Текст книги "Пифагор"

Автор книги: Александр Немировский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Решение

Солнце едва поднялось из вод и ещё не рассеялся утренний туман, когда Пифагор оказался у дома и стоял, размышляя, стоит ли будить отца. Но вот скрипнула дверь.

Увидев Пифагора, Мнесарх выбежал ему навстречу.

   – Ты знаешь, что случилось?! Критяне врываются в дома и хватают всех подряд! Родителей беглецов заключают в доки! К нам пока никто не заходил, а у соседей уже увели стариков.

Пифагор нахмурился:

   – Это великое бедствие, отец, и я не могу остаться в стороне. Совесть мне приписывает разделить общую судьбу.

   – Хорошо ли ты подумал, Пифагор?! – в ужасе закричал Мнесарх. – Ты же идёшь на верную гибель!

   – Разве, отец, я похож на человека, действующего по первому побуждению? Ты забыл, что во мне кипит кровь Эвфорба и Пирра?

Мнесарх опустил глаза. Упоминание о прежних жизнях сына каждый раз ввергало его в немоту.

   – У меня возник план, – проговорил Пифагор после недолгого раздумья. – Не время его раскрывать. Но я уверен: молодёжь Самоса будет спасена.

   – Тебя же нет в списках! – не унимался Мнесарх. – Видимо, наёмники обошли наш дом не случайно. Поликрат тебя ценит. Почему бы тебе с ним не встретиться и не поделиться своим планом спасения Самоса?

   – Поликрат болен, да если бы и был здоров, в моих советах не нуждается. Что касается списков, меня там, должно быть, действительно нет. Чтобы не навлечь на тебя беды и осуществить свой план, я назовусь Эвномом.

   – Тебя же здесь все слишком хорошо знают, чтобы спутать с Эвномом! – закричал Мнесарх.

   – Но не наёмники. Что касается тебя, придётся немедленно покинуть остров.

   – Так, сразу? Бросить дедовский дом? Оставить родные могилы?

   – Но не прибавлять же к ним свою? Вспомни о судьбе Фокеи и Теоса. Те, кто вовремя ушёл, из этих городов, остались людьми, а тот, кто побоялся оставить добро и родные могилы, достался вместе с ними варварам. Желающий быть свободным не должен медлить и колебаться.

Говоря это, Пифагор уловил опущенный долу взгляд отца. Ранее тот словно бы не замечал его ног, так же, как избегал затрагивать во время бесед то, что ему казалось ненормальным в поведении или в речах сына.

   – Давай я принесу тебе тёплой воды, – проговорил Мнесарх.

В это мгновение дверь задрожала от ударов.

   – Спокойно, отец, – проговорил Пифагор. – Спокойно, мой дорогой. Ведь мы с тобой договорились обо всём.

У корабельных доков

Квадрат, образованный корабельными доками и линией мола, колыхался сотнями голов. Кто устроился на обструганных брёвнах, кто на кучах опилок. Судя по выражению лиц, согнанные свыклись с неизбежностью, хотя и страдали от ожидания. Скорей бы!

Время от времени оглашалось очередное имя. Писцы, сидя за столами с развёрнутыми папирусными свитками в руках, вызывали по одному. Их интересовал возраст, прохождение военной службы на море или на суше. Пифагор заметил Меандрия, что-то втолковывавшего писцам.

Наконец глашатай выкрикнул: «Эвном!» – и Пифагор приблизился к столу. Лицо Меандрия удивлённо вытянулось.

   – Как ты тут оказался?!

   – Как все. Мне нет пятидесяти.

   – Но тебя нет в списке!

   – В списке есть Эвном, и я его решил заменить. Разве это не естественно? Брат за брата.

   – Но ты ведь не корабельщик и не воин.

   – Зато я знаю языки, – возразил Пифагор. – Поверь, это может принести пользу. Кроме того, мне хочется устранить мучающее меня упущение: я никогда не был в стране, с которой связано столько чудес и небылиц.

