Текст книги "Время Пасьянсов"

Автор книги: Александр Грог

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Говорю много, но как решенное. Кто знает, поймет: инкубатор – это серьезно, не отплюешься. У этих души – шрам на шраме.

– Я – за!

Это Валет встрепенулся – он сам инкубатор. Теперь грудью стоять будет. Вперед Короля и Туза свое слово сказал, но те сделали вид, будто не заметили.

– Есть сомнения? – смотрю на каждого, чередю глазами. – Сейчас говорите, на толковище! Чтобы потом уже ни смешка, ни пересуда. Не бабы!

Последнее я зря сказал. Потому как Туз уцепился и сразу наиглавнейший вопрос поднял.

– А она кто? Потянет? Не было в масти баб, никогда не было!

– В уставе на этот счет ничего не сказано. Значит, и не запрещено!

Уж что-что, а устав я лучше всех знаю.

– Может, лучше пересмотр устроить?

Это Король Тузу подыграл. Плохо дело.

– Будет в седьмых! – говорю. – Нам со слова сказанного соскакивать никак нельзя. Раз соскочишь и, пиши-прощай, поехало!

Все понимают. Но и неуютно всем.

Свою линию гну. Объясняю, что пусть лучше каждая шестерка имеет право предъявы к новой Семерке. На картбланш – досрочный вызов вне Больших Стрельб. Но только как обычно, все за свой счет – боеприпас, аренда стволов и прочее. Пусть вызывает Семерку на вольных собственных условиях любое тировское направление. Один вызов – одна неделя, не чаще. Проиграет – стандартные штрафные и следующая попытка, как положено, через год. Так слово сдержим и эмоции пригасим. На них, на шестер слово пересмотра ляжет.

Заулыбалась масть. По одному вызову в неделю – череда развлечений ожидается.

– А если не выбьют? Как этой шмакодявке боты будут чистить – есть у нее столько бот? Шестер – вон сколько! Или все один ботинок разом?

– Это не шмакодявка, а Семерка. Я короновал, вы подтвердили, и взад играть решение, значит, дешевыми барсиками себя показать. Нельзя наш институт удешевлять! Мы колода!

Закивали, как будды. Порешили, что базар разносить нельзя. Себе дороже. Штраф установили не хилый.

– И не наш это фонтан, какой залог Семерка будет определять перед вызовом. Может, ботные веревочки заставить утюжить и вшнуровывать красиво крестиком, либо розовые бантики на комбезе вязать, а может трусики ей стирать некогда…

Заржали все – довольные очень. Хороший залог, веселый, и шестерки задумаются, а уж стараться-то будут… Целый год пацанке трусики стирать – это же сколько ухмылок стерпеть.

– Ты скажешь или мне утрясти?

Это Туза спрашиваю. Его же подборка теперь, не моя. И Семерка его. Ему с ней париться.

– Давай ты, твое помело обкатано.

Правильное решение.

– Всех сюда, пусть строятся!

Вошли тихонько. Семерка в одном ряду с шестерками стала, не по чину, но замечания не делаю.

Говорю примерно так – что слово на толковище мастью было сказано, и обратному ходу слова нет, его можно перекрыть только другим словом. Семерка коронован, а как он писает… это детали, на стрельбу не влияющие. Ну и про остальное все, про стрельбы недельные, про трусики. Про почет. Про языки длинные…

Не столько даже шнурам говорю, как нашей масти лишний раз втолковываю. Выговорился на неделю вперед. Даже вспотел.

– Всем все ясно?

А если и не ясно, то фиг какой шнур решится картинных переспрашивать, у своих лучше уточнит.

– Вышли!

Как вымело.

– Ну, и остальные отдохните. У нас с Тузом перетер свой.

Вроде бы в порядке все. Каждый Семерку по плечу хлопнул, поддержал. Все, кроме Туза. Но с Тузом у меня отдельный разговор. Мы давно соперничаем. Ломать его буду в очередной раз.

– Не пропадайте никто, я сегодня выкатываюсь!

– Все выкатываем! – запротестовали.

– Я харчевню знаю – не рыгаловка и дешево! – это опять Валет шевельнулся – поперед Короля реплику кинул, тот покосился недовольно, говорить только в очередь можно и не раньше, чем старшие выскажутся.

– Нет, сегодня я один – второй повод есть!

Рассказал про сестренку.

