Текст книги "Время уродов (История Восьмого)"

Автор книги: Александр Грог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Удачный хребет. Благодаря ему, уже оставили за собой подозрительное местечко с огромным количеством дыр и несколько озерков, сцепленных между собой протоками. Где вода – слишком много непонятной злостной, опасной жизни.

Тепло, пригревает. Весной и в начале лета озерца Свалки только что не кипят от обилия живности. Это к осени она уже пережрет друг друга, чтобы набраться сил и веса пережить короткую, часто теплую, но бесплодную зиму. Хвощи – зеленка – увянут, высохнут, а потом и рассыплются коричневой пудрой, дав жизнь следующему поколению. Весна – удачное время для путешествия прорыва через территорию. Молодь еще мелковата и занята проблемами лидерства в собственном клане, отслеживанием себе подобных, пожиранием слабых, и еще не обращает внимания на деликатесы из двухногих, что старательно обходят сеть озер по хребту. Прямая дорога здесь, как и везде в мире, не может быть ни безопасной, ни самой быстрой.

Но рано или поздно все хребты обрываются, либо утопают в долинах верховых болот, тогда приходится чесать затылок, соображать, куда дальше. А еще, как выяснилось, путь может преградить и этакое существо.

– Свали с тропинки, урод! Тебе сказано!

Слухач разошлась не на шутку. Так и слюной скоро плеваться начнет. Наконец, озлилась и на Стрелка.

– Восьмой! Ты его долго рассматривать намерен? Сделай же что-нибудь!

Мандоноид – нечто мощное, непробиваемое, знакомое раньше только по картинкам, неловко переваливалось с лапы на лапу. И это неуклюже, беззлобное существо было облеплено маленькими мандоноидиками, словно чешуей.

– Давай же! Не разойтись нам! Этот детсад бродячий нам сейчас всю тропу осыплет!

– Я по детям не стреляю, – сказал Стрелок.

– А вон тому крайнему немного осталось, – по-иезуитски стала подбивать клинья Слухач. – Цвет у него другой. Это не альбинос, а болезнь. Мучается маленький... Кишечных паразитиков нахватался. И клизмочку ему никто не поставит – так и сгинет в мучениях. Неужто, не пожалеешь?

Стрелок пожалел. Вскинул машинку... Кожура неестественно светлого мандоноидика не выдержала, и он разлетелся красными брызгами, забрызгав соседей.

Холм на минуту задумался, посмотрел вниз склона, потом на Стрелка. Тот сунул машинку в кобуру и поощряюще повел дулом штуцера – давай, мол, не тормози!

Похоже, мандоноид огорченно вздохнул. Втянул голову поглубже, подобрал лапы. Мандоноидики, те что по бокам, встревожено заверещали, стали карабкаться повыше, пихая соседей. Туша мандоноида сперва медленно, потом все быстрее и быстрее заскользила вниз, он еще попытался глиссировать, распластался, но центр тяжести оказался слишком высоко, да тут еще по пути оказался торчащий обломок...

Еще много часов позже Стрелка преследовал укоризненный взгляд мандоноида, и то, как он зацепил боком торчащий осколок, сорвал со своей шкуры часть детенышей, потом напоролся на второй зубец, но тут его подбросило вверх, после чего эта многотонная громадина кувыркнулась в воздухе... Брызгами, черными каплями разлетелись по сторонам детеныши.

– Вот уж не думала, что когда-нибудь сподоблюсь увидеть летающих многоноидов! – едва не захлебнулась от восторга Слухач. – Рассказать кому не поверят!

Показалось ли Стрелку, нет, что к тому месту, где, пробив в коре мусора черную дыру, упал панцырник, потянулись некие бледные нити?

Исчез, будто и не было его, оставив после себя лишь две борозды, начинающиеся от края тропы (когда пытался тормозить задними лапами), да темный широкий след на склоне.

– Ладно, хватит сопли жевать! Пошли!

Это Слухач сказала. Стрелок покосился.

Давно ли Слухача лихорадило, глаза на выкате, и она судорожно, раз за разом, давила на курок? В тот самый первый раз, когда Стрелок с девочкой-Лидером в четыре руки расстреляли Икса. Стрелок подошел сбоку, приподнял ей руку вверх, потом, мягко надавив, осторожно вынул машинку.

