Текст книги "Зорро"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Как?! Ты еще здесь? – воскликнул дон Росендо, глубоко запуская пальцы в огненный загривок Бальтазара. – Ты же сам говорил, что после полудня здесь будет жарковато!

– Все верно, сеньор, – вздохнул Остин, снимая шляпу и обмахивая ею бледное, но совершенно сухое лицо, – солнце печет без всякого снисхождения! Но недолго ему осталось торжествовать, вот-вот начнется сезон дождей, и сие немилосердное светило в свой черед будет поглощено всепожирающими тучами! О, боги! О, природа!..

– Но мне сдается, что, говоря о жаре, ты имел в виду вовсе не природу! – заметил дон Росендо, прислушиваясь к теперь уже довольно явственному стуку множества конских копыт.

– Ваша проницательность делает вам честь, сеньор! – усмехнулся Остин. – Но я остался здесь, дабы выполнить свой долг, обязывающий служителей Фемиды скорее предупреждать преступления, нежели с запоздалым сожалением созерцать их печальные последствия…

С этими словами Остин достал свиток и указал на двух всадников, отчетливо видимых на вершине одного из песчаных бугров по ту сторону ограды. Затем он приложил один конец свитка к глазу и, глядя в него, как в подзорную трубу, с досадой прикусил нижнюю губу:

– Нет, это не шериф… А жаль, я хотел сразу представить ему и вас, и ваши бумаги, с тем чтобы сразу поставить точку в этой неразберихе… Вот что я нашел в одном из ваших сундуков!

Он сорвал печать и, не выпуская из виду всадников, развернул свиток перед глазами дона Росендо.

– О, моя родословная! – рассмеялся тот, едва глянув на развернутый пергамент. – Приколотите ее над входом в это родовое поместье, а я постараюсь сделать все, чтобы семнадцать или сколько их там (дон Росендо пальцем прочертил по мелко исписанному свитку быстрый, как молния, зигзаг) поколений моих доблестных предков не перевернулись в своих гробах от стыда, глядя на мои подвиги!

– Слушаю и повинуюсь! – сказал Остин и, согнувшись в почтительном поклоне, стал пятиться к крыльцу.

– А если здесь, как ты утверждаешь, торжествует закон грубой силы, – крикнул ему вслед дон Росендо, – то я решил не на словах, не на бумаге, а на деле доказать свои права на этот занятный, но несколько одряхлевший от старости замок!

– Все это весьма похвально, сеньор, – пробормотал стряпчий, поднимаясь на крыльцо и отыскивая на столбике торчащий заржавленный гвоздь, – но несколько, я бы сказал, опрометчиво…

– Тебя не спрашивают! – резко оборвал его дон Росендо. – И вообще можешь отправляться восвояси! Ты честно сделал свое дело, получил задаток, а пуля в лоб, кажется, не входит в условия нашего контракта.

Сказав это, молодой человек вновь вернулся к воротам и еще раз обошел все три винтовки, поочередно припадая к прикладам и поправляя сбившиеся прицелы.

– Все так, сеньор, – нарочито громко вздохнул Остин, накручивая на гвоздь шнурок от пергамента, – но если вас здесь прикончат, мне придется ограничиться той единственной гинеей, которую вы вручили мне, когда дилижанс остановился перед этими воротами… Мне нужны, э… как бы вам сказать, гарантии…

– А ты не боишься, что тебя прикончат здесь вместе со всеми нами? – перебил дон Росендо, с любопытством глядя на стряпчего, неторопливо укладывающего в кожаный футлярчик тонкие круглые очки.

– А вы, сударь, все еще принимаете меня за судейского крючка и канцелярскую крысу? – усмехнулся Остин, сверкнув на дона Росендо неожиданно твердым и даже как будто угрожающим взглядом.

– Ну и дела… – пробормотал дон Росендо.

– Перед вами бывший кайеннский каторжник, угодивший в эти проклятые самим дьяволом места за морской разбой! – сухо отрекомендовался судебный исполнитель. – Моего отца звали Гуго ван дер Флаас!

