Текст книги "Сундук с проклятием. Чаша из склепа (сборник)"

Автор книги: Александр Белогоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 5
Загадочный символ

На левой стороне груди Антон обнаружил точную копию того замысловатого иероглифа, который красовался на черном памятнике прямо под надписью и к которому он имел неосторожность прикоснуться. Он видел этот узор всего однажды, да и то в призрачном лунном свете, но был абсолютно уверен, что иероглиф совпадает до мельчайших деталей. Антон был не слишком силен в анатомии, но предположил, что знак находится как раз напротив сердца, которое от волнения стало бешено колотиться. Дрожащей рукой мальчик дотронулся до зеркала в слабой надежде, что это на нем образовалась какая-то причудливая трещина или случайно заползший сюда паук вдруг надумал сплести здесь замысловатую паутину. Но поверхность зеркала была абсолютно гладкой, и Антон, решившись наконец опустить глаза на свое тело, увидел там ту же самую картину.

Узор был нанесен тонкими, не слишком заметными линиями, словно чертеж, сделанный твердым карандашом, но на фоне тела выделялся довольно отчетливо. Со стороны можно было бы подумать, что Антон просто чем-то испачкался, но он-то видел оригинал и сразу понял, что это точная копия. Если бы рисунок появился на руке, то это бы еще можно было понять. В конце концов, мало ли чем испачкан древний памятник! Но телом-то он к нему точно не прикасался! Если только… Пока он спал… Так, значит, человек в черном – реальность! И это и есть его сувенир!

Целых полчаса Антон яростно пытался оттереть загадочный иероглиф. Он, наверное, перепробовал все моющие средства, найденные им в ванной комнате, кроме разве что стирального порошка, но все было бесполезно. Грудь покраснела от всех этих попыток, но в узоре не стерлась ни одна черточка, а на красном фоне он выделялся даже более ярко и стал казаться каким-то зловещим.

Устав от бесплодных попыток, Антон в изнеможении улегся в ванну и задумался. Этот узор не был татуировкой; никаких следов уколов не наблюдалось. К тому же как можно сделать человеку татуировку так, чтобы он этого не заметил? Если только под общим наркозом… Значит, иероглиф нанесен какой-то особо устойчивой краской. Антон слышал, что бывают такие составы, которые не смываются по нескольку дней. И он от души надеялся, что имеет дело именно с подобной краской. Есть ли на свете вещества, которые не смываются вообще, мальчик не знал, и ему оставалось только уповать на то, что он с таким не столкнулся.

От размышлений его оторвал только голос отца, поинтересовавшегося, не утонул ли его сын ненароком в ванне. Пришлось вылезать, так и не придя ни к какому выводу. Весь день Антон был очень задумчив, гулять не выходил, телевизор не смотрел и даже, к удивлению родителей, не поиграл на компьютере, без чего последний год, с тех пор как в доме появился компьютер, не обходился ни один выходной. В довершение всего он несколько раз пропускал мимо ушей обращенные к нему вопросы, так что мама с папой к вечеру очень заволновались. Они спрашивали у Антона, не заболел ли он, и не верили его утверждениям, что он здоров. В принципе это было правдой: у него ничего не болело, и чувствовал он себя в общем-то неплохо. Но разве дело было только в этом?

После обеда позвонил Сережка. Он опять интересовался у друга, все ли с ним нормально. Антон все еще сердился на него, поэтому отвечал сухо и односложно. Ему казалось, что Сергей что-то знает или по крайней мере о чем-то догадывается. Иначе с чего бы он стал звонить, если они расстались только утром? Уж лучше спросил бы прямо, что его тревожит. А если это просто любопытство, то пусть сам сходит на кладбище сегодня ночью и посмотрит, что к чему. Антон даже с некоторым злорадством подумал, что заваривший всю эту кашу может испытать кладбищенские прелести на собственной шкуре.

Антон еле дождался вечера, когда можно было остаться одному и еще раз внимательно изучить узор на груди. Мальчик горячо надеялся, что загадочный иероглиф исчезнет сам собой или, по крайней мере, поблекнет. Но ничего подобного, к его глубокому сожалению, не случилось. Линии напротив сердца оставались на своем месте, такими же, как и раньше.

