Текст книги "Исполин над бездной"

Автор книги: Александр Ломм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

11

С давних времен между дворцом гросса сардунского и небольшим особняком, стоявшим в стороне за высокой глухой оградой, существовал подземный ход. Этот ход был проложен семьсот лет назад по приказу гросса Миграба Неистового. В особняке тогда под большим секретом сидели волхвы, колдуны и алхимики, которым Миграб Неистовый повелел изготовить эликсир жизни. Но тайный ход не принес счастья жизнелюбивому гроссу. Не жизнь, а смерть воспользовалась им. Сорок барбитцев во главе с Альгридом Беспощадным ворвались среди ночи через тайный подземный коридор в опочивальню гросса сардунского и прямо в постели закололи его длинными мечами. После этого три недели на площади Гроссерии пылали костры, на которых барбитцы сжигали колдунов и алхимиков. В последующие столетия десятки гроссов пользовались тайным ходом для самых разнообразных целей, как политических, так и личных, но ни один из них не отважился пуститься по стопам Миграба Неистового. И лишь последний гросс Брискаль Неповторимый – решил добиться того, что не удалось его далекому предшественнику. В особняке, имеющем прямое сообщение с его божественной опочивальней, он поселил своего главного научного консультанта, профессора Пигрофа Вар-Доспига, которому для решения проблемы бессмертия поручил создать Материона. После ночи, когда зачитывалось письмо от аба Бернада, престарелый гросс потерял покой. В его мозгу гвоздем засело изречение Нотгорна об иллюзорном и реальном бессмертии, и, думая о нем, он чувствовал, как теряет под ногами почву. Не менее его терзал и самый факт, что Нотгорн занимается проблемой бессмертия и, возможно, уже даже разрешил ее. Ведь тогда все планы гросса, которые он осуществлял с помощью Вар-Доспига, вылетят в трубу!.. Вечером, в канун торжественных похорон Гионеля Маска, гросс сардунский решил встретиться со своим научным консультантом. Он спустился в подземелье дворца и через отлично отделанный и освещенный подземный коридор прошел в особняк Вар-Доспига. Отомкнув ключом последнюю дверь, гросс очутился в лаборатории. Отсюда можно было на лифте подняться прямо в кабинет профессора. Гросс так и сделал. Войдя без стука в кабинет, сын божий сразу увидел своего консультанта. Профессор Вар-Доспиг сидел за столом небритый, взлохмаченный и пил коньяк. Воздух в помещении был затхлый и тяжелый. – Профессор, что это значит?! – крикнул гросс и гневно стукнул об пол золоченым посохом. – Это вы, ваша святость?.. Вар-Доспиг поднялся и отвесил гроссу поясной поклон. На ногах он держался крепко, но распухшее лицо, блуждающий взор и весь растрепанный, неряшливый вид говорили о том, что профессор сильно не в себе. – Что это значит?! Как вы посмели довести себя до такого состояния?! продолжал кипятиться сын божий. – Простите, ваша святость... У меня горе... Моя Арса, моя дочь ушла от меня!.. – пробормотал Вар-Доспиг и тяжело опустился в кресло, совершенно забыв о том, что никто не смел сидеть в присутствии сына божьего, тем более если сам сын божий стоял. Но именно эта неслыханная дерзость убедила гросса, что профессор переживает слишком тяжелое горе и что, стало быть, нельзя с него много спрашивать. Сын божий прошел к другому креслу, уселся в него, кряхтя по-стариковски, и, помолчав, спросил без тени прежнего гнева: – Почему же ваша дочь покинула вас, сын мой? – Из-за Материона, ваша святость, – коротко ответил Вар-Доспиг. – Из-за Материона?! Как это понимать? Неужели вы открыли ей секрет Материона? – Да, ваша святость, я открыл ей. Так сложились обстоятельства... – Но ведь она... – Не беспокойтесь, ваша святость. Арса никому не расскажет об этом. Она просто ушла, потому что Материон оказался выше ее понимания. Бедная девочка! Где она теперь скитается?! – Не надо падать духом, сын мой. Ваша дочь вернется... Но где же Материон? Почему я не вижу его? – Материон здесь, в доме. Я вызову его, – сказал Вар-Доспиг и нажал на столе кнопку звонка. Через минуту послышались тяжелые размеренные шаги. Дверь кабинета широко распахнулась, и вошел Материон. Его могучий рост, кудрявая черная борода, весь его импозантный вид произвел на гросса сильное впечатление. – Великолепен! – пробормотал старик, с жадностью пожирая