355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Невзоров » Происхождение личности и интеллекта человека. Опыт обобщения данных классической нейрофизиологии. » Текст книги (страница 8)
Происхождение личности и интеллекта человека. Опыт обобщения данных классической нейрофизиологии.
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:21

Текст книги "Происхождение личности и интеллекта человека. Опыт обобщения данных классической нейрофизиологии."


Автор книги: Александр Невзоров


Жанр:

   

Научпоп


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Но помимо простой травмогенности есть и еще одно крайне неприятное и ключевое обстоятельство, которого не мог не понять Иван Павлов, но об этом чуть позже.

Вслед за описанными Э. Ивановым процедурами следует прободение и вскрытие твердой мозговой оболочки и ее удаление.

Подлежащие под твердой оболочкой арахноидная и мягкая мозговые оболочки также должны быть удалены, что уже гораздо сложнее, так как pia mater не сферично настилается на кору, а в точности следует ее рельефу, глубоко заходя во все борозды меж плотно прилегающими друг к другу извилинами.

Удаление pia mater с сохранением всей сосудистой сеточки – сверхвиртуозная операция. Неудаление мягкой оболочки затрудняет всю процедуру, так как богатство пронизывающих ее сосудов обеспечит закровавленность операционного поля, а с учетом сложнейшего рельефа – бесконтрольное спускание кровяных масс книзу по бороздам, которое в результате даст скопление крови в pars orbitalis, гарантированный сепсис и быструю бессмысленную смерть.

(Как показывает опыт, при экстирпации вакуумные аспираторы не справляются, учитывая, что мозг пропускает через себя до 25% минутного объема всей крови организма) ( Василевский Н., Науменко А. Скорость мозгового кровотока и движение цереброспинальной жидкости, 1959). По другим данным (применительно строго к человеку) «в 1 минуту через мозг человека протекает 740 мл крови» (Potter!

Redistribution of Blood to the Brain due to Localized Cerebral Spasm // Brain, 1959. Vol. 82). С цифрой Поттера согласен и академик И. Стрельников в своем труде «Анатомо-физиологические основы видообразования позвоночных» (1970). Нетрудно заметить, что данные Стрельникова и Поттера конфликтуют с традиционной цифрой 25 %, но с учетом того, что общая длина кровеносной системы в мозгу млекопитающих находится в пределах 500-560 км ( Блинков С, Глезер И. Мозг человека в цифрах и таблицах, 1964), то, вероятно, и та и другая конфликтующие точки зрения имеют некоторые основания для своих выкладок.

Secundum naturam, здесь я описываю лишь малую часть подробностей и нюансов подготовки. Вне зависимости оттого, как именно она производится, какова стилистика скальпирования, трепанирования, пропилов черепа, выемки оболочек и костного лоскута, обескровливания и ирригации, по своим физиологическим следствиям операция сама по себе является жесточайшей по степени шоково– сти. Трудно даже подсчитать, сколько лабораторных собак и других животных погибло во имя торжества «лобной теории», но красота, как известно, требует жертв. Особенно, красота гипотезы.

Но это, repeto, еще floriculi.

Сама экстирпация, или топэктомия, делается следующим образом: заточенная десертная ложка подводится в разделяющую извилины борозду (в данном случае это «роландова» – центральная борозда), и затем начинается медленное, кусочково-ленточное срезание участков коры головного мозга кпереди и вниз, по возможности следующее неравнотолстости извилин, т.е. волнообразное.

Несмотря на существование специального инструментария (кюреток 3 , хирургических ложек), более удобным и точным инструментом для удаления коры головного мозга является обыкновенная десертная ложка, остро заточенная с одной или с двух сторон. Кюретка капризничает в руке, а хирургическая ложка неудобна из-за своей длины.

а Кюретка – инструмент с двумя острыми петлями по обеим сторонам ручки, предназначенный для удаления опухолей головного и спинного мозга. – Прим. ред.

Экстирпация – процедура крайне сложная на живом мозге, учитывая своеобразие рельефа, различную (и внезапно различную) плотность участков, зыбкость фактуры, когда инструмент то скользит, то «вязнет», то внезапно начинает «собирать» и «мять» субстанционально странную структуру живой коры, напоминающую по ощущению мягчайший сыр, то обветренный, то свежий.

При этом стоит помнить, что примерно 70-75% коры, которую необходимо удалить, скрыто в очень тесных глубинах борозд.

