Текст книги "Под небом Испании"

Автор книги: Александр Родимцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

IV

Военная база в Мадриде. Трагедия на улице Листа. Женский монастырь. В штабе генерала Вальтера

Площадь, где мы остановились, с одной стороны обнесена была дощатым забором, с другой – невысокой кирпичной стеной. Сквозь дыры в заборе виднелись низкие щербатые бараки.

Позже я узнал, что эти подгнившие бараки – перевалочная военная база. Здесь сосредоточивались вооружение, техника, боеприпасы, которые шли с тыла на фронт и с фронта в тыл.

Не успели мы расположиться, как мой попутчик, испанский офицер, крепко пожал мне руку и, ничего не сказав, ушел в город. Это немного удивило меня, ведь я не знал, что делать дальше: ждать его возвращения или действовать самостоятельно. Позже мне сказали, что сопровождающий, так быстро ушедший в город, был не кто иной, как интендант из бригады Листера – Лопес.

Я решил ждать. Наверное, Лопес, едва сдержавший радость по случаю прибытия подкрепления, поспешил доложить своему начальнику, что пулеметные подразделения, хорошо обученные и вооруженные, без потерь прибыли в Мадрид. А заодно и сообщить, что вместе с ними приехал русский.

Ожидая, когда он вернется, я пошел осматривать площадь и бараки за забором. Зашел в караульные помещения, осмотрел все уголки и закоулки военного склада, узнал, где что лежит, и, к удивлению, никто меня не остановил, не окликнул, не задержал.

Часовые равнодушно смотрели на меня и продолжали заниматься своим делом. В дальнем углу, спрятавшись от начальства, четверо солдат, бросив ружья, играли в карты. Они шумно шлепали картами о ящик из-под патронов, отчаянно жестикулировали, ругались и громко смеялись. Проигравшего шлепали картами по носу.

Я прошел мимо них, открыл низкую дверцу в склад, где были сложены ящики с патронами, а часовые даже и бровью не повели.

В караульном помещении, куда я зашел в надежде найти разводящего или начальника караула, лежал на роскошном диване и блаженно улыбался толстенький человек, то и дело утирающий лоб огромным клетчатым платком. А вокруг него, напевая бравурный марш, бегал здоровенный детина в красных галифе и размахивал огромным платком. Он то подскакивал к дивану, то резко отходил назад и замирал. Я понял, что этот парень, как и все его сверстники, мечтает стать матадором.

Прошло три часа, а Лопес не возвращался. Я не на шутку забеспокоился: вернется ли он вообще? Решил ждать еще час.

Прямо с площади в город уходила небольшая узкая улица. На тротуаре и мостовой, несмотря на зной, толкалось много народу. Возле продовольственных магазинов очереди. В основном здесь стояли женщины, старики и дети.

Неожиданно завыла сирена. Люди рассыпались, словно горох, бросились в подвалы домов, в специально отведенные укрытия.

Над городом показалась пятерка летящих гуськом неприятельских самолетов. Они шли на небольшой высоте и готовились к первому заходу. Вокруг слышалась беспорядочная пальба. Стреляли все, кто имел оружие. На противоположной стороне неизвестно откуда взявшийся парнишка лет пятнадцати палил в небо из двух пистолетов. Он стрелял с таким упоением и с такой верой в мощь своего оружия, будто это было лучшее средство в борьбе с фашистскими самолетами. Но они и не думали падать, а летели своим курсом. Так продолжалось несколько минут, пока фашистские стервятники искали жертвы. На первом развороте головной самолет пошел в пике и сбросил три бомбы на соседнюю площадь, хотя там не было никакого военного объекта. Два других тоже спустили смертоносный груз на мирных жителей.

Четвертый, который еще не бомбил, отделился от группы и направился вдоль улицы. Было видно, как из его черного брюха выпали две бомбы. Приближаясь к земле, они росли на глазах и оглушительно свистели.

Казалось, летчик сбросил их специально на меня. «Ну вот, не успел еще повоевать – и конец пришел, – мелькнуло в голове, – напрасно ехал так далеко». Странное какое-то чувство овладело мною. Ни жалости к себе, ни боязни. Только злость на фашистов, на себя за безрассудство: пошел, называется, погулять по улицам Мадрида.