глазами кибернетического гиганта. – Что вам угодно, хозяин? – спокойно и отчетливо проговорил Материон, обращаясь к Вар-Доспигу. – Его святость гросс сардунский хочет тебе задать один вопрос. Сын божий раскашлялся, покраснел от волнения, но, быстро взяв себя в руки, стукнул посохом и крикнул срывающимся голосом: – Материон! Ты создан по моему замыслу и по моей воле! Ты способен решать любые задачи, Материон? – Да, ваша святость, я способен решать любые задачи, – невозмутимо ответил Материон. – Тогда слушай! Что нужно сделать для того, чтобы стать бессмертным?! Ни секунды не задумываясь, Материон ответил: – Для того чтобы стать бессмертным, нужно жить всегда. – Болван! Это я и без тебя знаю! А что значит "жить всегда"? Отвечай! – Жить всегда – значит никогда не умирать. – И больше ты ничего не знаешь?!– завопил гросс, брызгая слюной. – Больше ничего, спокойно ответил Материон. Наступило молчание. Гросс сардунский тяжело дышал и с ненавистью смотрел на профессора Вар-Доспига. Наконец он прохрипел: – Уберите эту безмозглую скотину, профессор! – Материон, ступай в свою комнату! – приказал Вар-Доспиг роботу. Четко повернувшись, Материон ушел из кабинета. – Это издевательство! Это самое настоящее издевательство! – раскричался сын божий, – Я должен знать, Вар-Доспиг, способны ли вы создать что-нибудь более серьезное, чем скалды и все ваши тупые Материоны, которых я видел до сих пор?! Взъерошив пальцами седую шевелюру, Вар-Доспиг молча налил полный стакан коньяку и медленными глотками выпил его, как воду. Лишь после этого, устремив на сына божьего лихорадочно горящие глаза, он глухо произнес: – Признаюсь, ваша святость, и каюсь. Я не в силах создать такого Материона, которого обещал вам. В мои расчеты вкралась ошибка. Я понял ее после того, как остался один на один с этим бородатым кибернетическим монстром. Ошибка вот в чем. Любая система, созданная на основе анализа и синтеза, представляет собой замкнутый круг. Она не способна вырваться за пределы этого круга и решать проблемы более сложные, чем она сама. Кибернетика нам не поможет, ваша святость. Тут нужно что-то иное. Материон, способный разрешить проблему бессмертия, должен быть создан на основе абсурда и случая. Нужно создать нечто такое, что останется для нас навсегда неразрешимой загадкой. Мы не смеем знать, как оно возникло и как функционирует. Мы будем лишь пользоваться плодами его функций... В противном случае мы не сможем сделать качественный скачок в область неведомого и будем все время топтаться в заколдованном кругу на уровне уже достигнутых знаний... – Вы бредите! Вы пьяны! Как можно создать нечто, не зная, как это нечто делать и каким оно должно быть?! Это просто вопиющая чушь! – Не сердитесь, ваша святость. Но это не такая уж чушь, как кажется на первый взгляд. Возьмите самого человека. Человек лишь исподволь познает свое собственное физиологическое устройство, но тем не менее он испокон веков пользуется своим чудесным сложным организмом и не чувствует в таком положении ни малейшего противоречия. Природа... Позвольте мне, ваша святость, говорить в данном случае именно о природе, а не о боге едином... Природа, создавая человека, тоже действовала вслепую. Она не знала, ни что создает, ни как создает. И однако ее создание совершенно... – Когда же вы думаете создать Материона по новому методу? – Не знаю, ваша святость. Нужны будут деньги. Много денег. Гросс поднялся. – Деньги?! Вы говорите, деньги?! Пока вы тут думаете о кибернетических игрушках, другие ученые прямо берутся за проблему бессмертия и решают ее без всякой подсказки машин! – Кто?! Кто решает проблему бессмертия?! – Профессор Нотгорн, вот кто! И не решает, а наверное, уже решил!.. Если бы не ваши скалды, я сегодня же выгнал бы вас из Гроссерии, профессор Вар-Доспиг! Но скалды оправдали себя, и потому я оставлю вас. Работайте, как угодно, применяйте любые методы вплоть до абсурда, только создайте мне настоящего Материона!.. Денег я вам дам, но, пока не добьетесь настоящего успеха, не смейте мне показываться на глаза! Прощайте! Сердито стуча посохом, гросс сардунский прошел в лифт и резко хлопнул дверью. Профессор Вар-Доспиг долго смотрел на дверь, за которой скрылся его высокий гость. Потом он горько вздохнул, вспомнил Арсу и снова взялся за коньяк...