С этими словами Остин прижал к груди перепачканные чернилами пальцы, отвесил быстрый поклон и тут же бросился к одной из винтовок. Дон Росендо не успел опомниться, как стряпчий прижал к плечу приклад, приложился к прицелу и почти в тот же миг спустил курок. Раздался выстрел, дон Росендо кинулся к смотровой щели и увидел лошадь, уносящуюся за поворот. Посреди дороги стоял столб серой пыли, и в нем виднелось темное пятно, постепенно принимающее очертания сброшенного всадника, стоящего на четвереньках и в пространных, но весьма грубых выражениях изливающего свою ярость по поводу происшедшего.

– Сеньор! – крикнул дон Росендо, слегка приоткрыв калитку. – Вы не могли бы выражаться более деликатно? Среди нас находится молодая особа, чьи нежные…

В этот миг со стороны холма прогремел выстрел, пуля влепилась в створку ворот, и отлетевшая щепка чиркнула по щеке молодого человека, выжигая на ней тонкую вишневую царапину.

– Ах так! – воскликнул тот и, бросившись к ближайшей винтовке, выстрелил в толпу верховых, темной массой вылетевших из-за поворота дороги. В ответ прогрохотал недружный залп, осыпавший ограду горстью свинцового гороха, но не задевший никого из осажденных, чьи редкие, но точные выстрелы остановили кавалькаду примерно в ста футах от ворот. Потоптавшись на месте, всадники повернули обратно и скрылись за холмом, оставив в пыли лишь две шляпы и с полдюжины черных перчаток, разбросанных по дороге наподобие редких птичьих следов.

Воспользовавшись передышкой, дон Росендо и Остин перезарядили винтовки, а насмерть перепуганные слуги поскидывали с перекладин недоколоченные ковры и, скатав их в длинные толстые свертки, быстро утащили в дом. Остин, уже вполне вошедший в доверие дона Росендо, прошел следом за ними, поднялся на второй этаж, вошел в сумрачный холл и, выдернув из висящих на столбике ножен первый попавшийся клинок, толкнул дверь на подозрительно притихшую галерею. Здесь на первый взгляд все было спокойно; пленники сидели на своих стульях, а донья Касильда прогуливалась вдоль перил, посматривая на дорогу сквозь узорчатый ковер виноградных листьев. Впрочем, приглядевшись, Остин заметил, что руки пленников уже не были связаны за спинками стульев: один выколачивал трубку о сапожный каблук, другой невозмутимо цедил сквозь усы кофейную гущу со дна своей чашечки, а третий, расстегнув ремень, полировал бляху о замшевый рукав куртки. В общем, все трое вели себя так, словно перестрелка разыгралась не прямо перед ними, а где-нибудь в ста милях от ворот ранчо. Одна лишь Касильда обернулась на скрип двери и, увидев нож, зажатый в кулаке стряпчего, мгновенно направила ему в грудь револьверный ствол. Судебный исполнитель невольно вздрогнул от такого приема, но тут же оправился и, легким движением сунув клинок во внутренний карман сюртука, стрельнул глазами в сторону пленников.

– Не тревожьтесь, сеньор, – с усмешкой сказала Касильда, перехватив его обеспокоенный взгляд, – как видите, я приняла кое-какие меры предосторожности, и не думаю, что наши гости захотят еще раз испытать судьбу…

Стряпчий хотел было что-то возразить, но в этот миг со двора донесся лай Бальтазара. Остин бросился к перилам и увидел, как над дальним углом ограды осторожно приподнимается чья-то черная шляпа. Встревоженный собачьим лаем дон Росендо уже тянул из-за пояса пистолет, но тут на галерее раскатисто грохнул выстрел, шляпа провалилась за колья, а вслед за этим из-за ограды донесся глухой удар упавшего тела.

– Браво, сеньорита! – согласным хором пробасили все три пленника и, оставив свои занятия, гулко захлопали в ладоши.

«Бойкая, однако, сестрица у молодого хозяина!» – со смешанным чувством восхищения и некоторой досады подумал судебный исполнитель.