А вот тут начинается самое неприятное, по сути лишающее процедуру всякого научного смысла и значения и переводящее любые ее результаты в разряд банального подлога.

Давайте взглянем на коронарный срез через лобные доли мозга.

Мы увидим, что сложнорасположенные изгибы коры головного мозга, мягко говоря, неравновысотны, и что в петлях срезов любой из извилин находится substantia alba (белое вещество). Это то, что видно глазу при простом фронтальном срезе (илл. 21а).

Отпрепаровка покажет, что снизу в кору вплетаются миллиарды волокон мозолистого тела ( corpus callosum) – структуры сверхнежной и сверхсложной (илл. 21Ь). Все это, естественно, при добросовестной экстирпации частично удаляется вместе с корой или фатально поражается.

Иными словами, процедура «снятия» коры лобных долей оборачивается как тяжелейшими операционными травмами, которые сами по себе способны обеспечить то самое павловское «угнетение», так и необратимым разрушением еще нескольких отделов головного мозга. Отделить следствие поражения одной структуры от поражения других не представляется возможным, что обессмысливает экстирпацию и уводит ее из числа научных методов.

Я ничего не хочу сказать плохого о тех исследователях, которые практиковали экстирпацию и на основании ее результатов делали свои выводы о необыкновенной значимости коры лобных долей мозга.

Спасибо им за их ошибку, которую иначе пришлось бы совершить нам.

Илл. 21а. Фронтальный срез мозга. Видны сложнорасположенные изгибы

коры головного мозга, в петлях срезов любой из извилин находится

substantia alba (белое вещество) (по Блинкову)

Илл. 21Ь. Волокна мозолистого тела (по Блинкову)

Ими, кстати, могло руководить и совершенно добросовестное заблуждение, как в случае с Бианчи.

Но, вероятно, самую дурную роль сыграл священный научный азарт – желание открыть некие волшебные функции, найти то, что Грациоле называл «верховным органом головного мозга».

Надо представлять себе всю силу этой жажды «открыватель– ства», которое может, кстати, и не иметь целью Нобелевскую премию, а руководствоваться искренним фанатичным желанием «обогатить науку», «раздвинуть горизонты» et cetera.

В таких случаях в ход идет все.

В данном случае можно констатировать закрывание глаз на прямую порочность методов доказывания, на однозначность того факта, что разговор о роли одного участка мозга на основании травмирования сразу нескольких—абсурден по сути, на то, что неизбежная сопутствующая травмация пучков мозолистого тела, а через них – и еще множества структур мозга, при топэктомии лобного кортек– са – клинический факт.

Согласен, что сама по себе гипотеза достаточно увлекательна и была в состоянии вскружить весьма почтенные головы, но, как говаривал Хаксли, «свершилась вечная трагедия науки. Уродливые факты убили красивую гипотезу».

Ergo, на данный момент любые данные, полученные с помощью экстирпации, или топэктомии, не могут (в данном вопросе) даже претендовать на научные, более того – могут игнорироваться.

У «лоббистов» остаются только мистические аргументы, те самые, которые «трудно описать в физиологических терминах» (i. e. ultra limites factorum), и мы возвращаемся к проверенным данным классической нейрофизиологии, гласящим, что все предположения о чрезвычайном значении лобных долей мозга не имеют пока никаких оснований.

Нота же классическая нейрофизиология, что отказывает лобным долям в неких волшебных и сверхъестественных качествах, тем не менее, очень строго настаивает на локализации в них свойств важных и существенных, ущемление которых, без сомнения, могло бы повлиять на исследуемые нами процессы.

Они не все (на первый взгляд) имеют отношение к «интеллекту» и «мышлению».

Напрямую, имеет, пожалуй, только речедвигательный центр (ответственный за фонетическую организацию речи), а также центр написания знаков (центр графин). Речедвигательный центр расположен в нижней лобной извилине, а «знаковый» – в средней лобной.

«Молчание» этих важнейших центров на протяжении двух миллионов лет принято приписывать неким особенностям строения черепа homo erectus, который угнетал геометрическую конфигурацию головного мозга, препятствуя развитию его прогрессивных функций.

Спорность этой гипотезы мы обсудим чуть позже, сейчас давайте посмотрим, что у нас получится в результате покорного ей следования.

Прошу обратить внимание на илл. 22.

На этой иллюстрации я разместил в типовом «среднеарифметическом» черепе homo erectus полноценный головной мозг позднеэволюционного современного нам типа.