Отвлекшись от рассматривания своего странного украшения, Антон мельком взглянул в окно, за которым уже вовсю светила луна, и остолбенел. В метре от него, на балконных перилах, сидела сова и не мигая смотрела на него. Это было уже чересчур. Ну ладно бы голубь или, на крайний случай, ворона или галка. Ну чтобы сова залетела почти в самый центр города? Это казалось просто невероятным. Антон был почему-то уверен, что это та же самая птица, что летала на кладбище. Мальчик и сам не знал, на чем основывалась эта убежденность. Ведь все животные одного вида, на взгляд неспециалиста, похожи между собой, а сов он, как типичный городской житель, до вчерашней ночи видел только на картинках. Наверное, дело было в том, что поведение птицы казалось слишком разумным. Сначала она заманила его к памятнику, а теперь вот нашла его в городе и следит за ним. Ему казалось, что не в меру разумная сова и человек в черном как-то связаны между собой. Конечно, если поразмыслить, то это отдавало какой-то чертовщиной; сова, в лучшем случае, могла быть дрессированной. Но что ей тогда от него надо? Или «хозяин памятника» с ее помощью решил лишний раз напомнить о себе?

Антон был так сердит, что ему сейчас больше всего хотелось прогнать сову, закричать на нее, даже запустить чем-нибудь тяжелым. Но внутренний голос подсказывал ему, что такое поведение будет ошибкой и может иметь неприятные последствия. Поэтому он ограничился тем, что, стараясь как можно меньше смотреть в желтые глаза птицы, поплотнее задвинул шторы. Но даже после этого мальчик не мог избавиться от ощущения, что через плотную ткань за ним следит пара внимательных глаз.

Антон думал, что после всего пережитого он в эту ночь долго не сможет уснуть, но это оказалось не так. Он провалился в сон, едва коснувшись головой подушки. Но сладких сновидений не дождался. Во сне ему явился тот, кого он хотел видеть меньше всего на свете. Откуда-то из темноты выплыла знакомая фигура в черном, а у нее за спиной находился тот самый памятник, так похожий на дверь.

– Ты уже обнаружил мой сувенир? – проговорил спокойный низкий голос, который Антон узнал бы из сотен тысяч. – Не правда ли, он довольно симпатичный? И совсем не похож на дурацкие татуировки всяких моряков, уголовников и глупых модников. Считай, что тебе повезло. Многие из них с удовольствием заполучили бы такой узор. Да еще и выполненный в такой необычной технике.

Говоривший явно издевался, но Антон во сне не мог произнести ни звука. А проснуться никак не получалось.

– Сегодня ты немного отдохнул, – продолжал тем временем черный человек. – И против этого я не возражаю. Но с завтрашнего дня тебе лучше бы начать выполнять мою маленькую просьбу. Она, видишь ли, требует определенных усилий и времени. Я не советую тебе медлить, – добавил он почти участливым тоном. – Иначе мой сувенир начнет проявлять себя, а это может оказаться не слишком приятным. А теперь до скорой встречи! Я еще буду напоминать о себе. Чтобы ты, чего доброго, не принял меня за галлюцинацию. – После этого человек в черном повернулся к памятнику и буквально исчез в нем…

Проснулся Антон с неприятным ощущением холода. Ему казалось, что рядом только что кто-то был. Было еще очень рано, только начинало светать. В такое время без помощи будильника или кого-то, кто его растолкает, он не просыпался никогда. Левая сторона груди сильно чесалась. Мальчик с надеждой посмотрел на нее, но иероглиф за ночь никуда не исчез и даже ничуть не поблек. Приснившееся не давало покоя. Конечно, можно было попытаться объяснить все переутомлением, переживаниями, мрачными мыслями перед сном, но в такие объяснения верилось очень слабо. «Ну, допустим, все это просто сон, – рассуждал мальчик. – И сова мне тоже могла привидеться. Или случайно сюда залетела. Но иероглиф-то настоящий! А со всем остальным он очень даже стыкуется». Он не знал, как понимать слова приснившегося незнакомца о том, что «сувенир начнет проявлять себя», но подозревал, что чесанием дело не ограничится и дальше все может быть много хуже.

Тем не менее выполнять загадочные поручения незнакомца Антон не торопился. Уж очень нелепыми и нереальными они ему казались. Как в сказке: «Пойди туда, не знаю куда! Принеси то, не знаю что!» То, что ночью казалось вполне естественным и даже страшноватым, днем выглядело полной ерундой. Вот только если бы не этот знак на груди! А то чувствуешь себя как заклейменная скотина.