– Теперь убедились? – воскликнула Касильда, словно прочитав его мысли.

– О, да! – кивнул стряпчий, оглядываясь на дымящийся ствол револьвера. – Но я боюсь, что для усмирения всей банды этого маловато…

Не успел он договорить, как со стороны холмов раздался выстрел, и прилетевшая пуля вдребезги расколотила кофейную чашечку в руке одного из пленников, обдав его брызгами кофейной гущи и оставив в пальцах хрупкий завиток ручки. Не успел он выругаться, как вторая пуля пробила гущу виноградных листьев и со звоном обрушила оконное стекло за спиной судебного исполнителя. После этого пули посыпались так часто, что Остину, Касильде и трем пленникам едва удалось захлопнуть тяжелые ставни и невредимыми ускользнуть под защиту домовых стен. Остин сразу понял, что нападавшие сменили тактику, и, глянув в щель между ставнями, с тревогой убедился в своей правоте. Всадники рассыпались по всей равнине и, на мгновение показываясь над вершинами близлежащих холмов, осыпали особняк частым градом выстрелов. При этом Остин сразу обратил внимание на то, что по какой-то странной случайности ни одна из пуль не зацепила высокий стеклянный конус, сверкавший над крышей дома наподобие огромного самоцвета. Впрочем, осажденным эта пальба также не причинила особого вреда, если не считать разбитых оконных стекол и глубоких дырок со свинцовыми донышками в бревнах ограды и прочих деревянных частях строения. Нападавшие оставались практически неуязвимы; плащи всадников мелькали между холмами, окружавшими ранчо, на миг возникали на вершинах, но пока кто-либо из осажденных успевал взять силуэт на мушку, тот исчезал, взметнув в воздух облачко бурой пыли.

К тому времени, когда перестрелка вошла в полную силу, пленников заперли в одной из кладовок на первом этаже. Никто не пробовал сопротивляться, и лишь когда дверь захлопнулась и в замке повернулся ключ, все трое вдруг словно очнулись и, перебивая друг друга, стали выпрашивать у Касильды колоду карт. Колода нашлась на дне одного из дорожных сундуков, и вскоре после того, как карты оказались в кладовке, из-за ее двери стали доноситься частые азартные шлепки, перебиваемые неразборчивой приглушенной руганью.

Слуги тоже довольно быстро освоились с новыми обстоятельствами и даже стали как будто находить в них какой-то особенный вкус. Впрочем, первое время они по большей части крутились на кухне, не подвергаясь практически никакому риску, но когда кофе и сэндвичи были готовы, стали наперебой бравировать друг перед другом своей отвагой, выбегая во двор и под пулями доставляя своим новым хозяевам хоть и просто, но довольно сытно сервированные подносики. Дон Росендо попытался было пресечь эту чрезмерную услужливость, но слуга стоял за его спиной с таким отрешенным и непреклонным видом, что молодому человеку невольно пришлось прислонить к ограде нагретую солнцем и выстрелами винтовку и, поминутно приникая глазом к амбразуре, наспех затолкать в себя многослойный сэндвич, запивая его обжигающим кофе.

За всей этой суетой и перестрелкой солнце незаметно переползло небесный купол, заполонив долину прозрачными голубоватыми тенями далеких гор. Теперь выстрелы звучали как будто реже; то ли привычка притупила слух осажденных, то ли всадники в самом деле решили поберечь патроны и, дождавшись темноты, тихо подкрасться к ограде и навалиться на ранчо сразу с нескольких сторон.

– И тогда нам конец, как ты думаешь, Бальтазар? – с тоской пробормотал дон Росендо, потрепав пса по холке и оглянувшись на дом, откуда по-прежнему доносились шлепки карт по столу и дробный перестук кухонных ножей. «Похоже, что эти парни спятили от жары, если решили приготовить ужин, – подумал он. – На кого они, собственно, рассчитывают? Во всяком случае, я вряд ли смогу оценить их кулинарные способности…»

Дон Росендо глянул в смотровую щель и почти не целясь выстрелил в сторону ближайшего холма, на пологой вершине которого в этот миг возник черный как сажа всадник. Дон Росендо полагал, что после выстрела наездник исчезнет, но, когда пороховой дым рассеялся, он увидел, что тот по-прежнему стоит на месте и будто дразнит невидимого стрелка своей неуязвимостью. Приглядевшись, дон Росендо увидел, что лицо всадника почти до самого подбородка закрывает плотная черная маска.