Мозг размещен мною соответственно принятой академической «схеме Кронлейна и Тейлора», то есть с соблюдением совпадения проекционных координат черепных швов с латеральной и роландовой бороздами головного мозга.

Это совмещение если и свидетельствует о некоторой теоретической ущербности мозга, то лишь о весьма условных проблемах средней лобной извилины, содержащей ассоциативный центр поворота головы и глаз, так называемый кортикальный центр взора.

И то, честно говоря, я нашел эту проблему единственно из необходимости найти хоть какую-нибудь проблему. (Я бы сказал, что эта «находка» мне самому представляется очень и очень натянутой.)

Но никаких причин заподозрить «краниальное угнетение» речедвигательного центра или центра графин – как не было, так и нет.

Даже следуя теории «краниального угнетения форм и функций», мы получили некоторое право предположить у палеоантропов наличие вполне развитых участков мозга, идентичных современным центрам фонетики и графин, как бы дико это на первый взгляд не звучало.

Илл. 22

1 – типовой череп homo erectus, в котором размещен головной мозг позднеэволюционного, современного нам типа; 2-4 – знаменитые черепа homo erectus: череп Данакиль UA 31 (Буйя), череп KNM-ES 11693 (Элие-Спрингс)

и череп «Араго XXI»

Возьмем еще парочку знаменитых черепов homo erectus : череп Данакиль UA 31 (Буйя), череп KNM-ES 11693 (Элие-Спрингс) и череп «Араго XXI». Мы видим примерно ту же картину.

Анатомически нормальному мозгу достаточно «уютно» во всех этих черепах, a KNM-ES 11693 даже великоват для «среднеарифметического» современного мозга в силу своего огромного объема – 1600 см 3 .

Вот в черепах homo habilis ОН 24, KNM-ER 1813, черепе homo rudolfensis KNM-ER 1470, действительно, без особого труда можно предположить существенные неразвитости многих областей мозга, возможно, обусловленные краниальным строением (если следовать гипотезе «краниального угнетения»), а возможно, и иными факторами. Но это черепа гоминидов, живших задолго до тех двух миллионов лет, о которых так настойчиво пытается забыть человечество.

Если рассматривать данный вопрос серьезно, то гипотеза о «гнетущем влиянии» краниальных форм палеолита на мозг и, соответственно, на сознание, разум и развитие homo erectus, имеет множество очень слабых мест.

Исходя из нее, мы будем обречены признать главенство черепа над мозгом и некое фантастическое право двадцати трех его косточек по своему усмотрению диктовать мозгу, а через него – и всему организму, форму, функциональность и этапы развития. (илл.23)

В таком виде гипотезу принять решительно невозможно: руководство морфогенезом всего организма может принадлежать центральной нервной системе или геному, но уж точно никак не двадцати трем сросшимся косточкам. Понятно, что мозг и геном диктовали и диктуют черепу homo необходимую и оптимальную форму, но никак не наоборот.

Полагаю, что здесь имеет смысл попытаться разрушить и важнейший параграф «краниального догмата», гласящий, что жесткость условий жизни, некие чрезвычайные обстоятельства «вынуждали» организм формировать такой череп, который обеспечивал бы выживание даже ценой развития высших функций.

Хорошо, на секунду допустим, что это так.

Даже закроем глаза на то, что в этом параграфе грубо опровергается как принцип ароморфоза ь , так и эволюционности в целом. Принцип, как известно, гласит, что высшие функции как раз

ь Ароморфоз – изменение строения организма в ходе эволюции. – Прим. ред.

Илл. 23. Кости черепа

Мозговой отдел. Непарные кости: є os frontale (лобная); 2 – os occipitale (затылочная); 3 – os sphenoidale (клиновидная); 4 – os ethmoidale (решетчатая кость) (на фото не видна); 5 – vomer (сошник) (на фото не виден). Парные кости: 6 – os temporale (височная); 7 os parietale (теменная); 8 – concha nasalis inferior (нижняя носовая раковина); 9 os lacrimale (слезная) (на фото не видна); 10 os nasale (носовая). Лицевой отдел. Парные кости: 11 – maxilla (верхняя челюсть); 12 – os palatinum (нёбная) (на фото не видна); 13 – os zygomaticum (скуловая). Непарные кости: 1 4 mandibula (нижняя челюсть); 15 – os hyoideum (подъязычная) (на фото не видна).

