Текст книги "Время уродов (История Восьмого)"

Автор книги: Александр Грог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Значит, не ускользнул от Мастера тот конфликт глаз в метро... Черт! Быстро-то как...

Восьмой машинку не опускал и целил Нику в переносицу – самое слабое место. Кто его знает, что у него за лобовая кость? Восьмой все не мог забыть, как был свидетелем, что из бара Ника вывозили тела последнего наезда. И что интересно, среди тех тел не было ни одного служки Ника, лишь залетные. Не сами же они друг дружку потыркали по просьбе Большого? А если так, то просьба должна была быть очень убедительная. Стреляных среди них не было. Только резаные. Не полосованные, как попало, что обычно бывает в драках на ножах, а скупо резаные, экономно, только вот никак не совместимо с дальнейшей жизнью.

Восьмой шевелил мозгами так, что казалось – скрип на весь бар стоял.

Ситуация...

В подвал с Большим Ником за штуцером никак нельзя. На то не меньше десяти минут уйдет – по любому, как ни крути. Слишком ловушек много. В Хранилище Ник вполне подставить попробует – не берись! – глаз и глаз за ним нужен. Придется кого-то с собой брать, подстраховывать, но не Мастера же от входной двери? В подвале у Ника наверняка домашние заготовки, про всякий случай. Он тертый. Битый. Пять раз горел. А за то время, пока с ним занят, уж точно кто-то из большой залы нос высунет. Или сверху. Черт!

Девять машинок в Большой зале с владельцами. Три наверху, но тех легче удержать. Лекарь справится. Но когда в зале скооперируются, если найдется среди них авторитет, ворвутся – дуршлаков понаделают. Штуцером еще тот зал можно прожарить сквозь стену. Целиком прожарить, не выборочно. Зря Ник за простака держит – Восьмой служил, видел, как это делается. Без понтов – на раз! И пахнет потом хорошо. Главное, не приглядываться и под разнарядку не попасть на вынос – обблюешься... Жутко хотелось глянуть на стрелки напольных часов, что стояли в углу. Но не рискнул. Понятно, что еще пару минут потеряли. Ник беспокоил. Слишком спокоен. Если мозги у него не пьяные, как уверяет Слухач, то ходы просчитывает. Выбирает. Но ход свой сделает. Или сейчас здесь сделает, или в подвале. А в подвал нельзя пока. Патовая ситуация. Хорошо, что руки его на виду. Пальцы длинные. Умеет он что-то своими пальцами делать, не только посуду мыть, вилки там или ножи...

Ножи? Восьмой насторожился. Кисти расслаблены, быстро должен двигаться, если расслаблены. Интересно, где у него ножи? В рукавах? За загривком, под волосами? Вон – шевелюра какая! На что такие волосы? Еще у бедер? В голенищах? Взглянуть бы на ноги, но нельзя. Машинку лучше так в переносицу и держать. Не в грудь. Черт знает, что за Плоть такая, может, пальнешь, а она как брызнет кислотой. Никогда не слыхал о таких. Жилет, что ли такой защитный? Ускоритель реакций? Знал бы, не связывался. То-то с последнего раза, когда "дикие" наехали... это сколько их тогда отсюда вынесли?

Висюльки разошлись.

Ник метнул нож снизу в сторону

Вколотый посетитель – из простых – побулькал, руками еще нож обхватил у шеи, но это не жизнь уже – одни рефлексы, и стал заваливаться... Не сползать – увы! – вдоль стены, как должен бы, а заваливаться на самую неудачную сторону – обратно в ту залу, откуда вышел. Слухач подскочила, успела хватануть одной рукой за одежду, но не удержала, выскользнул тьфу! – с дешевой синтетикой вечно так!

Зло глянула на Ника

– Это пьяненький-то?!

– Пьяный я, пьяный! – заторопился Ник и еще шире руки растопырил, показывая, что в них ничего нет. – Если бы трезв был, никто и не заметили бы, что это я!

Мастер бросил сторожить входную, подошел, свою машинку нацелил. Вид у него был более чем серьезен.

Восьмой, остановил, не дал стрельнуть, вернул на место. Раньше только подозревал что-то, а теперь по броску вспомнил. Только, вроде бы, Тот, про Кого он думал, длиннее был и тощ чрезвычайно, казалось, переломится на ветру от сухости своей. А у этого даже щеки висят.

– Отойдите все! – велел Восьмой. – Пару слов скажу!

