Текст книги "Время Бригадиров"

Автор книги: Александр Грог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Бригадир по сторонам поглядывал даже больше, чем на бойцов. Примерялся – сколько у кого приятелей, и что намерены делать, если пойдет, по их понятиям, не так чисто.

Спорщики начали разоблачаться. Остальные считать шрамы, и на их основании, биться об заклад, вырисовывая в рассуждениях свою собственную теорию – хорошо это, что шрамов много или, напротив, – плохо.

Бригадиру тощий больше нравился. Не потому, что любил чистых лицом, а тот вдобавок лицом спокоен. У круглого лицо в крапинках ожогов. Глаз поддергивается, все еще навзводе, а такое для поединка нехорошо. Тут полагается остыть. Физиономия попорчена кислотным грибом. Понятно, что не грибной человек – одежа не та, но в партиях хаживал. Вряд ли следопытом, – подумал Бригадир, – скорее из рядовых сопровождал.

Круглый снял надкожницу.

– Под болотную жевалку попал! – сказал-выдохнул кто-то.

У Бригадир не так давно тоже один из Кось под болотную жевалку попал, но не выбрался. Значит, этот круглый очень живучий, и уже стал сомневаться на кого ставить.

Тощий скинул нательное, и опять все ахнули. Пятнистый, что болотная многоножница в период случки. Значит, прошел испытание ядом для доказательства своей правоты.

Обещалось интересное. Два редких штучных человека должны сойтись, а останется один. Обеднеет мир или легче ему станет?

Когда дело забывчиво, тело заплывчиво. Вертись, крутись, кувыркайся, иначе пропадешь не за грибную понюшку. По этим не скажешь, чтобы дело забывали. У круглого, сразу видно, в руках и ногах силы больше. Взрывной. Тощий мутноватый, но видно, что относится к себе с бережением. Сосредоточен.

Круглый, с порченым лицом и телом, размял полуприсядуху. По манере можно было определить – нахватался у боевых лягух. То прыгал, то перекатывался ртутным шариком, в неожиданные моменты выплевывая руки и ноги.

Тощий тоже не удивил. Качнул тело оттяжными бросками в стороны со стандартным перебрасыванием ножа. Поняли, вряд ли освоил больше, чем два-три приема – да и были они, сразу видно, как и у круглого – чужими, купленными за деньги. Но еще заметили, что правая рука плохо работает, словно бережет ее. Дальше стоял ровно, разминал кисть руки, мял локоть, ревниво поглядывая на сложенное оружие и одежду – не утащил бы кто. Значит, одиночка.

Бригадир поставил на него по этой причине (не любил тех, кто кучкуется), а еще и потому, что разглядел у него повыше бедра характерную метку. После "доброй пиявы" живым остаться? Не поддаться на тот морок, который она со слюной в кровь впрыскивает, разжижает, когда сосет? Силен характером. Не так прост, как кажется. Вполне может быть, что играет неуклюжесть.

Судник ввалился, уже пьяненький, с ходу определил, что места маловато, даже если сдвигать все столы, на красивое не хватит. Потому как "широкую распальцовку" нельзя и "высоких попрыгунчиков" нельзя – потолок мешает. А единственное, что годиться для решения спора: "короткая пристяжная" Но, опять же, разница роста и веса. Ну, не будешь же рисовать на большем меньший силуэт, да засчитывать только те тычки ножом, которые попадают внутрь линии? Потому "короткая пристяжная" должна быть темной – ее в этом сезоне еще ни разу не делали. Надо бы размочить.

Связали поединщиков с собой. Кисть к кисти, на короткие (в локоть) ремни, чтобы оказались напротив. Левую кисть к чужой правой, правую – к левой. Тщательно завязали глаза. В правые руки разом ножи вложили – скомандовали начинать.

Теперь должны были хитро крутиться – полосовать или втыкать. По ремням, по натяжке чуять движение и пытаться угадать – куда. Обычно крутятся по кругу, бегая от ножа, доказывая, что смерть приходит с левой стороны, с той самой, на которую сплевываешь – от Черного Почтальона. Личный хранитель смотрит поверх правого плеча, к его шепоту надо уметь прислушиваться. Видно, круглый не внял собственному хранителю. Да и кричал ли тот, успел заметить?