12

Денег у Арциссы хватило только на проезд до Тартахоны. Всю ночь она просидела в пустом купе, не смыкая глаз... Когда на рассвете поезд прибыл в Тартахону, у Арциссы уже был готов план действия. До открытия магазинов она оставалась на вокзале. Примостившись возле окошечка почтовой конторы, она просматривала тартахонский телефонный список и делала из него нужные выписки. В девятом часу она отправилась в город. Без труда разыскав по одному из выписанных адресов небольшую лавку старьевщика, Арса решительно вошла в нее. На звон подвесного колокольчика появилась пожилая женщина, с лицом, усеянным крупными бородавками. – Я хочу продать вам свою одежду, ведрис. Плащ, шляпу, платье, чулки и туфли. Часть я могу получить деньгами, а часть какой-нибудь старой одеждой, которая подошла бы цыганской девушке. Вас устраивает такая сделка? – сказала Арса, очень довольная тем, что имеет дело с женщиной. Когда четверть часа спустя Арса покидала лавочку старьевщицы, ее нельзя было узнать – из городской барышни она превратилась в хорошенькую быстроглазую цыганочку. В кармане юбки она уносила еще целых пятнадцать суремов. Совершив свой простенький маскарад и почувствовав себя в относительной безопасности, Арса позаботилась как можно скорее покинуть Тартахону. В большом городе она могла легко попасться на глаза полиции, а это было равносильно возвращению в отцовский дом. Ближайшей целью своего путешествия Арса наметила Марабрану. Она уверяла себя, что такое решение в ней возникло потому, что Марабрана приморский город, что в ней много бедноты и что там, следовательно, ей легче всего будет окончательно замести следы. Но настоящая причина была иной: Арса, тайком от себя самой, надеялась, что в Марабране встретится с Рэстисом Шорднэмом. Путь от Тартахоны до Марабраны она решила проделать пешком. Выбравшись из предместий Тартахоны, она смело зашагала по шоссе, уходящему на юг, к поднебесному Ардилану, за которым простиралась Марабранская провинция. Сделав за весь день около тридцати километров, Арса под вечер добралась до небольшого городка Паэрты и, совершенно измученная, вошла в первый попавшийся трактир. Она была голодна и еле держалась на ногах от усталости, но, помня о своей новой роли, не посмела сразу спросить ночлег и ужин. Скрепя сердце, она стала ходить от стола к столу и дрожащим голосом нараспев приговаривала: – Кому погадать? Кому погадать?.. На Арсу смотрели с любопытством, но в основном все от нее отмахивались. Вот она подошла к столу, за которым, спиной к ней сидел какой-то рослый мужчина в рабочей спецовке. Он читал газету и прихлебывал из кружки пиво. На свободном стуле рядом с ним лежали дорожный мешок и широкополая замызганная шляпа. Арса видела только шапку кудрявых волос и крепкую загорелую шею. Уже не надеясь найти клиента, Арса решила сесть за какой-нибудь пустой стол и заказать себе ужин, но, проходя мимо мужчины с газетой, еще раз машинально повторила свой вопрос: – Кому погадать?.. Мужчина опустил газету и резко, всем корпусом, повернулся к девушке. Арса увидела его лицо и обомлела: это был Материон! Вскрикнув что-то невразумительное, она бросилась вон из трактира. Она успела добежать до ближайшего фонаря, но тут ее схватила железная рука, и над самым ухом раздался громовой голос: – Стой, гадалка! Чего удираешь?! Замирая от ужаса, Арса оглянулась на державшего ее человека. Никаких сомнений: при тусклом свете фонаря она ясно различила черную кудрявую бороду и яркие голубые глаза. – Отпустите меня, ведеор Материон! Зачем я вам?.. – пролепетала она в отчаянии, хотя и знала заранее, что бездушного робота не тронут ее мольбы. Но Материон вдруг расхохотался и сквозь смех крикнул: – Как ты меня назвала?! Как?! – Ведеор Материон... Не сердитесь, я знаю, что вы не человек, но я подумала, что вы не знаете, что я знаю... – лепетала бедная девушка. – Я не только не человек по милости некоторых ученых, но я к тому же и не Материон! Ты что-то путаешь, цыпленок! – Вы не Материон? А кто же вы?! Неужели... – Что "неужели"? – Неужели я ошиблась? – Выходит, что ошиблась. Если уж на то пошло, то меня зовут Рэстис Шорднэм. Друзья меня называют Рэ Шкипер или просто Рэ. А тебя как звать? – Вы лжете! – крикнула Арса. – Рэстис Шорднэм в Марабране! – Эге-ге, да ты, оказывается, и меня знаешь, цыпленок! – удивленно прогудел бородач. – Ну теперь-то я и подавно не отпущу тебя! Откуда тебе известно мое имя? Кто тебе сказал, что я живу в Марабране? Кто ты такая? – Я цыганка... Меня звать Арцисса, Арса... – Ну хорошо. Если ты в самом деле Арса, то пойдем со мной обратно в трактир и вместе поужинаем. Ты ведь хочешь есть? – Хочу... – Пойдешь со мной? – Пойду. – Убегать не будешь? – Нет... Рэстис отпустил ее руку, и она покорно пошла рядом с ним обратно в трактир. Она еще не совсем верила в свое счастье, но сердце подсказывало ей, что человек, с которым она так неожиданно столкнулась, действительно живой человек, а не чудовищный всезнающий кибернетический автомат...