– Ну, ты – это... – сказала Слухач. – Только не шути! С машинками и я теперь могу – сам научил. Начнешь дурить – все здесь поляжем.

Восьмой не ответил. Смотрел на Ника. Слухач помялась еще чуток и отошла, присела на корточках возле Лидера, стала ей что-то шептать на ухо.

Восьмой не видел их, но чувствовал, как некие тени за спиной. И висюльки, загораживающие, разделяющие залы, в поле зрения держал – там оживились весьма, но соваться не решались. Пытались сообразить – что к чему. И лестницу на второй этаж. Периферийное зрение, как у всех стрелков сильно развито, но тут стал видеть и то, что за спиной, пусть тенью, но видел. А вот почему – таким вопросом не время задаваться – может Лунатик подсоблял, чтобы поспокойней было.

– Ты ведь раньше Тощим был, не так ли?

– Ну? – спросил Ник, не понимая.

– Сафари. Ты загонщик... Машины... Мальчишка, которому ты обязан. Мальчишка, о котором и не думал, что он может в живых остаться. И вырасти, не сгинуть на помойках, а статус поднять до уровня Стрелка.

– Считаешь, поверю?

– Загадку свою помнишь? Чем легче попасть – ниткой в иголку или ломом в дверной замок?

– Тогда кранты, – сказал Ник и размяк, будто из него воздух выпустили. – Гореть бару в шестой раз. Да опусти ты свою пукалку! Сам знаешь, теперь можешь... И не про замок я тогда говорил, а про открытые двери – что ломом не промахнешься, даже если дверной проем двигается.

В висюльки сунулась чья-то рожа, посмотрела влево-вправо. И треснула поперек лба, словно перезревший плод мкхота развалился. Сухо дало по ушам и к потолку потянулось маленькое облачко – первая порция кисловатого дыма.

С почином тебя, девочка! – мысленно поздравил Восьмой, но головы не повернул и машинку не убрал.

– И мертвых в том ... было много больше, чем живых, – коротко хохотнул Ник, – потому что...

Замолчал.

– Потому что мальчишка сидел внутри и был очень зол! – закончил за него Восьмой.

– Ну, вы, придурки! – заорала Слухач. – Долго еще будете воспоминаниями делиться? Восьмой, пристрели его нахрен! Насрать на штуцер! Сматываться пора!

Возможно, речь и лексикон Слухача весьма оживили влетевшие гостинца, что узором – будто крупные мухи нагадили – выложились на стене.

– Все! Понеслось, – сказал Большой Ник. – Держи залу, я пока верхний этаж очищу.

– Точно не знаешь, какой Стрелок внутри?

– Сказал же!

Восьмой машинку все еще держал.

– Убери! – попросил Ник. – Сейчас ведь попрут. Там восемь пукалок у умелых, а девятая у Стрелка. И наверху, наверняка услышали, сейчас в штаны влезают. Не удержим. Входную еще надо заложить, а то в зоне окажется под перекрестным. Гасить всех придется, иначе скорые кранты, а так еще побарахтаемся. И свидетелей теперь гасить, – он кивнул на лежащих у столиков и у барной стойки, – Потому как я, в отличие от вас, намерен опять здесь бар поставить.

Ник говорил быстро.

– Кем мы станем, если не будем возвращать долги? Долги на жизнь и долги на смерть.

– Я пришел забрать у тебя свой долг на смерть, – нескладно объявил Восьмой древнюю ритуальную фразу. – Твое слово к моему слову.

Убрал машинку, отвернулся.

И Ник вспомнил, что всего лишь раз в жизни произнес слово долга смерти. Произнес от души. Слово, обязывающее перерезать собственное горло, если попросит, получивший его.

Неужели он такой простак, чтобы верить в это? – подумал Ник, глядя на Восьмого, и понял, что и сам такой, сделает все, что понадобится или попросят. Резанет себя по горлу, собственными руками зажжет бар... И все потому, что внутри стоящего перед ним Стрелка сидит тот самый щенок, а все остальное ни что иное, как плоть, которая наросла со временем. Шелуха!

– Слухач, скажи Лекарю – пусть протрезвит по быстрому.

Ник брезгливо глотнул того, что подсунули, крякнул отрыжкой и ускользнул наверх. Один раз только оступился.