Я упал на землю возле дома, больно ударившись коленом о мостовую. Шершавая каменная стена оцарапала щеку. Но здесь хотя было какое-то укрытие от осколков. Не прошло и полминуты, показавшейся мне вечностью, как послышались один за другим два оглушительных взрыва. Столб пыли, огня и камня поднялся позади меня метрах в двухстах. Бомбы среднего калибра попали в угол, где размещался продовольственный магазин. В городе возник пожар, а воздушные пираты пошли на второй заход, поливая из пулеметов улицы.

Посредине улицы шла молодая женщина в черном платке. Она несла на руках крошечную девочку, а за ее юбку держался мальчишка чуть постарше сестренки. Когда они проходили мимо, я увидел, что на голову мальчика капает кровь с руки девочки. Она была убита осколком бомбы. Кровь сестренки потрясла мальчугана больше, чем стреляющие самолеты. Так они и шли втроем под непрерывным свинцовым огнем. Я хотел крикнуть женщине, чтобы она сошла с мостовой и прижалась к стене дома, но было поздно. Успел только оторвать мальчика от юбки матери и прижать к себе. В это время самолет дал трескучую очередь. Женщина упала, продолжая крепко прижимать к груди дочурку. Когда прохожие, находившиеся поблизости, подбежали, она была мертва. Мальчик, не понимая еще случившегося, бросился к матери, стал звать, тянуть за руку. И вдруг из руки убитой выпал небольшой медальон. Он жалобно звякнул и раскрылся. В золотой оправе фотография красивого мужчины. Черные брови, жгучие глаза, ослепительная, веселая улыбка. Мальчик дрожащими руками схватил медальон и что-то быстро-быстро залепетал, узнав отца.

Я поднял на руки мальчугана и побежал к своим машинам. Заворачивая за угол, успел заметить узенькую эмалированную табличку с названием улицы. Табличка болталась на одном, чудом уцелевшем гвоздике и то и дело позвякивала о разбитый после бомбежки угол дома. Улица Листа… Не о таком времени мечтал великий испанский математик, в честь которого названа улица. Не грохот снарядов, не разрывы бомб вдохновляли его на научные открытия, а высокие, благородные устремления людей, их помыслы, переживания, тревоги и веселье.

Я принес мальчика во двор. Здесь стояли наши грузовики. Парнишка боязливо сполз с моего плеча и, поджав ноги, сел на землю. Он с удивлением смотрел на свои руки. Маленькие бледные ладошки были в крови. Мальчуган непонимающе смотрел на них и никак не мог сообразить – откуда взялась кровь, почему на его белой блузе появились большие густо-красные пятна?

Вокруг собрались люди. Словами и жестами я просил окружающих помыть мальчика. Стоявший за спиной коренастый мужчина средних лет неожиданно заговорил по-русски. Я обратился к нему.

– У него сейчас убили мать и сестренку. Где-то воюет отец. Расскажите всем о мальчике.

Незнакомец понимающе кивнул головой и, повернувшись к окружающим, рассказал о случившемся на улице Диета. Из толпы вышла немолодая женщина и взяла мальчика. Она сказала, что возьмет сиротку в свою семью.

Незнакомец, говоривший по-русски, подошел ко мне. Мы разговорились и представились друг другу:

– Гошес!

– Миша.

– Где учили русский язык?

– С детства знаю, – улыбнулся Миша и скороговоркой выложил свою биографию.

Родился в Польше в районе Волковыска. Мать белоруска, хорошо знала русский язык. Отец поляк. Сам он приехал в Испанию добровольцем. В Мадриде служит в одной из интернациональных бригад. С первых дней участвовал в боях. Сейчас приехал на базу узнать, не привезли ли оружие.

Миша мне сразу понравился.

– Хочешь работать со мной? – спросил я его.

– Добре, – быстро согласился он. – Вот только не знаю, отпустит ли командир.

– А кто он?

– Генерал Вальтер. Тоже наш – поляк. Боевой генерал, хорошо говорит по-русски.