Ахнули только один раз – когда тощий (с завязанными-то глазами) рискованно перебросил нож с правой руки в левую, а во второй раз ахнуть не успели. Никто не сообразил, как это он умудрился руку вынуть из локтевого сустава (что резиновой стала на всю свою длину), но уже развернулся хитро – через спину, закрутился на собственную руку, пошел с круглым в обнимку – то, чего каждый стремился бы избежать и ударил ножом за себя. Да так удачно воткнул, что круглый тут же замер и глазами помутнел. Не пикнул, смертного слова, как принято, не сказал, а только плюнул кусочком от прокушенного языка.

Еще заметил. Что когда нож уронил, ее ногу убрал, чтобы не воткнулся. И подумал – как это? ведь глаза же завязаны. Не урод ли, случаем? Нет ли в зале ментального слухача, который ему нашептывает, сбрасывает картинку. Пробежался взглядом по залу, вылавливая странности.

Тощий нож не выдернул – оставил. Бригадир одобрительно крякнул. Это, чтобы не брызгать по хрычевне, чтобы хозяину уборки было меньше, посетителям неудобств, а друзья все до капли сцедить. Похоже, только Бригадир, да Хрычмастер и оценили великодушие.

– Нечестно! – орали те, кто проиграл, и пошла кутерьма.

Бригадир, по дурной молодости, может, и поучаствовал бы, но теперь, когда заматерел, подобных дел сторонился – за них не платят.

Веник растерялся – которого тут дебошира первым выносить? Потом, некоторые еще, в запале, и ножи повыдергивали – порежут сверх тарифа, а он на полставки. Нерентабельно.

Хрычмастер сообразил – пойдет большое кровопускание, закроют хрычевню на карантин. Моргнул перевертышу. Тот вскочил – побежал через середину, и стало не только посуду, но и всех переворачивать вверх тормашками. Такое Бригадир в первый раз видел. И даже залюбовался зрелищем, пока перевертыш к нему не приблизился, и дальше уже не любования стало, картинка изменилась. Столы перевернуло и опустило, и Бригадира опустило мордой вниз (хорошо, не на ножку). А перевертыш круг сделал и в двери. Тут все забыли: из-за чего грызлись и только мечтали, чтобы перевертыша поймать и так же им поиграться, как он со всеми. Но те, кто выбегал, вернулись еще более злые, перепачканные, значит, и там попереворачивал, покулял – теперь долго не покажется. Не только один Бригадир сообразил, что это по знаку Хрычмастера сотворилось. Не из собственного же желания перевртыш попрек общества пошел? Явно кормежку свою отработывал. Некоторые подступились, облаяли Хрычмастера, но лениво, кто знает, что у него еще в рукаве припасено…

2.

– Найдешь?

– Если глаз набит, да место знаешь…

– Тут ходьбы дня четыре, не больше.

Куда же больше! А хоть бы и два! Здесь не тем местом замеры идут. Ходить и вокруг города можно, – думал Бригадир, но благоразумно держал в себе.

Но Смотрящий просек, охватил с ног до головы цепучим взглядом то ли биосапера, то ли заядлого грибника – дел по сегодняшним временам в опасности почти сравнявшихся. Бригадир грибов на себе не знал, а те прыщи, что имелись, хоть и от взрывного фурункулеза, но попрятаны под одеждой и не так досаждали, чтобы съеживаться от направленного глазного излучения. Но личный Чур чужой взгляд почувствовал, вскарабкался плечо, где, встав на задние, да облокотившись передней правой на голову Бригадира, стал демонстративно нагловато отфильтровывать опасность, забирая и рикошетя плохое отфильтрованное. Голову не царапал, остатки волос не драл, значит, ничего серьезного. Сам с кулак, но лапки с коготками опускает длинные. Чур не только для этого. Распластаться может – лечить раны вроде пластыря. Хорошо, когда промеж ног не болит, а то ходишь враскорячку – непутевые женщины оглядываются, глазки строят. А вот, когда на плечо выползает – разбегаются, рожа у него сильно неаппетитная. На плече он вдвое надувается, страшней пытается казаться. Глазки горят – защищает хозяина, и зубки показывает (все четыре ряда), но они – Бригадир знал – мягонькие, только для виду.

– Пластырь свой ползающий убери! – сказал Смотрящий. – Не в форме я сегодня, не гипнотизирую, не до того.