Меандрий неодобрительно пожал плечами:

   – Почему же тогда ты не посетил Египта при жизни фараона, дружившего с Поликратом? Теперь его царством правит безумец, и стремиться туда – не меньшее же безумие.

   – Часто называют безумием то, чего не в состоянии объяснить, иногда же возбуждение, которого удаётся добиться искусственным путём.

   – Говори яснее.

   – Персидские цари, открывая совет, спрашивают, все ли приняли хаому.

   – Хаому?

   – Это сок какого-то неведомого нам растения, обладающего свойством обострять силу ума и развязывать языки. Не выпившие хаомы на царский совет не допускаются, чтобы мысли их не были скованными, а язык лживым. Должен сознаться, что отец, узнав о принятом мною решении, тоже назвал меня безумцем. Но кому-то надо обезуметь, чтобы спасти Самос.

Меандрий покачал головой:

   – Я вижу, ты непреклонен. Можешь оставаться. Я вношу тебя в список вместо брата. Но на посадку не выходи.

Из разговора Пифагор заключил, что все остальные перед посадкой на суда будут распределены по кораблям и выстроены. Задание для людей, незнакомых со сложными подсчётами, отнюдь не лёгкое. Ведь кроме данных, имеющихся у писцов, надо учитывать также вместимость судов: Пифагор заметил, что у мола стояли старинные пентеконтеры, триеры, а также самояны. Поэтому, видимо, предварительно команды будут собраны у мола, а затем отведены на палубы.

Быстро стемнело. Пифагор, положив под голову мешок, расположился у брёвен и мгновенно погрузился в сон. Он пробудился от чьего-то шумного вздоха. Полная луна освещала склонившееся над ним широкое безбородое лицо со вздёрнутым носом.

   – Залмоксис! Как ты тут оказался? – удивился Пифагор.

   – Господин уехал, как только начался переполох. Меня он не взял с собою. Ведь я пугаю коней. Критяне схватили меня и привели сюда вместе со всеми.

   – Я вижу, ты чем-то взволнован. Что случилось?

   – Там, в доках, люди, – сбивчиво заговорил Залмоксис. – Я отсюда слышу плач и проклятия. Вот сейчас некто уверяет, что Поликрат отправил гонца к Оройту и вызвал его на остров, чтобы тот от имени царя приказал отправить самосские корабли в Египет, ибо тиран с тираном всегда найдут общий язык и нет для тирана никого опасней собственных граждан. Я понял, что это родственники скрывшихся. Ворота не охраняются. Замок легко сбить.

   – Дай мне, мальчик, пожать твою руку, – сказал Пифагор. – У тебя доброе сердце.

   – Господин, почему ты называешь меня мальчиком? Ты же видишь, что у меня крепкая рука!

   – Но ведь тебе нет двадцати?

   – Нет. Мне пятнадцать.

   – Значит, ты мальчик. После двадцати лет будешь юнцом, а достигнув моих лет, станешь юношей. Впрочем, такова моя система возрастов. Старикам надо помочь. Но замка мы сбивать не будем. Надо подумать, как дать им законно вернуться в свои дома.

Дома, кошки и мышки

Едва рассвело, когда появились несколько городских рабов с кольями. Вскоре колья покрыли всё свободное пространство, будучи воткнуты на некотором расстоянии друг от друга. Затем писцы прикрепили к каждому колу дощечку с названием судна. К полудню глашатай провозгласил названия кораблей и имена всех, входивших в три судовые команды. Каждая команда должна была подойти к своему колу и оставаться возле него до утра, когда намечались посадка и отплытие.

Казалось, всё было продумано. Но едва успели люди подняться на берег, как оттуда послышались вопли на ломаном эллинском языке. Перевесившись через перила, финикийские кормчие, которым было приказано сопровождать суда до Навкратиса, выкрикивали ругательства, сопровождая их соответствующими выразительными жестами. Одни вопили, что им дали старцев, которые не в силах и вёсла поднять, другие – что им достались люди, видевшие парус лишь издали.