– Ну что ж, попробуем его уговорить. Пообещаем дать ему несколько хороших современных пулеметов с боеприпасами, и он наверняка согласится.

– Конечно, он меня отпустит, если вы дадите пулеметы, – подтвердил Миша.

И он стал уговаривать меня немедленно ехать к Вальтеру. Миша уверял, что штаб их находится совсем близко, в нескольких километрах от Мадрида. И когда я объяснил, что занят и не могу сейчас покинуть команды испанцев, которые приехали со мной в Мадрид, он сделал большие глаза.

– Что они, маленькие? Подождут.

Но, наконец поняв ситуацию, согласился повременить минут тридцать. Разговаривая с Мишей, я не заметил, как во дворе появился Лопес.

– Куда вы запропастились? – бросился я к нему. – Ничего не сказали, не предупредили.

Но Лопес в ответ только улыбнулся и то и дело повторял: «Все хорошо, камарада». Он познакомил меня с тремя офицерами и девушкой, пришедшими с ним.

Совсем молодая, низкого роста блондинка в коротеньком платьице и в легоньких босоножках протянула мне руку:

– Энкарнасион Фернандес Луна.

– О, какое красивое имя, – польстил я девушке.

– А вы кто?

– Павлито.

– Превосходно, будем знакомы. Мне поручено принять пулеметный взвод. Остальные люди направляются к Овиедо, коммунисту из 5-го полка, который командует батальоном.

«Вот и хорошо, – подумал я. – Значит, удастся побыть несколько дней на передовой, посмотреть, как воюют наши ученики, вооруженные «максимами».

Я записал в блокнот, как найти батальон Овиедо, и пошел на склад сдавать пулеметы.

Сержант-испанец принял но списку оружие. Кивая головой, заверил меня, что до моего прихода никому не даст ни одного пулемета.

Теперь можно было трогаться в дорогу, в штаб, где служил Миша.

Мы сели в машину и отправились за город. Шофер, черноволосый, сутуловатый испанец Пепе, старательно нажимал на акселератор. Удивительный народ – испанские шоферы. Хоть каждые пять минут проси ехать тише, все равно не уступят ни на йоту, наоборот, еще больше поддают газу. Неважно, широкая ли это автострада или крутая горная дорога; нескончаемая энергия и темперамент, присущие испанцу, у местных водителей помножены надвое.

Спидометр отсчитал тридцать километров. За окном неожиданно выросла зеленая оливковая роща. В тени ее приютились два кирпичных дома, напоминавших небольшой средневековый монастырь. Мрачные черные стены и узкие оконца нагоняли тоску. Так и казалось, что сейчас откроются тяжелые двери и из-под холодных сводов выйдут монахини с поблеклыми лицами, с угасшими глазами.

Я попросил на минутку остановить машину. Это действительно был монастырь. Приоткрыв дверь, мы увидели, что в нем шло богослужение. Монашка в белом платке и черном длинном балахоне подошла к нам. Схватив Мишу за полу френча, она стала просить его:

– Возьмите меня с собой. Я хочу на фронт. Подружки рассказывали, что в Мадриде живет самая смелая испанская женщина. Ее зовут Пасионария. Я хочу быть похожей на эту женщину. Возьмите меня с собой.

Да, ей не место было в этом монастыре. Миша дал честное слово девушке, что через несколько дней заедет. И он сдержал свое обещание. Позднее я видел бывшую монашку во 2-й бригаде Листера, где она числилась одним из номеров пулеметного расчета.

Штаб генерала Вальтера оказался неподалеку от монастыря. Он разместился на территории какого-то родового поместья.

Как только машина подъехала к ажурным металлическим воротам, появился веселый молодой парень. На его безусом лице сияла широкая улыбка. Он весело подмигнул Мише и, перекинувшись с ним парой фраз, пропустил машину в ворота.

– Минутку подождите, – попросил Миша. – Пойду узнаю, дома ли генерал.

Он убежал, а я остался в машине. В стороне от дома, где разместился генерал, стояло еще одно здание. Очевидно, там жили офицеры штаба. Из казармы то и дело выходили люди, по одиночке и группами. Чуть дальше на плацу унтер-офицер обучал новичков владеть винтовкой.