Чем больше Антон обдумывал происходящее, тем чаще мысли его возвращались к непонятному иероглифу. Ему казалось, что все дело в нем и, разгадав его загадку, он сможет понять и все остальное. Поэтому выходной он решил посвятить исследованиям. Мальчик разложил перед собой все книги по истории и мифологии, какие смог найти дома, и принялся рассматривать иллюстрации. Почему-то он был уверен, что знак очень древний и его можно отыскать именно в этих книгах. Родители были немало удивлены таким поведением сына, никогда не проявлявшего особого интереса к истории, но он отговорился тем, что ему в школе задали написать реферат. От помощи он, разумеется, отказался, заявив, что хочет все сделать сам.

Несколько раз Антону казалось, что он близок к цели. Он находил похожие значки и у египтян, и у индейцев майя, но все это было не то. Иногда повторялись какие-то отдельные элементы, но полной картины не складывалось. Антон сам удивлялся, каким образом сумел так хорошо запомнить сложный узор из нескольких десятков, если не сотен, линий. Знак на памятнике просто стоял у него перед глазами, и ему не было никакой необходимости сверяться с оригиналом. Увы, все поиски оказались безрезультатными. Конечно, если бы показать иероглиф какому-нибудь специалисту по древним рукописям, то он, возможно, и мог бы что-нибудь объяснить. Вот только где найти такого специалиста? И станет ли он разговаривать с мальчишкой?..

Чем ближе к вечеру, тем сильнее в поведении Антона проявлялись неуверенность и нервозность. Шторы в своей комнате он задвинул еще засветло. Сначала он хотел проверить, прилетит ли сегодня сова, но потом так и не решился сделать это. От одной мысли, что придется встретиться глазами с этим желтым неподвижным взглядом, его пробирала дрожь. В этот вечер он боролся со сном сколько мог; если бы такое было возможно, он бы вообще не заснул, но после нескольких часов бодрствования усталость взяла свое.

Сна на этот раз Антон не запомнил. Но радоваться этому факту не стоило. Проснулся он с ясным ощущением угрозы. И со знаком на груди было на этот раз что-то неладное. Кожа не просто чесалась, а нестерпимо зудела. Линии же не только не исчезли, но, как показалось Антону, стали даже толще и ярче. Да и сам символ как будто бы увеличился в размерах. По крайней мере, у мальчика возникло такое ощущение. На всякий случай он, когда зуд слегка поутих, даже измерил знак линейкой, чтобы в следующий раз таких сомнений не возникало.

Глава 6
Новые неприятности

В школе, в предвкушении скорых каникул, царило радостное оживление. В последние дни доставалось только двоечникам и лодырям, которым приходилось в срочном порядке исправлять оценки. Так что мрачность и задумчивость Антона контрастировала с общим настроением. Тем более в такой день, когда распространился слух о его храбрости и он был героем дня. В другое время Антон упивался бы неожиданной славой, но сейчас ему хотелось только одного: чтобы его оставили в покое. А тут, как назло, бесконечной чередой следовали расспросы, поздравления…

На уроках было не лучше. Сосредоточиться на словах учителя вдруг стало для Антона, обычно довольно прилежного, очень трудным делом. А на черчении вообще случился конфуз. Этот предмет Антон всегда любил; чертежи получались у него, как правило, верными и аккуратными. В этот раз он начал выполнять задание, но быстро отвлекся и стал работать чисто механически. Чертеж был, в общем-то, несложным, и в другое время мальчик бы наверняка справился с ним, особо не напрягаясь. Но сейчас все вышло по-иному… Антон очнулся от своих размышлений из-за подозрительной тишины в классе. Рядом с ним стоял Владимир Петрович, пожилой учитель черчения, с очень удивленным лицом и, казалось, не мог подобрать слов. Антон взглянул в свою тетрадь и обомлел.

На чистом листе был нарисован тот самый проклятый иероглиф. Все совпадало до мельчайших деталей; ни одна, пусть и самая незначительная, черточка не была забыта и занимала положенное место. Вычерчен он был мастерски, и мальчик готов был поклясться, что, попытайся он изобразить этот знак сознательно, у него не получилось бы ничего подобного. Он смотрел на листок с не меньшим изумлением, чем учитель, и лихорадочно подыскивал объяснение этому случаю, одновременно подбирая подходящие слова для оправдания.

