Текст книги "Время Бригадиров"

Автор книги: Александр Грог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

3.

Не прошлые годы – к Смотрящему теперь не придешь, когда вздумается. Уйдешь, когда позволят, не раньше – дверью не хлопни: мол – пошел ты! Что бы не решил тебе выдать Смотрящий, схаваешь «от и до», и попробуй только мину сделать – заставят то же самое дерьмо хлебать по второму разу. Попал Бригадир под раздачу!

Отсутствующий всегда будет признан виновным, потому, при разборе присутствуй и гавкай за себя громче всех. Новое время – новые песни и танцы. Под рычание вурлака танцы неважнецкие…

Злой человек словно уголь. Если не жжет, то чернит по всякому, тем и счастлив. А тут Ортодокс так распалился, что едва сам себя не пережег. Взялся внушать какой Бригадир нехороший человек и какие за ним нехорошие дела. Бригадир иное бы за похвалу принял бы, если бы тот всякий раз так не поворачивал, что он Метрополии первый враг и всякое, даже случайное, задумывал с дальним прицелом – ей, Метрополии, вреда нанести. И так складно у него получалось, что Бригадир подумал, что живым ему отсюда, пожалуй, и не уйти.

Один из метропольских слушал-слушал. А потом, вдруг, стал заливисто хохотать.

– Вот, спасибо! Вот отрекомендовал! Прямо производи его в сами небесные!

Бригадир про "небесных" не понял, да и никто, должно быть, кроме Смотрящего не понял, потому как тот нахмурился и вурлаком на Бригадира взглянул – должно быть, подумал, что тот его подсиживает.

Смотрящий не в духе. Ему быть иным не положено – он должен смущать. Чтобы все, на кого бы не посмотрел мрачно в коленках подогнулся и затрепетал душонкой. Перебирая все грехи – знает не знает?

Хрычхитрости Смотрящему не подходят. С лица читаемо: иной Бригадир, как прыщ на спине, который чешется, а не дотянуться. Злобная ли муха, коровий ли червяк? Давануть бы, рассмотреть, что за живность завелась, промеж ногтей бы ее, а как-то несподручно. Так иной человек, хоть тресни, хоть разорвись надвое, не то, чтобы недостать, но руки на тот момент иным заняты, не оторваться, остается это зудящее беспокойство. Потом пропадет, и забываешь, чтобы опять в самый неподходящий момент о себе заявить, напомнить. Бригадир – прыщ наследный, еще от предыдущего смотрилы достался – Ортодокс много про них порассказал. Хотя всех дел, меж ними, ясно дело, не знал, пусть даже и божился собственным личным прикормленным богом, что насчет всего прошлого здесь в курсе…

Почему так получилось, что неожиданно на первой блошиной линии появился походно-военный товар и разошелся, как говорили, мигом? И все потому, что прошел слух будто ожидается большой поход по тем старым местам, где остались натыркаными пальчиковые мины, что каждый район должен выставить добровольцев, а обувки на всех не хватит, потому должна она взлететь в цене. Выяснилось, что Бригадир к этим слухам приложил язык…

Никак не думал, что угадает будущее. Вопрос – почему угадал, подсказал кто-то?

Бригадир маялся у Смотрящего "на ковре". Разноса ему не устраивали, но стоять заставили не вольно. Косился на гостей Смотрящего. На поясе не старье, не самоделы, а самые всамделишные пушки-многозарядки. Сразу видно – фирма! Из Метрополии.

Прежде, чем сесть, оглянись – не подкрадываются ли? На что хочешь сесть – это тоже прощупай, нет ли травленых шипов. Так и слова. На иное слово сел – не слезешь. Потому каждое щщупай – нужное ли, к месту, ко времени? Как чужое, так и твое собственное. Пойми наперво – по тебе ли бросать словом? Самому не отрикошетит? Крюком не вцепится? Будь готов ко всему.

– Зачем? – спросил Бригадир, не уточняя, но Смотрящий понял.

– Затем, что за тобой бегать замучаешься, вдруг не придешь, проще за залогом послать – сам явишься. Откуда про поход узнал? От тебя исходило! Вычислили, откуда пошел понос-разнос! Кто из моих сболтнул?