– Вот в масть! – все порадовались. – Все в масть! – Путевый день, козырный!

– Куда отправимся?

– Здесь пока будьте, я договорюсь…

Ушли довольные – сейчас новость расползется по Тиру.

Остались с Тузом глаз против глаза.

– Что еще не нравится?

Вижу же, что не в себе он. Много свалилось.

– Характером зяблик.

Это он про Семерку.

– Ничего, подымите.

Туз все сомневается, а когда наедине остались, даже больше. Вижу, что переклинило, с мысли никак не соскочит.

Не может? – выпрямим! Не первый день в козырных. Тут отсечь, там пистона вставить, пинка для разгона. Лишь бы двигаться начал, а не офигевал от мысли о движении.

– Не задерибасит? Ей ведь теперь наравне с нами работать.

– Вот и тяните, – говорю, – помогайте. Мы – колода, а не просто так. Чтобы в масть всегда.

– И я про то же – про масть! Трудно будет в козырях удержаться. Червовые, раз перетусовка по линии, на досрочную предъяву право заимели. Подадут на пересмотр козырей. Не устоим, если сейчас. Ты ушел, Семерка не обкатанная…

Вот что гложет. На трон сел, не насладился, а тут уже из козырей…

– Думаешь, пристебнутся они? Через пару месяцев нам, так или иначе предъява – Большие Стрельбы. Не станут раньше париться – под те стрельбы уже заказ в типографии, даты разнулеваны. Гости будут. Два месяца у тебя будет. Вот над этим и ломай голову, масть подтягивай. Ты теперь Туз! Думал, старшим быть – это только другим уроки раздавать? Это собственной башкой напрягаться втрое, чем раньше. Ничего, еще попонтуемся. Червовым хочется в козырях походить – давно не были, но и мы не лохи.

"Мы" – говорю, как будто бубновый я еще, а не вне. По идее мне теперь, что бубновые, что червовые – над ними стою, равны они для меня. Надо эту мысль поплотнее обмозговать. Добавить пунктов в устав насчет этики шнурковской и тузовости. Но не бросать же так просто родную масть? Положено же мне, как бывшему Тузу, уже Тузу новому дела передать? А раз дела, то и мысли по ним. И стал выкладывать то, что давно думал. Просчитывал заранее. Но сначала свежее – про Семерку – про самое больное.

– Как червовые вызов пришлют, ты по их сетке Семерку нашу против Десятки впиши. У них Десятка борзеет, самоуверенный стал до предела, а как узнает, против кого работать ему, так совсем вразнос пойдет, носом линии по потолку чертить будет. У Десятки любимое – это вращалка, туда потащит. Что хочешь делай, но пусть тот выкаблучник первым отстреляется…

– Ну, и нахр?

– А то, что нашу Семерку я на лопинговом колодце смотрел. Знаешь, я сам немногим бы лучше отбарабанил, а если она еще там покрутится, тогда даже не выставился бы против, не рискнул. Вестибулярка железная – не размыто видит, одну в одну кладет на каждом обороте. Здесь червовым отсюрпризит. Главное не торопись ни с чем. Червонные вызовут, неделя положена на подготовку и обмозгование – раньше не подписывайся, как бы не срамили. Семерке – патроны с общака – не жмитесь! Заусенца этого, выступалу, давно подрезать надо. Хорошо, если Семерка его опустит в реальность. Чтобы три серии в день делала, не экономила – проследи. И чтобы на момент ни одного червонного в тире. Сетку найди от старых стрельб, обмозгуем. Про других расскажу, что думалось, да и у тебя какие-то примочки должны быть. Сведем вместе.

Об общих делах стал говорить. О стратегии. Тяжело это – трон сдавать. Вроде как, отрываешь от себя. Беспокоишься о детях.

И про тайное сказал, про черный фонд.

– Заказухи не берите – последнее это дело

– А ты что – мало жмурей наклал?

Напрягся, но потом понял, что он не за "тех" говорит, про "тех" он не знает.

– Валить можно, но не за деньги – за идею можно валить, за наших. Только так!

Вижу, понял, проникся.

– День у меня особый!

– Еще бы! – говорит. – У всех особый, а у тебя втрое!

– Выкатить хочу не междусобойчик, а для всей Колоды.

– Для всей? – засомневался. – Может, ну их, червовых? Я тошниловку знаю новую, дешево и не траванут.