– А ты что думала? – сказал он, забирая машинку из оцепеневших пальцев. – Это тебе не по людям – люди они гладкие. И сердце у них одно...

– Вот здесь, кстати, предохранитель, по первому разу многие забывают, когда пугаются, – не выдержал, съязвил-таки.

Потом про предохранитель помнила. И на выводке с леггорнами помогла. По крайней мере, отвлекла часть на себя. Стрелок с Лидером же сделали всю работу. Лидер стреляла как автомат, не задумываясь. Но не так, как Стрелок, который по въевшейся привычке еще старался как можно меньше портить трофеи, а потом досадовал на то, что вынуждены были их бросить, и на себя досадовал, и почему-то на девочку-Лидера.

Хорошо, что машинки подвязал на шнурки – как знал, что некогда их будет совать в кобуры. Не зря и сидел столько времени спиливая мушки... Одну машинку таки потерял – Икс повредил, но по этому нельзя сказать, что фартук – неудачная конструкция, в иных случаях полезна, и кроме того, чего уж проще, схватить, дернуть из кобуры дополнительную машинку, вместо того, чтобы тратить время перезаряжаться. А мушки? Какой Стрелок при скоротечных контактах пользуется мушками?

Вспомнил, как тогда перепугался, что по пояснице потекло что-то теплое. Кровь? Осторожно расстегнул, снял ранец, взглянул на бледное, без кровинки лицо Лидера, тихонько вынул машинки из ее задеревеневших пальцев.

– Я описалась, – заявила Лидер...

Что ж, при первом боевом контакте с Иксом и с мужиками случается...

– И часто здесь всякие Мадоноиды шастают? – спросила Слухач.

– У Южных ворот редкость... На Западных недавно взяли одного. Как у нас будет, как там дальше – не знаю. Считается, что бить панцырника надо между пластин и только по прямой. Более желательно в упор, но как к нему приблизишься? Края растопырит, пластинами пошевелит – у него они одна за другую заходят – тут даже спецобувь, где в голенищах металлические полосы пропущены, не гарантирует, что ноги при тебе останутся. Красивый...

– Он все равно был не жилец, – примирительно сказала Слухач. – Среди его детенышей затесался иудский зверек.

– Не путаешь?

– Нет. Он мне сущность приоткрыл, когда понял, что... В общем, он бы оторвался и к нам прилип, будь у него чуточку больше времени. Наверное, наживую нервные связи рвал, когда...

– Хреново. Значит, либо на тропе выводок, либо... Калоши одеть и не снимать, голенища раскатать до самого не могу! – отдал распоряжение. – На землю не ляжем, пока... Долго не ляжем, – уточнил Стрелок. – Если придется, то и спать будем стоя, по очереди, друг дружку подпирая. Самое время Лекарю таблеточки раздать.

Хорошие таблеточки у Лекаря, кажется горы свернешь, скользишь над землей, постреливаешь... Только жмотится, редко дает.

Одну из машинок подвесил теперь по особому, как на болотах вешали армейские чистильщики – на груди, стволом вперед.

Переставил дальномер штуцера на максимально близкий, развернул носом к земле.

– Под ноги смотрите. Обыкновенно он уже близко. Постарается, чтобы вы сами его на руки взяли. Все что видим живое, уже не обходим, а отстреливаем. Даже симпатичное – особенно симпатичное.

Насчет "отстреливать всем", не особо надеялся, подразумевал, что будет сам с Лидером.

Иудейского зверька обычно замечаешь, когда касаешься, а потом уже поздно. Срезать только с мясом. Беда только, что носитель не хочет и не видит особой беды. Стрелок содрогнулся. Самое мерзкое и жизнестойкое животное мира свалки: "чинократиус пиявочный иудский". Стадный зверек в какие-то периоды жизни и одиночка. В отличие от всех других видов, опасными признавались даже молочные детеныши. Хранение, даже в виде умерщвленных экземпляров, запрещалось. Никто не мог гарантировать, что он абсолютно мертв. Сдавленные мощным прессом, они восстанавливали свою форму, как резиновые. Разрезанные на куски, наращивали недостающие части. Еще и редко показывали свое истинное лицо, умели маскироваться под другие виды фауны. И только когда были уверены в своем превосходстве перед жертвой, тогда в последние минуты жизни, можно было увидеть, что они из себя представляют. А до того каждому могло предстать нечто очаровательное и каждому свое. Каким-то образом этот зверек умудрялся считывать вкусы и пожелания. Удивительно легко приспосабливался к различным индивидуальностям, постепенно подбирая к психике те ключики, которыми позволяют подчинить управлять и, в конце концов, завести туда, куда должно – в гнездо.