Смотрящий любит иной раз кодировать "на приказ". Бригадир по себе знал, потому, случай подвернулся, сразу же завел личного чура. Да и какой бригадир без чура! Не солидно, не по должности. Чур не только лечит, но и наваждение способен отсекать, тем сам кормится и лечится, еще вроде как, лакомство для него. Зверюка – "чур домашний", выходит недешево, но Бригадиру некоторым образом повезло. Сторговал облезыша ниже самого нижнего номинала. Но как любил говаривать (шутил один покойный знакомец) – "ни один чур на чура не похож, ни рылом, ни характером, ни навыками, ни ценой". А Бригадир, обзаведясь собственным (исключительно, чтобы повысить статус), мог бы добавить собственное наблюдение: "потрепанностью тоже". Но "понты нарезать" не будешь – вид у Чура нетоварный. Засмеют. Верно, во всяких баталиях с прежним хозяином побывал, но выжил, что удивительно, это редкость для чуров. Прикипают они к своим хозяевам больше, чем шкурой – душой. Понятно, что болел. То, что от шкуры осталось, торчало во все стороны свалявшимися комками, словно это припарки к телу присобачены. А про душу у чура не спросишь – он сам душа.

Безрукий Ортодокс тоже был здесь, но в суть Бригадирскую смотреть не пытался, иначе бы Чур почувствовал. Еще совсем недавно не был безруким – это неприятность недавняя (Бригадир покосился на Смотрящего). Да и, если подумать, в Ортодоксы тоже выбился не так давно. Каким-то шаманом, застрял здесь, отбился от транзита и скучал. Должно быть, со скуки поставил киоск, потом нашаманил себе большой лабаз, и, должно быть, уж от совсем большой тоски сделал так, что половина крыток города оказались его, а остальные существовали не иначе как на паях.

Впрочем, он этим не кичился, держался скромно.

В черной долгополой шляпе и узеньких длинных вьющихся бачках, которые чернил и завивал на бигуди, чтобы соответствовать древним представлениям – каким должен быть настоящий Ортодокс – все были уверены, что именно они (бачки) приносят удачу. А разорившийся крытники по-пьяне, не раз собирался ему эту висячую удачу обрезать, да заодно в дурном костре сжечь и саму шляпу. Но дальше слов дело не заходило, верно, этот шаман и вправду был настолько удачлив.

– Налево не думай сплавить! – сказал Смотрящий.

– Я валенок, потому левым или правым не могу быть.

Бригадир отвечал скромно. В воде с курощипами не ссорятся. И всем видом олицетворял скромность. Тем более, что не одни. И Смотрящий, нет-нет, а в тот угол глянет, где безрукий святой Ортодокс присутствует, сидит в своей черной долгополой шляпе, которой даже за столом не снимает и, по слухам, спит в ней, но здесь Бригадир не верил – поля бы помялись сзади, тут разве что голову на специальные помочи подвязывает.

У Смотрящего все не так: здесь и мухи летают дурными зигзагами, словно в осень, бьются друг о дружку в углах и осыпаются там же – иные вверх лапами, совсем квелые, но все пытаются крутиться, прожужжать что-то напоследок, пожаловаться…

– Основной груз курочьте, с выжившими что хошь делайте – я ваши хвосты защемлять на этом не буду, но то, о чем говорил, ни себе не возьми, ни другим не дай!

Тот, кто дарит чужое, не щедр – он тебя вяжет порукою. В который раз врал свое, будто Бригадир это и с первого не понял. И опять заводился, уже и замусолил всю тему, скуку стал нагонять, оскомину – верно, волновался (с чего бы?)

– До груза мне дела нет – потрошите… Там, между прочим, и кассу везли старательскую, знаю, на костяных отвалах расплачиваться. Возьмешь – твои проблемы станут и "госстраха" – с ними дело будешь иметь. Они не наши, дорвешься до города, в обиду не дам. Но есть там у меня одна вещица, та, что предназначалась только для меня…

Вот тут Бригадир и встрепенулся, не за вещицу чужую, а за кассу и "госстрах". Чего спрашивается вокруг, да около ходил! "Госстрах", конечно, плохо – там такие убивцы, что задумаешься – стоит ли? Но касса – это хорошо, так хорошо, что и думать не стоит. С кассой можно большое дело поднять.