– Нет, – говорю, – не понял ты. Для всей Колоды, не только с червовыми. Для солярного подбора тоже.

Присвистнул.

– Черные то нам на фиг? Соображаешь, во что станет тебе?

Я ему даже не сказал, где тусню наметил, в какой крутой обжираловке. Решит, что с ума сбрендил. А решил я в Тирном Баре отметиться. Кишкодром этот не простой, он не только не дешевый, а для самых чистых. Даже нам, картинным, дозволено лишь по приглашению клиента нос свой сунуть, цифровым – шиш, а соляре так вообще ни под каким видом. Даже после душа тройного.

Туз по своим делам пошел – пистона Валету вставлять, чтобы не борзел так больше, язык склеил, а я Семерку вызвал – шкафчик ему показывать. Теперь ему собственная хранилка полагается для шматья и амуниции. Каждый по жизни на что-то завернут – обычно этим он свой шкафчик изнутри обклеивает. У меня картины сплошняком стволы старые, классические. Что у остальных? Не интересуюсь! Хотя… интересно, а чем она себе обклеит? У нее пока чистый и пустой совсем. Почти нечего ей туда класть.

В своем шкафу ревизию произвел – пора от барахла избавляться, накопилось. Банка консервная – побарахтал – не пустая, на донышке звенят пескарики. Карманы комбезов проверил. У меня три, один старый. Насыпухи с горсть набралось – ссыпал в баночку, Семерке подал – на раскрут.

– С этих доля уже взята, так что не прягись. Теперь с тебя не половина, а десять процентов. И не картинным, а в общак.

Объясняю, хотя знать должен, что шнурки все это давно перетирают у себя. Мечтатели они. Но сказать обязан. Вбить уставное. Устав большой, но понятный – он еще от Первого Стрелка у нас.

– Форму подгонять придется. Под твой размер на складе ни шиша не сыщешь, это я точно знаю. Сам таким был. Дешевле всего ушить там, где на муляжи штопают. Смотри, чтоб комбезу новую выдали, каптер – жук! Хотя… знаешь, по первому, я с тобой сам схожу. Скажу, чтобы не борзел, левое не гнал. Макарыча береги, под усиленный патрон не гоняй, у него износ идет. Он уже потрудился в своей жизни. Одно приятно, что с державных времен, а тогда вещи делали с запасом. Тула и сегодня Марка, хотя много туфты под нее гонят. На смотринах целевыми его забивай, не жадничай, окупится.

Каптер будет грузить на боеприпас – его не слушай. Все, что положено тебе, выбивай до патрона – маркировку проверяй, сроки, сядет на шею, не слезет. Возьмешь просрочку, а там на каждом десятом – жди, осечка ли, задержка. Поторопишься передернуть, и тебе гильзой в лобешник – капсюль дотлел. Хорошо, глаза целы будут. С задержкой – это мрак, гляди, как бы и затвор не вынесло.

Следи, чтобы чистым комбез был, и рожу мой, теперь с клиентурой будешь, там плотно приходится работать на спецах, бывает, спина в спину трешься. Не дай бог, нажалуются! Мы стирать в котельную отдаем, но ты можешь и сам… сама. Ствол в шкафчике не держи – придут шмоны с улицы с проверкой – отберут, акт составят. Каптеру сдавай на хранение – в оружейку – там луза есть номерная… Бумагу владельца на тебя перепишу, Тузы свидетелями будут. Больше цифровых спрашивай и у Валета. А к Королю и Тузу только с важняком. Замок на шкафчике смени. У нас не тырят – западло тырить у своих, но чужой дядя может дурь подбросить, чтобы стучалу из тебя сделать.

Десять процентов не забывай сдавать. Это со всего, чтобы не получила, включая чаевые. Окупится. Все в общий котел, на подогрев. Хранителем Семеныч и тот из Тузов, который по раскладу козырный. Сейчас мы козырные – бубновые. Но, поскольку я сваливаю, на днях вполне может быть большой перестрел. Проценты – это на общее и, значит, на тебя тоже. Сейчас оттуда Семенычу идет, чтобы палата хорошая, лепила самый лучший. Все под такое попасть могут. Иногда и от погон отмазать надо за огнестрел. И под решето можешь попасть, тогда на адвоката. Эти до донышка кассу сушат, будто знают, сколько там.