и существуют лишь для того, чтобы обеспечить выживание их носителю, а более никакого применения не имеют. (Следует помнить об исключительном цинизме эволюции).

Тем не менее примем доводы этого параграфа и посмотрим, как может влиять на формирование сознания, разума и мышления череп, измененный «особыми» обстоятельствами.

Ergo, мы имеем множество задокументированных примеров резко деформированных и даже аномальных черепов (со значительно измененной геометрией), обладатели которых были безусловными интеллектуалами (Байрон, Робеспьер, Паскаль, Руссо, Доницетти et cetera). (Список приводится по табл.: Этинген Я, проф. Мифологическая анатомия, 2009.)

Судя по осторожным, но достаточно внятным и настойчивым свидетельствам Плутарха о Перикле, великий афинянин имел череп, типичный при гипсикрании (как следствие преждевременного зарастания венечного и сагиттальных швов). (Илл. 24).

В Древнем Египте, Бразилии, Франции, Мексике, на Балеарских островах, в Древнем Закавказье, Древней Венгрии, Швеции, Патагонии, Финляндии, Турции, в Китае и на Таити – черепа радикально деформировались с первых дней жизни человека, для чего существовали специальные технологии и инструментарий.

В основном, конечно, черепа долихокефалировались (илл. 25), т.е. искусственно вытягивались и удлинялись. Первыми это начали практиковать египтяне, несколько позже – гунны, скифы, американские индейцы (Thierry A. Histoire d'Attila et de ses successeurs, 1856).

У черноморских скифов долихокефализация превосходила все мыслимое, что прекрасно видно на иллюстрациях, где представлены раскопочные черепа из Пантикопеи и Керчи.

Лапландцы же, чтобы избежать даже намека на долихокефаль– ность, казавшуюся им уродством, заковывали голову новорожденного в кожаный жесткий трехчастный чепчик, который за несколько лет придавал черепу почти идеальную круглость (Хатт Г. Искусственное формование головы ребенка у скандинавских лапландцев, 1900).

Илл. 24. Гипсикрания

При помощи специальных конструкций колыбели древние венгры придавали черепам знатных младенцев форму, сходствующую с последствиями скафоцефалии (илл. 28).

Ceterum, «колыбельный» способ был не единственным для скафоцефализации, аварцы в Средние века практиковали и более мобильные варианты: «В описываемой деформации на лоб накладывался бинт или тонкая гибкая пластинка, которая

Илл. 25. Долихокефалия

прикреплялась бинтом; таким образом лобная кость отдавливалась значительно кзади и, кроме того, испытывала препятствие в своем росте; расстройства в росте лобной кости вызвали целый ряд компенсаторных явлений при росте черепа в других его частях, в результате которых и являлась своеобразная форма черепа...» ( БавлиЯ. Г. К вопросу о скафокефалии: дис.... д-ра медицины. ИЭМ, 1908).

Илл. 26. Ацтекский ягуароподобный череп (гипсовый слепок)

Марко Поло (1254-1324) свидетельствует об искусственном видоизменении черепов тех маленьких китайцев, которым была с рождения определена храмовая карьера. По словам Поло, «их головам придавали сходство со стогом», т.е. деформировали в «гипсикраническом стиле». (Его наблюдения подтвердил в начале XIX века антрополог Леконт.)

Но вот у племен майя, ацтеков и инков черепу младенца-мальчика придавалась форма и вовсе невероятная, способствовавшая реальному

Илл. 27. Череп новорожденного

сходству с черепом ягуара. (Т.е. он откровенно плющился, а в районе os parietale, чуть выше sutura lambdoidea, раздваивался наложением специальной сагиттально давящей повязки с первого же месяца жизни.)

Об искусственном изменении формы черепа (что, кстати, очень легко осуществимо ввиду эластичности как самих черепных костей у младенцев, так и особенностей швов меж ними) писали Гиппократ, Геродот, Аристотель, Плиний et cetera.

Илл. 28. Скафоцефалия

Но ни у этих почтенных и очень пунктуальных авторов, ни в других авторитетных источниках нет ни единого упоминания об идиотии, слабоумии, афазии, алексии или иных девиациях тех, кто подвергся подобным процедурам.