Глава 5

При появлении странного всадника стрельба прекратилась так внезапно, что уши дона Росендо наполнились звенящей тишиной. «Так вот кто у них главный», – подумал он и, толкнув ногой калитку, переступил низкий, истертый временем и сапожными подошвами порог. Всадник по-прежнему оставался неподвижен, и лишь вороной конь под ним нетерпеливо перебирал тонкими белыми бабками. До вершины холма было не больше ста пятидесяти футов, и даже не очень хороший стрелок вполне мог сделать прицельный выстрел с такого расстояния.

– Послушайте, сударь! – крикнул дон Росендо, обращаясь к всаднику. – Здесь, по-видимому, вышла какая-то путаница… Дело в том, что я являюсь племянником и, соответственно, законным наследником покойного дона Лусеро, но если вы и ваши люди решили оспорить мои права, я предлагаю вам разрешить наш спор в честном поединке, без суеты и лишней крови! Оружие по вашему выбору – вы согласны?..

В ответ на эти слова всадник лишь усмехнулся и провел перчаткой по черным, коротко подстриженным усам. Дон Росендо счел этот смех за оскорбление, его рука сама собой легла на рукоятку револьвера, но не успел он выхватить оружие, как с обеих сторон соседнего холма стремительно вылетели четверо всадников и, припав к конским холкам, поскакали к воротам.

– Негодяй, ты выманил меня! – воскликнул дон Росендо, выхватывая револьвер и отступая под прикрытие калитки. На выбор цели у него ушло лишь мгновенье, но его оказалось достаточно, чтобы черный всадник дал шпоры своему вороному и во весь опор ринулся с холма наперерез четверке нападавших. Внезапный порыв ветра заволок всю картину пыльной пеленой, из которой доносился звон клинков, а когда пыль осела, дон Росендо увидел на дороге два человеческих тела и черного всадника, ловко отбивающего выпады двоих нападавших. Вот еще один замер в седле, выронил шпагу и откинулся назад, широко разбросав руки и отдав себя на волю скачущего коня.

Последний из четверых противников таинственного незнакомца оказался, по-видимому, не только самым ловким, но и самым напористым; его шпага мелькала вокруг черного плаща подобно игле в ловких пальцах вышивальщицы по шелку, но незнакомец либо отбивал выпады своим клинком, либо уклонялся, как опытный тореро, расчетливо выматывающий яростного быка. Дон Росендо забыл о своем запальчивом вызове и, распахнув калитку, невольно залюбовался красивым поединком.

Но не только он был свидетелем этой схватки. Пока противники обменивались ударами, остальные нападавшие прекратили пальбу по особняку и, укрываясь между холмами, постепенно подобрались к месту поединка со всех сторон, исключая бревенчатую ограду ранчо. Слух дона Росендо улавливал тихий шорох копыт по раскаленному песку, порой между холмами мелькала и тут же исчезала быстрая горбатая тень, но ни единый выстрел не громыхнул под раскаленным небом; всадники так быстро перемещались, что риск промахнуться по незнакомцу и поразить своего был слишком велик. Их товарищ, чувствуя приближение подмоги, все сильнее напирал на «черную маску» и успокоился лишь тогда, когда напоролся кадыком на его шпагу и захрипел, хватая ртом воздух и пытаясь заткнуть рану кожаной перчаткой.

Впрочем, к этому времени кольцо вокруг незнакомца почти сомкнулось, и смерть последнего из его противников послужила как бы сигналом к новому и на этот раз уже более неотразимому приступу; десятка полтора всадников почти одновременно выскочили из-за своих укрытий и, оглашая воздух яростными криками «Зорро!», со всех сторон устремились к незнакомцу.