Говорю так, словно прощаюсь. Защемило что-то, еще у нее глаза подпотели, стараюсь не смотреть. Отвернулся к шкафчику.

– Тут сбруя моя старая под "макарыч" – возьми вот. Кобура с пружиной. Пружину менять надо, выработалась. Вот и еще один кенгурятник для ствола с ремнем– давно не пользуюсь, напузник разгрузки… Забирай, дыр накрутишь.

Скрутил, сунул неловко.

– Настрой улыбон!

Вздрогнула.

– Харю тресни по рту вдоль! Ну?! Вот, на что-то похоже. Разбегаться должны от сюрности. Теперь только так по улицам и ходи – по-стрелковски. По пустому не мандражируй. Это все во вчера ушло… Дай пять!

Клешню сунул. Пожала. Ладоша маленькая, шершавая, в цыпках вся…

И чего треплю? Если шнурок до таких лет дожил, что стволом научился обращаться, так это не просто так, значит, он через такие мандражи прошел, что многим, если приснятся – не проснуться более. Одни пешие гуляния до Тира чего стоят. Каждая, даже самая шкетная, группировка данника из него сделать мечтает, под себя подгрести – еще, чтоб и патрончик своровал для самоделы однозарядной. Набегаешься. Натрешь подошв по завалам. Попробуй, доберись сюда от резерваций без тачки. Кто шнура в кару пустит… Сиденья пачкать…

– Минут сорок у нас есть – пойдем разомнемся на парных…

Оттянулись, три коробки сожгли.

– Отработай перезарядку, – посоветовал. – Чередование дальние-ближние, перенос огня по рубежу атаки. Нелинейная у тебя хромает, особо переносы вправо. Рука слабая еще. Попробуй рукой по предплечью скользить, как по брусу, свободного хода будет меньше, но зато та, что с пушкой, как бы сама укоротится – видишь? – ближе локоть становится и жестче рычаг. На переносах сразу время выиграешь, вставать на линию будет твердо, не вильнет.

Показал… По тому, как быстро все схватывает, понимаю, что в школе не училась. Школы предназначены мозговые пупырышки обрезать, пока не выросли – гладких мозгами штампуют. Мне повезло, у нас денег не было, чтобы меня в муниципалку определить. К таким, как я, надомники ходят. Учат за жратву – за тарелку супа. Ивычу – соседу – не далеко, потом и я к нему бегал…

День какой-то бесконечный

Мигом разнеслось по Тиру:

– Хорэ изюм косить! Пошло оно все в драбадан! Тузы стрелковые с Королями выкатывают для всей Колоды! И не где-нибудь, а в Баре Стрелковском!

– Не звиздите! Да кто нас туда пустит?

– Уже утрясли!

Соляра идет неловко. Добро бы Семеныч был – он бы зажим снял.

Утрясон этот, кстати, мне дорогого стоил. Сперва водилу на кредитку конторскую ломал.

– Подтверди заказ, знаешь, что верну.

– Нельзя. Эта пластмасса подотчетная. С меня удержат.

– Тебе и верну.

– А замочат тебя? У нас те, кто в глюколовы нанимается, хоть и много получает, но долго не живут.

– Долго не долго, а выживают до аванса?

– Ну…

– Аванс весь на тебя перепишу и страховку.

– Какая, блин, страховка? Кто ж тебя застрахует такого? Нет. Стремно.

– Мне все эти ваши заходы по рваному барабану. Бери мобилу – Лариску вызывай!

– Сюда?

– К мобиле!

Не знаю почему, но личную мобилу мне запрещено иметь, топтун-телохранитель положен, шоферюга личный? Пожалуйста! Ствол? Какой хочешь, хоть пулемет карманный. А такую мелочь, как мобила – шиш! У Лариски, заметил, тоже собственной мобилы нет. И у начальников наших – Блин Блинычей. За ними ее на подносе носят. Но и ту, что подносят, к уху категорически запрещено приставлять – не дадут. Пока специальный наушник с говорунчиком из футляра (опять-таки спецовского) не достанешь, конец шнура передашь (длинный, еще и путается), пока секретут твой отойдет подальше, разматывая это ретро, только тогда воткнет, на расстоянии от тебя – выясняешь, что уже звонить расхотелось. Мобилу в руки ни за что не даст, сам держит и корпусом прикрывает. От мобилы прикрывает, словно кусачая она.