Более того, академические источники фиксируют, что даже при такой радикальной измененности геометрии черепа, как скафоцефалия, «наблюдается совершенная интактность душевных и умственных способностей. Так, уже Minchin описывает двух детей со скафокефалией 3 и 9 лет, которые были вполне нормально развиты. Такое же описание скафокефалии дает Atgier, случай касается молодого счетовода Fleury Henri из Амьена; он всегда был здоров и обнаруживал вполне нормальные умственные способности. Lucae имел среди своих знакомых ученого, 60-ти лет, у которого была резко выраженная скафокефалия» {Бавли Я. Г. К вопросу о скафокефалии: дис. ... д-ра медицины. ИЭМ, 1908).

Ceterum, необходимо слегка омрачить эти оптимистические обобщения.

Полагаю, уместны осторожные косвенные выводы о том, что следствием искусственного или естественного видоизменения черепа могли быть галлюцинации, фокальная эпилепсия и ограничения подвижности головы из-за сближенности (возможно, упи– рания) затылочной кости в шейную часть позвоночника. (При скафоцефалии такая сближенность представляется мне неизбежной.)

Fortasse, голова с долихокефалированным черепом (при резких движениях) теоретически должна была бы вызывать растяжения и травмы ременной, лестничных, нижней косой мышц, а возможно, и полуостистой.

На объемы мозга ни скафоцефалия, ни гипсикрания или иные изменения архитектуры черепа, как правило, никак не влияли.

По данному поводу есть следующие цифры: Broca определил емкость мозгового черепа европейского скафоцефала в 1355 см 3 и негритянки – в 1651 см 3 ; Morselli приводит цифры 1365, 1407 см 3 ; Kopernicki – 1350 см 3 ; Zaayer – 1590 см 3 .

(Мои собственные измерения в фундаментальном музее КНА ВМА; долихокефалы: череп № 1074– 1400 см 3 , череп №911 – 1200 см 3 ; скафо-

цефалы: череп № 173 – 1280 см 3 , череп № 340 – 1300 см 3 ; гипсикрани-

ки: череп № 196 – 1330 см 3 , череп № 197 – 1110 см 3 .)

По замерам емкости черепа, как видите, имеем вполне стандартную картину. Что же касается вероятностных галлюцинаций, эпи

лепсии et cetera, то ни один из этих факторов никакого влияния на общую полноценность разума оказать был бы не способен.

Absolute, это очень красивая и очень убедительная иллюстрация. Настолько красивая, что в ней, возможно, не заметна отравляющая ее легкая «натяжка». Она не слишком существенна, но все же лишает наш довод стопроцентной доказательности и не позволяет полностью обрушить теорию «краниального угнетения», как бы нам ни хотелось это сделать.

Да, краниальные деформации у Руссо, Доницетти, балеарцев или древних венгров, возможно, не приводили к изменению качества их разума.

Силовое, деформирующее воздействие на мозг ацтеков или скифов с первых же дней жизни, fortasse, не влияло на формирование у них полноценных высших психических функций.

Но, приводя эти примеры, мы говорим о воздействиях на уже эволюционно сложившийся мозг.

Говоря же о воздействиях на мозг homo erectus, о воздействиях не столько травматических, сколько, вероятно, о сдерживающих развитие, мы говорим о том мозге, который, возможно, эволюционно еще не состоялся, и влияние любой мелочи могло бы быть фатальным.

Ceterum, ни утверждение, ни разрушение догм теории «краниального угнетения» не может дать настолько однозначного ответа, чтобы вопрос можно было бы закрыть и не вспоминать о нем больше никогда.

I. е. мы опять имеем вместо ясности – двусмысленность, а возможно – и обозначенный тупик.

Трагедии, впрочем, в этом никакой нет.

Это означает лишь то, что ответ надо искать не здесь и не в режиме попытки найти целостное решение всего сразу, а выбрать одну, наиболее знаковую, наиболее важную для образования мышления функцию мозга и рассмотреть ее со всей тщательностью.

CAPUT V

Silentium «Broca's». Речедвигательный центр. Поль Брока.

Леборн иЛелонг. Мнение Пенфилда. История «зоны Брока».

Эндокраниумы. Мнение С. Блинкова. «Центр Вернике».

Давид Феррье. Эффект Пенфилда. Открытие Пинкера.

Венеры палеолита и неолита. Позор Вирхова.

Каменные орудия. Обезьяны Павлова. Плеснер.

Природа интеллекта.