Пришлось возвратить команды на берег и весь остаток дня заниматься перестановкой. Но на следующее утро повторилось то же самое. Писцы встревоженно забегали.

И тогда Пифагор, подойдя к Меандрию, обратился к нему с должным почтением:

   – Если мне будет дозволено, я помогу тебе решить несколько видоизменённую задачку с домами, кошками и несчастными мышками.

Меандрий взглянул на Пифагора как на безумного.

   – Как ты сказал? Мышками?

   – Ты меня не понял, – проговорил Пифагор. – Речь идёт о том, чтобы никто не остался на берегу и кошки с мышками были распределены по домам равномерно. От тебя требуются списки судовых команд и сведения о вместимости каждого судна.

   – Но при чём тут дома, кошки и мышки?

   – Так озаглавлена древняя задача, подобная твоей. Её, судя по прочитанным мною ассирийским письменам, разгадали в Вавилоне более тысячи лет назад. Воспользовавшись этим, я справлюсь с твоей задачей. Но при одном условии – если ты освободишь из доков несчастных старцев.

Лицо казначея вытянулось. Видимо, он никак не мог связать задачу, которую обещал разрешить Пифагор, с пленниками доков, но понимал, что должен согласиться с предложением Пифагора.

   – Пусть будет по-твоему. Я рискну выпустить старцев, как только поднимутся якорные камни.

Прошло немного времени, и команды вступили на палубы. На этот раз кормчие не подняли крика. И вскоре послышалось потрескивание якорных камней. Корабли начали отчаливать. «Минос» качнулся. Самос стал удаляться. Ресницы, едва дрогнув, словно от дуновения ветерка, выдали волнение, охватившее Пифагора при мысли, что он прощался с Самосом навсегда. Но лицо его скорее выражало радость. Стоя у борта, он глядел, как площадь заполняется стариками и старухами. Некоторые поддерживали друг друга, не обращая внимания на отходящие корабли. Они не догадывались, кто их спас.

Пифагор положил ладонь на плечо мальчика.

   – Когда делаешь доброе дело, не имеет значения, узнают об этом или нет. И пусть несчастные припишут своё освобождение доброте Меандрия. Мы с тобой выполнили то, что зависело от нас.

На палубе

   – Как тебе это удалось, господин? – обратился к Пифагору Залмоксис, когда Самос исчез из виду. – Что это за вавилонская задача, которую ты назвал, если это, конечно, не тайна?

   – О нет! – рассмеялся Пифагор. – Подойдём к корабельным канатам, и я тебе её объясню.

И вот уже участок палубы покрылся квадратами и треугольниками. Появились зрители. Один из них, уже немолодой человек, неодобрительно покачивал головой. Это был плотный мужчина с большими волосатыми руками и широким лицом, усеянным веснушками. Обшитый золотыми нитями гиматий говорил о том, что этот человек был не из числа тех, кто добывал хлеб физическим трудом.

   – Зачем парня мучаешь? Ведь быть ему не натягивателем верёвок, а воином на персидской службе, так же как тебе и всем нам.

   – Как тебя зовут? – спросил Пифагор, отрывая уголёк от палубы.

   – Я Никомах, – протянул незнакомец. – Самояна, на которой мы плывём, как и все другие, – из доставленного мною леса.

   – Я могу понять твою обиду, – проговорил Пифагор. – Но с предсказанием не согласен. Откуда твоя уверенность, что мы будем воинами? Когда-то мне было предсказано, что я никогда не вступлю на землю Египта. Далее, почему ты решил, что я учу землемерному делу?

   – Из твоих начертаний.

   – Но ты бы мог предположить, что я хочу познакомить мальчика, допустим, с устройством знаменитых пирамид, воздвигнутых на берегу Нила в незапамятные времена.

   – Пожалуй, – отозвался Никомах.