Хорошо, я с подъема подстраховался. Лариску раскрутил, будто проинтуичил – презентуха будет, если для вас параллель отчебучу? Авансом? Сейчас только надиктовал – что тут у нас и зачем. Шоферюга за дурного переводчика – все реплику хочет вкинуть поверх шнура. Она баба, а поняла с полуслова.

– Дай его сюда!

Я отключился – кивнул.

– Тебя!

Тот взбледнул, к уху поднес, как гадюку, что-то мямлить принялся.

Потом только слушал, пятнами покрывался, потом словно отпустило, даже заулыбался.

– Все путем – гуляйте!

Это он мне.

– Как широко гулять? – спрашиваю осторожно.

Он переспросил, брови вверх поползли

– Говорит, чем шире, тем лучше.

Ха! За язык никто не тянул.

Стали подносу в шевронах про заказ говорить. Тот только глаза круглит от заказа, не хочет брать – даже по кредитке не хочет.

Даже шоферюга возмутился.

– Ты в кайфоломщики не запрягайся, здесь все со стволами – не поймут твое чувство юмора.

Шеврон стоит насмерть.

– Не положено!

Опять Лариске звякнули. Сказала – ждите, сейчас этому пентюху хвоста накрутят.

Сидим тихонько, ждем, чего будет, на аквариумы и хрусталя любуемся. Не в жральне дешевой – есть на что посмотреть. И точно, слышу Алибабаич по громкоговорящей включился – рычит, ревет, по-черному склоняет весь подбор тарелочный во главе с главным самоваром. Звиздец полный.

Разрулили спецзаказ.

Жорный день – славный день. Я теперь регулярно на разговорную диету сажусь – речь свою фильтрую. А как в тире пообщаюсь, так опять на правильное соскакиваю, на живое, на вкусное. Трудно на двух языках разговаривать. Сейчас я по случаю сестренки в тире выставляюсь, а здесь сплошь свои. Не поймут профессорских залипух. Решаю все свои подъемные спустить и в кассу конторскую поставить раком перед фактом, руки до локтей в нее засунуть. Защемил свое право на право. Соляру-технарей пригласили – пусть ужрутся, нам нельзя, так хоть полюбуемся на тех, кому можно.

Офицаны молодцы – не настебуняли, накрыли красиво. И все бегом, с полуслова понимают, про этих не скажешь, что недогоны. Может у них тут собственная масть? А поднос с шевронами вроде туза?

– Опа! Крутота!

Большинство здесь не бывало, даже мы – чистые, а уж соляра… Я несколько раз заглядывал, когда клиенты пару раз на мороженое уговорили.

Общий стол у нас – соляра и мы. Морда к морде. Тузовый стол во главе, и все буквой "Т" получилось – красиво. Я с Тузами лицом ко всем, чтобы каждого наблюдать, а от нас уже (так получилось) по левую руку – соляры, по правую – стрельцы.

Шестеркам отдельный поставили – пусть смотрят, учатся, как гулять надо. Оказывается, у соляры собственные шестерки есть. Не замечал. А может, знал и забыл, кто их замечает, этих молодых? Солярные шестерки тоже часть колоды, но не в красной масти, как наши. Черные к черным, у них и трутся. Кто к чему тяготеет. Свои мечтания у каждого. Но сейчас за собственным столом перемешались, уже не отличишь, где чьи. Только один малек в комбезе среди них.

Семерка новая – тот самый шнур, который так неловко меня подставил полом своим неправильным. Никто не ворчит, чтобы к людям перебиралась, разгона не устраивает, пусть прощается – понимаем. Не осознала еще, какая это граница-линия-отрез. Тут и униформа специальная, и на зарплату теперь поставят. Все дальше отдаляться будет. Иные заботы. У нас общий контракт, древний, как сам Тир. Там все оговорено, и в первую очередь, что пистолетчики сами определяют – кто пистолетчик. А соляры определяют – кто соляра.