А до того незаметно высасывает жизненные соки организма, а тот, как правило, даже не отдает себе отчета, что это происходит, не связывает неожиданное ухудшение с этим симпатичным зверьком. В период миграции, либо захвата новых территорий, стараются быть полезными носителю, всячески стараются показать свою любовь и даже выступают некими защитниками. Трансформация же происходит, когда полностью овладевают ситуацией.

Сильно развитая стадность, интересы клана. При обилии пищи, вероятно, дает сигналы остальным. Не опасны друг другу пока пищи хватает. Далее уже выживают самые изворотливые. Иудский зверек обыкновенно долго жертву обхаживает, подготавливает ее. Соки сосут легонько, приучают, чтобы жертва привыкла и даже сама это просила. Но от крови и безопасности сразу же дуреют. Впрочем, и люди дуреют от крови и безопасности. И начинают паразитирование на себе подобных.

Псислияние страшнее физического. От него почти невозможно избавиться. Чем сложнее организм, тем дольше его обхаживают. Со зверьком иудским сладкая смерть – ее не осознаешь и убийцу своего почти любишь.

Восьмой почти два года ждал пока какой-нибудь Стрелок на Южных Воротах вляпается качественно. Кто же знал, что сам дядя и подставится? Не пришлось ему шагнуть на ступеньку. Так и ушел Восьмым стрелком. А на место его племянник. Обмыли, как положено, стопарик дяде отнесли – мумии – напоили с рук, потом с канистры полил и зажгли.

Так что, к иудейским зверькам у Восьмого были личные претензии, и не брал он в расчет, что благодаря им оказался при деле, и чувства к ним испытывал далеко не двоякие.

Припомнился сейчас и тот Живец, что из отмороженых, вот кого оставлять в живых не следовало, но опять ушел, живуч. Злой мальчишка и по всему видно злопамятный, как тот же иудский зверек. Но что теперь-то, после всего...

2.

– Жгучий мусор! – обрадовался Стрелок. – Остаточная химия. Не полезут они на эту плешь. Ночуем здесь! За плешь не выходить. И внимательней ко всему. У той заразы мимикрия пошибче всякой, что вам только приходилось слышать. Не только внешнее, но и внутреннее умеет подделать, хоть режь, стонать будет и глазки невинные делать. А уж на психику давит поплотней предвыборной программы. Они кем угодно могут притворяться. Узнает, угадает по вашим глазам, по импульсам, что хотите, и скорректирует тельце. Вроде кукушат они. Сожгу любого, к кому прилипнет! Ей-ей, сожгу!

Расстелили прорезину. Дамы ушли за ширмочку – оправляться и решать какие-то свои непонятные бабьи дела.

Слухач скоро вышла, села посередке. Погрузилась в транс.

Вечерело. Зеленка манила уютом.

Что-то торчало на стебельках, то ли глаза подмаргивали, то ли множество мелких глоток зевало невпопад. Очень добродушно позевывало. И одновременно наглым веяло от этого сытого добродушия.

Стрелок не пошел посмотреть, полюбопытствовать. Опять, как давеча, размотается спираль, разбросает во все стороны свои жгучие сопли. Или что-нибудь в этом роде. Хотя свалка постоянно открывалась новым, Восьмой от любопытства уже излечился. Лучше сидеть на проплешине, следе давнего прижигания. Тоже, наверное, когда-то карантинный отстойник стоял.

Размотал повязку на руке. Краснота разошлась шире, уже от кисти и до плеча, но, когда надавливал, не болело. А там, где приложил тот злыдень писюкатый, что в зеленке сидел и под зеленку маскировался, ободранная полоса подсохла, но кожу будто стянуло, когда шевелил рукой неосторожно, глянцевая гладкая поверхность лопалась, и тут же выступала кровь. Появились и белые пятна омертвления.

Показал Лекарю.

– Нельзя, чтобы кровь – запах, притягивает всякое.

Лекарь посмотрел, покрутил, подумал и посоветовал:

– А ты не крути рукой.