Восьмой сосредоточился на проеме в соседний зал. Слишком уж широкий, неэкономичный проход. Еще и висюльки, за которыми ничего не разглядишь. Хорошо еще, что там вроде короткого предбанника.

Покачиваются висюльки...

Выбрал официанта помельче.

– Эй, Лекарь! Оживи на минутку!

Лекарь хмыкнул.

– Только на минутку и получится. Еще бы позднее попросил, уже бесполезно. И никто бы не взялся! – похвалился он.

Подвели – толкнули вдоль висюлек.

И до середины не долетел – вдарило, отбросило, упал, перевернулся. Из двух дыр неожиданно толчками стала поступать кровь, потом потекла ровно, лениво. Официант смотрел укоризненно, пока глаза не задернулись пеленой.

– Машинка Шестого! – уверенно сказал Восьмой. – Это у нее такой суховатый всхлип. Хорошая машинка.

Конечно Шестой. Его манера. И грамотно выложился, только две и дозарядился сразу же. По звуку – его машинка...

Восьмой и свою машинку сунул, шмальнул, но только один раз – на звук. Со службы так не пробовал. Зацепил, не зацепил – кто его знает! – вроде не вскрикнул никто. Вернее заорали все, и палить стали, только висюльки отлетали и на пол сыпались черными змеями, но орали не подранками, зло орали, сердито. Кому такое понравится – пришли расслабиться, на девочек поглазеть, а тут – на тебе!

– Выманить бы!

– Опять груди заголять? – с готовностью спросила Хамелеон.

– Нет, он сначала стрельнет, а лишь потом разглядывать будет. Поорите что-нибудь обидное. И побольше всякого. И Лунатик пускай с вами орет – у него тоже голос бабский. Пообиднее только. За стойку станьте – вон туда.

– А о чем орать?

– О мужиках вообще, а о Стрелке в частности, – сказал Восьмой. – Ерунды всякой.

Не понравилось ему только, с какой готовностью они за это дело взялись. Могли бы поломаться для приличия...

Потом огорчился, что предложил.

Восьмой Стрелок и не думал, что о мужиках можно наврать столько обидного. У Лунатика получалось ничуть не лучше – уши так и вяли.

Этот-то чего так возбухает, старается? – удивлялся Восьмой. – Надо же какие среди ихних мужиков особи встречаются... Конченый урод!

А вот когда перешли на Стрелков, что у них у всех нестоюнчик, потому с машинками ходят и спят, засовывая их... Тут Восьмому жутко захотелось разрядить машинку в стойку, из-за которой эти три уродки орали свои мерзости.

...Из залы втекли грамотно. Восьмой и сам не смог бы сорганизовать лучше. Видно, нашлись среди них знатоки. Восьмой двоих снял, девочка-Лидер одного, но был ли среди них Шестой? На скоротечных огневых контактах всегда воспринимаешь противника как некий силуэт. Теперь стал разглядывать. Один лежал не естественно. Восьмой перезарядился и шлепнул, на всякий-всякий, еще одну пилюльку – вдруг притворяется, что болен? – такие случаи бывали...

Просочились, успел заметить, только четверо, задних он отсек. Трое сейчас за угловым чурбаном засели. Вряд ли Шестой. Он бы в кучу не полез. И уж не в первом потоке. Один за тело схоронился, хотя там, наверняка, не уютно, на ту сторону как раз и натекло. Но сверху его столешница прикрывала – никак не взять. Сильно неудобная мишень. Восьмой обтер вспотевшую ладонь, обхватил мешочек с талькой – потискал. Нашел глазами Лидера... Молодец! Завалила своего – отметилась – и сразу же переместилась. Все как учил. Толк будет с Лидера! Тсыкнул ей, чтобы обратила внимание. Показал, что делать.

В первую очередь, решать надо было с Неудобным. Решать нестандартно. Восьмой положил одну машинку на пол, мысленно провел линию, показал на себе – куда хочет вложить все. Лидер кивнула, тоже положила машинку, выровняла, вторую прижала к груди, сделала все – один в один.

И разом припекли снизу, отстрелялись под тело с двух машинок. Не вынес он тех царапин, запаниковал, хотя мог бы перетерпеть, вспрыгнул, тут Лидер его и сняла – влет.

Восьмой показал большой палец – заулыбалась. Кажется, в первый раз ее улыбку увидел. То, что пары зубов спереди нет, неважно. На сердце захорошело. Не было у Восьмого раньше учеников. Всегда его учили. Разные были учителя. Даже те были, которые и учителями не хотели быть. Даже этот, который за телом пытался прятаться, неким учителем выступил. Восьмой знал, что в подобной ситуации, он перетерпел бы те припарки и что-нибудь придумал.