Бригадир самым дорогим побожился – яйцами (что недавно заработали), что – не по умыслу получилось. Рассказал, как было дело.

Вот так совпадалово! – удивлялся Смотрящий. Секреться сколько хочешь, а защиты от дурака не выставишь. Такую операцию раскрыли, такое дело накрылось… Эх!

Первый вопрос уже выяснили, но было что-то еще. Словно ждали что-то. И Смотрящий, поглядывал в сторону двери.

– Как компенсировать думаешь?

– Сначала налоговиков повешу! – угрюмо буркнул Бригадир.

Личный чур забился за спину – оттуда легче соскользнуть в штанину, когда самого Бригадира будут вешать за одни такие мысли. Но не до смерти, поскольку вкрутую положено варить за их озвучание. А тут Бригадир взял да еще раз это и вслух повторил, тут даже Смотрящий рот разинул от удивления. На святотатство.

Бригадир смотрел не нагло, но и не покорно. Зная, что всякий Смотрящий дела вершит властью дум своих. И задумок. А также мыслишек совсем мелких. Опасаться надо мелких мыслишек и мелких людишек.

Смотрящий размышлял о новой категории неизвестного в общей игре. Ликвидировать ее или попробовать использовать? Тот, кто ничего не боится, более могуществен, чем тот, кого боятся все.

Бригадир что-то прочитал с глаз, буркнул: – Я же повинился!

– Да, повинную голову меч не сечет… а вот петелька ей будет в самый раз.

– Голову отрезать немудрено, попробуй потом обратно приставить.

– Ба! – удивился Смотрящий. – Как же я могу проверить – могу ли ее приставить, если я ее не отрезал?

– Опыт всему голова – даже твоя собственная, – сказал Бригадир.

(Пошли бодаться мыслями.)

– Стой, где стоишь. Твое дело десятое! – обсуровил слова Смотрящий

– Не десятое! – попытался оспорить, показать свой характер Бригадир.

– Ну, так – восьмое! И не более! Дальше восьмых в любом деле не продвинешься.

И тут же умолкнул, словно язык прикусил. Будто выболтал что-то лишнее. С подозрением исподлобья метнул взгляд.

Новый Смотрящий, хотя и метропольский назначенец, не поставленный по обычаю на должность криком, но из здешних, а это значит в рот ему ничего не клади и даже не показывай.

И Смотрящий, должно быть, думал свое, глядя на Бригадира.

– Повешу! – опять сказал Бригадир, сбивая с мысли. Просящие иногда и получают, но никогда им не овладеть ничем – характер напрочь сломлен. Ничего не проси! Требуй свое кровное.

– Только если снасильничали. Хотя, не должны, не велено было.

– Даже если и не снасильничали, – упрямо подтвердил Бригадир. – Для авторитету повешу! Иначе бригады будет не собрать, не пойдут ко мне больше.

– Хорошо, – неожиданно легко огласился Смотрящий. – Вешай, действительно грань перешли. Я тихо велел, а они… Уроды!

И подумал о Бригадире. Скажет вдоль, а сделает поперек. Веры нет.

– Без контроля ходить теперь не будешь.

Бригадир похолодел. Дождался-таки привязи! Надо было раньше смываться. Есть такие ходоки, которые на цепи ходят. И даже в лес на цепи. Окованные вокруг пояса, а второй конец к паре сопровождал. Почему к паре? Одного еще можно прищучить и на себе уволочь, потом в укромном месте либо цепь располовинить, либо сопровождалу, и освободиться. А когда двое при тебе? Да еще глаза? Бригадир, как такие порядки завелись, что-то о побегах штрафных ходоков не слыхал.

Забыл, попрал Смотрящий старую мудрость, едва ли не закон: "Нельзя насильно натравливать бригадира на охоту…"

– Сомнения?

Бригадир тут же на роже изобразил почтительное: Скажешь тоже! Какие тут могут быть сомнения?

– Кому служу, тому и пляшу. Когда на бабе комбинезон горел, мой дед пришел и руки грел!

Смотрящий хохотнул.