От того, что будто бы он сам на нее интереса не имеет, отмахнулся – врет, не может альтернатива того стоить. Чтобы Смотрящий отказался от кассы? Этот, который и рыбу выловит, рук не замочив? Не иначе что-то задумал – на входе перед городом свое брать будет, жди засад на обратном пути. Но здесь мы еще посмотрим. Кто не спрятался – тот и виноват. Потом, можно и в сторонке вынырнуть. Не дурной же, чтобы кудахтать там, где яйцо снес. А вот с этим яичком можно такое вылупить…

По слухам, через Великие Луки от Метрополии должны были запустить товарную многоходку. Уже не от случая к случаю, а регулярную. Не один авантюрист облизнулся от этой новости. Но маршрут был крайне неудачный для тех, кто, по сложившейся неудачно жизни, капал слюной от кормежки до кормежки. Был он проложен по местам противным, открытым всякому глазу, проплешинам, а где невозможно, так на сто шагов вправо-влево все вырубалось, да дежурили на частых базах отборнейшие из "сопровождал" – бригады кругом чужие, специально обученные в лагерях, не имеющие к здешним местам ни одного, даже самого захудалого родственного корня. С этой стороны было не зайти, все бабские стороны отпадали разом. Уроды! Они и поглядывали на всех больше через прицел. Таким не докажешь – что, мол, только одним глазком хотел глянуть. Добро только глаз вынут, а тут ногу переломят, руку выкрутят в плече да в локте наоборот, большие пальцы раздробят и отпустят. Бригадир так двух глазастиков и потерял, что отправлял высмотреть, вымерить и запомнить – привезли их на тачках за выходным пособием – платой "за риск". Уже впал Бригадир в убыток, а толком ничего не выяснил.

А вот с чешуйками (если Смотрящий не врет, если была касса на эроплане) можно такую аховую бригада собрать, так сломить тем сопровождалам их характеры, и главное слух об этом разнести, что на долгое время от них подорвыши наниматься задумаются. Ну и товар, конечно… Но лакомые куски глотают постепенно, раз от раза все крупнее, а если сразу такой большой – подавишься. Опять и бригаду на походе к аэроплану можно обкатать, костяк составить из тех, кто выживет.

Поверил. Такого не выдумаешь даже на полную Луну.

Но тут Смотрящий весь кайф и поломал. Испортил мираж.

– Ходилку запустили, – сказал давно известную новость. – Слышал уже? Своих, часом, не отправлял?

Бригадир было замялся, но решил все отрицать – время не для подвигов.

– А другие?

– На свои глаза свидетелей не ставлю! – чуточку сердито сказал Бригадир.

– Слыхал, что удумали для охранения?

Здесь Бригадир уши навострил.

– Больше не отправляй никого. С Метрополии ксивку прислали с нарочным, что будут выжигать нас химией с аэропланов, если по нашему участку что-то случится

– Что я дурак, на нашем участке шалить? – возмутился Бригадир.

Птицу на корм ловят, человеков – на слово.

– Вот в том-то и дело, что все не дураки. Все на чужих хотят отметиться. И придется нам наш участок охранять и им придется свои – полный хрень всем, как и рассчитано. Считай, подвязали. И тебе с твоими дежурить придется.

– Это за бесплатно, что ли? – еще больше забеспокоился Бригадир.

– А тож! Очередность, смены, сводные бригады, каждая со своим смотрящим – бригадиром. Шкурный ответ перед городом и так далее.

– Вот уроды! – расстроился Бригадир. – Лучше тогда в сопровождалы ихние наняться, чем в дорожные смотрящие.

– Там тоже ответ головами и остальными придатками.

– Так там, хоть, платят! А здесь то же самое, но "за так"!

– Придется городу такую обузу брать и платить придется, хоть бы на бобы. Поимела нас Метрополия, опять поимела…

Лишь Смотрящий знает все или почти все. Должность такая. Везде у него собственные глаза и уши. Хотя глазики эти выкалывают, а уши от обладателя подбрасывают к главной смотрильне с запиской; кому собственно принадлежали, и с просьбой не искать непутевого, все одно, от желающих подхалтурить отбоя нет. Какая ни какая, а работка. В межсезонье – самое "то". Но Бригадир не пачкается. Тут только палец сунь, а Смотрящий ухватит и заставит полностью в дерьмо окунуться, а потом только указывать станет куда плыть, как нырять, что доставать. Даже сейчас, его – вольного бригадира! – грузит собственными проблемами под самые жабры.