Стрелок только скрипнул зубами

Лекарь остановил свой задумчивый взгляд на Желудке. Толстенький мужчина под его взглядом заежился.

– Временем не располагаем. Придется импровизировать. Кажется, десять минут тому обратно, я обоял где-то по левую сторону от тропы тухлятину. Биотухлятину, если мой нос меня не обманывает, – уточнил он. – Там должны быть такие маленькие симпатичные червячки – белые с черной головкой...

Лекарь с Мастером посовещались, спросили разрешения взять штуцер Восьмой нехотя дал – ушли.

Восьмой задремал. Лихорадило. Проснулся, когда стали нацеплять маленьких белых червячков на руку. Пришлось ждать пока пройдутся по белым пятнам – выжрут мертвечину. Лекарь смазал.

– Через месячишко, другой, будешь как новенький! – похвалился он.

Урод!

Ну, характер, – изумлялся Восьмой. – Тащится на своих коротеньких кривых ножках – на чем, спрашивается, душа держится? Довольно потирает вечно влажные, пухлые розовые ладошки. Счастлив, когда ехидно-восторженным голосом может проорать пациенту на ухо:

– Ампутация! Ампутация! Да-да-с, батенька, именно так!

И уже далее с напевом, по слогам:

– Ам-пу-та-ция!

И не голосом лекаря, а голосом маленького счастливого человечка, который неожиданно обыграл в карты свою тещу и жену.

– Ампутация! Ампутация!

Будто заело старую надтреснутую пластинку на одном слове.

Лишь бы ему что-то отрезать и заново нарастить. Стрелок, с дуру, спросил про ласты от зубатки – можно ли приделать к человеку – теперь сам не рад. Вот он загорелся! Пока не осуществит, не успокоится.

Желудок сидел на корточках и скармливал огню кусочки пластика. Рожа копченая, глаза слезятся, на носу, то и дело, собирается здоровенная капля, которую смахивает тыльной стороной ладони. Дым ему явно мешает, а чтобы пересесть – либо ленится, либо ума не хватает. Хотя, кто его знает, может он еще и дымом питается?

Хорошая плешь – можно ночевать. Никогда не думал, что так будет радоваться вредным для здоровья местам, где вояки когда-то выжигали все химией и огнем. Вспомнил про озеро, которое было не обойти. И многочисленные шапки упругой пены – хоть валяйся на ней, а между вздутий, застывшее черное стекло, все в чешуйках. Сплошной скрип под ногами. Лекарь тогда сделал какие-то свои таинственные замеры и анализы. Потом объявил, что идти можно (в калошах естественно), а дневку устраивать, даже на резине, категорически не рекомендует. Никогда о таком большом прожиге не слышал. Еще бы! Лекарь сказал, что этому образованию лет сто, а то и двести. Лекарю насчет этого можно верить. А вот насчет срочной необходимости ампутации – нельзя!

Слухач провела сеанс и взялась за карту.

Карту смотрели, черт знает, в который раз, карта бестолковая – ничего не показывает, только общий масштаб и куски заштрихованы – все больше с краев. Раньше Стрелок думал, что Свалка круглая. А она вытянута и загибается. Город при ней малюсенькое черное пятнышко. Чистого места на карте во много-много раз больше, чем заштрихованного. Слухач говорила, что заштриховывать начали лет полтораста назад. Видно, что не особо торопились, обстоятельно к делу подходили. Стрелок попытался определить – если такими темпами и дальше пойдет, то сколько еще лет группам уродов эти штришки наносить, пока все не закрасят? Получалось, что не менее как пятьсот. Но ведь Свалка тоже растет? Это на Южных Воротах ее сейчас поверх кладут, а в остальных местах бока наращивают.

– Мы сейчас примерно здесь, – сказала Слухач.

Стрелок покосился – порядочно углубились.

– Влево не пойдем, там уже были, смотрели, последний сигнал с этого места, – показала крестик.

Крестиков на карте было порядочно. Следовало понимать, последние сигналы. Одна группа, Стрелок, обратил внимание, очень далеко дошла – вон, где крестик стоит. Совпадало с маршрутом того самого легендарного Сафари, в котором все сгинули. Стрелок о Сафари не понаслышке знал, самому пришлось хлебнуть. Вовремя сдернул. Пацаном был, но сообразил, что жареным пахнет.