– Коль дед свинья, то и внук – порося?

– Да, чего-чего, а грязи найду и вываляюсь.

И будто невзначай повел глазами по сторонам.

– Но-но! Шуткуй, да не очень!

Погрозил кулаком, но не сурово. Кулачек же – дай боже, размером с голову Бригадира. Вот и побадайся с таким!

Бригадир, когда чувствовал, что жареным пахнет, сам на жердочку прыгал и разгуливал.

– Свинье дано рыло, чтоб оно рыло.

Характер у него такой заводной, чем страшнее, тем больше балагурства. Никогда не льстил Смотрящим. Понимал, что умны, на такой должности простак не удержится. На лесть лохов ловят, а Смотрящий змею в цветах разглядит. Рисковал, но понимал, что прямодушных любят. За недалеких их принимают. Лесть, да месть дружбу водят. Заглазных дел сторонился, и, должно быть, едва ли не каждый Смотрящий на этот счет Бригадира проверял, потому относились едва ли не благодушно.

Бригадир часто поступал не по течению смысла, набившего изрядную колею (уже столь глубокую, что не видящую из нее окрестностей), а вопреки ему. Выныривал из проторенного, осматривался и сам себе удивлялся – стоило ли того?

Этим и отличался от других, потому и носил свое бригадирское с заглавной, а все остальные с маленькой. Но потом и те, что с маленькой повывелись.

– Сперва найдешь им одного человечка на свалке. Это не у нас, – вроде как даже успокоил Бригадира: – У нас свалок – спаси-сохрани Джокер! – нет. Мы под то постоянные гарантии получаем.

Совсем озадачил Бригадира. Какие гарантии? Под что? Про Свалку он слыхал – есть где-то подобное безобразие, и что, периодически туда работников набирают. Но не слышал, чтобы кто-нибудь возвращался. Впрочем, сие не удивительно, если где-то жизнь лучше, на кой возвращаться?

"Вот и смертушка пришла", – подумал Бригадир.

Еще раз присмотрелся к купцам, понял, что живым не отпустят. Сделает ли дело, не сделает – тут неважно – срок его пришел. Бригадиру вдруг стало небезразлично – где помирать. Стал думать дерзкое. Что пора бы сваливать от всех этих дел, но только не на свалку. Слово не нравится – пахнет плохо, смысл в нем заложенный не нравится. Не может быть дурнее того места. Нельзя помирать – под плохим словом. Это что же такое скажут потом? На свалке подох?

Бригадир, когда волновался, думал короткими предложениями, но говорить старался длинно, витиевато, чтобы похоронить мысль под потоком слов. Всяк по всякому умен: кто до, кто после. Задний ум силен, но не к месту.

Сообразил, что Смотрящий на веревочках Метрополии – она его дергает, как хочет.

Не нравилось Бригадиру, что город его отходит под тень чужой руки. Теперь чужая рука будет щелбаны раздавать и пихать туда, куда идти не хочется.

Ясно, что война. Ясно, что Метрополия обещала помочь. Непонятно только – с кем война, зачем и про что? Еще непонятно, во сколько каждый мертвец станет. Такое обычно те барыги, что войны начинают, просчитывают наперед. Раньше Бригадир думал, что бардак от того, что не берутся во внимание подсчеты другой стороны. А потом понял, что барыги с той и другой стороны сговариваются – на себя работают, на корпорацию. Когда понял, к войнам охладел.

– Можешь забирать своего хамелеона, – в очередной раз сказал Смотрящий, как в пустое.

– Хамелеона?

– Ну, да… А ты, что не знал?

И, действительно, откуда взяться настоящей женщине в клетке? Говорили же ему, настоящих женщин не существует, повывелись – все обманка! А сам рот разинул и только удивлялся, почему никто не видит, не разглядел… Купился на Хамелеона Бригадир. Купился, как последний… Сумел купить дойную бабу, сумей и прокормить! Хамелеон – это не баба вовсе. Это – кто угодно. Это под желания твои, потому многие считают, что не настоящее. Обманка!

– Что квелый такой? – подал голос один из гостей.