13

Теплая весенняя ночь опустилась на Ланк. Уснули собаки, уснули дети, уснули почтенные горожане. Даже благочестивый аб Бернад, доселе не получивший ответа на свое послание гроссу сардунскому, смирил растревоженное сердце и тоже уснул в широкой кровати, рядом со своей дородной супругой ведрис Пуарой... Спит благословенный Ланк, нигде ни огонька, ни шороха... Только на самом краю городка, в глухом переулке, где одни лишь заборы да сады, светится сквозь неплотно прилегающие жалюзи одинокое окно большого особняка. Но кого это может удивить? Ведь это не чей-нибудь дом, а старого чудака профессора Нотгорна! Все знают, что престарелый ученый имеет обыкновение допоздна засиживаться за работой. Другое дело, если бы кто-нибудь узнал, что свет в окне не имеет к Нотгорну никакого отношения, что старик Нотгорн спит и понятия не имеет о том, что происходит у него в доме. Вот это вызвало бы не только удивление, но и самые разнообразные пересуды!.. В самую полночь скрипнула калитка Нотгорнова подворья, и в переулок вышли две темные фигуры. Посовещавшись шепотом, они расстались. Одна притаилась у калитки, другая поспешно двинулась к центру городка. Миновав пустынную площадь, фигура обошла черную громадину храма бога единого и остановилась перед домом аба Бернада... Мирно спящий аб был разбужен своей женой. Она бесцеремонно толкала его в бок: – Проснись! Да проснись же ты, горе мое шестипудовое! – А? Что такое? Что тебе надо?.. – проворчал аб, насилу раздирая тяжелые веки. – Звонит кто-то! Наверное, за тобой! – сказала ведрис Пуара. – Кого бы это принесло среди ночи? – прохрипел аб Бернад, окончательно проснувшись и прислушиваясь. Звонки настойчиво повторялись. – Может быть, тебя зовут для последнего напутствия?! – испуганно прошептала ведрис Пуара. – Чепуха! Насколько я знаю, вчера в Ланке никто не собирался умирать... – Вчера! Мало ли что вчера. Это случается так внезапно! – Ну ладно, ладно, пойду погляжу. Все может быть! Аб набросил на себя халат, сунул ноги в шлепанцы и спустился по лестнице в холл. – Во имя бога единого, кто там?! – проговорил он осипшим спросонья голосом. – Это я, ваше благочестие! Я, Нагда, что у профессора Нотгорна! прозвучал из-за двери знакомый голос. – Ведрис Нагда?! Удивленный аб быстро снял с двери запоры и распахнул ее. За порогом действительно стояла рослая экономка профессора Нотгорна. – Простите, ваше благочестие, что я осмелилась в такое неурочное время... – Ничего, ничего, ведрис! Пастырь и ночью пастырь! Я весь к вашим услугам! Что у вас на сердце? – В нашем доме, ваше благочестие, есть человек, которому необходимо исповедаться, и... и он не может ждать ни минуты! – одним духом выпалила Нагда. Аб в изумлении воскликнул: – В вашем доме, в доме заядлого безбожника есть человек, который хочет исповедаться?! Да кто вас, собственно послал за мной? – Доктор Канир послал... – Доктор Канир? Не он ли сам хочет исповедаться? – Нет, ваше благочестие, доктор Канир лишь просит вас прийти. А исповедаться хочет другой человек!.. – Неужели сам профессор Нотгорн?! – вскричал аб в радостной надежде, но Нагда тут же рассеяла его приятное заблуждение: – Что вы, ваше благочестие! Ведеор профессор даже не знает об этом и не должен знать! Исповедаться хочет молодой парень, которого профессор излечил от врожденного идиотизма! – Как вы сказали? Излечил? Да разве профессор занимается врачебной практикой?! – совершенно искренне удивился аб. – Нет, нет, конечно, не занимается! Он слишком для этого стар. Этот пациент наш единственный пациент, если, конечно, не считать того... Впрочем, чего это я болтаю! Ведеор профессор занялся им лишь из жалости к его бедной матери. И вот теперь парень окончательно выздоровел и хочет впервые в жизни открыть душу богу единому! – А профессор Нотгорн об этом знает? – Да нет, не знает. Он спит... – Но позвольте, ведрис, как же я могу... – Ах, ваше благочестие! – горячо воскликнула Нагда. – Вы же знаете, что я честная и набожная женщина! Я никогда бы ничего не сделала во вред своему доброму хозяину. Но разве ведеору профессору