Следопытов порядочно, а бригадиры повыветрились. Мало штучных заказов. Одно дело в одиночку ходить (лес не потревожится), другое бригаду лесом водить. Так провести, чтобы не озлобился лес на стадное топтание. Первое зеленое правило: ветки не сломи. Местному можно. Если лешак какой, так хоть урочище на пеньки разнеси, а чужак не смей. Дискриминация.

Бригадир для работы штучной. Он – не только разведал, но отбил и отстоял! Потому с бригадой. С бригадой и не сгинешь безвестно – кто-нибудь, да дойдет.

– И чего за тебя держусь? Будто других ходоков нет? Может, ты никуда и не ходил в запрошлый раз? Может, в хрычевне какой гуляли? Машину загнал транзитникам, а Косек под пол запаковал с хрычмастером договорясь. Может, мне кого-то послать, чтобы пол вскрыли и поискали?

Бригадир нешуточно пошел в обиду. Смотрящий заметил.

– Ладно, шучу!

Вот и пойми такого шутника. Под шуточки и на кол посадит – власть есть.

– Всех Кось у тебя перебили. Машину потерял.

– Машину верну.

– Ну-ну… Вернул один такой. Были уже там. Мешок обглоданых болтов принесли.

– Обглоданных?

– Ну – оплавленных, какая разница?

– Оплавленные – это фантомы. Фантомы порезвились. Зима будет теплая с грозами.

Действительно теперь за машиной не имело смысла отправляться. Про фантомов недавно стало известно. Схлестнулись крепко. Новое явление, но за вымя уже щупаное.

– Что же машину не заземлил, когда уходили?

– Как не заземлил? – возмутился Бригадир. – Целиком на брюхе сидела!

И подумал, что не иначе та лужа была с подковыркой. Надо было проверить. Не учел. Весь тот дурной день вспомнил, когда…

– Слышал пенку? – спросил Смотрящий, развеивая морок. – Лешаки кооперируются в монархию.

– Дурилка! – уверенно заявил Бригадир. – Бабы разнесли? От них все идет – ихние отголоски. Бабское сословие свою воду мутить пытается. Считают, что лешаки детей у них взялись воровать для каких-то собственных нужд. Не сами, разумеется, через агентуру, но забесплатно, вот и бесятся. Стрелки переводят, а сами на льготы метят.

– Не обломится им.

– Нахваливаешь, чтобы погладить. Гладишь, чтобы помять. Мнешь, чтобы воткнуться. Воткнулся – дело сделал, чего хвалить? Странные они в своих требованиях, – поддакнул Бригадир.

– А кто, если не лешаки?

За ортодоксом бы последить, – подумал Бригадир, – может, опять за старое взялся. Действительно, что есть лешак? Мутант, вырожденец, смесь человека и неизвестно чего. Биотупик. Хоть и долго живет, но собственных детей иметь не может. Поскольку сами они продукт штучный, время от времени, от всякой казустики помирающий, то, верно, решили собственную популяцию восстанавливать за счет человеческой – давно такие разговоры ходили. Но чтобы объединиться в силу?

– Лешаков знаю – индивидуалисты еще те! – Бригадир с удовольствием бросил ученым словечком, и хитро прищурился – знает ли его Смотрящий? Должно быть, знает, потому как, и бровью не повел.

– Потому, не верю, что нашелся кто-то из этих индивидуалистов, – опять смачно и не запнувшись выговорил слово, – который под себя стал грести, да и не передрались на первой же сходке, поубивав половину. Это неизвестно кем надо быть! Этакой лешачьей мамой. Чтобы молились на нее. Но лешаки только мужского рода могут быть – потому отпадает.

– Да? – с сомнением протянул Смотрящий.

– Либо самозванка среди них появилась.

– Не может тот самый лешак, но пол сменил – придатки отрезал?

– Нет. Природный лешак мозгами не потянет, а те, кто лешаками по контракту становятся, ни за что не рискнут. Не по силам им над природными становиться, даже если через своего талантливого подставного.

– Отвечаешь?

Всяк молодец на свой образец. Бригадир взялся юлить.

– Темная история, но нас не коснется. Не верю я, что лешаки на город попрут.

– А если Метрополия? Мы у Метрополии на плохом счету. Ихние отмороженные экстрималы из богатеньких где-то в наших местах сгинули. Сие не есть хорошо.