– Да уж, молодой человек! – прокашлялся, Владимир Петрович, чувствуя, что дальше молчать нельзя. С такого обращения он обычно начинал, когда бывал рассержен. Его речь в таких случаях звучала очень тихо и вежливо, но провинившийся зачастую предпочел бы, чтобы на него накричали. – Вы, похоже, иероглифами увлекаетесь. Китайский язык надумали изучать? Или Древний Египет?

По классу пронесся смешок. Ребята привставали со своих мест, чтобы получше разглядеть творение Антона, который, в свою очередь, покраснел до корней волос. Мальчик понимал, что нужно что-то отвечать, но что можно объяснить, если сам не понимаешь, в чем дело?

– Владимир Петрович! Извините! Я случайно! – пролепетал он и тут же понял, что сморозил глупость. Ничего себе, случайно! Это не какая-нибудь клякса! Тут нужно чертить долго и упорно. Кто поверит, что он сделал это, не думая, механически!

– Случайно?! – Брови учителя поползли вверх, и видно было, что он с трудом сохраняет самообладание. Владимир Петрович даже подумал, что стал жертвой заранее спланированного, хитроумного розыгрыша. Вот только от этого тихого, вежливого мальчишки он такого никак не ожидал. – Если такие чертежи получаются у вас случайно, то вы, молодой человек, гений! Жаль, что у нас обычная школа, а не гимназия для особо одаренных личностей. Так что гениев здесь понимают с трудом. – Он развел руками и посмотрел на часы. – Но если за оставшиеся до звонка двадцать минут талант снизойдет до обычного задания и выполнит его, то, пожалуй, его четвертная оценка может остаться без изменений.

Антон, с трудом унимая дрожь в руках, все-таки сумел напрячь все силы и начертил то, что требовалось. Получилось, конечно, не так аккуратно, как обычно, но все-таки он справился. Все это время он ощущал у себя на груди какую-то пульсацию; загадочный знак словно ликовал от того, что ему удалось сбить с толку своего обладателя. После звонка Владимир Петрович посмотрел чертеж и вроде бы остался доволен.

– Что ж, Антон, – назвал он его по имени, и это было хорошим признаком. Значит, гнев уже прошел. – На первый раз эта случайность окажется без последствий. Но постарайся, чтобы таких случайностей на моих уроках больше не было.

– Спасибо, Владимир Петрович! – выдохнул Антон с облегчением. На этот раз ему повезло, но было ясно, что теперь можно ждать любых неприятностей. Так что необходимо было постоянно за собой следить.

И проблемы не заставили себя ждать. Надо же было такому случиться, что в этот самый день в школе затеяли медосмотр. И начали как раз с их класса. Почти все были этому рады: ты на совершенно законных основаниях бродишь по школе во время урока, проветриваешься, заходишь в медкабинет, не спеша возвращаешься назад. В конце концов, осмотр – это не какая-нибудь прививка. Но Антона предстоящее событие повергло в сильнейшее беспокойство. Знак на груди при осмотре мог бы не заметить разве что слепой. А школьная медсестра, Ирина Львовна, была, как назло, очень внимательным и дотошным человеком. Такая даже прыщ не пропустит. Сразу начнет спрашивать, что да как. А что он сможет ответить?..

В медкабинет вызывали прямо с урока, по нескольку человек. Антон сидел как на иголках. Мальчик очень надеялся, что очередь до него дойти не успеет, а уж там, дальше, после урока, он чего-нибудь придумает. Но этот урок вела классная, и она специально предупреждала выходящих, что медосмотр – это не повод полчаса гулять по школе. Так что дело продвигалось быстро. Особо тянуть время никто не отваживался. Услышав свою фамилию, Антон обреченно направился к выходу.

– Что это у тебя такой вид, будто ты собрался зубы лечить? – спросил Сережка, попавший в ту же группу.

– Да я… Это… – Антону очень хотелось поделиться своей проблемой хоть с кем-нибудь, но не рассказывать же об этом Сережке! Еще засмеет. Решит, будто он так сильно перетрусил на кладбище, что никак не отойдет. – Просто в туалет сильно хочется, – сказал он первое, что пришло в голову, и вдруг подумал, что это выход. Можно пересидеть там до тех пор, пока дело до следующего класса не дойдет. А там, пока о нем вспомнят через несколько дней, может, все и пройдет.