повредит, если его пациент изопьет из чаши бесконечного милосердия божьего?! Так мне и доктор Канир сказал... Забудьте же на время ваши распри с профессором и... и утешьте беднягу! Идемте, умоляю вас! Все должно быть сделано, пока хозяин спит! Против таких доводов трудно было что-либо возразить. Аб Бернад отбросил все свои колебания и сказал: – Хорошо, ведрис, я пойду с вами. Подождите меня здесь, я только оденусь... У калитки профессорова дома аба и Нагду поджидал доктор Канир. – Здравствуйте, ведеор аб! Да благословит вас бог единый за то, что вы откликнулись на мою просьбу и пришли! – взволнованно сказал доктор. Нагда тут же молча исчезла, а Канир, попросив аба не делать шума, повел его в дом. Они прошли через темный холл, миновали просторное помещение, в котором аб по запаху без труда узнал лабораторию, и очутились в скупо освещенной комнате с единственным окном, на котором было опущено жалюзи. Обстановка комнаты была предельно проста: стол, стул, больничная койка с тумбочкой. Лишь в стороне, у стены, стояло совершенно новое пианино, резко контрастирующее с остальными предметами. На кровати лежал молодой человек, одетый в полосатую пижаму. Глаза его были широко раскрыты, весь вид какой-то расстроенный и встревоженный. Увидев вошедших, он вскочил на ноги. Доктор плотно прикрыл дверь и жестом успокоил молодого человека. Потом он сказал: – Ведеор Маск, к вам по вашему желанию пришел ведеор аб Бернад, благочестивый настоятель местного прихода. Откройте ему сердце, и вам станет легче! С этими словами доктор Канир сделал общий поклон и вышел.

14

Для начала необходимо было утешить больного, успокоить его, чтобы он мог отвечать на вопросы. Вкрадчиво улыбнувшись, аб Бернад обратился к молодому человеку с такими словами: – Простите мне мою нескромность, ведеор Маск, но ваша фамилия слишком известна в Гирляндии. Не приходитесь ли вы, случайно, родственником нашему прославленному композитору Маску, недавно скончавшемуся? Реакция пациента на этот простой и естественный вопрос была совершенно неожиданной. Он побледнел еще сильнее, до мертвенной синевы, и вдруг заговорил быстро-быстро: – Смилуйтесь надо мной, ваше благочестие! Я не могу больше! Я скажу вам всю правду!.. Вы думаете, родственник? Нет, я не родственник композитора Гионеля Маска, я сам Гионель Маек! Не удивляйтесь, сейчас вы все поймете! То, что вы видите, ваше благочестие, мне не принадлежит! Это тело, это молодое здоровое тело не мое! Я украл его у бедного идиота, у юноши по имени Фернол Бондонайк! Но я не умышленно украл его!!! Поверьте, ваше благочестие, меня обманули!!! И вот этот несчастный вместо меня теперь покоится в моем старом немощном теле в Пантеоне Гениев, приняв мою смерть, а я, Гионель Маск, живу его молодой жизнью, которую у него похитил!.. Сказав это, молодой человек упал лицом в подушку и разразился глухими рыданиями. Аб Бернад стоял, как пораженный громом. Услышанное никак не укладывалось у него в голове. Лишь постепенно, по мере того как проходило первое потрясение, к абу возвращалась способность соображать. И тогда у него мелькнула догадка, что исцеленный идиот Фернол Бондонайк страдает навязчивой идеей: воображает, что в него переселилась душа умершего композитора Гионеля Маска. Он мог услышать о смерти Маска, мог увидеть его похороны по телевизору, и его неокрепшее сознание пошатнулось. Молодой человек продолжал плакать, судорожно подергивая плечами. Аб подошел к нему и, наклонившись, погладил его по голове, как маленького ребенка. – Успокойтесь, дорогой! Не надо предаваться отчаянию. Все это пройдет и забудется. Думайте прежде всего о своем здоровье! – сказал аб, стараясь успокоить несчастного. – Вы не верите мне, ваше благочестие! – глухо проговорил странный юноша. Я вижу, что вы не верите мне. Вы считаете меня помешанным! Но я постараюсь убедить вас! Слышали вы когда-нибудь импровизации Гионеля Маска на рояле? Он схватил единственный в комнате стул и стремительно подошел с ним к пианино. Аб следил за ним с нарастающим беспокойством. Ему было жалко несчастного, но он не