Соотношение сил было теперь настолько неравным, что дон Росендо без всяких колебаний вскинул револьвер и, пока нападавшие не успели смешаться с «маской» в единую многоголовую толпу, стал почти не целясь стрелять по всадникам. Его выстрелы порой достигали нападавших; с кого-то слетела шляпа, кто-то упал, перелетев через голову лошади, но при этом никто из них даже не придержал коня, не обернулся на дона Росендо, словно он был слепнем или назойливой мухой, достойной разве что небрежного взмаха лошадиного хвоста. Кольцо вокруг дерзкого незнакомца быстро сужалось, но в тот миг, когда оно уже готово было сжаться окончательно, черный всадник вскинул револьвер, двумя выстрелами вышиб из седел ближайших противников и, дав шпоры своему коню, устремился в образовавшуюся брешь.

Остальные, взметая копытами пыльные смерчи, стали на полном скаку осаживать лошадей; замелькали оскаленные конские морды, шляпы, плети, воздух наполнился ржанием, храпом, резкими хлопками выстрелов, а когда пыль осела, дон Росендо увидел вдалеке между холмами черного всадника и его преследователей, редкой цепочкой растянувшихся по извилинам дороги. Мысль о том, что таинственный незнакомец нарочно раздразнил осаждавших и тем самым отвлек и увел их за собой, вдруг представилась дону Росендо со всей ясностью, но в то же время поставила его в тупик. Кто он, этот отчаянный черный всадник, и с какой стати он рискует жизнью, спасая совершенно неизвестного ему человека?

Пока дон Росендо размышлял над этой загадкой, всадники обратились в точки и в конце концов затерялись между холмами, готовыми вот-вот погрузиться в вечерние сумерки. Молодой человек еще раз глянул вслед своему спасителю, перекрестил воздух и готов был уже скрыться за калиткой, как вдруг увидел футах в сорока одинокого всадника, словно сгустившегося из рваных теней, пятнающих дорогу. Лошадь под ним шла неспешным и даже как будто ленивым шагом, а когда дон Росендо окликнул незнакомца и щелкнул взводимым курком, всадник молча придержал коня и выбросил перед собой руку с белым кружевным платком.

– Кто вы такой, сударь? – крикнул дон Росендо, вглядываясь в широкоскулое, изрезанное крупными морщинами лицо всадника.

– Меня зовут Манеко Уриарте, – спокойно ответил тот, складывая платок и засовывая его в нагрудный карман кожаной, густо расшитой бисером куртки, – и я бы тоже, в свою очередь, хотел знать, с кем имею дело?

– Росендо Вудсворт, – с достоинством ответил молодой человек. – Покойный дон Лусеро приходился мне дядей по матери, из чего следует, что мы с сестрой вправе претендовать на оставшееся после его смерти имущество.

– Что ж, очень рад, очень рад! – пробормотал всадник, приближаясь к воротам. – Но прежде чем мы начнем наши переговоры, я бы хотел видеть письменное свидетельство того, что ваши слова соответствуют реальному положению вещей, а не являются досужим вымыслом бродяги и мошенника.

– Что?! Как вы сказали?.. – Дон Росендо решительным жестом заткнул за пояс револьвер и стал нервно, палец за пальцем, стягивать с ладони тонкую лайковую перчатку.

– Не горячитесь, сеньор! – жестом остановил его дон Манеко. – Согласитесь, что ваш образ действий обличал в вас скорее дерзкого захватчика, нежели законного наследника всего этого великолепия! – И он указал рукой поверх ограды, где в лучах заходящего солнца тускло поблескивали разноцветные грани стеклянной пирамиды.

– С этого и надо было начинать, – с жаром воскликнул дон Росендо, – а не встречать меня выстрелами, как это сделали четверо каких-то негодяев, неизвестно по какому праву вселившихся в наше фамильное гнездо!

– Но, как я понимаю, они поплатились за свою дерзость! – расхохотался дон Манеко, спрыгивая с седла.