Опять обсушил ладонь о мешочек.

Встал и пошел наплывом, не обращая внимания ни на что – только мишень!

И справа налево расстрелял всех троих. Три пули – три мишени. Только в головы. Справа налево.

Почему так надо? – спросил он когда-то своего учителя. И на всю жизнь запомнил: когда мишеней несколько, рукой внутрь корпуса экономишь долю секунды. А если во внешнюю сторону поведешь, изнутри отстрел начнешь, свою долю потеряешь, а с ней можешь и жизнь. Чуть-чуть не хватит, а разницы никакой. Нет для жизни разницы, всего лишь чуть-чуть не успел или намного.

Грамотно стрельбы провел.

Как положено, пустил первых и отсек остальных. Первых всегда пропускай. Более толковые должны идти следом, под прикрытием, надеясь, что на первых истратят запас. Восьмому хотелось надеяться, что завалил он самых толковых. На чистом воздухе, на расстоянии, конечно, все наоборот. Там умные и опытные первыми срываются. Отсчитают шаги секунды и валятся в перекаты, отползают. А тех, кто за ними, уже как ластокрыла – влет! – потому как успел приготовиться, ждешь.

И не по три палить надо, а парами. Здесь только так – пару, а потом дозаряжаешься. Последний – третий – береги. Если все три, то опять взводить надо, а это вторую руку занимать. Только на Свалке себе можешь позволить три разом выпустить. Но бывают, конечно, исключения. Бывают...

Ник привел с собой забрызганную в крови деваху.

– Эту не трогать! – объявил.

Бросил липкие ножи на прилавок и стал протирать влажными салфетками.

Слухач обошла вокруг молодой женщины, с виду простушки, что стояла, прижав к груди какую-то расшитую подушечку, и боялась шелохнуться. Потом протянула руку.

– Не трогать! – сказал Ник, застыл, и нож в ладонь лег, будто сам собой – удобно. Восьмой понял, что периферийное зрение у Большого Ника ничуть не хуже.

– Она что-то прячет.

– Деньги! Ее деньги. Честно заработанные.

Слухач, похоже, искренне удивилась.

– А я думала, что ты с броником своим сожительствуешь – полный симбиоз у вас. А вон оно как...

Потеряла к женщине всякий интерес.

Ник собирал ножи, прикладывал к плоти, и та всасывала их в себя.

– Слушается? – спросил Восьмой.

– Хорошая модель. Не брак. Просто одна партия оказалась шизанутых, вот Метрополия, в свое время, и перепугалась. Перестраховываются они иногда. Прямо чересчур перестраховываются.

– А я думала, они из паразитов, – сказала Слухач и тут же поправила сама себя: Я про плоть-жилет, а не Метрополию.

– Ну это уже – смотря кто кем рулит, – ответил Ник. – Кто кого использует и сколько отдает взамен. Мы дружим.

Восьмому эти разговоры не понравились. Казалось, что Ник со Слухачом что-то недоговаривают и острить пытаются насчет Метрополии.

– Паразит – это когда только берет, а не отдает совсем. Причем, если свое дерьмо сливает, а внушает, что благодетельствует, а ты веришь...

Ушел Восьмой от этих разговоров. Буквально ушел.

– Надо залу очистить. Что там с твоим Стрелком? Вычислил – кто?

– Шестой. Не знаю почему, но в этой группе его не было, и машинка больше не гулкала. Странно... Две машинки теперь в зале, если ты ничего не напутал, одна Шестого – серьезная машинка.

– Девять было. У меня глаз наметан. Могут быть еще однозарядные самоделки, но с этим я пас.

– Как наверху?

– Чисто. Совсем чисто. Я те три на прилавок бросил.

Восьмой и Лидер работали "часы". Восьмой выкрикивал направление.

– Десять!

– Пять!

– Семь! – орал Стрелок.

Орал то, что не успевал или сомневался, что успеет. Лидер крутилась за спиной, высовывалась то справа, то слева. Один раз – поганка! – и на спину вскарабкалась. И из под ног палила, что было неприятно, потому как дуло она высовывала недалеко, Восьмому приходилось стоять в раскорячку, и было ему весьма неуютно. Жалел, что не надел бандаж и не заправил мотню повыше.