– Велено проверить этот квадрат, тогда можно будет сразу заштриховать вот этот кусок.

– Нам надо Усадьбу найти, или побольше квадратов заштриховать? спросил Восьмой.

Никто не ответил.

– Хорошо. Вот топаем мы, топаем. Хорошо топаем, тьфу-тьфу-тьфу, без потерь. Между прочим, – не выдержал, съязвил он, – еще парочка таких обширных гнезд, что давеча выжигал, и от штуцера полствола останется.

Стрелок сильно переживал за штуцер.

– Топаем – штрихуем. Топаем – штрихуем. Ты сигналы своим посылаешь, что еще квадратик могут закрасить. Те опять порадуются, выпьют за наше здоровье. Или не выпьют, уже устали удивляться, что мы еще живы. Топаем на радость себе... Но как мы узнаем, что притопали?

– Я услышу. Считается так, что Слухач должен услышать.

– Так услышишь или считается? Может, уже прошли по тому месту? И даже лагерь устраивали над Усадьбой?

– И что предлагаешь?

– Один раз живем. Пойдем по прямой, не зигзагами. В самый центр пойдем.

– Наши не разрешат!

– Каким образом? Придут, станут поперек и не пустят?

– Дальше к центру связь будет плохая – далеко. Промежуточного Слухача надо ставить.

– Вот сами пускай и ставят. Есть у нас с тобой еще один Слухач? Нет? Тогда, чего беспокоишься? Пойдем! Подальше от начальства, поближе к кухне. Можешь даже не сообщать ничего.

– А вот это нельзя, – строго сказала Слухач.

Стрелок еще раз притянул к себе карту.

– А ты случаем не в курсе – то самое Сафари, ну то, в котором все сгинули, на кой они на Свалку полезли? Да еще к центру? Не ваши ли маршрут подкорректировали? Вот смотри, он и на карте этой проложен и не по прямой от Западных Ворот к Северным, а дугой забирает к центру и где-то здесь обрывается. Ваши уроды всех подставили? Опять красную хату искали?

– Уроды те, кто иксов на живца ловит! – обозлилась Слухач.

Тут уже Восьмой разозлился. Вскипел, давно что ли со Слухачом не собачился?

– Да был я живцом на том Сафари! И меньше мне было, чем этой вот сикушке! И босиком, а не в галошах я оттуда выбирался, а хоть и машинка была, так палить я в отличие вот от нее не умел толком! Некому было научить! А ты хоть о правилах Сафари когда-нибудь слыхала? Думаешь, просто гоночки на драндулетиках бронированных для богатых снобов из Метрополии? А то, что на каждом этапе надо из фауны образец отловить, и все это в зачет идет? И живьем отловить! А в клетке живцы, которые и не знают, что они живцы до последнего! А как поймают, так клетку надо освободить! А живцов куда? Не в салон же!

Восьмой орал долго. За всю прошлую жизнь выговорился и часть будущей прихватил авансом. И если осталось ему той жизни немного, то в кредит. Бессрочный кредит.

– Уродство не от тела, не от навыков, а от мозгов! Так что, ваши уроды всем уродам уроды! Так им это и передай! В какое ухо тебе орать, чтобы услышали?

Слухач довольно легко увернулась. Стрелок потянулся за ней и почувствовал, что одна из его машинок, что в фартуке, вдруг уперлась дулом в живот.

– Не надо – сказал Мастер.

Как, откуда? Будто из ничего, из пустоты рядом возник. Мастер очень редко говорит, но всегда убедительно. Только как он вот так быстро?..

Слухач шла и морщилась

– Ругаются? – спросил Стрелок.

– Не то слово.

– А ты боялась, что слышно не будет.

– Так они хором ругаются, – пожаловалась Слухач. – В один голос!

3.

Передавалась, растекалась, разносилась неведомыми путями информация, что по Свалке идет Настоящий Стрелок – две головы у него и палит он во все, что движется со всех четырех рук. И тащит за собой свою пищу. Мелкая живность от таких новостей цепенела, крупная и наглая принимала вызов.

Глист-носокрыл высунулся из своей норы, чтобы испить, испробовать ходячего планктона, и благодарил судьбу, что не весь высунулся – из трех сердечек уберег одно. А с одним тяжело поддерживать все функции в столь сложном организме и едва хватит сил, чтобы закуклиться, когда придет время. Теперь сиди выращивай новые, но уже разнеслась весть о его беде, и собрались неподалеку ... имеющие виды на его нору.