– У меня не было другого выхода, согласитесь, – рассудительно произнес дон Росендо, – и при этом они еще легко отделались благодаря тому, что я решил не омрачать убийством первый день пребывания в местах, где нам с сестрой, по-видимому, предстоит надолго поселиться.

– Будем надеяться, что они оценят вашу доброту, – задумчиво сказал дон Манеко, щелчком распахивая перед своим собеседником крышку золотого портсигара.

– Благодарю, – коротко кивнул дон Росендо, – но я предпочитаю сигару под чашечку кофе и рюмку хорошего ликера. Прошу вас!

С этими словами молодой человек чуть отступил в сторону и во всю ширь распахнул калитку перед своим гостем. Дон Манеко переступил порог и, подождав, когда вошедший следом дон Росендо усмирит Бальтазара, уверенным шагом направился к крыльцу.

Не прошло и получаса, как все четверо, включая Остина и Касильду, собрались за широким столом в обширном зале второго этажа. Слуги, как видно, не зря стучали ножами на кухне: хотя купленные по дороге дичь, фрукты и приправы были разделаны несколько небрежно, но приготовленные из всех этих припасов блюда издавали весьма чувствительное благоухание, а прекрасные вина и вовсе скрашивали отдельные промахи, допущенные скорее от чрезмерного усердия, нежели от пренебрежения к деликатному кулинарному делу. Несмотря на свой несколько сонный вид, слуги оказались настолько расторопны, что, управившись на кухне, успели накрыть стол, а когда хозяева и гости расположились в своих креслах, встали по обе стороны входной двери и замерли в ожидании новых приказаний. А за столом шел оживленный разговор, быстро перескакивавший с предмета на предмет, как обыкновенно и бывает при первом знакомстве. Дон Манеко уже успел не только пробежать глазами длинный свиток родословной, но и поднять свой бокал как за доблестных предков, так и за их достойных во всех отношениях наследников. При этом он не сводил глаз с доньи Касильды, а когда девушка не сморгнув выдержала его взгляд, с усмешкой сменил тему и то ли с сожалением, то ли с легким презрением отозвался о современных потомках местных индейцев, когда-то воздвигавших на этих землях каменные города и величественные храмы.

– Я прекрасно знал вашего почтенного дядюшку, – вдруг сказал дон Манеко. – Он был, впрочем, не без некоторых странностей, но, согласитесь, человек без странностей скучен, не так ли?

– О да, вы правы! – смущенно воскликнула Касильда, почувствовав на себе быстрый цепкий взгляд гостя. – И мы очень рады слышать о нем хорошие слова, потому что наша мать мало рассказывала нам о своем брате, кроме того, что родители прокляли его за нежелание стать священником, и тогда он сел на корабль и отправился искать свое счастье по свету. Как вы полагаете, он нашел его?

– Счастье? – дон Манеко негромко рассмеялся, обнажив полоску крепких желтоватых зубов. – Мне трудно об этом судить, я же сказал, он был человек со странностями, считал, например, что местным индейцам следует вернуть их земли, те самые земли, за которые проливали кровь наши деды и прадеды…

– А разве раньше эти земли принадлежали индейцам? – спросил дон Росендо.

– Раньше… Сейчас… – рассеянно отозвался дон Манеко. – Мир изменчив, и то, что сейчас принадлежит нам, завтра, когда наш прах будет покоиться под забытым песчаным холмиком, вновь вернется в вечный круговорот природы… И кто, глядя на этих бродяг, мог бы подумать, что в их жилах может течь хоть капля крови могучих подвижников великого Монтесумы! – И дон Манеко с усмешкой махнул рукой в сторону двух слуг, неподвижно стоящих в отдалении.