Попутно вкладывала в опущенную ладонь снаряженную машинку – у Восьмого этих машинок был полный передник за спиной, все карманы набил. Спасибо Мастеру за передник!

Прошерстрили зал – во все, что двигалось и не двигалось. Потом Восьмой еще с минуту постоял, провел, прощупал глазами периметр. Синяя, кислая пелена поверху и много красного внизу – привычная по молодости картина. В ушах словно вата, только слышно, как за спиной сопит Лидер...

Пахло кровью. Если бы так пахло на Свалке, леггорнов бы собралось... И опять бы расценки скинули из-за азарта своего...

Шестой нашелся. Лежал Шестой неуютно, нескладно.

Мастер прошелся, собирая трофеи.

Стрелок все смотрел на Шестого, хотел понять, что чувствует. Получалось, что ничего.

Он меня тоже не любил, – подумал Восьмой и забрал машинку.

– На память! – объявил во всеуслышанье. – Хорошая машинка. Штучная!

Опять взглянул на Шестого. Все-таки оказалось, что тот еще больший невезунчик, потому как был уже мертв, а он – Восьмой – еще жив. Хотя по всем раскладам должно было стать наоборот. Значит, снял его еще тогда – на слух! – сквозь занавес.

"Ай да я! – похвалил себя Восьмой. – Вот теперь, автоматом, в Седьмые бы шагнуть. Эх!"

– Что-нибудь замечаешь?

– Коврика не было. Липун?

– Ага! А будешь перешагивать, за косяк рукой возьмешься.

– И?

– Не советую.

– Левый косяк?

– Оба.

– Грамотно, – одобрил Восьмой. – И как теперь?

– А мы эту вот досочку...

Большой Ник потянул облицовку, которая снялась неожиданно легко и оказалась весьма толстой и широкой дощечкой. Перекинул, опрев на выступ

Обернулся, съехидничал:

– Картинки покажешь?

– Да иди ты!

– Что так долго? – первым делом спросила Слухач, когда вернулись. Опять воспоминаниям предавались? Глянули бы, что наружи делается!

Снаружи делалось не хорошо. Во-первых, у входа лежало два тела – один в форме стража, причем не какой-то волонтер, а с поясными шнурами капрала. Второго не разобрать, частью завалился за бетонную урну, одну из шести. Верно, Ник их здесь понаставил, что в бар никто не мог на колесах въехать. Но если судить по подметкам, тот второй тоже не из дешевых мишеней.

– Кто постарался?

– Она! Кто еще? – Слухач кивнула на Лидера. – Без спроса! Ремня бы ей!

– А дотянулась как? – удивился Восьмой.

– А она снизу, с той дырки со створкой. Животину какую-то держишь, Ник?

– Теперь спалят, огнемет притащат и выжарят нас здесь.

– Не должны, – сказал Восьмой. – Не сразу. Если тут собственное хранят, то не должны. Что там, кстати, у тебя?

– Не твое дело! – отрезал Ник. – Скоро догадаются сверху зажечь – не хрена подвалу не будет. Но сначала тушилки пригонят.

– Ты когда последний раз горел? – спросил Восьмой.

– Давно. При том мэре, которого повесили. При нем три раза. Так что, правильно его повесили. Жаль, что один раз. При этом еще не горел. Но если придется, не долго ему в мэрах ходить!

И уточнил после паузы.

– В живых мэрах!

Ник был бледен, с обильной испариной.

– Не знаю, и знать не хочу, из чего приятель твой – вон тот колобок тонкорукий – свое вытрезвляющее пойло сварганил, но лучше бы он сам его лакал!

– Но полегчало? Руки-ноги в порядке?

– Зато голова теперь трещит!

– Сказать, чтобы сделал чего по скорому? Эй, Лекарь!

– Нет уж! От головы глотну, опять на руках-ногах скажется? Так и буду чередовать, пока понос не проберет?

– Скоро нас всех проберет, – сказал Восьмой. – Тяжелые прибыли в брониках. Личный спецназ господина Мэра. Элита! Вот где ставки, кстати, и гарантии... И паек!

Пожаловался и слюну заглотил смачно.

– Дал бы что-нибудь из своего запаса, что для чистых держишь? Все равно пропадет теперь. Или оно или мы – без разницы.

– Перебьешься! – сказал Ник. – Тот ваш брюхатый уже на всех набрал, даже лишку. Дай сам посмотрю...