Среднего роста, добродушный толстячок неуклюже прижимал приклад к плечу, долго выцеливал, потом снова опускал винтовку и, смахнув пот со лба, начинал заново. Наконец он нажимал на курок, и тогда по плацу несся рассерженный, раскатистый бас унтер-офицера:

– Легче Вислу наперстком вычерпать, чем тебя научить стрелять.

– Так я ведь портной, – виновато оправдывался толстяк.

– Бартош скрипач, а смотри, как стреляет!

И они начинали все сначала.

– Впервые у нас? – услышал я голос сзади.

Парень, что открывал ворота, сменился с дежурства и возвращался в казарму.

– Раньше не бывал здесь? – спросил он меня.

Я покачал головой.

– Я тоже третий день.

– Из Варшавы?

– Из Познани. Мать не пускала, пришлось ждать, когда к тетке в гости уедет. Ну вот я этим воспользовался и махнул из дома.

– Мать-то обманул, не жаль старушку?

– А ты как думал, у меня сердце железное? Небось как и у тебя. Плакал, когда границу переходил. Паспорта не было, так я немым нищим притворился. Где только не побывал, пока до Мадрида добрался. В четыре месяца длиной моя дорога. И за четыре месяца ни одного слова. Немой, и баста. Вот теперь и разболтался. Душу отвожу. Сам-то ты откуда?

– Издалека, – ответил я.

– Не можешь, не говори. Ласик Шебешински понятливый.

– Ну, будем знакомы. Павлито. – Я крепко пожал руку мужественному пареньку.

Через несколько минут пришел Миша. Генерал Вальтер дома и согласен со мной встретиться.

Поднялись на второй этаж. Навстречу вышел человек среднего роста, плечистый, в испанской генеральской форме. Он поздоровался, предложил сесть. Во всех его движениях, в словах, рукопожатии, чувствовались удивительная простота и искренность.

– Очень рад видеть вас, товарищ Павлито, – улыбнулся генерал. – Петрович звонил, просил помочь вам, но, честно говоря, мы даже не знали, где найти вас. Вот командировал Мишу на поиски. Я знал, что везете пулеметы, а это для нас ценный «товар».

Он сделал паузу, отпил из стакана апельсиновый сок. «Вот чертяга, этот Миша, – подумал я. – Сделал вид, что встретил случайно, сказал, что поехал отпрашиваться у генерала перейти ко мне переводчиком…»

Я был недоволен собою. С таким же успехом могли привезти и в другое, совсем не подходящее для меня место. Забыл об осторожности, о которой предупредил меня еще в Москве комдив Урицкий.

Генерал подсел поближе и начал рассказывать о положении на фронте. А обстановка в Мадриде была тревожной. В городе действует пятая колонна. Ушедшие в подполье реакционеры ждут франкистов.

Враги сейчас торжествуют. Отъезд республиканского правительства из Мадрида в Валенсию удесятирил их силы. Провокаторы сеют панику не только среди жителей столицы, но и среди бойцов республиканской армии. Положение осложнялось тем, что фашисты, оставив в городе большую разведывательную сеть, были хорошо осведомлены о намерении командования республиканских войск. Получая оперативные, сугубо секретные данные, они умело использовали их в своих целях.

Кроме того, в республиканской армии воевали люди разных политических взглядов, коммунисты и анархисты, радикалы и социалисты, а, это нередко вносило разногласия в действия командования. Да и испанцы на первых порах еще не научились хорошо хранить военную тайну.

Если отряду предстояло взять лежащую перед ним высоту, деревню или город, то уже накануне все, от командира до рядового солдата, знали об операции до мельчайших подробностей. Они шумно обсуждали детали боя, разбирали возможности маневра. И не удивительно, что утром наступающих встречал плотный, хорошо подготовленный огонь фашистов. А на потрескавшуюся от зноя землю падали сотни убитых и раненых. Так испанцы расплачивались за свою доверчивость, беспечность и простоту.