знал, как остановить его. Молодой человек опустился на стул и откинул крышку инструмента. На несколько мгновений кисти рук его застыли, вознесенные над клавиатурой, потом вдруг упали на нее, как подстреленные птицы. Грянул первый аккорд, в звучании которого аб почувствовал нечеловеческую боль. Музыка заставила его забыть, кто он, где он и что с ним, собственно, происходит. Аб Бернад слышал по радио сотни концертов Маска. Он знал его симфонии, оперы, сонаты, его божественные клавирные импровизации. Но то, что он услышал теперь, нельзя было сравнить ни с чем. Это был Маек, удесятеренный безграничным отчаянием, жесточайшими муками совести и страшной человеческой тоской. У аба было такое чувство, будто он проваливается в беспросветную черную пропасть, откуда нет и не может быть возврата. Музыка оборвалась резко и неожиданно. Очнувшись, аб Бернад увидел, что возле пианино стоит доктор Канир и, склонившись, что-то тихо говорит юноше. Гениальный безумец тяжело дышал, а по лицу его катились капли пота. Но он послушался доктора и, отойдя от инструмента, вернулся к себе на кровать. Доктор Канир подсел к нему, а священнику молча указал на стул. Совершенно раздавленный, аб Бернад послушно придвинул стул к кровати и в изнеможении на него опустился. Лишенный способности чему-либо удивляться и что-либо соображать, он лишь молча смотрел на молодого человека, словно это был выходец с того света. Наконец странный пациент профессора Нотгорна собрался с силами и тихим прерывающимся голосом принялся рассказывать потрясающую историю своего перевоплощения.

15

Перед своей кончиной старый композитор Гионель Маск долгие годы страдал от неизлечимого недуга. Смерть неумолимо приближалась к Маску, но он не хотел умирать. Это был не просто животный страх перед смертью, не просто инстинктивное стремление сохранить жизнь любой ценой, а скорее страстный протест против нелепой, чудовищно бессмысленной смерти, разрушающей изношенную физиологическую оболочку, в которой обитает зрелый и мощный человеческий интеллект, полный творческих замыслов и неистребимой воли к труду. Маск до самозабвения любил свое искусство и готов был любой ценой отстоять возможность служить ему. Неизбежность смерти повергала больного композитора в пучину мрачного отчаяния и безысходной тоски. Вот тогда-то и пришел к нему впервые профессор Нотгорн. Ровесник Маска, но более крепкий и живучий, этот прославленный ученый сделал умирающему композитору предложение, от которого невозможно было отказаться. Нотгорн предложил спасти от разрушения самое ценное в личности Маска: его талант и мастерство, его опыт и знания, его любовь к искусству и творческие замыслы. В беспросветном мраке обреченности сверкнула искра надежды, и Маек уверовал в высокое гуманное назначение того, что предлагал уважаемый профессор. В течение последующих месяцев Нотгорн лихорадочно готовился к неслыханному эксперименту. Он несколько раз наведывался к больному композитору и беседовал с ним о своей работе. Из этих бесед Маску удалось составить некоторое представление о научных поисках ланкского отшельника. Профессор Нотгорн всю свою жизнь посвятил изучению человеческого мозга, точнее говоря, поискам среди миллиардов микроскопических клеток мозга тех неуловимых частиц, которые являются прямыми носителями сознания, памяти, индивидуальности. Он и в Ланк-то перебрался для того, чтобы иметь возможность полностью отдаться своей работе. К тому дню, когда он явился к Маску со своим предложением, главное было уже сделано. В результате пятидесятилетнего напряженного труда Нотгорн нашел то, что искал. Носителями индивидуальности, сознания, памяти оказались ничтожно малые клетки, распыленные в серо веществе коры головного мозга. Их общее количество колебалось от двух до трех миллиардов штук. Ученый назвал и ментогенами. После того как ментогены были обнаружены и изучены, остальная работа не представляла для Нотгорна особы трудностей. В течение нескольких месяцев он сконструировал специальный прибор, способный извлекать ментогены из одного мозга и переводить их в