– Но, как видите, кое на что эти парни еще годятся, – сказал дон Росендо, кивнув в сторону двери. – Я бы, впрочем, ни за что не нанял этих увальней, если бы не Остин, высмотревший эту парочку в толпе у подножия корабельного трапа…

– Н-да, внешность зачастую бывает обманчива, – задумчиво пробормотал дон Манеко, постукивая агатовой печаткой перстня по крышке своего золотого портсигара. Ужин уже подходил к концу, и теперь гость выжидал момент, когда он сможет предложить хозяину сигару. Из-под пола доносились негромкие и как будто не совсем трезвые голоса, перебиваемые стуком игральных костей; по-видимому, слуги несколько переборщили в своем усердии и, не особенно вдаваясь в различия между хозяевами и пленниками, передали в каморку пузатую бутылку рома из тех, что гроздьями висели в прохладном, обложенном кирпичом подвале. Порой голоса взрывались глухой неразличимой бранью, но дон Манеко не только не обращал на это никакого внимания, но и вообще напускал на себя несколько отрешенный вид; это, мол, ваши дела, и меня это нисколько не интересует.

Сперва дон Росендо отнес этот подчеркнутый холодок на счет культурных манер гостя, но внутренний голос все же нашептывал ему, что все не так просто и что с новым знакомцем надо держать ухо востро. К тому же он заметил, что Остин, весь день посвящавший дона Росендо в тонкости местных нравов, теперь умолк и лишь односложно поддакивал или уклончиво покачивал головой, когда кто-либо из сотрапезников обращал к нему вопросительный взор. Ни он, ни дон Манеко не стали скрывать от новых хозяев ранчо своего прежнего знакомства, но не выразили особой радости при виде друг друга. Более того, стряпчий весь как будто съежился и спрятался под невидимый панцирь, напомнив дону Росендо встреченного по дороге броненосца, а когда дон Манеко, словно не заметив этого, стал громогласно восхвалять его служебные достоинства: есть, есть еще среди наших развращенных канцеляристов истинные служители Фемиды, столь близко принимающие к сердцу как чужие беды, так и интересы справедливости не ради ничтожной мзды, но ради правоты как таковой! – сморщился, как от кислого, и едва пригубил свой бокал.

При этом Остин, в отличие от дона Манеко, не только не скрывал интереса к доносящемуся из каморки шуму, но даже как будто подчеркивал его, подскакивая на стуле каждый раз, когда из-под пола доносились взрывы пьяной брани или грубого разнузданного хохота. В конце концов, когда очередной шквал ругани завершился гулким звоном разбитой бутылки, дон Манеко на мгновение задержал перед собой поднятый бокал и, словно желая удостовериться в реальности этого звука, слегка склонил набок большую, коротко стриженную голову. При этом он вопросительно посмотрел на дона Росендо, как бы приглашая хозяина объяснить происхождение всех этих звуков. Дон Росендо готов был уже исполнить эту немую просьбу, но, наткнувшись на предостерегающий взгляд Остина, неопределенно развел руками, посмотрел по сторонам и, вместо того чтобы ответить, так громко расхохотался, что едва не опрокинул на себя недопитый бокал.

– При-приз-зраки! Везде п-приз-зраки! – хохотал он, тыкая пальцем по углам сумрачного зала. – У нас в Англии, знаете, тоже бывает, особенно в старых замках! Идешь ночью, и вдруг… Аве Мария! Скелет!.. Костями длык-длык – и на тебя!.. О-хо-хо!.. Умора!

– Н-да, забавно, – холодно усмехнулся дон Манеко. При этом он как бы невзначай выронил из рук свой портсигар, который с таким грохотом ударился об пол, что приглушенный шум и брань мгновенно стихли, словно на головы разгулявшихся собутыльников накинули плотные кожаные мешки.

– Это сейчас забавно, сударь, – дон Росендо вмиг оборвал смех и со стуком поставил на стол свой бокал, – а когда, знаете, он на тебя идет… это, скажу вам без ложного бахвальства, о-го-го!..

– Еще бы! Конечно! Всякий содрогнется! – кивнул дон Манеко, подвигая к хозяину поднятый с пола портсигар и щелчком откидывая тяжелую золотую крышку. – Я человек не робкого десятка, но случись такое… Не знаю, не знаю… О-го-го!.. Святая Дева, прости нам найти прегрешения!..

И дон Манеко усмехнулся, бросив быстрый лукавый взгляд на Касильду.