   – Наверное, – продолжил Пифагор, – можно было бы отыскать ещё сотню применений геометрии, науке, которая всем этим занимается. С её помощью мы измеряем землю не шагами, а мыслью, и более того – наша рука, которой водят боги, отражает красоту отпущенной нам жизни, и линии, отрывая нас от земли, ведут к звёздам. Геометрия показывает нам, что миром управляют не бездельники и развратники, какими их изображают поэты, а существа, наделённые высшим интеллектом. Нам надлежит быть похожими на них.

Выручай, Нестис!

На третье утро показались зелёный мыс и гавань, окружённая белыми домами.

– Китион! – воскликнул Пифагор. – Древнейший из городов Кипра! По его имени в древности называли весь остров. Здесь, возвращаясь из Индии, я прожил месяцы зимних бурь и в счастливом времяпрепровождении обрёл друзей, среди них Абибала, человека высокой души. Твоя задача, Залмоксис, – найти дом Абибала. Он сразу за агорой. Стены розового цвета. У входа – изображение корабельного носа с фигуркой пигмея, чёрного человечка. Абибалу уже должно быть известно, что персы объявили войну Кархедону, а возможно, и то, что царь царей намерен послать против кархедонцев самосские корабли. Но он не знает, что на одном из кораблей я. Это ты ему объяснишь.

   – А поймёт ли китионец меня?

   – Финикийцы и эллины живут на этом острове вместе много поколений. Как давние соседи, они знают язык друг друга. Итак, объясни Абибалу, что я на корабле, и передай следующее: пусть он отыщет кархедонские корабли и сообщит наварху[33]33
  Наварх – командующий флотом.


[Закрыть], что корабли Самоса, неготовые к бою, направляются в Египет. Захватить невооружённые корабли с людьми, не рвущимися в персидское рабство, и кормчими-финикийцами не составит труда.

   – А если Абибала не окажется в городе?

   – Молодец! – похвалил Пифагор. – Это не исключено. Тогда ты всё сообщишь сыну Абибала, мальчику твоих лет. Он хромает и в море пока не выходит. Он выполнит моё поручение с помощью кого-либо из братьев Абибала, которые, как и он, занимаются торговлей и тоже владеют керкурами. Ты дождёшься следующей ночи и с берега дашь мне знак факелом, очертив им круг над головой. Я пойму, что поручение выполнено, а если нет, проведёшь прямую линию перед собой. Запомнишь?

   – Да, господин. И когда я должен отправляться?

   – Сейчас. Кто знает, удастся ли тебе покинуть судно в городе. Ты родился на Гебре и, наверное, хорошо плаваешь?

   – Конечно!

   – До берега менее двух стадиев. Пока корабли обогнут этот мыс и причалят, ты окажешься уже вон там, у Солёного озера, а оттуда до дома Абибала рукой подать.

Они помолчали.

   – Ты, разумеется, мечтаешь вернуться на родину, – проговорил Пифагор. – Согласно распоряжению Поликрата, раб, взятый в качестве воина на корабли, освобождается от власти господина. А я тебя сразу отпускаю с корабля.

Дрожащий голос, которым были произнесены эти слова, не соответствовал их смыслу. Пифагор не отпускал Залмоксиса, а отрывал его от себя. И Залмоксис это понял. Глазами, полными слёз, он смотрел на протянутый ему остракон со знаком пентаграммы.

   – Это будет для Абибала знаком того, что он должен о тебе позаботиться. Если встретишь Метеоха, расскажи ему о случившемся, и пусть он поможет тебе добраться до крестонеев. Я буду тебя помнить, Залмоксис, с благодарностью.

   – А мне?! Как мне тебя благодарить? – отозвался мальчик. – Мои одноплеменники не только не умеют ни считать, ни писать, но гордятся этим, считая подобные занятия позором. Ты открыл мне мир.

Пифагор обнял Залмоксиса и подтолкнул его к борту.

   – Плыви к этому мысу, и ты будешь у Абибала раньше, чем мы причалим.