другой. Этот прибор получил наименование "ментогенный трансфузатор", сокращенно – ментранс. Испытав его несколько раз на собаках, Нотгорн решил совершить операцию над человеком. Старый композитор Гионель Маск был тайно перевезен из Сардуны в Ланк. Путешествие в автомобиле сильно ухудшило его состояние. Нужно было опешить. Второй объект был заранее намечен. Доктор Канир лично помчался за ним в Марабрану. В ожидании его возвращения Маск провел доме Нотгорна трудные сутки: боли в груди усилились, поднялась температура. Наконец Канир вернулся и привез собой двадцатилетнего Фернола Бондонайка, страдавшего врожденным идиотизмом. Нотгорн немедленно приступил к операции. В организмы обоих пациентов были введены наркотические препараты. Укол инъекционной иглы – было последнее, что Маск почувствовал еще в своем старом теле. Очнулся он уже в новом. Ментогены композитора прочно закрепились в мозгу идиота. Когда он очнулся после наркоза, он первым долгом излил свою благодарность профессору Нотгорну. Но это было всего лишь естественной первоначальной реакцией личности, стоявшей перед этим на грани небытия. Выздоровев же окончательно и поняв, что, собственно, произошло, Маск сильно затосковал. Ведь, принимая предложение Нотгорна, он не помышлял о продлении жизни своей личности своего сознания. Он хотел лишь спасти свой талант, свое мастерство, свои знания. Неужели Нотгорн обманул его? Не выдержав напора мучительных сомнений, он упросил доктора Канира устроить ему тайное свидание с духовным лицом. Доктор Канир согласился выполнить просьбу Маска и отправил экономку Нагду за абом Бернадом... Выслушав рассказ, аб Бернад почувствовал, как в груди у него закипает негодование. Доктор Канир сидел на краю койки, возле перевоплощенного Маска, понурив голову и боясь поднять глаза. – Какое неслыханно святотатственное дело! – воскликнул служитель бога единого. – Вы понимаете, доктор, в каком жестоком преступлении вы приняли участие?! – Я виноват, ваше благочестие, – ответил Канир с полной покорностью. – Я виноват и готов нести за свою вину любое наказание! – Виноват?! Наказание?! Но разве раньше вы не понимали, что участвуете в преступлении, за которое вам придется отвечать не только перед богом единым, но и перед гирляндским правосудием?! – Я был обманут, ваше благочестие! Поверьте, что я был обманут!.. Привлекая меня к научному сотрудничеству, профессор Нотгорн скрыл от меня свои истинные планы и намерения! Идею трансфузии ментогенов он преподнес мне в высокогуманном и весьма привлекательном аспекте, который нисколько не противоречил моим религиозным убеждениям. Профессор утверждал, что обмен ментогенами даст людям возможность, минуя громоздкую систему современной педагогики, передавать друг другу не только основные знания, но и качества, доныне непередаваемые, такие, как таланты, культурные навыки, эстетический вкус, жизненный опыт, мастерство. Эта благородная идея, ваше благочестие, настолько захватила меня, что я слепо выполнял волю своего шефа. Нотгорн ни единым словом не обмолвился о переселении душ, а мне самому такая страшная мысль и в голову не могла прийти! Я выполнял все приказы Нотгорна, и у меня не возникало никаких подозрений. Лишь позже я понял, что Маск и Бондонайк были нужны Нотгорну для эксперимента на людях, а второй молодой человек, сторож орангутанга, – для продления собственной жизни... После покаянной речи Канира аб Бернад смягчился. Он предложил своим собеседникам собрать самые необходимые вещи, немедленно покинуть дом Нотгорна и ближайшим поездом выехать в Сардуну, остановиться там в гостинице "Кристалл", ни с кем не общаться и ждать его дальнейших указаний. Все переговоры с профессором Нотгорном аб Бернад взял на себя. Несчастные "грешники" ожили, словно им дали испить живительной влаги. Они готовы были целовать руки своему благочестивому избавителю. Сборы продолжались недолго. Не прошло и двадцати минут, как доктор Канир и перевоплощенный в Фернола Бондонайка Гионель Маск были готовы к отъезду. Аб Бернад благословил их, и они бесшумно удалились в ночь.