И на стол их, нет-нет, а кто-то глазами зыркнет. Разнеслась залипуха, хоть стой – хоть падай, про новые времена. Все лажи будут ждать – зырить за ней. Оступись только…

Блин! А с душевой же теперь как? Ей же теперь, как Семерке, душевой разрешается пользоваться! Даже обязанность. С клиентами теперь, пахнуть от нее должно хорошо. Вот попадалово! Вторую душевую ради того случая сооружать не станут… Еще никто не допетрил, но потом… Моргаю, чтобы не заржать до времени, терплю. Хорошо, что Туз червовый гонит старую залепуху. Все взрываются, ржут как оглашенные, и я с ними. Под историю про диверсантов, которые не умели стрелять, слезы вытираю.

Нарезники шныряют, обслуживают. Ляпота!

Первые тарелы принесли, не всем еще, кому не хватило, переживают. Только и слышно. Вкусно? Дай ужалить кусочек!

Я, как такую закусь увидел, так у самого в желудке рокатуха началась. Хавка выше похвал, очень эстетичная. Вся пища – свежак, давно такого не пробовал.

– Ну, как?

– Клево!

Поднимают хрусталь и все за живот. За здоровье Семеныча нашего, сестренки моей, за то, чтобы век никому с красным Тузом не столкнуться, за клуб, за фартовых стрелков, за соляру, без которой фиг бы здесь что крутилось. Чинно сидим. И сразу видно, ху есть ху, по своим ориентируемся.

Руку поднял – тишину настроил.

– Как вам?

– Убойно!

Я на какой-то момент настрой сбил – про Семеныча взялся рассказывать. Что лепила у него самый лучший – много обещает. В палатке чисто. Что за Семеныча я с самого начала был спокоен, выкарабкается – мозги у него не текли. Пуля – дура, граната – идиотка. Больше оглумило. Выкарабкается. Главное – мы во всем белом.

Не договариваю, кому обязаны, что в белом мы. И какая цена за это. Знают, с ними я потому, что меня за жмуриков отмазали, а может, и вовсе удалось не засветить.

За Семеныча еще раз дринкнули. Соляры крепкое, а мы свой компот.

Притихли было, но потом – то, да это – забыли, снова расшевелились.

– Каково?

– Угарно!

Аплодируют не с подачи, а от души. Один из Тузов солярных пьяный указ объявил.

Молодцы – соляра! Другие бы давно надринкались в дрова, в хлам, в драбадан. А эти держатся. Хотя мы заранее дежурный расфасовщик вызвали, адреса надиктовали по списку и бирочку каждому на то место, до которого не дотянуться, приготовили. Хорошая это фирма, "Расфасовщик". Выручалка. Сколько правильных жизней сберегли! За каждого ответ несут. И внесут, куда надо, у подъезда не бросят – до самых нар, и одеяльцем укроют – только тогда им в зачет идет.

Покойников сразу под стол – пустым обложкам на столе не место. Первую смену бомбарей враз приговорили – душа за них радуется.

А соляры переживают, что такие же бомбари, похожими наклейками, втрое дешевле стали бы в резервации.

– На бухле не экономьте – пальцами тыкайте – пусть все тащат, что нравится, пусть с наценкой, зато точно не траванут, не крутка.

– Да, – соглашаются, – с такого утром встанешь, огурцом на работу пойдешь.

– Не менжуйтесь – за нас платят! Даже не я!

– Алибабаич, что ли? – соляра недоверием сочится.

– Жди! Это крыша Алибабаича выкатывает, наша крыша.

Это Туз червовый свою осведомленность показал. Как просек-то? Кто ляпнул?

– А что у нас крыша есть? Я думал, это мы крышуем кого надо.

– Над каждой крышей своя крыша имеется, и так до бесконечности! – это я уроки Ивыча вспомнил и размечтался: – Вот бы до самой верхней добраться, посмотреть…

– Не торопись! – второй солярный Туз усмешку бросил. – Все там будем.

Шнуркам тоже дозволено кирнуть, на наше веселье глядя. Стоит бухло-шипучка на столе – дразнится. Но не рискнут. Даже солярные шкеты не рискнут.

Смотрим на соляру и хмелеем, ей богу! Уже водит. Во как! А те пистолетчиков не перестают жалеть. За то, что вместо радости этой сок потягивают через трубочки – коктейлят.

– Хохму кинули, что у вас стрельцов теперь девка появилась?

– А по хохотальничку?

– Чумово…

– Не ссы крюками! Либо в цвет говори, либо…

Угораю с них.

– Ну, как вам?

– Не кисло! – орут.

Сижу, сморю во все стороны, прусь.

