чаще всего – двое атлетов. Допустим, один штангист установил в рывке рекорд. Через месяц его товарищ по команде или зарубежный соперник бьет рекорд: в таблицу мировых достижений вновь вносятся поправки. И так из года в год – на очных соревнованиях, на заочных. Вот в такой бескомпромиссной борьбе и надо взрастить древо дружбы. Оно должно быть крепким, с мощными корнями. Хилое не выстоит, сломается от ветров. Именно поэтому хочется остановиться на том, как протекал этот процесс у нас с Александром Медведем.

Свела нас на борцовском ковре армейская служба. Пока мы пробивались в основной состав сборной команды СССР, ничто не мешало нам находиться в преотличнейших отношениях. Мы сдваивали усилия, утверждая себя, утверждая одновременно и то новое, что было вложено в нас тренерами. Но пришло время, когда в тяжелом весе нас осталось лишь двое. Остальные в расчет не принимались. А двоим в спорте тесно: должен быть номер первый и номер второй. Да и на пьедестале почета, на верхней его ступеньке, место для одного. Эту проблему пришлось решать в первую очередь. Каждый из нас, естественно, хотел занять высшую ступень, но чаще всего наши поединки заканчивались вничью, хотя мы не боролись по-настоящему. Мы объясняли безрезультатность наших поединков тем, что слишком хорошо знаем тактико-технические данные друг друга. Действительно, на любом сборе нам ежедневно приходилось то ли отрабатывать технику, то ли проводить тренировочные поединки. Так что возможностей изучить соперника было в преизбытке. Это так. И вместе с тем нашим очным ставкам на официальных состязаниях не хватало азарта, той непримиримости, которая свойственна острому соперничеству. Сколько раз зрители собирались к помосту, на который информатор вызывал нас, но чаще всего они уходили разочарованными. Никто не мог упрекнуть нас в пассивности, только в поединках была та заветная черта, через которую не решались переступить ни он, ни я и о существовании которой даже в самые откровенные минуты мы так друг другу и не признались. Тем самым и преодолевались опасные пороги, но об этом не догадывались даже наши опекуны. Ситуация упростилась с введением дополнительной весовой категории. Саша начал выступать в крупных турнирах в „полутяже", и мы с ним вся кий раз возвращались из зарубежного вояжа с золотыми медалями. Кажется, ничто не предвещало грозы. Но она разразилась через несколько месяцев после Манчестера.

Вернувшись из Англии, мы начали готовиться к лично-командному первенству страны.

Чемпионат СССР проводился в Ереване. Для нас с Александром он начался с обычных гонок. Наперед зная, что в личной встрече будет подписано мирное соглашение, в ходе турнира каждый из нас старался заработать как можно меньше штрафных очков в поединках с другими борцами.

У меня состязания шли со скрипом. Справляться-то со своими соперниками справляюсь, но пока мало чистых побед. Особенно расстроился после поединка с бакинским «тяжем». Особых звезд с неба тот не хватал, но совладать мне с ним было сложно. Он обладал недюжинной силой, а с такими я вообще не любил бороться. Уйдет такой в глухую защиту, ничем его не пробьешь. Медведь таких загонял до беспомощности и преспокойно клал на лопатки. Но то был его козырь, а не мой.

Выиграть-то у бакинца я выиграл, но только по баллам. В итоге у меня появилось штрафное очко. Теперь оставалось ждать, чем закончится встреча бакинца с Медведем.

Саша сразу же предложил своему сопернику бешеный темп. Он понимал, что такой шанс нельзя упустить. Бакинец, задерганный и ошарашенный, уступил вначале балл, затем другой, третий… Судья снял его за пассивность.

Итак, ситуация определилась, изменение в нее могла внести только наша встреча.

Но, как всегда, наше «собеседование» закончилось вничью.

Покидая ковер, я пожал руку Александру, бросил на ходу: «Тебе она нужнее», имея в виду золотую медаль. Саша меня прекрасно понял. Он уходил довольный: первое место ему необходимо было выиграть как никогда. В Ереван он поехал пасмурный и как-то в разговоре заметил:

– Стоило проиграть в Манчестере, как в Минске стали поговаривать, что Медведь, мол, сдавать стал. – Он досадливо поморщился. – Хорош, значится, когда привожу золото. А стоит раз проиграть…

Он не закончил. Да и так было все ясно. Теперь можно сказать, что он поправил свой борцовский авторитет. Турнир не достиг экватора, а ситуация в тяжелой весовой категории вырисовывалась окончательно. Остальные поединки не должны были повлиять на расстановку мест в призовой тройке.