Новости на Свалке разлетаются моментально. На то она и Свалка. Уже примерно знали маршрут Стрелка, если провести линию, то двигается он вместе со своей группой почти в центр, меж пятен жгучего мусора, двигается целеустремленно, не бежит, не скрывается...

Наперерез маршруту, попытать свою удачу, пополз но разминулся, не успел. И уже не догнать. А ... который на свою беду успел, не хватило времени замаскироваться, и остался он лежать бесформенной тушей, и поднимался над ним соблазнительный парок, приманивая вечно голодную молодь ...

КРАСНЫЙ ДОМ

1.

К святилищу – усадьбе прорвались к концу второй недели, после того, как решили идти в центр.

Прошли бы мимо, если б не Девочка. Будто что-то толкнуло в спину, не удар а горячая волна прошла по Восьмому. Остановился, проследил за направлением руки...

Очередная округлая лощина, утопающая в зелени. Может быть чуть глубже и пошире тех, которые проходили до сих пор. Обычно в них избегали спускаться, старались обойти поверху.

Мастера несли на носилках, сменяясь попарно. Мастер был плох. Лекарь не обещал, что выживет. Было много чего. Был день, когда жег штуцер почти непрерывно. Теперь от ствола оставался маленький огрызок – в кулаке спрячешь.

Первое, что оказалось не таким – зелень. Непривычная зеленка, не такая. С завязями плодов. Уложенная сырым камнем тропа внушала чувство уверенности и удивление. Это надо же так потрудиться, чтобы каждый камень к камню подогнать.

Дом действительно оказался красным, но не таким большим и красивым, как грезилось Стрелку. Выбитое окно, заделанное куском пластика.

Запустение. Подумать, сколько народа положили, чтобы прикончить всего одну легенду? Стоило напрягаться? Конец сказке о Красной Хате. Даже разжиться нечем, чтобы как-то компенсировать труды. Сначала кучей ходили страшно, потом разбрелись по комнатам. Каждый сам по себе.

В одной зале, прямо посередке, тумба стояла, в пол вдавленная, на ней округлость. Сухой труп прилип ладонями. Восьмой смахнул его на пол. Что, трупов что ли не видал? Сдунул пыль – легко сошла, будто его дожидалась. Оказалось, нож под прекрасным прозрачным колпаком лежит в пазу.

Стрелка заинтересовал не столько нож (уж ножей-то он на своем веку повидал!), как изумительной прозрачности идеально округлый колпак над ним. Уже и думал-знал, под что его приспособить – путево пайку жрать из такой посуды – ни у кого такой нет! Попробовал снять – колпак словно прикипел. Поискал – что бы такого загнать под колпак, нажать...

Слухач подошла, посмотрела, что мучается, стукнула со всей дури по колпаку рукоятью от машинки. Прозрачное чудо рассыпалось в окрошку.

– Хотел взять? Возьми! Тут много еще что есть...

Расстроился до слез. Что тут скажешь? Взял нож в руки. Рукоять сильно на тельце лахудры похожа, если крылья ей оторвать. Лезвие голубоватого оттенка с двумя серебристыми полосками до кончика. Глаз лахудры блестит вложенным зерном-камнем. Перевернул – вторая глазница пустая. Выпала? Стал смотреть по сторонам, под ноги – куда укатилась. Труп сухой перевернул, может под ним? Нашел, где меньше всего ожидал. Увидел, что блестит в кости черепа, ковырнул ногтем, не поддалось, пришлось лезвием подцеплять. Крепко сидел, будто пальнули ему в башку кристаллом точно промеж бровей. Кристаллик вынулся с тонкими паутинками нервов, или еще чего-то, рассыпавшегося. Сдунул, плюнул в ладонь, покатал, почистил. Нормально. Примерил к глазнице на рукояти – подходит. Надавил, вошел камешек точно в паз и щелкнул, закрепился.