Антон немедленно приступил к осуществлению своего плана. Первым делом он посмотрел, не исчез ли иероглиф, но тот был на месте, яркий и заметный. Оставалось только ждать и выходить уже после звонка. Классная, конечно, может разозлиться, но что поделать, если у человека живот подвело! Но планы оказались сорваны. Надо же было такому случиться, чтобы в туалет с инспекцией зашел сам директор! Он иногда вылавливал здесь прогульщиков и курильщиков. Вот и сейчас он решил проверить, не отлынивает ли кто от занятий. Выяснив, что у Антона медосмотр и что он забежал сюда на минутку, директор лично проследил за тем, чтобы мальчик пошел куда положено. Таким образом, Антон под его подозрительным взглядом вынужден был проследовать в медицинский кабинет.

«А может, это и хорошо, – думал мальчик, расстегивая рубашку. – Может, у меня просто какая-то странная, редкая болезнь? Вот сейчас Ирина Львовна ее распознает, и тогда…» Он уже представлял себе, что достаточно будет намазать знак на груди какой-нибудь мазью и тот моментально исчезнет. И уже никогда не будет его тревожить… Эти размышления были прерваны возмущенным возгласом Ирины Львовны:

– Вон отсюда! И пока не смоешь эту гадость, не смей сюда приходить!

Антон ожидал расспросов, удивления, но никак не такой бурной реакции. Ведь медсестра даже не осмотрела как следует его знак. Почему она сразу решила, что нарисовал это он сам? Да если даже и нарисовал: что тут такого? Мальчик растерянно посмотрел на свою грудь и не поверил собственным глазам. Вместо иероглифа, ставшего уже таким знакомым, на груди красовалось неприличное слово. Кое-как одевшись, он выскочил из медицинского кабинета, но готов был поклясться, что заметил, как во время одевания ругательство исчезло и линии сложились в привычный рисунок.

Антон долго ломал голову, но не находил ответа. Неужели это массовые галлюцинации? Или какая-то особенно сложная игра света? А вдруг это какая-то защита от посторонних глаз? Но как такое может быть?

По пути из школы домой Антон каждый раз проходил мимо церкви. У него никогда не возникало особого желания туда заходить. Когда-то его окрестили, но к религии он относился безразлично. Он не мог назвать себя ни верующим, ни атеистом; скорее всего, он просто об этом не задумывался. Но сейчас ему вдруг пришла в голову мысль: если ему не помогла медицина, то вдруг поможет религия? Он слышал о случаях исцеления даже безнадежных больных. И мальчик внезапно вспомнил фильм о стигматах: ранах, которые появляются у особо впечатлительных людей от нервных переживаний. Чаще всего это бывает на месте ран Христа. Но это у глубоко верующих. А вдруг его знак той же природы? И получился от кладбищенских впечатлений? Тогда священник может что-нибудь посоветовать.

Полный румяный батюшка с окладистой рыжей бородой встретил его приветливо, но в то же время немного настороженно. Дети, особенно без сопровождения взрослых, заглядывали в храм нечасто, и он, похоже, опасался какого-нибудь подвоха. В церкви, помимо него, было только несколько старушек в платочках, которые тоже подозрительно косились на юного прихожанина. Антон уже даже подумал, что напрасно сюда зашел, но просто так уходить было неловко, тем более что священник уже заговорил с ним, спросив, что его сюда привело.

– Понимаете, тут такое дело… Мне надо с вами поговорить… – пролепетал Антон, отчего-то покраснев.

– Смелее, сын мой, – хорошо поставленным, приятным голосом подбодрил его священник, решив, что мальчик чего-то натворил и теперь хочет исповедаться. Он отвел его в специальную комнату и приготовился слушать.

– Мне… Я… Я должен показать вам кое-что, – все так же неуверенно проговорил Антон, расстегивая рубашку дрожащими пальцами.

Брови попа поползли вверх. Он был страшно удивлен и никак не мог понять, что же означает такое странное поведение. Батюшка до того растерялся, что даже не находил нужных слов, чтобы остановить мальчика. С таким прихожанином ему доводилось сталкиваться впервые. И вдруг, когда Антон наконец справился с пуговицами, лицо попа исказилось гневом и из румяного сделалось багровым.

– Ах ты, собачий сын! Да как ты посмел! В Божьем храме! – гремел его голос под церковными сводами.