Приложился к отверстию.

– А умороженные здесь что делают? – удивился Ник. – Вон на той крыше, видишь? Никак, вязальщики на тропу войны вышли? Ты что, еще кому-то жизнь попортил? А, Восьмой?

Принялся подсчитывать.

– Так... Мороженые. Спецназ мэрии – эти каждому делу затычка – жди в гости. Охрана Мэра – вот они вряд ли сунутся. Теневой со своими – что угодно можно ожидать. Здесь от настроения Теневого зависит – с какой ноги встал. Думаю, он сейчас с Мэром вон в той чрезвычайке на колесах заседают...

– Зажарить тебе их? – спросил Восьмой, колдуя с дальномером штуцера.

– Зажаришь – резня по всему городу начнется – передел! Метрополия всеобщий карантин объявит, и Черных Волонтеров введет. Потом весь город опустят – одну из низших категорий влепят – обычная практика. Как минимум, на год. Голод, карточная система... В самом деле бестолочь или играешь? посмотрел на Восьмого и вздохнул, отвел глаза. – Лучше вон тот белый вагончик подпеки, что у второго круга оцепления. Саннадзор прибыл... Подонки! Каждый квартал им за допуск проплачиваю, что у меня кухня в переделах нормы, так еще и тарятся халявщики. Давай-давай – подпеки уродов! Все равно, штуцер проверить надо – на ком еще? Удачно-то как, – порадовался Ник. – Сколько выставляешь?

– Семьдесят пять, – буркнул Восьмой.

– По-моему, восемьдесят с лишним.

– Семьдесят пять – монетка в монетку. Кто из нас стрелок, я или ты? озлился Восьмой.

– Ты. Но здесь почти восемьдесят!

– Заткнитесь оба! – разозлилась Слухач. – Мастер! Пойди скажи, сколько вон до того белого самохода с крестом?

Мастер подошел, глянул мельком.

– До ближнего бампера тридцать шесть метров, сорок четыре сантиметра.

– У меня точнее получилось! – обрадовался Восьмой. Глянул королем.

– Не промахнись! – сказал Ник.

Восьмой на эту глупость не отреагировал. Пошептал что-то над ложем, нажал, где надо... Гулькнуло едва слышно.

– Ну и что? – спросила Слухач. – Ничего не вижу.

– Ба! – расстроился Восьмой. – Не получилось, наверное. Никто не выпрыгнул? Сейчас еще разочек...

– Подожди...

Видно было, как к самоходу подходил кто-то в форме. Открыл дверину, отскочил, рот разинул беззвучно, а может и со звуком, но сюда не донеслось. Другие набежали, один метнулся внутрь и тут же выскочил, зажимая нос. Стали орать, оглядываться на бар. Моментально все в округе опустело, только головы торчали, выглядывали. Никто больше не шлындал.

– Ну, вот и обновили, – растерянно сказал Восьмой.

– Теперь Теневой точно обидится, – вздохнул Ник. – Я ему сказал, что штуцер не целованный – новье!

– Не хрен чужое обещать, что подаришь!

– Голова-то как болит! – опять пожаловался Ник.

– А ты поблюй, – от души посоветовал Восьмой. – Я когда волнуюсь, всегда так делаю.

– А сам не хочешь?

– Нет. Сейчас чего волноваться. Сейчас дело трубное. Мэра, говоришь, вместе с Теневым спечь нельзя. Тогда, на круг, получается – кранты – спускай кровь. А говносеть Стражи первым делом перекроют, да и не полезу я туда.

– Угу, – сказал Ник. – Теперь третье кольцо поставят, уже на весь район. И Теневой всех своих призовет, поднимет, кто отсыпается с ночной. И еще, забыл сказать, сегодня спецколонна должна придти на Свалку. С гвардейским сопровождением. Мне ли их не знать? Но если к тому времени здесь головешек не будет, точно вмешаются. Им пофиг, кого прижигать и где. Тогда в шестой раз на этом месте не строиться – озерцо здесь будет стеклянное на радость ребятишкам.

Восьмой с подозрением взглянул на Большого, вроде он с удовольствием сообщал дурные новости. Нездорово это как-то, – подумал. Все-таки плоть-жилет не только на тело влияет, но и на голову. И про колонну знает, хотя даже Каптеру сообщают лишь в самый последний момент.