Лабухи в свое время сели, как положено, озадаченные. Пошел полив – музон. Квелый мех лабают.

– Нельзя их попросить, чтобы сбряцали что-то путевое?

– Сча, сделаем…

Пришлось сказать гитарным пузочесам – кто мы есть, и что им будет, если дальше будут за тех лохов нас держать, которые дешевый механик от живья не отличают.

– Харе камасутриться! Проще давай, классику.

Дальше поливали вполне разборчиво, не кислотно.

Кто-то под это дело мою запись выставил на большом экране. Тот диск, где я четвертый уровень прохожу.

Водила мой чуть вилку не проглотил – уставился, и соляра приятно спорит.

– Комбинированная? Так быстро не бывает!

– Держи карман!

–А как валишь? Ведь не целишься совсем.

Это водила вилку вынул.

– На ощупь! – шучу.

– Не финти, на некоторые даже и не смотришь, не поворачиваешься.

– Периферийка. Нелинейная стрельба.

Скользнул водиле за спину, рукой резко махнул у уха, тот дернулся, чуть скатерть на себя не поволок.

– Видел же? А вроде не должен.

Думал, думал, залущил, наконец.

– Где ты эту запись надыбал?

– Так Контора меня и снимала. Звякнул Лириске, спросил, прислала с нарочным. Я сам ее еще не видел. Как тебе? Ведь не медляк?

– Твой день – гуляй! Может, в последний раз…

Любит он праздники портить…

И про западных замеряльщиков с камерами вспомнил. Недавно заключение прислали. Как оказалось у меня – "Русская Школа Стрельбы". Это они по тому определили, что я всегда с одной руки стреляю. Вот мудилы, небось, целое исследование провели, чтобы это заметить. А по мне, хоть китайская, все равно, стрелял бы так, как удобней. Русская!… А какая иначе? Если я по-русски разговариваю и по-русски мыслю? Штатовская школа – это когда с двух рук, ноги нараскорячку, да так, чтобы в мотне все свободно было, не прилегало. Строгий центр. А если прямую линию от затылка вниз опустить, то она должна четко разделить правое "я" от "ху" вправо, а левое влево. Это азы – основа хорошего выстрела – так мне объясняли. В штатовском выстреле гармония должна быть, строгость и отчетность. Никакой импровизации. Все по правилам, а если не по правилам, значит, не считается. Это любой их адвокат докажет. Русская школа гармонии не имеет – в ней главное попасть.

Штатовская школа, по мне, так потеря времени, ума и вкуса. Таким макаром когда общим хором одного стреляют, еще в спину тому, кто и так от тебя убегает. На что стрелять в спину? Разве честно это? Я только на встречную дуэль согласен. Или когда месть надо совершить. Там уже никакого благородства – собаке собачья смерть!

Быть русским теперь не модно. У нас здесь все упростили до предела – пошел, написал заяву и сменил национальность. Но навыки куда денешь?

Пол, кстати, тоже можешь поменять. Иные вроде бы не нуждаются, но уже… Только и отличает, что яйценосы. Надо доказывать поступками. Ежедневно доказывать. В нашей резервации уж точно.

У меня достаточно твердая рука, чтобы не пользоваться некими подпорками. Вторая рука только для равновесия и запасную обойму дергать, подносить, не думая, наработанным тысячи раз…

Русская школа простая. Остановился – умер. Это как фехтование без защиты. Защита – уклоны, качки, нырки – уход с линии выстрела. Ты уходишь, и одновременно собственные линии выстраиваешь. Искусство ускользнуть, с искусством – предугадать. На кону – жизнь. Его линия? – ты под нее влево и вперед. Если правша, еще долю секунды сэкономил. На внешнюю сторону сложнее руку переносить – тебя вылавливать. Глядишь, успеешь свое достать, отщелкивая большим пальцем флажок предохранителя, вывести в контур и… уже самовзводом… Если крепкая и мягкая рука, то можно самовзводом – не вильнет, придавишь книзу, знаешь, что туго будет, вверх потянет. Несешь мягко, фиксируешь твердо. А если вдруг столь удачно уклонился-нырнул, что под движение даже взвести успеваешь? Тогда твоему противнику без вариантов – только пожалеть, что заранее лоб перекисью не очистил…

Я про это с Ивычем много перетирок было.