– Так вы никогда не сталкивались с подобными явлениями? – спросила она, тихонько позванивая серебряной ложечкой о края кофейной чашки.

– Представьте себе, нет! – воскликнул дон Манеко. – Конечно, я верю в то, что такие вещи существуют, пусть не в форме скелета…

– А в какой форме? – насмешливо перебил дон Росендо, принимая предложенную сигару и прикуривая от поднесенной слугой лучины.

– Ну, скажем, злодею может явиться душа, по его вине без причастия покинувшая тело убитого им человека, – обстоятельно начал дон Манеко, – близкий друг, живущий за сто миль от вас, может вдруг явиться вам накануне своей кончины…

– Вы счастливый человек, дон Манеко, – усмехнулась Касильда. – На вашей совести нет загубленных душ, а ваши друзья пребывают в добром здравии!

– Друзья?.. Какие друзья!.. – томно вздохнул дон Манеко. – Впрочем, в этой глуши поневоле приходится считать другом каждого собутыльника, партнера по бильярду, по карточному столу…

– Ворота нашего ранчо всегда открыты для вас! – с жаром произнес дон Росендо. – Что же касается местных призраков, то не встречался ли вам всадник в черной маске, закрывающей лицо почти до самого подбородка?

– Зорро? – спокойным и даже как будто равнодушным голосом спросил дон Манеко. – Да, я слыхал это имя. Года три назад этот разбойник причинял некоторое беспокойство уважаемым людям на севере нашего штата, но в одной из стычек его, кажется, пристрелили…

– О, если это и в самом деле так, то нынче мы видели призрака! – воскликнул дон Росендо. – Причем среди бела дня, что довольно любопытно…

– Вы хотите сказать, что по дороге вам пришлось отбиваться от какого-то негодяя, замаскированного под почти забытого мертвеца? – спросил дон Манеко.

– О нет! Отнюдь! – замахал руками дон Росендо – Отбиваться пришлось не нам, а самому призраку, причем он делал это так искусно, что буквально на наших глазах к нему – если он действительно был призраком – добавилось целых четверо приятелей, бренные тела которых, по-видимому, уже терзают полуночные койоты!

– Все это очень любопытно, – пробормотал дон Манеко, – но я все же позволю себе отнести случившееся на счет некоего самозваного мерзавца, укрывшегося под маской лишь для того, чтобы, как он думает, наводить ужас на почтенных плантаторов…

– О нет! Позвольте мне вступиться за этого человека! – поспешно перебил дон Росендо. – Его появление, возможно, а точнее, наверняка, спасло нам жизнь! А то бесстрашие и благородство, с которым этот таинственный…

– И вы верите в благородство замаскированного разбойника?! – со смехом прервал его речь дон Манеко. – В таком случае вы очень скоро окажетесь жертвой либо лошадиного барышника, либо карточного шулера, которые нет-нет, да и появляются в местной таверне в ярмарочные дни!..

Он хотел еще что-то сказать, но в этот миг дверь, ведущая на галерею, с силой распахнулась и из вечерней тьмы в зал шагнул человек в черной маске.

– Я устал слушать ваши оскорбления, сударь! – заявил он, отбрасывая полу плаща и опуская руку на эфес шпаги. – Впрочем, вы полагали, что ваши слова не достигают моих ушей, но это обстоятельство может служить вам оправданием лишь в том случае, если вы немедленно и в присутствии свидетелей принесете мне свои извинения!

Во все время этой учтивой, но весьма энергичной речи в душе дона Росендо клубились смешанные чувства: с одной стороны, он вполне признавал правоту незнакомца, которому он к тому же был обязан жизнью, но правила гостеприимства так или иначе призывали его к тому, чтобы встать на защиту своего гостя. Впрочем, пока дон Росендо размышлял, положение разрешилось без его вмешательства.

– Вы, сударь, наглый негодяй и самозванец! – раздался голос дона Манеко. – Об этом свидетельствует само ваше появление в этом доме, оскорбляющее не столько меня, сколько молодую сеньориту, которая, как я догадываюсь, не склонна к тому, чтобы принимать под своим кровом всяких проходимцев!