– А я это, тоже... Извините, короче, – сказала Слухач. – Но когда последнее мочилово было, забыла картинку наложить. В общем, наши тоже сюда припрутся.

– А они за кого? – спросил Восьмой рассеянно.

Слухач пожала плечами.

– Еще не решили. Но злятся на нас сильно. Если прорвемся, к ним лучше не попадать. Мне и тебе – точно.

Большой внимательно прислушивался. И тут опять заржал, неприятно со всхлипами.

– Ну-ну! – сказал: – Такого, чтобы всех собрать, и все распять тебя желали, я что-то не упомню.

И затрясся, будто воздуха перестало хватать, и слезы на глазах выступили.

– Чего это он? – спросила Слухач.

– Бара жалко! – ответил Восьмой.

Ник, наконец, продышался.

– Но главное...

И тут Ник опять засмеялся нервно, всхлипами.

– Может Лекаря ему? – озаботилась Слухач. – Или ты сам, с машинки?

Ник отмахнулся, принялся выдавливать из себя мелкими порциями:

– Но главное, никто не знает, за каким собственно хером он здесь! А хер этот – глаза бы мои его не видели! – вот тут рядышком со мной сидит, да затылок свой скребет, не понимая, как во все это влип. Зря скребет, промежду прочим, по роже видно – ничего не выскребет...

К концу монолога Большой Ник отдышался и посерьезнел.

– А что, муниципальные теперь тоже здесь? – спросил Восьмой.

– Здесь, миленький, здесь, – успокоил Ник.

– Это их начальник за чучело обиделся, – начал объяснять Восьмой. – Я ему чучело обещал. Икса пообещал.

– Ничего, не расстраивайся! Он взамен твое возьмет.

После некоторой паузы Восьмой сказал:

– Я теперь на говнотуннель согласен. Попробуем?

– Поздно, миленький, – сказал Ник. – Группа Очистки прибыла – все дырки, весь периметр заткнула, а уж говносброс первым делом. Теперь каждого таракана сначала сжигают, а лишь потом допросить разрешают – куда, по какому делу полз и почему в этом направлении...

– Так не годится! – объявил Лекарь рассерженно. – Постелить есть чего? Ноги разъезжаются!

Да, – отметил про себя Восьмой, – крови у лестницы натекло много неудобно Лекарю.

Лекарь, балансируя на чьем-то теле, достал пузырек и поочередно стал опускать в него щепки.

– Ты чего там?

– А те, что наверху, ожили и ногами топают.

– Не должны! – уверенно заявил Ник, и нож сам собой скользнул в ладонь. Восьмой, наконец, разглядел – плоть подала, выдавила.

– Топают-топают! – подтвердил Лекарь. – И с каждым разом все больше их. Один из недоростков рожу сунул, но я не успел – шустрый.

– Откуда взялись? – удивился Восьмой. – Ведь перекрыто все!

Переглянулись с Ником. Тот посерьезнел.

– Раз они вошли, значит, и мы выйдем, – сказал Мастер.

– Сначала глянем – кто такие, потом на прорыв пойдем, – согласился Ник. – Сквозь. Всех зачищать некогда, время потеряем, внизу сообразят...

– Не каждая печень спицу в себе переварит, – на всякий случай предупредил Лекарь.

– Что?

– Та рожа до меня дотянуться пыталась. Очень шустрый.

...Остальные рассыпались по номерам. Иногда закаленные спицы били сквозь двери, как жало, и едва не доставали. Ник, когда в последний раз отстроился, похоже, пожадничал с планировкой – коридор был узковат. Восьмой не стрелял сквозь двери. Он не любил так, вслепую. Было темновато и еще очень мешали те, кто валялся в проходе, приходилось идти прямо по телам. Ник шел первым, равномерно раскачиваясь, как маятник, вправо влево, чтобы открыть обзор Восьмому. Стрелок, как и когда-то во времена службы – ох и быстро вспомнились те навыки! – всаживал заряд в каждое тело на полу. В одном месте Ник качнулся, уперся рукой в дверь и упал во внутрь. Женщина с узлом вскрикнула. Похоже, что там тоже растерялись, и Восьмой с Лидером расстреляли все живое. Ник дождался, пока они не закончат, потом встал с пола, отмахнулся и сам выдернул спицу из плеча.

Буркнул:

– Попомнят они у меня!