Несмотря на сложную обстановку, Мадрид готовился к тяжелым схваткам. На улицах города, как грибы после дождя, росли баррикады, в каждом доме, в каждом квартале работали комитеты обороны. В армию со всех концов страны шли добровольцы. Оружия не хватало. В некоторых частях бойцам выдавали винтовки только после того, как их товарищи оказывались в госпитале. Да и то разгорались споры: раненые не желали расставаться с винтовкой даже на носилках.

Генерал рассказал, что все лучшие командиры 5-го полка выехали на фронт. Весь Мадрид поднялся на борьбу с врагом. Компартия Испании выдвинула сейчас боевые лозунги: «Мятежникам Мадрид не отдадим», «Они но пройдут», «Мадрид – крепость».

Мы долго беседовали с генералом Вальтером. Узнав, что я москвич, он стал с любовью вспоминать Москву, где жил до поездки в Испанию, где осталась его семья.

– Может быть, моя Катя сейчас в Большой театр пошла, – размечтался и я.

– А нам скоро снова в бой. Франкисты готовят большое наступление, – генерал вернул меня к действительности.

И, перейдя на деловой тон, Вальтер начал расспрашивать о пулеметах, которые мы привезли в Мадрид, о людях, прошедших специальную подготовку в Альбасете. Я сообщил, что все добровольцы направлены в пулеметный батальон, командиром которого назначен коммунист из 5-го полка – капитан Овиедо.

– Лучше бы к Листеру назначили, – пожаловался я генералу.

Но в ответ он только улыбнулся:

– Да, ты говоришь правду: Листер храбрый и умный командир. Но напрасно волнуешься за своих питомцев. Если их командир коммунист, да еще из 5-го полка, не сомневайся – пулеметчики попали в надежные руки.

Беседа подходила к концу. За разговором я едва не забыл о главной цели своей поездки. Набравшись храбрости, попросил генерала отпустить со мной Мишу.

– Согласен, – улыбнулся он. – Но придется взять большой калым. Часть пулеметов, которые привезли, остаются у меня.

Я, конечно, понял, что Вальтер шутит и что о пулеметах он по телефону договорился с Петровичем.

– Согласен, берите пулеметы, – ответил я в тон генералу.

За окном сгущались сумерки. Я поглядывал на часы.

– Оставайтесь ночевать, – предложил Вальтер.

– Честно говоря, я еще не договорился о ночлеге.

– Считайте, что апартаменты вам найдены.

Я воспользовался любезным приглашением и остался. После ужина Вальтер предложил сыграть в шахматы.

– Часто проигрываю, но почему-то всегда тянет снова к ним. Злюсь на проигрыш, а сам играю. Шахматы – это и отдых, и учение, и спорт, и искусство.

– Плохо играю, – пытался я отказаться.

– Тем лучше, значит, я наверняка выиграю на этот раз, – и Вальтер принялся расставлять фигуры.

– Какими желаете начинать?

– Мне безразлично.

– Тогда уступите мне белые: я тут один дебютик разучил. Может, удастся.

Фигуры расставлены. Вальтер сделал первый ход. Я двинул пешку навстречу. Он быстро выставил правого коня: «Как вам нравится?» – «Ничего страшного». – И я парировал аналогичным ходом. «Выть может, вас заставит задуматься вот этот выпад», – он пустил в действие второго коня. Я ответил тем же.

– Что же вы ходы повторяете? – удивился генерал.

– Так ведь я второй раз только за шахматной доской.

– Ну вот, опять я не смог применить свою новинку. Хотите, научу этому дебюту?

И он принялся втолковывать мне шахматные азы. Спать легли заполночь.

На рассвете Миша разбудил меня. Генерал Вальтер пригласил выпить чашку кофе. Провожал он нас до машины и все время шутил: «Кончится война, приезжайте в Варшаву. Там я уж вас обязательно обыграю в шахматы, Ну, желаю удачи».

V

Пулеметный расчет Педро. Первый бой. Психическая атака марокканцев. Два медальона. Рассказ о моей жизни. Поль Арман. Батальон капитана Овиедо. Необычные хирурги. В госпитале у Миши

Машина резко взяла с места. Я видел, что Вальтер долго смотрел нам вслед. Поворот дороги скрыл от нас генерала. Миша забился в угол и молчал. Чтобы прервать молчание, я спросил:

– Где ты выучил испанский язык?