Сожалел ли я о таком исходе? Вероятно, нет. К медалям, выигранным на чемпионатах страны, я относился спокойнее, чем полагалось. Главное, считал я, – побеждать на первенствах мира. Саше же действительно золотая медаль была нужней.

Пошел в раздевалку, вымылся под душем, переоделся, поднимаюсь, не торопясь, на трибуну. Соревнования еще не закончились, надо ждать всех ребят. Обычно мы вместе едем в гостиницу. На ковре боролась последняя пара «тяжей» – москвич Ефимов и борец из Молдавии.

Они старались перетолкать друг друга, не было и намека на попытку проведения приема. Неожиданно у кромки ковра молдавский атлет нырнул в ноги москвичу, зажмурившись от своей «решимости». Атака, естественно, не достигла цели: борцы плюхнулись за ковер, прием не засчитали. Но падение, неловкое и какое-то несуразное, вызвало травму у Ефимова. Он попросил остановить секундомер, показывая на плечо. Подозвали врача. Доктор пожал плечами:

– Может, что и есть, но так ничего не определишь. На ощупь ничего серьезного.

Ефимов настаивал:

– Раз так, – сказал врач, – давайте снимать. Мне, собственно, было безразлично, как закончится этот поединок. Оба борца были предельно неинтересны. Но возмутило поведение земляка. Готовились напряженно, всей командой. Турнир хоть и личный, но и за команду постоять надо. А он чуть охнул – и в кусты. Понимает, что займет далеко не первое место, и под благовидным предлогом хочет выйти из игры.

У выхода увидел Сергея Андреевича, он ждал меня. Борцы, тренеры, судьи гудели, обсуждая прошедший день, прикидывали шансы спортсменов и команд. Для меня эти разговоры потеряли остроту, да и усталость сказывалась.

Мы уже было собрались уходить, когда, запыхавшись, из зала прибежал Ялтырян – второй тренер. Едва переведя дыхание, он выпалил:

– Саша! Медаль-то твоя теперь, знаешь!

– Что значит моя?

– А так. Правила нужно знать, – хитро усмехнувшись, ответил Ялтырян.

– И хочется вам меня разыгрывать, Арам Васильевич. Первое апреля было бы – еще понятно…

– Ты того, не очень, – вступил Преображенский. – Не хотели тебя зря беспокоить. Приедем в гостиницу, разберемся. «Правила» в номере оставил.

– Вы что, мне не верите? – закипятился Ялтырян.

– Да погоди, – остановил его мой тренер. – Верю и не верю. Сколько раз они меняются, что перепуталось все в голове. То так параграф перекрутят, то иначе.

После приезда в отель мы первым делом полезли в «правила». Наконец нашли искомое.

– Вот видите, – торжествовал Арам Васильевич. – Читай, Сашок, читай громче…

– Если у одного из финалистов, – чеканил я, вслушиваясь в смысл, – оказывается большее количество встреч, то штрафные очки, набранные в ходе турнира, в расчет не принимаются… В расчет штрафные не принимаются… не принимаются, – несколько раз повторил я.

– Ага! Прав старик! Все помню без ваших бумажек, – заулыбался Ялтырян.

– Спокойнее, спокойнее. Давайте рассуждать, – начал Сергей Андреевич. – Значит, так. Ефимов из-за травмы снялся. Остались Медведь, Саша и тот молдаванин. Выходит, трое. – Я давно не видел таким тренера. Он вновь пересчитал всех финалистов, как дошкольник загибая пальцы… – Трое, точно, – произнес он уже уверенно. – Глупость получается. Надо будет против этого пункта на Федерации выступить.

– Чего баламутишь, – перебил тренера Арам Васильевич. – «Золото» само плывет ему в руки, а он кочевряжится. Вспомни, в прошлый раз по этому пункту Медведь получил первое место, так чего же ты…

– Тебе все ясно, Саша?

– Яснее некуда, Сергей Андреевич. Мне с утра бороться с молдаванином. Выиграю – он вылетает. А с Медведем мы уже боролись.

– Да ложитесь вы оба спать, стратеги. Будете сейчас еще планировать, как обыграть этого мешка.