– На хамелеона купился – объяснил Смотрящий.

– На кого?

– На биомодель естественной мутации – регистрационная серия ай-би16.

– А! – только и сказал второй гость, и тоже стал ухмыляться. Словно знал что-то скабрезное и с трудом удерживал это в себе.

– Хамелеон? – недоуменно переспросил один из гостей Смотрящего.

– Разновидность лахудры-сапиенс, – сказал третий на звонком и чуточку свистящем языке, в котором человек древнеобразованный признал бы латынь и добавил с уважительным удивлением: – Даже сюда занесло!

Смотрящий оживился и, словно был средь них свой, перешел на ученую речь: слова стал выплевывать мудрено-мутные, хотя и так, да через так, да через этак, приправляя наипоследнейшими матюгами. Но по матюгам, средь всей другой иностранщины, смысла не составишь, кроме того, что недоволен он своим здешним положением.

Бригадир пару чужих слов запомнил. Но решил, если выживет, если выпустят его отсюда с целыми придатками, такими словами в хрычевне не бросаться. Побьют!

Смотрящий, наконец, про Бригадира вспомнил, что он тоже тут – дал ему новейшее распределение.

– Им следопыт нужен на Сафари, – пояснил Смотрящий Бригадиру. – Сафари пройдет в наших местах. – И ухмыльнулся во весь свой мелкозубый оскал: – Не возражаешь?

Все пути неправильные, но каждый имеет выход. Больше говоришь – больше согрешишь! Бригадир враз мертвого мозгоклюя вспомнил, его пророчество. Как раз тот самый случай, когда надо лицо держать, пускать на нем волнами другое, тайную мысль фальшивыми мыслями убалтывать, прятать под ней собственное решение. Пустой бочонок гремит громче, потому Бригадир сообразил, что тут лучше гулкую пустоту изображать, будто нет в нем никакой личной наполнености. Многое про Сафари (только называлось это безобразие по другому) слышал – эту дикую метропольскую охоту, но ничего хорошего. Каждую пятилетку где-нибудь, да лес и мнут, людишек давят. Значит, и до их мест добрались.

– Есть выбор? – с трудом выдавил из себя.

– Есть, – серьезно сказал Смотрящий. – Смотрителем в лепрозорий!

Сладкого заклюют, кислого выплюнут – держись середины, чтобы соседствовать. На пути лжи все тропы неправедные, но каждая имеет свой выход. Былой славой боя не выиграть, особо, если некие "новые" с твоей славой не знакомы. Да и старым, бывает, хочется переиначить прошлое заново. Каждому хочется от твоей славы отщипнуть. Потому тут лучше не светиться, не орать о победах, которым свидетелей не оставил. А быть в делах темненьким для всех. Сереньким быть. Есть возможность проскочить не ввязываясь – проскакивай по быстрому.

– Что ж, – сказал Бригадир, – повожу за грибочками!

– За грибами у нас ходят нескромно! – рассыпался любезностями перед гостями Смотрящий. И пошел чесать басню за побасенкой, одновременно по-смотрячески отмахивая Бригадиру, мол, проваливай – врать не мешай.

Бригадир враз про собственное замолчал, чтобы разлад не устроить. Хоть и говорят: "Молчать – дело не скончать", а всякое дурное дело лучше доделывать молча, не манить к нему посторонних, чтобы рассудили правильность. А грибные дела, так и вовсе дела темные. Здесь ты не средь тех, кто собирает и мелким оптом рулит – это самый верх. Лучше бы уши заткнуть и выходить потихоньку, чтобы лишнего не услышать. А то, вдруг, не сойдется у них что-то – начнут коситься, соображать – кто сглазил? По опыту знал, на всякого одного (действительно виновного) исходящим реквизитом до пяти персон уходит. Только какой-то стороной к делу прикоснись, а судить начнут не по мере виновности. Тот недосмотрел, этот не замазался… кто в чем виноват! Кто души кусок, кто лапку сунул, кто только рыло, вин много, на каждого своя найдется…

На кривде куда хочешь можно ускакать, только назад не воротишься – дожидаются тебя там, ссадят. По своей правде поступят за твою кривду. Перекроят! Всякая кривда – дуга. Середку спрячешь – концы торчат, концы в воду – середка всплывет, тебя самого покажет. Потому, садись на кривду, скачи туда, где тебя не знает. И много таких мест на свете? Мир невелик.