– А кто тебе сказал, что я его знаю? – улыбнулся он.

– Не шути.

– Я говорю по-французски, да и то не в совершенстве.

– Не может быть! – только и вымолвил я. – Как же ты объяснялся там во дворе, когда рассказывал о мальчике?

– Говорил по-французски.

И мы оба расхохотались. Но смех смехом, а мне было не до веселья: слишком доверчивым и опрометчивым оказался я.

– Какой же ты помощник? – разочарованно промолвил я. Впрочем, делать нечего: приобрел кота в мешке, лучше молчать.

– Да ты не волнуйся, – успокаивал Миша. – Разберемся.

Мы ехали на передовую, к людям, которые сегодня впервые шли в бой. Спешили. Надо было скорее разыскать капитана Овиедо, встретиться с пулеметчиками, которых я обучал в Альбасете.

Быть может, уже сейчас, в эту минуту, пока мы восседаем на кожаных подушках автомобиля, они идут в атаку. Скорее, скорее…

За окном мелькали фруктовые деревья, разрушенные хибары, опрокинутые тачки. В каком-то журнале я видел однажды большую фотографию крупных соревнований.

Спортивный фотокорреспондент запечатлел момент мотоциклетной гонки. Силуэты гонщиков и их машины на снимке прятались в мутном сероватом тумане. Вместо четких очертаний – смазанные силуэты. И именно эта смазанность больше всего подчеркивала большие скорости.

Мысли мои прервали глухие удары, прорывавшиеся сквозь гул мотора и свист ветра. Прислушался. Это ухали разрывы крупнокалиберной артиллерии.

Вдруг заскрипели тормоза. Машина капотом уперлась в груду камней. Тяжелый артиллерийский снаряд разворотил дорогу. Дальше ехать было нельзя, и мы вышли из машины. Остаток пути предстояло преодолеть пешком. Вокруг рвались снаряды, над головой противно попискивали пули. Наш маршрут оказался очень трудным и опасным. Большую его часть пришлось ползти. Так мы и двигались друг за другом. Впереди – молодой испанец, наш проводник, за ним я, замыкал шествие Миша.

Проводник, носивший пышное имя Мигель Анхэл Санчес, быстро и юрко скользил между камнями и редкими кустиками. Я следил за стоптанными сандалиями. За те пятнадцать-двадцать минут, что мы ползли, я запомнил все щербинки на подошвах, каждый шов.

Тяжело ползти по сухой взлохмаченной разрывами земле. От пота намокли волосы и прилипла на спине майка. Острые камни больно режут колени. Злющие коричневые колючки цепляются за френч, за брюки. Ноют ноги. Хочется подняться, размять суставы. Но частые пулеметные очереди прижимают к земле. И снова ползешь. Вот она, красная, сухая испанская земля. Я даже понюхал, как она пахнет. Она пахнет не так, как наша оренбургская степь, да и цветом не похожа. Здесь нет душистой полыни и осоки, острой как бритва, тоже нет. Свою шарлыкскую, оренбургскую землю я всегда узнаю по запаху. Я запомнил ее на всю жизнь с малолетства, еще мальчишкой, когда гонял в ночное лошадей, когда таскал из Урала и Салмыша окуней, когда бегал по борозде за плугом и сохой, которые с большой потугой тащила наша лошаденка, и когда по осеннему чернотропу ходил со старшими на охоту за зайцами в далекую и бескрайнюю степь, поеживаясь от первых утренних заморозков.

На спину упал небольшой камешек. Я оглянулся. Миша, скорчившись, полулежал под высохшим кустом и махал рукой. Пришлось вернуться.

– Что случилось?

– Больше не могу, – жаловался он. – Ужасные боли в животе, режет – сил моих нет.

– Надо идти.

– Не могу.

Миша наотрез отказался расстаться с высохшим кустом. А мне показалось, что он просто струсил. Пока мы спорили, вернулся назад проводник-испанец.

– Далеко ли до штаба? – спросил я у него.