Слухач не стеснялась палить сквозь двери, более того, делала это с удовольствием

Лунатик балансировал легко, перепрыгивал с тела на тело. Столь же грациозно, даже улыбаясь, излишне высоко задрав юбки, и подбородок, прошла по коридору Хамелеон. Желудок, придерживая двумя руками брюхо, шел не разбирая, смотрел только в пол, и Лекарь, пристроившись сзади, подталкивал, направлял. Злой Мастер шел последним, машинки в переднике, штуцер за спиной, а в руках пучок деревянных тонких щепок Лекаря. Спицы перехватывал, обламывал мимолетным движением, словно они были и не стальные, а некие соломинки, и, задержавшись на секунду, в освободившееся отверстие вбивал, выстреливал свою щепку – судя по вскрикам – весьма-весьма обидно.

Прошли как сквозь масло. Без потерь.

Большой Ник, как пролом увидел, челюсть затряслась от обиды.

– Это что же?

Отверстие было в монолитной, древней стене, гордости Ника, той, к которой он пристраивал бар. Вечной стене.

– Это сколько же они ее скребли? С зимы, похоже... Значит, гробануть решили барчик! – заорал он, оборачиваясь. – Большого Ника гробануть!

Видно, что расстроился очень.

– Передумал я! – объявил вдруг Ник. – Не оторваться нам, пока всех этих уродов не зачистим...

Часть ПЯТАЯ: "Красная Усадьба"

СВАЛКА, ЮГО-ЗАПАДНЫЙ СЕКТОР

1.

– Сойди с тропинки, скотина бородавчатая! – орала Слухач из-за плеча.

Стрелок морщился. Правое ухо и так стало хуже слышать (после того, как девочка-Лидер сообразила, что много удобней палить с упора). Вздулся волдырь на щеке, там, где она неосторожно прижала раскаленным дулом. Притравить бы "холодной пудрой", но где ее сейчас возьмешь? Нехороший волдырь водянистый саднил и мешал мыслям.

– Сойди с тропинки, скотина!

И девочка-Лидер высунулась из-за плеча, удобно уложив дуло машинки на другом ухе Стрелка – хотя говорил же ей! Еще говорил, чтобы поменьше кувыркалась в своей корзине – прицел сбивает.

Если пальнет – оглохну на оба, – флегматично подумал Стрелок.

Лидер сидела удобно, позиция идеальная, прекрасный обзор, упоры. Хорошо сидеть в десантном ранце, а не тащить его – каркас стального прутка и брезента.

Тут еще и Хамелеон приняла угрожающую окраску. То есть, так ей казалось, что окраска угрожающая, но Стрелок сомневался, что мандоноид не дальтоник.

Угораздило же связаться с бабами! Из всех мужиков, только Мастер мужик. Лекарь, быть может, тоже человек, но явно не в себе. А Лунатик, да Желудок – непонятно что. Возможно, сами не в курсе...

Уже ясно было, что не разойтись на тропе с этим монстром – холмом с ногами. Провалы слева и справа, а ободранная тропа, с виду безопасная, еще тянулась неровной ниткой и дальше по хребтине. Прошли порядочно и вот – на тебе! Про мандоноидов Стрелок до сих пор только слышал, еще картинки видел в библиотеке, читал описания, но нигде – а это точно! – не упоминалось о столь крупных особях. Даже на расстоянии производил впечатление. Стоит, переминается...

Третью неделю топали, обвыклись. Смешно, но все живы до сих пор. Кто поверит? Это с городскими-то! Городские не приспособлены к ходьбе в сапогах освинцованной резины со стальными калошами. Но на это понадобилось только часть пути. Там где мусор относительно свежий. Где под тонким верхним слоем кипит жизнь, перемолачивая мусор во что-то непонятное. Есть места, где сапоги не помогут. Внизу, например...

Теперь волокли все на себе. Мастер – самый крепкий, больше всех на себя навьючил. По нему и не скажешь, что устал. Только нос заострился, и щеки впали... Желудок, Лунатик и Лекарь шли, покачиваясь под грузом. Из них троих только Желудок ныл, но никто не замечал – привыкли. От свежачка увязался Икс-недомерок. Стрелок группу оставил, а сам на жестком плато петлю сделал с Лидером и Слухачом. Худо-бедно, а сняли Икса. Не думал, что та скотина так быстро передвигается. Хорошо, нагрудный лифчик – передник с машинками не снял, и попал он своей клюкой не промеж, не в швы, а прямо в машинку...