Жди войны. В войне кривые дрова горят прямо и даже лучше всяких прямых – ярче и дольше, должно быть, от той смолы, что в себе накопили. За горением никто их кривизны больше и не замечает – ко двору пришлись, к общей печке. Все в уголь пережигается, все души.

От Смотрящего вышел налитым такой злобой, что охранные змеи, еще до хруста гальки под ногой, до собственного бригадирского ядовитого плевка, расползались с пути, не пытаясь поддразнивать вслед своими раздвоенными язычками.

Бригадир в своей жизни видел всяких гадов. И даже верующих в Бритву Ора, что каждый восьмой год разрезает кожу миров. Из-за чего всякие восемь лет творили собственные безобразия в ожидании всеобщего конца, который должен был то ли на них "наступить", истолочь всех в одной ступе. А потом, не дождавшись, спорили о точке отсчета – точно ли это восьмой год?

Мир слоист. Мы ходим одними и теми же путями по разным дорогам…

…От яда ядом лечись. От любви – блядством. И не будет тебе больше яда и любви.

Когда отпускал, спросила:

– Хочешь, навсегда такой останусь? Такой, какой кажусь?

Помотал головой…

В тот же день Бригадир повесил даже не двух, а трех налоговиков, и событие это совпало с одним древним преданием, про которое потом было много разговоров.

Но до этого Бригадир решил для себя – что дальше делать будет. Ну их, на самый дальний хрен, с их Сафари! Наслышан теперь был всякого. Двух информеров зарезал. Там насквозь чужая лотерея, а следопыты там вроде как наживка на их рыбалке. Как чуял, держаться над было подальше от нового Смотрящего. Говорил же сам себе! Теперь надо ноги топтать в дальний угол. А хоть бы в ту самую Неволь!

В хрычевне его историю с Хамелеоном уже рассказывали со всеми мыслимыми и немыслимыми подробностями.

Испытывая большой позыв резануть по горлу рассказчика – интересно как бы тогда болтал лишнего? – терзаемый безудержным желанием убить не только его, но и всех в комнате, тех кто развесил уши, но вынужденный терпеть до конца, Бригадир, переводя взгляд с одного на другого, старался запомнить всех. Некоторые под взглядом ли неловко поеживались… История была перевернутая, хотя сшита ладно, не подкопаешься, все вроде бы так, а на самом деле и не так вовсе. Обманка, а не ухватить, как иного за язык, выскользнет. Растерял Бригадир авторитет – ох, растерял!

Только один тут казался настоящим молодцом, заткнул себе уши, и глаза закрыл, чтобы все оценили – не приведи Черный Городовой! – не прочитать ему и что-то по губам. Бригадир это тоже запомнил. Оценил собственной мерой; решил, что непременно начнет даже не с рассказчика а с этого иуды, что этаким хитрым образом готовит себе алиби. Он же первый, кто расколется в городе – переврет все и найдет на кого свалить, небось уже слова шиворот навыворот подбирает. А то, что слух себе закрыл – ничего не значит. Иные кожей слышат. Сам таких не раз закапывал на дневках, чтобы никто не подобрался. Вроде той самой сторожевой бутыли.

Людская память короткая. Уже позабыли, что Бригадир когда-то сотворил дело доселе невиданное. Принес деньги за погибших и оделял ими друзей ли, которые клялись, перед памятью, что друзья, родню ли, что не бывает крепче дружеской поруки, потому становится во вторую очередь и подружек, которые всем дают, но здесь клянутся, что погибшим давали больше. Сочли, небось, что сбрендил Бригадир. Не расскажешь же, что то "первое лихо" так давило…

Но лицо держал. Заметят, что сердишься, считай – сам себе мстить стал, а вовсе не тому предмету на который сердит. Другое дело, когда собственную сердитость надо показать как бы в воспитательных целях. Тут – да! Тут такого можно наиграть! Любил Бригадир иной раз сотворить из себя этакое… И те из его товарищей, кто знал его хорошо по старым делам, не упускали случая полюбоваться. Целое представление разыгрывалось. Хрычмастер уже заранее расцвел.