Паренек в ответ пожал плечами. Мы насторожились: «Куда же ты ведешь нас?» Оказывается, он по собственной инициативе изменил маршрут и вел нас к пулеметному расчету, у которого только что замолчал «максим». А что касается командира батальона Овиедо, то проводник не знал, где находится командир. Я решил все-таки пойти к пулеметчикам. Они находились теперь совсем близко. Договорились с Мишей, что он пойдет назад, а сами поползли к пулеметному расчету.

Последние триста метров проскочили быстро и, перевалив через высокий бруствер, свалились в небольшой окопчик.

Три дюжих загорелых бойца лежали на спинах, прикрыв глаза пилотками. Они отдыхали и лениво переругивались. Рядом с каждым – пистолет. А еще теплый от недавней стрельбы «максим» молчал. Что-то испортилось, а никто из трех не знал, как исправить. Вот уже около часа они не участвовали в бою. Жара – воды ни капли. Патронов несколько ящиков, а пулемет не работает. Глупое положение. Хорошо, что противник пока не наступает.

Парень, что пониже ростом – его звали Педро, – наседал на своего соседа, пригорюнившегося от неудачи. Его считали виновником заминки. Он уронил на пулемет пустой ящик. И угораздило парня перетаскивать тару. Увидев нас, солдаты радостно замахали руками, потащили к пулемету:

– Скорее, скорее. Через несколько минут марокканцы пойдут в атаку.

– А если бы мы не пришли?

– У нас есть пистолеты.

Я стал осматривать «максим», а три незадачливых пулеметчика внимательно следили за мной. Поломка оказалась пустяковой: утыкание патрона в патронник.

– Что-нибудь серьезное? – заволновался Педро.

– Еще раз уронил бы ящик, и патрон встал бы на место.

Ребята склонились над пулеметом. Я стукнул ладонью по рукоятке, и перекос был ликвидирован. Для верности дал длинную очередь в сторону противника.

– Очень хорошо! – закричали парни, – Вива Руссия!

Первый номер тут же выпустил две ленты по фашистским окопам. Пулемет работал безотказно. Он стрелял, а друзья улыбались и подбадривали друг друга.

Но пока они палили, противник засек пулемет и начал обстреливать нас из минометов.

Мины ухали, словно ночные филины, рвались в пятидесяти метрах от окопа.

Улыбка сползла с лиц пулеметчиков. Они стали серьезными и принялись что-то обсуждать. Затем один из них схватил пулемет и потащил его вверх, к скалам: ребята решили перейти на другую огневую позицию.

Легкость, с которой они меняли позицию, даже не предупредив командира, озадачила меня. Наши наставления требовали от подчиненных пунктуального выполнения приказа командира. Сочтут нужным сменить позицию – смени. Прикажут остаться на старом месте – лежи, даже если станет тебя обрабатывать целая минометная батарея. А как же иначе: ведь в дисциплине залог успеха. И вот сейчас все эти законы рушились. Видя мое удивление, один испанец объяснил, что у пулеметчиков 5-го полка принято менять позиции по своему усмотрению. Это еще больше озадачило меня.

– Зачем? – спросил я.

Испанцы открыли «секрет». Дело в том – у республиканцев мало пулеметов. Свою слабость в вооружении они восполняли военной хитростью. Часто меняя позиции, перетаскивая пулеметы с места на место, они обманывали врага. Не успеют корректировщики засечь один пулемет, как рядом строчит другой. Откроют огонь по скале, а «максим» поливает огнем из рощицы. Так республиканцы добивались своей цели: фашисты считали, что на этом участке фронта сосредоточено большое количество пулеметов. Намеченное наступление откладывали, искали новые направления для удара. Если бы они знали, что огонь ведет один пулеметный расчет!

Мои знакомые быстро оборудовали новую огневую точку. Педро лег за щит, поднес пальцы к гашетке. Я лежал рядом и хорошо видел, как поднимались в атаку фашисты. Пехота развернулась в линию, образовала цепь. Раздались звуки барабанной дроби, солдаты взяли винтовки «на руку», а офицеры, шедшие впереди, обнажили шашки. Так, словно на военном параде, марокканцы шли в бой. Это была психическая атака.