Залмоксис подошёл к перилам и, воскликнув: «Выручай, Нестис!», соскользнул за борт. Раздался лёгкий всплеск. Следя зато возникающей, то исчезающей рыжей головкой, Пифагор прокручивал в памяти незнакомое ему имя. «Кто бы это мог быть? – думал он. – Бог или богиня? Не от той ли же основы имя Нестор[34]34
  Нестор – в греческой мифологии царь древнего Пилоса, герой нескольких человеческих поколений, воплощение мудрости и долголетия.


[Закрыть]? Или с ним связано название реки Несс[35]35
  Несс – река Фракии, а также имя кентавра, пытавшегося при переправе через эту реку похитить жену Геракла Деяниру и убитого им отравленной стрелой.


[Закрыть]?

Наконец голова, мелькнув последний раз, исчезла. Пифагор отвернулся. Ни одно из расставаний после прощания с матерью не было для него тяжелее, чем это.

Леонтион

Решение Пифагора отправить Залмоксиса вплавь оказалось разумным. Едва корабли причалили, откуда-то появились персидские лучники. Они образовали цепь, не пропуская никого на мол и следя за тем, чтобы никто с кораблей не сошёл на берег. Около полудня к «Миносу» приблизился знатный перс. По спущенным сходням он поднялся на борт и был встречен почтительно склонившимся кормчим. Заскрипели ступени лестницы, ведущей на нижнюю палубу. Кажется, они спустились в каюту. Будь на корабле Залмоксис, Пифагору стали бы известны планы персов. Теперь же оставалось ждать и надеяться, что Залмоксис отыщет Абибала и тому хватит времени для выполнения задуманного.

Вскоре после ухода перса у крайнего судна показались четыре раба, груженных бурдюками. Кажется, персы не торопились. И Пифагор подсчитал, что загрузка всех сорока судов займёт конец этого дня и весь следующий. А там, глядишь, выход в море задержит что-нибудь ещё.

До наступления темноты рабы, успев загрузить девять кораблей, удалились. Устроившись у правого борта, Пифагор всматривался в берег. Волнение его возрастало. Абибал, против обыкновения, мог взять сына с собою, ведь хромота не препятствие для моряка. Или персы отобрали у китионцев керкуры – они ведь здесь хозяева. Не сомневался Пифагор лишь в одном: если Абибал на месте, он сделает всё возможное и невозможное для спасения самосцев. Но вот в рощице на значительном расстоянии от мола блеснул факел, и стал явственно виден очерченный им огненный круг. Кровь прилила к лицу Пифагора, и он возблагодарил молитвой бога добрых вестей. Огненный круг повторился. И в это мгновение Пифагор услышал, как рядом по борту от тяжести трётся якорный канат.

Наклонившись, он увидел чёрную голову и быстро скользящие руки. Ладонь, оторвавшись от каната, коснулась рта. Человек перекинул тело через перила, и Пифагор ощутил под ступнями влагу. Лицо юноши было Пифагору незнакомо. Нет, это не был посланец Абибала, как он предположил в первое мгновение.

   – Я с соседнего судна, – послышался приглушённый голос. – Моё имя Леонтион. Мы решили связать кормчих и выйти в открытое море, пока на корабли не введены персидские воины.

   – Кто это мы? – шёпотом спросил Пифагор.

   – Я с «Тесея», – проговорил юноша, глотая слова. – Я уже оплыл два судна, там с нами согласны! Присоединяйтесь! Сегодня или никогда.

   – Эта мысль возникала и у меня, – прошептал Пифагор. – Уйти можно было ещё и раньше. Но, взвесив последствия, я отказался от такого замысла. О бегстве известили бы Оройта, и его воины, переправившись, вырезали бы всех наших.

   – Но ведь уйдут не все корабли. Неужели из-за трёх-четырёх судов поднимется такой переполох?

   – Видимо, ты не знаешь персов. У них действует закон круговой поруки. За побег немногих расплатятся все. Оройту хватило бы и одного скрывшегося корабля – нужен лишь повод, чтобы покончить с ненавистной ему свободой Самоса и очистить остров для персидских переселенцев.

   – Что же, по-твоему, мы должны сидеть сложа руки?