– Пора, действительно, на боковую, – поднялся Преображенский вслед за Ялтыряном.

– А если молдаванин утром снимется? «Бронза» у него в кармане, чего ему кости со мною ломать?

Арамыч так и застыл в двери.

– Это как? – выпалил. – Эт-то ва-ри-ант. А мы с тобою, Сергей Андреевич, прохлопали его.

– Все, до утра! А то мы еще какую-нибудь лазейку сочиним и будем ее прокручивать. Все – спать! Тренер прихлопнул ладонью тонюсенькую книжечку правил. – Выключай свет, – приказал он мне.

А Медведь, поговаривают, не хочет больше гонять в полутяже, – уходя, бросил загадочную фразу Ялтырян.

На взвешивание молдаванин появился полусогнувшись. Хватался за живот. Врач его покрутил, повертел и сказал, что ничего существенного.

Александр подошел ко мне, хлопнул по плечу.

– Не долго же пришлось мне радоваться своей медали.

Я ничего не ответил, но подумал: «Наш спор откладывается до следующего раза. Из-за подобной судейской заковыки на прошлом чемпионате пострадал я, на сей раз – он.

Финальный день начался не со взвешивания, а со сплетни. «Иваницкий – москвич. А кто снялся из-за травмы? Тоже москвич, из одной команды ребята-то…»

Говорили другое: «Медведь решил теперь в «тяже» бороться». Так и сказал начальнику команды: «Кто станет первым в Ереване, тот пусть и едет на следующий чемпионат мира в тяжелом весе».

Не будь я сам непосредственным участником событий, не знал бы, чему верить. И то, и другое, и третье могло сойти за правду. И не такие тактические, с позволения сказать, комбинации разыгрывались на ковре.

Да, у Сашки мог наступить кризис. В Манчестере проиграл, на чемпионате Европы ничья с Ахметовым. Да и сгонка – не сахар. Подсушивать себя ему приходится на пять-шесть килограммов. Не много, но все же кому хочется садиться на сухой паек добровольно.

А может, кто другой воду мутит? Кто пустил слух? Хотя постой, их же несколько. Один предназначен мне, другой – ему. Ефимов симулирует болезнь ради земляка– в это-то поверить нетрудно. Но опять верх брали сомнения: «Как после стольких лет… В одной комнате. спим, чуть ли не из одной миски едим… Делимся всем – и вдруг…»

Уезжая, мы обменялись друг с другом лишь сухим протокольным пожатием. Не было улыбок, слов не находили, да и не хотелось пускаться в объяснении.

С Ефимовым я не разговаривал. В самолёте смотрел на него прямо-таки с ненавистью.

– Да не сверли ты его глазами, – одернул меня сидящий рядом Сергей Андреевич. – И не убивайся из-за медали. Слукавил бы, тогда бы и мучился, а чего сейчас тебе ерзать в кресле? Мало ли что нашептывают и будут нашептывать. Это как плата за удачу. Без нее даже скучновато.

Тренеру я отвечать не стал. И это тоже вызвало досаду. Пробовал я из упрямства иногда поступать наперекор его советам, а через год-другой приходилось признаваться, что тренер дело советовал. Но Ефимов не выходил из головы. Вот они – его плотная шея и стриженая голова торчат над спинкой кресла. И борцом-то считался опасным. Контратаковал снизу здорово. Переложил всех наших корифеев одного за другим. И рост громадный. Мне бы его силу. А стабильности нет. Почему это? – спрашиваю Сергея Андреевича.

А потому, что о сбережении думает. До пенсии дожить хочет, – усмехается тренер. – Ему что на велосипеде кататься, что бороться, все едино. Нет у него азартной жилки в характере.

Но мысли о москвиче не уходили. Люди в их крайностях особенно интересовали меня. Хотелось разобрать их по винтику, заглянуть вглубь, догадаться, почему они поступают так, а не этак. Вот Ефимов же. Отлично разбирается в математике. Работает инженером. На тренировку на велосипеде прикатит хоть за полста километров, отработает два часа на помосте, снова сядет на своего стального коня и укатит восвояси. Проделывает вообще массу непонятных мне вещей. Два дня приставал ко мне, совал в руки книжицу о «хатха-йоге», изданную еще в дореволюционную пору. Полистал ее с интересом, но отказался.

– Суток не хватит выполнять все их наставления, – заявил я Ефимову, возвращая ему книженцию.