Бригадир кивнул два раза – слышал про такое. Метрополия, что хочешь, может сотворить чужими руками. Значит, этот сезон будет с заказами. Ходить и вынюхивать, пока нос не отрежут.

Всяко дело мучит, но оно и кормит. Мучит по всякому, но кормит одинаково – только до сытости. Разносолы ли, простую пищу в себя кидай, но поел, переварил и опять голоден – берись за дело.

Смотрящий открыл шкаф, стал трубку себе выбирать. Трубки у него все – загляденье. Бригадир даже слюну сглотнул – вот бы пососать из них!

– Весной до перволистья пройдешь по маршруту, осмотришь те места, кости соберешь. Если вода будет высокая, в озера заглянешь, укажу которые именно – там по протокам недалеко будет. Группой пойдете не дерьмовой.

Бригадир подумал, что он с той сравнивает, что сейчас придется идти, с той, что нынче к аэроплану соберет под его бригадирское начало. Ой, дерьмовое начало дел завлекательных!

– Завалы на реке надо будет почистить, частью рекой спустишься, осмотришь все. Доложишь – насколько проходима. В Псков думаю направить в следующем году.

– Шутишь! – от неожиданности Бригадир затыкал, сорвался.

Действительно, мыслимое ли дело? Тут до Лук, сопровождая торговые партии, теряли до четверти охранения, хотя дорога набита, хожена, а к Пскову все дороги напрочь заросли, их, черт те знает, сколько лет ни одно колесо не касалось! Правда, и к Великим Лукам когда-то тоже не ходили так запросто. Было такое на памяти, когда всякая пробившаяся партия – праздник, и весь город гудел неделю, это теперь попривыкли, не воспринимали, как из ряда вон. Надо же… Псков! Мать городов! Вот уж не думал, что доживет до такого, что подобное геройство на его веке случится. Смахнул слезу.

Говорили, что один ходил и даже вернулся обожженным на мозги – что трепал? Никто не знает, да и жив ли? Шептались, упрятал его Смотрящий в спецбольничку, в личный собственный изолятор, и уже там с его болезного пытали, и с бреда все записывали. И даже Смотрящий велел свою койку рядом ставить и слушал, как тот во сне заговаривается…

Вот Бригадир и заметил, что с тех самых пор сделался городской Смотрящий не в меру активным, суетливым. Ошибки пошли расти грибами, а ведь стоило только одной спустить, не срезать чью-то гриб-голову. Еще и аэроплан этот… Не к нам же летел, мимо летел. Как там может что-то Смотрящему принадлежать? Покосился на Ортодокса. По тому ничего не поймешь, кроме того, что недоволен он. Смотрящим недоволен, суетливостью его? Сболтнул лишнее? Ортодокс на всякий горшок покрышка, а в иных случаях и донышко. И таких горшков по городу все больше.

– Перед несгибающимся не извивайся! – сказал Ортодокс Смотрящему на своем порченом языке, но Бригадир понял.

Нынешний Смотрящий сам был личностью героической, легендарной, про которого говорили, что он ходил лесом аж до самого Рокачино! А еще врали, что сам он был из местных, жил здесь до войны…

Может, и сладится, – подумал Бригадир.

У Смотрящего глаза поблескивают. Значит, пахнет барышами не малыми. Положено ему, как всякому Смотрящему, стоять на охране прошлого, знать настоящее и примеряться к будущему. Но отчего-то всем неймется – словно дали город в игрушку, никак ею не наиграется – и к тому примерит, и к этому, ломать начинает, переделывать… Каждому Смотрящему хочется, чтобы при его смотрении город вырос, и самому сидеть в нем пожизненно.

– Зубы дашь?

– Под это дело дам. Скажешь на выходе – мерку снимут, подберут набор. Завтра получишь.

– Амуницию?

– Завтра. Все завтра.

Смотрящий, наконец, выбрал трубку. Положил в нее высушенный гриб – отборный! с ноготь большого пальца – вошел в края трубки точь-в-точь, утонул. Такие грибки большие мастера собирали, еще большие мастера готовили. Эти на рынке не навалом складывают, а только в коробках специальных – каждому свое гнездышко.

Бригадиру не предложил, отмахнул рукой – топай, мол. Иди работать! Всегда так… Жалуешь Смотрящего, да он не жалует. Но обиды не чувствовал, даже наоборот. Удачно все сложилось, сам ведь думал к "эроплану" прогуляться.