Пифагор склонился над юношей:

   – Когда ты карабкался по канату, тебе случайно не был виден факел, прочерчивающий круг?

   – Видел. Ну и что?

   – Это мои друзья дали знак, что хотят нам помочь. Ты ещё успеешь оплыть корабли, на которых побывал, и передать, что имеется другой план, более надёжный и не создающий угрозы Самосу. И передай, что, если появятся чьи-либо корабли, не надо их пугаться. Следует вести себя как людям, захваченным в плен и жаждущим освобождения. А храбрость, достойную твоего имени, тебе, Леонтион, ещё удастся проявить.

Условный знак

На заре, ещё до появления на корабле водоносов, Пифагор прошёл на корму. Кормчий лежал на подстилке у весла с открытыми глазами. Услышав шаги, он поднял голову.

   – Тебе чего? – спросил он по-эллински.

   – Да вот хочу узнать, сколько дней пути от Китиона до Навкратиса, – ответил Пифагор по-финикийски.

Кормчий повернулся на бок.

   – Да ты говоришь по-нашему! Не с Кипра ли?

   – Немного говорю, – сказал Пифагор, присаживаясь. – Я, как все, самосец, но в Сидоне и Тире в юности жил почти три года.

   – Редко эллины по-нашему изъясняются, если они не с Кипра, – заметил кормчий. – Что касается твоего вопроса, при северном ветре в корму – а другие ветры в эти месяцы здесь не дуют – до Египта от южного берега Кипра не более трёх суток. На вёслах было бы дней шесть тянуть, а то и семь. Но тебе, насколько я понимаю, в Навкратис не к спеху?

   – Пожалуй, – отозвался Пифагор. – У нас на Самосе говорят: «Поспешность к лицу только глупцу». Я слышал, что наш крайний срок – полнолуние, а до него ещё десять дней.

На мол в сопровождении воинов вышли водоносы. Кормчий, дав знак своему помощнику спускать трап, стал у мачты рядом с лестницей в трюм. Один за другим носильщики поднимались по дощатым мосткам, пружинившим под их ногами, и с шумом сбрасывали с голых потных плеч свои ноши. Один из бурдюков привлёк внимание Пифагора. На нём охрой был выведен треугольник. В центре его – какая-то фигурка. Наклонившись, Пифагор разглядел медвежонка с уморительной мордочкой.

Волна радости захлестнула Пифагора. Он мог бы запеть, если бы не соседство кормчего.

   – Тебя как зовут?

   – Мисдес. Тебя же, я знаю, все называют Пифагором. И что ты, Пифагор, думаешь насчёт этого раскрашенного бурдюка?

   – Должно быть, кто-то с берега нам знак подаёт. Держитесь, мол. Ждут вас хорошие вести.

   – Что ж, будем держаться, хотя времена страшные. Слышал ли ты, что персы в Египте вытворяют? Люди от отчаяния в Ниле топятся. А нашим родичам, картхадаштцам, война из-за собак объявлена. И какое им дело, что кто ест...

   – Собака у персов священное животное, – заметил Пифагор. – Ведь они бродячим собакам и птицам с кривыми когтями отдают на съедение своих покойников.

Кормчий всплеснул руками:

   – Настоящие дикари! Надо же такое! Телами родителей собак кормить...

Пифагор пожал плечами:

   – Таковы их обычаи. И конечно, есть собак, да и не только собак, но и других животных – это варварство, но с ним надо бороться не оружием, а убеждением. Однако довольно об этом. Скажи, Мисдес, когда тиряне отмечают великий праздник Мелькарта?

Финикиец разгладил пальцами морщины на лбу.

   – Праздник будет через четыре дня. А что?

   – Просто так. Был я в Тире как раз в этот день. Хотелось проверить, не изменила ли мне память. Как сейчас помню. В проливе между Тиром и материком корабли всех основанных Тиром колоний, ночью же в гавани – факельное шествие. Удивительное торжество – единение рождённых от одного корня. Такое же не мешало бы ввести и эллинам.