Признавая за головным мозгом палеоантропов условную полноценность, мы вынуждены искать ответ на крайне существенный вопрос о причинах невозможности homo erectus генерировать речь. Подтвержденное множеством косвенных и прямых признаков, это обстоятельство прямиком выводит нас на ревизию всего, что имеет отношение к «речедвигательному центру».

Ergo, расположен он в нижней лобной извилине, i. е. как раз в том месте (ad verbum), где он никак не мог бы быть ущемлен особенностями строения черепа homo erectus.

Но что вообще такое «речедвигательный центр»?

Какова и его собственная история и история его познания?

Этот центр как был, так и остается безусловным понятием, хоть и доставшимся нейрофизиологии в наследство от «чистых локали– зационистов».

Илл. 29. П. Брока

Напомню, что другое название этого центра – «зона Брока» (Broca's area).

В середине XIX века (1861 г.) анатомом и психиатром Полем Брока, на основании наблюдений за двумя пациентами, у которых были поражены задние части нижней лобной извилины и возникла афазия (утрата речи), были сделаны выводы о локализации в этой части мозга речевых способностей человека.

Если конкретизировать, то первым пациентом был некто г-н Леборн, 51 года от роду, обладатель головного мозга объемом 987 см 3 .

Г-н Леборн утратил всякую способность к речи в 30 лет. Об обстоятельствах утраты его самого было спрашивать, разумеется, бесполезно. А когда Поль Брока смог рассмотреть в лупу его остывающий мозг, живых свидетелей онемения Леборна, увы, уже не осталось.

Его нижняя лобная извилина была несколько атрофична. Более того, в ней была обнаружена кистозная полость, которая при внимательном рассмотрении распространялась кпереди, а также вверх, в височные извилины. (Примечательно, что целостность поверхности коры нарушена не была.)

Вторым пациентом был г-н Лелонг, 84 лет от роду. Мозг его весил 1136 граммов, словарный запас был выразителен, но не богат: «оиі» (да), «поп» (нет), «toujour» (всегда), «Lelo» (Лелонг) и «tois» (искаженное trios, т.е. «три»).

Свою профессию, до поступления в клинику Брока, г-н Лелонг «рассказал» доктору при помощи набора копательных жестов.

А через двенадцать дней после их знакомства Брока уже смог без всяких помех исследовать лобные извилины Лелонга. Исследование показало, что «в задней части нижней лобной извилины было выявлено скопление жидкости величиной во франковую монету и отсутствие вещества мозга».

(К. Прибрам утверждает, что Леборн и Лелонг перенесли инсульты, затронувшие среднюю мозговую артерию, которая питает зону вокруг

сильвиевой борозды ( Pribram К. Languages of the Brain, 1971).

Всего на этих двух случаях Брока основал теорию, утверждающую, что центром речи является задняя часть нижней лобной извилины. В этом был возмутительный авантюризм, пренебрежение нормами науки и недопустимая поспешность. (Как выяснилось позже, Брока даже не произвел нормального секционирования мозгов Лелонга и Лебор– на, а лишь слегка «поковырялся» в лобных и височных долях.)

С блеском озвученную на заседании Общества антропологов гипотезу Брока, secundum naturam, приняли в штыки тогдашние нейрологи.

В первую очередь потому, что гипотеза сразу претендовала на роль догмы нейроанатомии. Этого одного было достаточно, чтобы учинить над ней расправу.

Во-вторых, потому что «избиение» любой новой гипотезы – добрая и полезная традиция науки.

Ну и, разумеется, ученым-нейрологам тогда всюду и во всем мерещился призрак Франца Йозефа Галля с его «френологией» – аккуратной и наивной размежевкой головного мозга на статичные функциональные участки, каждый из которых ответственен за весьма надуманные качества, привычки и особенности человека.

Первый удар по концепции Брока нанес ХьюлингДжексон (1835– 1911).

Сторонник «системной иерархии мозга», Джексон с наслаждением разгромил «чистый» и, по его мнению, очень примитивный «ло– кализационизм» Брока. На какое-то время, благодаря научному авторитету Джексона, из сенсационных и однозначных теория Брока плавно переместилась в весьма спорные.

Чуть позже Фрич и Гитциг (1870), затем Феррье (1876) азартно принялись добивать теорию, но будучи не самыми сильными физиологами, добить не смогли, а лишь добавили ей популярности разгоревшимся вокруг «зоны Брока» скандалом.