Лекарю труп показал, чтобы тоже поудивлялся. Мол, смотри, замочили бедолагу кристаллом, шутнички. Вот сюда прямо – чудаки здесь жили, ей-ей! Лекарь, глянул и заявил, что непохож он на убитого, скорее сам умер. Но странно то, что без одежды оказался, и что тело не сожрали. И вообще дом странный, живность его избегает. Не стоило бы здесь задерживаться. А умер скорее от истощения, либо инфекции какой, либо сердечный приступ, может даже мозговой "скрут". Вопрос, а стоит ли оно того, чтобы возиться?

– Наверно нет, – решил Восьмой.

– Ну и ладно.

На том и порешили. Ходили, бродили. Надоело. Собрались у входа.

– Ну и что? – спросил Восьмой.

Слухач не стала переспрашивать, сразу поняла, о чем он.

– Понимаешь, – смущенно сказала Слухач, – вообще-то до нас сюда ни одна группа не доходила. А если и доходила, то обратно не возвращалась.

И скажи на кой хрен сюда гнали? Ломались. За коим бесом? Почему все были уверены, что сразу все станет ясно. Библиотека? Лидеру, который не умеет читать? Стрелок уже просмотрел несколько книг – картинок было мало, а некоторые и вовсе без картинок. Дешевка. Городская библиотека много лучше нажал кнопочку – картинка, еще и крути ее как хочешь...

– Главное – дошли! Ведь дошли же! Мы первые! Сколько групп пыталось!

– У них не было штуцера! – самодовольно сказал Стрелок.

"У них не было штуцера и Стрелка, – подумала Слухач. – Восьмого..."

СЛУХАЧ

А потом – кто это определил, что "гнездо" должно составлять именно семь? Времена меняются. Восемь ничуть не худшее число. Восьмерка, если ее повалить на бок, превращается в символ бесконечности. Над этим стоит поразмышлять на досуге. И никто теперь уже не сможет отмахнуться от факта, что к святилищу они прорвались, пробились ввосьмером. Может потому и подпустило Святилище, что Восемь их, а не Семь? Слухач даже поразилась гениальной простоте этой мысли. И встревожено оглянулась по сторонам, не уловил ли кто? Такими мыслями не бросаются. Такие мысли надо беречь, чтобы вовремя ударить... Именно так – в нужное время в нужном месте!

А если больше собрать? Больше, чем Восемь? Объединить несколько групп? Кто они? А кто мы?

Лунатик наполовину живет в своем иллюзорном мире. Каким он представляет себя в нем? Что его окружает?

Мастер – это... мастер. С ним надо поосторожней. Подбрасывать сложные задачки, чтобы все время был занят, чтобы не пытался анализировать. Но Мастер пока вне игры. И неизвестно еще – выкарабкается ли...

Хамелеон – мастер в том, что касается себя, в остальном сущий младенец, ее можно направлять. Слаба на передок, как все Хамелеоны. Но Стрелка она шишь получит! – с внезапной злостью подумала Слухач. – В конце-концов, можно обойтись и без Хамелеонов.

Желудок – младенец всегда и прожорливость его младенческая, фанатичное стремление попробовать все, до чего только может дотянуться. Связать ему руки-ноги, и временно нет проблем.

Лекарь – фанат сложных случаев. Простые случаи ему не интересны. Иногда кажется, что он нарочно пытается запустить простое заражение, чтобы смоделировать сложное. Пообещать ему ситуации, которые на грани и за пределом его возможностей... можно вести, как на цепочке.

Времена меняются. Лунатики сядут играть друг против друга в карты...

Желудок поведет второго Желудка показывать, угощать своими запасами...

Но Лидер должен быть один. А теперь и приближенные к нему – Левая и Правая рука.

Стрелок, который теперь не только Стрелок, не только Восьмой, а нечто большее, и Слухач, который много более, чем простой Слухач. Кем станет при них маленький Лидер еще неизвестно. Раньше Лидер давал задания. Теперь заданию даются ему. Славные времена настали!

Стрелок, правда, пока еще не знает – кто он. Рано ему это понимать. Пусть знание придет постепенно, само.

– Если получится – двинем на город! – размечталась вслух Слухач. Объединим все группы. Перевешаем всех уродов! Чтобы на каждом столбу...

И осеклась, глядя на Стрелка.

2.

СТРЕЛОК

Стрелок спал и во сне был ребенком. Вместе с холмом, тем самым, добродушным бородавчиком, что сгинул в расщелине, он шел вдоль яркого стекла ночного города. Странного города...