– Но почему же, удивился тот. – Они же сердце останавливают, живут, пока не надоест. Да йог сядет на монетку, – выпалил он свой последний, как ему казалось, решающий аргумент, – она у него по кишечнику – в желудок, по пищеводу – в рот.

Я смотрел на его бочкообразную грудь, обтянутую толстым свитером. Представил, как пятнадцатикопеечная монета совершает это захватывающее путешествие по внутренностям Ефимова снизу вверх, и наотрез отказался стать его последователем. На него мой отказ – да и не только мой – подействовал ошарашивающе. Он решил взять меня измором и проделывал массу самых невероятных вещей, направленных на то, чтобы перекрыть рекорд долголетия: завел дружбу с «моржами», на зарядку зимой выбегал в одних плавках и босиком. Наверное, все это было не так уж и глупо, но наблюдать, как он, разгоряченный, вбегал после этого в умывальник, крякая, обливался холодной водой, а потом гундел, набирая воду сначала одной ноздрей, а затем другой, и впадал в панику при виде крохотного прыщика, вскочившего у него, – было грустно. Но самым важным «пунктом» у него была сила. Злые языки утверждали, что даже на собственном дне рождения он в одной руке держал вилку, а другой рукой под столом жал теннисный мяч – для укрепления кисти.

– Не понимаю, как он в борьбу подался? – сказал я вслух.

– А зачем она ему нужна? Первого места ему не видать, командные интересы для него – пустой звук. – По интонации, с которой отвечал мне тренер, стало понятно, что размышляли мы с ним об одном и том же. – Ему не то что плечо, свой мизинец дороже всех ваших интересов. Брось, Сашка, заниматься психологической дедукцией. Чужая душа потемки. Может, зря мы про парня худое думаем. Живет по-своему, и точка…

Нет, не просто давалось Сергею Андреевичу внешнее спокойствие. Он шел вперед, не обращая внимания на слухи, не вступая в перебранку. Когда его подопечные выступали на помосте, он редко кому подсказывал. Да и такие случаи можно по пальцам счесть. Он всегда говорил: «Полагайся всегда на самого себя».

Смотрю искоса на профиль тренера. Вот уже и морщинки набежали к уголкам глаз. В белокурых волосах поблескивает седина. В Ереване он украдкой глотал валидол…

С Медведем у нас стали сложные отношения. На людях держались так же, как и прежде, но былой теплоты не стало. А уж тем более взаимной искренности. Выезжали на турниры по-прежнему вместе, но держались отчужденно. Жили в одной комнате скорее по привычке, чем по велению сердца. Газеты же, упоминая о нас, по-прежнему писали «друзья-соперники». Это была инерция.

Наша размолвка длилась почти год. Но разговор у нас все-таки состоялся. Откровенный мужской разговор. После многочисленных «А кто тебе это сказал?.. А не этот ли передал?..» докопались до истины. А она оказалась простой. Наши взаимоотношения, подкрепляемые авторитетом побед, кое-кому начали мешать. Золотой глянец успехов сборной СССР не мог скрыть от наших глаз недочетов. Выступление на олимпиаде мы иначе как провалом не называли. Не стесняясь, мы говорили об этом вслух. Начальник команды пытался нас осадить, и не однажды, да Медведь напомнил ему о подготовке к Токийской олимпиаде, когда все, кроме нас, подошли к Играм перетренированными: «Если бы мы тогда не отказались наотрез от предложенных вами дозировок нагрузки, да если бы Преображенский за нас тогда не стал горой, вы бы и о двух медалях не отрапортовали», – отрезал ему Медведь. Судя по реакции, Александр попал своим замечанием не в бровь, а в глаз начальнику. Этот разговор был незадолго до начала ереванского чемпионата, и в столице Армении начальник команды столкнул нас с Медведем лбами.

В нашем «доброхоте» разобрались. Он ушел с этого поста. С Александром мы вновь стали настоящими друзьями. Не осталось никаких недомолвок, а дружба стала цениться нами еще выше. И она – наше самое главное приобретение спортивных дней.

Неясен и слаб росток дружбы. Должны пройти годы, чтобы вырос он и окреп. Над ним прошумят буйные ветры, пройдут обильные и ласковые дожди, повеют суховеи. Будет зима, но придет и лето. Это знает каждый, кто верит в крепкую мужскую дружбу.