Русская школа проще пареной репы: если не попал – тоже умер. Русскому стрелку боеприпас не по карману, это западные и штатовцы стараются похоронить под градом – вдруг какая-то… А попадут, так всем попадание и засчитают. Каждому по победе. Так и на последней Большой Войне было. Во всем. И даже нашим летчикам засчитывали по сбитым самолетам, да чтоб еще два наземных источника подтвердили, а им по всяким победам. Вот и козыряли ихние ассы перед нашими количеством побед. Что такое целая сотня "побед" перед "каким-то" десятком сбитых самолетов? Но чуете разницу? При победе врага сбивать уже не обязательно, главное некий верх взять. Ушел он, увильнул – на дозаправку ли, за боезапасом, уже не важно – враз галочку себе за такое. Победа! Десяток побед – уже асс. Сотня галочек – легендарный. Но я – русский пилот, мне не очки нужны, а конкретные заваленные фигуры. Не стрелковое поле проскочить с лучшим временем, а очистить его полностью…

Мое видео просмотрели, обсудили, облизали каждый финт. Тут и соляры не удержались – собственную крутоту притащили.

Пошла махаловка на большом экране. Та самая, про которую много говорили – это когда в позапрошлом году соляры сошлись с наземными. Никто не помнит, за что собственно пинались, но поебище было классное. Одних зубов потом полведра намели с асфальта.

Подвезло нам. Мало кто эту запись видел. Они сами на пленку засняли для последующего разбору – кто как себя вел. Вот так сюрприз! Решили после моей красоты своим выстебнуться.

Они вообще-то черно работают – ножевики, заточечники – только это и практикуют. Скучно. Подошел и сунул между ребер. Но со своим же братом это слишком убойно, потому только кулаки разрешены. Даже попинать лежачих нельзя. Ну прямо как музейные какие-то… Перед делом заточки в один бак побросали и заперли, чтобы искушения не было.

Что интересного заметил? От одного здорового соляры (я его узнал – он тут же за столом сидит) отлетают наземные смотрилы кеглями и опять возвращаются, а у Туза, небольшого росточком, что по левую руку от меня, там сошлись – шлеп рукой – упал и не шевелится. Посмотрел на него, на перстак на пальце – челюсти крушить, а он мне – вот потому я и Туз, а вон тот детинушка до сих пор Валет пиковый.

Смотрит в глаза, пронизывает.

– Как тебе у новых?

Сообразил, за кого спрашивает, пожаловался на всякий случай.

– Вздрочка у них ранняя, не почесаться. После их "зарядок" кости ломит, как у деда старого. А пуще мозги ломит. Влипалово!

Он больше понял, чем я сказал. Так мне показалось. Не простой солярник.

А наши все в экране, не оторваться.

– Хороший махач! – одобряли. – В масть! Классное месиво! Классное!

Месились не чтобы так… красиво, не как в кино, но сильно конкретно.

Наши соляры очень конкретные. В нутро рискуют спуститься, в подземку, хотя там сейчас полный карантин. Наши соляры – хоть куда!

Я спустился разок – век не забуду. Чуть очко не отморозил со страху.

Тесно там слишком для стрельбы. Ствол со мной, а чувство такое – бесполезен. Там не проберешься просто так по завалам и ходам, чтобы не шумнуть. Все конечности нужны, хочешь не хочешь, а машину в кобуру пихать. Лампа, которая на башке, всего метр пространства впереди забирает. Что тут с бандурой сделаешь, если кто-то в темноте стоит, пасет? Даже если и в стволе маслина, так… Это же не те дистанции. У кого нож под ладонью, тому шаг – вжих! – и разошлись…

Сидел в засаде, не дышал даже. Лампу не включал – не дурень. Плеснюшки светятся – что-то живое сдохло – подвальные разложения. Но света почти не дают, лишь сами себя подсвечивают, чтобы не наступили на них. Тихо. Дышу еле-еле. Будто почудилось что-то. Руку тихонько на рукоять положил, голову вытянул, тут же нож у горла. Рука моя только на рукояти, а нож уже у горла… И второй нож – лезвие плашмя – глаза закрывает. Хотя и так ничего не видел – нет у меня черного зрения, не развил еще. Молчат, и я молчу. Закрой глаза! – то ли мысль, то ли шепот в ухо. И будто ветерком рядом, прошагнули за спину, потом нож с глаз ушел, пропала холодная металлическая пелена. Тьфу!