Хрычевня была та самая – его любимая, насквозь знакомая, не было здесь такого угла, чтобы не поблевал.

Кухня та же самая – универсальная, на все случаи непутевой жизни. Для денежных и неденежных. Тут, прямо на глазах у всех, бередили аппетит – плющили уховерток (обязательно живьем и обязательно с головы, чтобы выдавить дерьмо), пропускали меж двух накаленных каменных валиков, развешивали поостыть или подвялиться в дыму.

Правильная закуска должна получиться почти в блин, только слегка вытянутый вперед, и много шире в стороны, сплющенный строго на толщину собственного хвоста – не больше не меньше. Это целое искусство – угадать нажим. Впрочем, сверить с толщиной хвоста, даже самому привередливому не удавалось. Хвосты шли отдельно и вовсе за иную цену.

Бригадир выскреб, отдал последнее, да и сверх того наскреб, одновременно успел повести глазом на тех, кто прилепился от Смотрящего, а сейчас расселись по углам, будто друг с другом незнакомые. Быстрая помощь – помощь дважды, положено приплачивать за скорость, либо в долг на себя брать обязательство. Бригадир на собственном пути таких обязательств разбросал – ут-ту! Но и ему, если по совести, вдвое задолжали, а то и вчетверо.

Хрычмастер чужих срисовал, кивнул. Теперь уже и Бригадир, вызывающе похрустывая хвостиками перед неудачливой бригадкой какого-то новичка (которой, по бедности, удалось сложиться лишь на одну уховертку, да и ту, возможно, пойманную и сделанную в свой прошлый миграционнный сезон), стал манить шальную удачу. Тот сам себя нахваливал на все лады – верный признак, что в тем путем не ходил. Бригадир же рот и глаза круглил так, что за соседними столиками уже покатывались. Покатуха пришла – древнее божество – одно из немногих радостей жизни…

Осторожных смерть никак найти не может, но и жизнь их сторонится. Нет их на ее празднике! Впору миру расстраиваться, что почти не стало настоящих бригадиров. Не у кого настоящее перенимать. Раньше про любую бригадирскую глупость сразу же узнаешь и по всякому ее к себе примеряешь: думаешь, как бы сам поступил в этом дурном случае – так же или еще глупее? А теперь с кого учиться? С себя самого?

Унижая других себя возвеличивать – занятие в глазах Бригадира, дешевое и даже постыдное, но не к этому случаю. Дразнил неудачников. Ожидал прощальной драки.

Не струшу, так душу отведу, – думал Бригадир. – Не последнее дело будет.

Венику давно дел не было, начнется заваруха, Хрычмастер ему мигнет – уложит отдохнуть кого надо, вынесет часть соглядаев. Сейчас же чистил луковицы-двойнюхи, шуршал шелухой. Собирал в корзину – пригодится. На отвар такое хорошо, на супы. При каждой хрычевне – огородик, где хрычмастеры выращивают свои специи к грибной кухне.

С Хрычмастером уже перемигнулся по второму рвазу, чтобы после драки с кружкой предложил в погребок спуститься – остыть, выбрать там себе лучшего грибного пойла за прошлые свои заслуги и за будущие. А там уже, понятно, служка будет поджидать – откроет створ наружу и закроет, замаскирует, а сам там внизу будет шуметь, будто Бригадир шумит. Это форы даст в несколько часов. Пока сам служка не напьется до потери образа – бригадирского и своего собственного…

В гостиницу решил не заходить. Свинье не до поросят, если саму на вертел тянут. Хотя знал – перевернут вверх дном гостиницу. Барахлишко, конечно, жалко, но основное с собой. Всякому, что бегущему, что пешему, что лежачему, а лишняя вещь – лишняя забота. Всегда лучше налегке. И еще бы знать – куда. Будешь прятаться под грибной шляпкой, с ней и в рассол попадешь…

Эх-х-х!

____________________