16

Высокий старик сбросил с себя одеяло и сел, спустив с кровати тощие ноги в полосатых дудочках пижамы. В окне чуть брезжил рассвет. Будильник на ночном столике показывал половину четвертого. Старик вздохнул и решительно нажал кнопку звонка, прикрепленного к спинке кровати. Вскоре послышалось тяжелое шлепанье, и в дверь постучали. – Входи, входи! – крикнул он резким металлическим голосом, словно ударил в надтреснутый колокол. Дверь распахнулась, и в спальню вошло нечто громоздкое, взлохмаченное и помятое. Это "нечто" заполнило своим массивным корпусом весь дверной проем. Оно широко и гладко зевнуло прямо в лицо старику и сказало: – С добрым вас утром, ведеор профессор! – Почему в таком виде?! – удивился старик, не ответив на приветствие. Сколько раз я говорил тебе, Нагда, чтобы ты не являлась ко мне, пока не приведешь себя в порядок! На кого ты похожа?! Поставь рядом с тобой Кнаппи, и тот покажется красавцем!.. – Ну вот, опять не угодила! – спокойно проворчала Нагда. – Вы с вечера говорили, что встанете в шесть, а сами поднялись в такую рань и трезвонить начали. Где уж тут быть в порядке! – Не оправдывайся! – отрезал профессор. Он помолчал, яростно поскоблил свой череп под колпаком и уже спокойно, хотя и все еще строго, спросил: – Канир у больного? – Не знаю, ведеор профессор... – Что значит "не знаю"? Ты, Нагда, обо всем должна знать, что творится в доме! Ступай разбуди Канира и пошли его ко мне. Некогда нам теперь отдыхать да валяться!.. Да смотри больше не являйся такой растрепой! ' – Больше не явлюсь, ведеор профессор... А что, ведеор профессор, Кнаппи выпустить погулять? Он уже два дня взаперти сидит. Совсем бедный расстроился. Все ворчит и кушает плохо. – С Кнаппи я сам сегодня погуляю в саду... Ну ступай, ступай... Бормоча себе под нос что-то невнятное, Нагда с достоинством отшлепала прочь. Профессор Нотгорн сунул ноги в мягкие домашние туфли, натянул поверх пижамы длиннополый халат с золотыми драконами по красному полю и большими бесшумными шагами прошел к окну. Распахнув створки настежь, он высунулся наружу и с наслаждением вдохнул свежий утренний воздух. Пробуждающийся весенний день подействовал на профессора успокаивающе. Но ему недолго довелось наслаждаться чудесной свежестью раннего утра. В спальню внезапно, без стука, ворвалась Нагда: – Ведеор профессор!!! Никогда прежде Нагда не вопила таким истошным голосом. Нотгорн вздрогнул и повернулся к ней всем своим корпусом. – В чем дело, Нагда? Что случилось? – Ведеор профессор, их там нет!.. – Кого нет? Что ты мелешь? – Никого нет, ведеор профессор! Пусто! Исчезли! Оба! И доктор Канир и этот дурачок Фернол!.. А в комнате больного, ведеор профессор, сидит аб и ждет вас! – Какой аб?! Что за чушь?! – Аб Бернад, ведеор профессор!.. Это я его привела, ведеор профессор, когда вы спали! Мне доктор Канир велел! Он сказал, что в этом нет ничего плохого, если больной исповедуется у его благочестия. Вы ведь всегда говорили, что кому нравится верить в бога, пусть верит! Простите меня, ведеор профессор! Я не виновата, не виновата!.. И Нагда залилась горючими слезами, причитая и захлебываясь в приступе раскаяния. – Какое безобразие! – в сердцах проговорил профессор и, брезгливо обойдя плачущую экономку, стремительно вышел из спальни.