Плотной цепью, без единого выстрела они приближались к линии обороны. Расстояние сокращалось. В бинокль уже можно было разглядеть лица солдат. Второй слева, высокого роста марокканец от напряжения закусил губу. На смуглом лице поблескивали белки глаз. Грязно-серая чалма покачивалась в такт шага. Солдат двигался словно марионетка. Зачем он идет? Кто его послал сюда… на смерть?

Четыреста метров… триста. Я не спускал глаз с марокканца. Он становился все больше и больше; оказывается, нос у него с горбинкой и пышные усы, а на шее болтается какой-то талисман. Педро нажал гашетку. Перед колонной вздыбились бурунчики пыли, а потом побежали дальше, влево, вправо.

Высокий марокканец на мгновение остановился, медленно опустился на колено, винтовка упала на землю. Он поднял к солнцу лицо, словно прося объяснить случившееся, потом грузно упал навзничь. Чалма свалилась, с бритой головы, и легкий ветерок покатил ее по полю.

Атака отбита…

Педро откинулся на спину, вытер пот со лба. Из-под расстегнутой рубахи виднелся медальон. «Где-то я видел точно такой же», – кольнула мысль.

Педро, немного говорящий по-русски, придвинулся ко мне и мечтательно заговорил:

– Кончится война, и я снова приду домой. Обязательно схожу в первый же день на корриду. Сынишку Висенте тоже возьму с собой. А жена с дочкой Армандой, она к этому времени подрастет, будут сердиться, что мы ушли одни. Ну, ничего, уговорим их. Моя жена, Виолетта, покладистая. Ты слушаешь меня, камарада? – повернулся ко мне Педро.

– Слушаю, – и я нащупал в кармане медальон убитой в Мадриде женщины с ребенком. Я боялся раскрыть его, взглянуть на фотографию.

– Так вот, – продолжал Педро.-Покладистая она у меня. И работящая. Ты знаешь, она больше всего любит алые маки. До женитьбы я этого не знал и всегда приносил ей розы. А Виолетте они не нравились. Только однажды, когда мы гуляли по выставке цветов, я увидел, как она долго, не отрываясь, стояла возле маков. Стояла как завороженная и потом попросила меня: «Педро, пожалуйста, если захочешь подарить мне цветы, приноси маки». Я обещал. И на нашу свадьбу заказал столько маков, что комната пылала ярким пунцовым цветом.

Вернусь домой, обязательно разведу у себя в саду маки. Пусть Виолетта каждый день ими любуется. Посмотри, Павлито, какая у меня красавица жена, – раскрыл Педро свой медальон.

Я взглянул и отшатнулся. На меня смотрела женщина с улицы Листа.

– Тебе плохо? – испугался Педро.

– Очень, дружище. Мне еще никогда так не было плохо.

Я протянул ему медальон.

Педро побледнел. Крепко сжал мне руки.

– Бомба.

– Сволочи, – он упал лицом на выгоревшую землю. Мы не могли его утешать.

– Всех?

– Мальчик остался жив.

– Бедный Висенте, мы остались сиротами. Мальчик мой, я отомщу этой погани за смерть твоей матери, за сестренку твою, за расстрелянное детство.

Педро бросился к пулемету и нажал гашетку. Он стрелял так долго, что побелели от напряжения пальцы. Стрелял, а на рукоятку падали слезы. Когда кончилась лента, он снова бросился на землю, опустошенный и разбитый.

Весь день молчали марокканцы, а к вечеру пошли в атаку. Я, переводчик и третий испанец, по имени Альберто, залегли с винтовками. Педро со своим напарником легли за пулемет. На этот раз марокканцы уже не шли во весь рост. Они приближались короткими перебежками, какими-то замысловатыми прыжками.

Где-то на левом фланге застучал пулемет. Мы ждали. Наконец, марокканцы подошли так близко, что дальше ждать было опасно. С флангов республиканцы открыли огонь. И только Педро, припавший к пулемету, молчал.

– Педро, давай, – крикнул Альберто.

Но он даже не обернулся.

Марокканцы, почувствовав слабое место на этом участке, поднялись во весь рост. Мой сосед, испанец, не выдержал. Он вскочил, бросился к Педро, схватил его за руки: «Стреляй, тебе говорят». Педро, не поворачиваясь, оттолкнул его.