ХАМЕЛЕОН

Хамелеон во сне танцевала в балетных тапочках среди мусора сюрреалистическое зрелище, явно наведенное вконец свихнувшимся Лунатиком...

ЖЕЛУДОК

Обошел весь, облазал весь дом от подвалов до чердака и был очень разочарован. Жратвы не было. Весь облепленный паутиной и пылью, он дремал и тихонько поскуливал во сне...

ЛЕКАРЬ

Знал, что приделает Мастеру. Во сне это знание пришло к нему с особой точностью. Он улыбался...

МАСТЕР

Был без сознания. В очередном черном провале. Но даже там ощущал, что что-то не так.

Стрелок вдруг вздрогнул, сбросил остатки сна. Почувствовал взгляд, недобрый, так может смотреть только Икс перед прыжком, резко повернулся, вскидывая машинку... Лунатик! Тьфу! Странности с уродами были и будут. На то они и уроды. Уж на что привык, а и то иной раз удивляли без меры. Лунатик, казалось бы, безобиднешее существо, а случись какому местному аборигену в южных провинциях так посмотреть – выстрелил бы не задумываясь. Вслед за таким взглядом и летит в тебя ядовитая колючка. Девочка-Лидер потянулась к ножу. Дал. Пусть поиграется...

Бледный Лунатик, привалившись к стене, смотрел, как ОНА берет в руки нож...

ЛУНАТИК

Каждого в течение жизни должна манить своя иллюзия. Иначе, пропадает смысл движения.

Слухачу только кажется, что она влюблена в Стрелка. Стрелку только кажется, что у него обязательства перед нею, и перед девочкой-Лидером. Все это – иллюзия, наведенная им – Лунатиком. Без постоянства иллюзий все давно бы рассыпалось. И группа, как группа не нужна. Все группы удерживают ими. В каждой свой дирижер. Но поистине великий дирижер только здесь.

И только девочка-Лидер видит все, как есть на самом деле. На то она и Лидер. И иногда они заговорщицки подмаргивают друг другу.

Так было до Выводка.

Выводок... Что-то она тогда выкрикнула, зашипела... Орали тогда все. Но только Лунатик мог тогда понять, вычислить почему, от чьего крика остановились, засомневались иудские зверьки, почему вдруг отступили. Кого поняли и испугались ослушаться. И понял, что теперь обречен. И что вовсе не Слухач ведет группу, а Восьмой ее оберегает, а все они маленькие пешки в какой-то большой игре, а играет ее, ведет партию, то, что они сами считают пешкой. Все наоборот – все большая иллюзия.

НЕЧТО

ТОМУ, ЧТО ЕХАЛО В ВОЙСКОВОМ БРОНИРОВАННОМ ФУРГОНЕ, БЫЛО СТРАШНО. ОНО ЧАСТИЧНО ВОССТАНОВИЛО СВОЮ ПАМЯТЬ И МАССУ. С ПАМЯТЬЮ ПРИШЛИ СТРАХИ. ПАМЯТЬ ГОВОРИЛА ОБ УЖАСНОМ. О ТОМ, ЧТО СОЗДАТЕЛИ ПЫТАЛИСЬ ЕГО УНИЧТОЖИТЬ. БОЛЕЕ ТОГО, ОНИ БЫЛИ ПОЛНОСТЬЮ УВЕРЕНЫ, ЧТО СДЕЛАЛИ ЭТО. НО ОНИ НЕ ПОДОЗРЕВАЛИ, КАКАЯ СИЛА ЖИЗНИ ЗАКЛЮЧЕНА В НЕМ. ДО ЭТОГО МОМЕНТА ОНО САМО ЭТО НЕ ПОДОЗРЕВАЛО.

НАЧАЛЬНИК

Неизвестными ... была попытка у пропускного пункта N ..., на пересечении муницпальной трассы и обводного узла, отбить спецконтейнер N ... с грузом предназначенным на утилизацию. По счастливой случайности в этот период по обводному узлу по направлению к ... подразделение ...

3.

– Не знаю! Но оно живое и мыслит! Нельзя убивать живое! Нельзя убивать мысль! Это... это... оно не такое как мы, но Оно страдает. И знаешь еще что? – Слухач повернула к Стрелку заплаканное лицо. – Оно молодое, почти ребенок. Оно больше и меньше, чем ребенок!