У. Г. Пенфилду, который и по сей день считается почти абсолютным арбитром при разрешении нейрофизиологических споров, потребовалось несколько лет исследований (эксперименты по электрическому раздражению коры во время трепанаций черепа (208 случаев)), чтобы четко определить четыре области, которые можно считать центрами речи и фонации. (Исследования 1930-1940 гг.)

Ценность экспериментов Пенфилда заключалась в том, что они проводились на людях, находившихся в сознании и способных в момент эксперимента сообщать о своих впечатлениях и ощущениях, а также в том, что использовался крайне деликатный ток, гарантированно раздражавший только исследуемую зону и не способный «загрязнить» картину «примесями» воздействия на соседние и подлежащие зоны.

По окончательному мнению Пенфилда ситуация выглядит так:

«Центр речи соответствует области, описанной Брока, но кроме него существуют еще три подобных центра (в теменной и височных областях), теоретически, способные взять на себя обеспечение части речевых функций при ущемлении или травме “центра Брока”» ( Пенфилд У., Джаспер Г. Эпилепсия и функциональная анатомия головного мозга человека , 1958 ) 18 .

Тем самым, Пенфилд, по сути, примирил Брока и Джексона, но в большей степени подтвердил правоту Брока, так как именно указанная им зона оказалась наиболее насыщенной теми точками, что при электрораздражении вызывали либо полную невозможность речи, либо неспособность пациентом именования различных объектов.

«Центр Брока», конечно, стал любимой игрушкой креационистов и вообще всех любителей «исключительности человека», но твердое закрепление за этой областью мозга основных речевых функций было постулировано и классической нейрофизиологией как безусловный научный факт.

Автоматически из этого факта следует вывод, что если речь была недоступна палеоантропам, то это свидетельствует о неразвитости у них той самой части нижней лобной извилины, а вот ее последующее развитие и укрупнение и привело в результате к возникновению речи.

Это самая простая и на первый взгляд очень пристойная (в эволюционном смысле этого слова) версия. Более того, она прочно фиксирует взаимосвязь развития органа-развития функции, предполагая, что зреющая потребность в речи развила эту часть мозга до ее способности эту речь генерировать.

Все, как видите, на первый взгляд очень логично.

Требуется немногое – история.

Но уже не история открытия (она – хрестоматийный факт), а история самой зоны; подробности ее формирования, фиксация изменений, происходивших в ней в течение миллионов лет, подробности воздействия на нее и ее взаимодействия с другими зонами мозга.

Но воссоздать ее историю, на первый взгляд, нереально.

Категорически отсутствует «исходная точка» – объективная картина состояния Broca's area в палеолитическом мозге. Вдобавок ко всем проблемам именно эта зона, в силу наличия на черепе именно в этом месте двух швов, особой плотности кости, толщине и некоторой мобильности твердой мозговой оболочки, вообще очень невнятно фиксируется эндокраниумами (илл. 30).

Илл. 30. Эндокраны палео– и археоантропов (по Нестурху)

Explico:

Эндокраниальные свидетельства о Broca's area, невнятные и на свежих, современных черепах, становятся еще более двусмысленными на черепах ветхих, разбитых, коррозировавших или выгнивших.

Илл. 31. Эндокраниум лобной части

Эндокраниум – это, barbare dictu, «отпечаток» структуры мозга на внутренней поверхности черепа (или его осколках). Причем отпечаток, secundum naturam, не сколько самого мозга и его реальных борозд и извилин, а преимущественно твердой мозговой оболочки ( dura mater), которая сама имеет значительную плотность и толщину, имеет под собой пусть и сверхузкое, но реальное и заполненное жидкостью субдуральное пространство

Илл. 32. Эндокраниум основания черепа

( spatium subdurale). Более того, хотя dura mater местами практически срастается с костями черепа (там отпечаток всегда прекрасен), но в самых интересных для нас местах, увы, она лишь прилегает к ним. (Илл. 31-32.)

Прилегает, конечно, плотно, но с некоторыми правами на микронные «подвижки», вызванными жидкостной средой и гладкостью самих соприкасающихся структур.

Более того, и к самому мозгу dura mater обращена сверхскользким эндотелием, контактирующим со сверхскользким же эндотелием арахноидной (второй) оболочки.

Такое состояние можно только с огромной натяжкой назвать «мобильностью», потому что все движения твердой мозговой оболочки относительно внутренних костей черепа и арахноидной оболочки мозга – сверхмикроскопичны, но все же это некоторая подвижность 19 .


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

    wait_for_cache