Антон взглянул себе на грудь, подумав, что священника так рассердил его иероглиф, что поп усмотрел в нем что-то оскорбительное. Или опять повторилась та же история, что и с медсестрой?! Но все оказалось гораздо хуже. На груди у него красовались три шестерки, библейское число зверя, символ дьявола. Неудивительно, что батюшка пришел в такую ярость, приняв его, наверное, за какого-нибудь сатаниста. Поняв, что оправдываться сейчас не только бесполезно, но и небезопасно, Антон схватил свою школьную сумку и пулей вылетел из храма. При этом он успел обратить внимание, что знак опять принимает прежние очертания и, как ему показалось, радостно пульсирует. А сзади продолжали звучать анафемы попа и проклятия внимающих ему старушек, переполненных отнюдь не христианскими чувствами.

После этого случая мальчику стало окончательно ясно, что делиться с кем-нибудь своей бедой не имеет никакого смысла. Так он не только обижал людей, но и наживал себе лишние неприятности, которых у него сейчас было и без того предостаточно. Со своими проблемами он оставался один на один.

Весь остаток дня Антон ходил сам не свой. Несколько раз он ловил себя на том, что начинает вычерчивать загадочный иероглиф. Так было и когда он собирался делать уроки, а очнулся с карандашом в руке и тщательно изображенным узором на листе бумаги. И во время ужина, когда рука с вилкой словно сама стала вычерчивать линии прямо на картофельном пюре, вызвав большое неудовольствие мамы. Стоило на минуту потерять над собой контроль, как проклятый «сувенир» напоминал о себе…

На следующее утро грудь горела так, словно на нее положили крапиву. Проснувшись, Антон даже не удержался от стона. Линии на узоре сделались еще жирнее, словно были проведены маркером, и, как показалось мальчику, в них появился красноватый отлив. Несмотря на долгий сон, Антон чувствовал себя совершенно разбитым, как будто всю ночь занимался тяжелой физической работой. Даже до ванной комнаты он доковылял с трудом, как старый дед.

Антон долго стоял перед зеркалом, изучая изменение в узоре, придумывал самые фантастические варианты, как от него избавиться, вплоть до хирургической операции, и тут случилось непредвиденное. Раздался резкий хлопок, как будто кто-то взорвал петарду, и все зеркало покрылось сетью трещин. Но что самое удивительное, они повторяли линии иероглифа на памятнике и его груди. Нервы мальчика не выдержали: он закрыл лицо руками и закричал. На крик прибежали родители.

– Как ты умудрился его разбить? – спросил отец.

И тут Антон разрыдался. Это была самая настоящая истерика. Он понимал, что нужно остановиться, что ведет себя как глупый, невоспитанный малыш, но ничего с собой поделать не мог. Слезы лились градом, а он кричал что-то о том, что зеркало разбилось само, что он ни в чем не виноват, что его напрасно оговаривают и в чем-то подозревают… Мальчик с трудом пришел в себя минут через десять, да и то с помощью валерьянки, которой ему щедро накапала мама.

Смущенный такой реакцией, отец попробовал дать случившемуся правдоподобное объяснение. Он сказал, что стекло старое, влажность в ванной большая, перепады температур существенные, – вот зеркало и не выдержало. Мама же вспомнила о том, что это плохая примета, но тут же стала говорить, что все это глупости и что пугаться тут совершенно нечего. Антон послушно кивал, но он-то прекрасно понимал, что перепады температур и приметы тут совершенно ни при чем. Ведь трещины в стекле никак не могли случайно повторить линии мучившего его знака.

«Знак! Как родители могли не заметить, что на груди у меня точно такой же?!» – лихорадочно размышлял Антон. И тут он с удивлением обнаружил, что сидит в рубашке. То ли он сам в панике надел ее, не желая, чтобы родители видели его символ, то ли кто-то из них заботливо накинул ее ему на плечи, пока его приводили в чувство. А может, знак на время исчез? Ведь сумел же он видоизмениться в медицинском кабинете! Ненадолго мальчик забыл о жжении в груди, но теперь оно возобновилось с новой силой. «Сегодня надо обязательно что-то предпринять!» – обреченно подумал Антон, имея в виду и знак, и безумные поручения. И едва он так решил, как боль моментально прекратилась. Она словно напоминала ему о предстоящем деле, но, выполнив свою функцию, исчезала.