Текст книги "Восстание на «Св. Анне»"

Автор книги: Александр Лебеденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

На этот раз капитан оказался молодцом.

Перегрузка с «Ярославны» шла весь день и ночь, и только утром подошел к борту «Минина» «Русанов». Опустевшая «Ярославна» безжизненно поникла у стены неразбитых льдов.

К вечеру было покончено и с «Русановым».

– Следуйте за нами, – командует «Минин» «Св. Анне».

Опять медленно и глухо стучат машины, и крутыми тяжелыми всплесками, зеленой зыбью перекатывается вода за кормой «Св. Анны». Мы проходим мимо пустой «Ярославны». На палубе судна валяются брошенные как попало ящики, доски, картонки, клочки примерзшей к палубе бумаги и прочего мусора. В узком фарватере мы почти касаемся борта брошенной красавицы яхты. Жутко глядеть на это крепкое, оставленное среди льдов и снегов, неповрежденное судно.

«Ярославна» позади. Идем мимо «Русанова». Тот же беспорядок на палубе, те же клочья бумаги и кучи деревянных обломков.

– Смотрите, смотрите! Человек! – громко закричал Кованько.

И действительно, над поручнями командного мостика «Русанова» поднялась чья-то тепло укутанная фигура. Вот она оборачивается к нам, и я различаю на ней форменную морскую фуражку. А вот еще человек, внизу на палубе, – матрос. Когда мы поравнялись с «Русановым», на его палубе появился добрый десяток фигур, оборванных, худых, едва державшихся на ногах.

– Братишечки, вас, что же, оставили? – закричал вдруг, приложив рупором руки ко рту, неизвестно откуда взявшийся Оська Слепнев.

Я невольно обернулся. Но капитана не было.

– На дачу ехали, да не доехали! – ответил один из русановцев.

– На каку таку дачу?

– Еханга прозывается. Слыхал про такую курорту?

– Слыхал, приятель, как не слышать. Мимо проезжали – так даже безбожники крестились. Так вас тут бросили? Померзнете вы тут все, как цыплята!

– Померзнем, милой! Как не померзнуть? Сами сбежали, каты проклятые, а до нас и дела нет!..

– А кто на мостике-то?

– Помощник капитана. Свой парень... Да матросиков десяток с нами остались. По радио прокричали своим, чтоб за нами кого послали, а поспеют ли, – про то лысая бабушка гадала, да нам не рассказала.

– А ты веселый парень.

– Да и ты, вижу, не скула.

– А за что вас? – кричал Оська; «Русанов» уже оставался позади.

– За дело, милой! Что греха таить, за дело! Буржуев давили да фронты рушили, книжечки читали да старших не слушали.

– Прошевай, дядя! – надрывался Оська.

– Топали б к своим, ребята, – доносилось с «Русанова».

– Что за крик?! – появился старший. – Ты, сказочник, пошел вон отсюда. Ну, на носках!

Оська быстро исчез в кубрике.

Косые лучи солнца ложились почти горизонтально. Снег посинел и зажегся темно-фиолетовыми искорками. Красный, полузакрытый густой синей тучей диск солнца лежал над самым горизонтом. Силуэты брошенных кораблей еще виднелись позади. Я отправился в каюту и лег на койку, но не успел вздремнуть, как кто-то постучал в дверь. Оказалось, Глазов – капитанский вестовой. Он сообщил, что капитан требует меня в кают-компанию.

– И всех господ офицеров просили. Особо секретный разговор, – многозначительно добавил он тоном осведомленного в секретных делах человека.

Серега Глазов не был любимцем команды. Трудно сказать, был ли он искренне предан капитану, но, чтобы угодить своему барину, он готов был разбиться в лепешку. Капитан любил похвастаться, что ему-де известно все, что происходит на пароходе. Однако все мы, и в особенности матросы, хорошо знали, что таланты капитана в области сыска и шпионажа зависели от ловкости вестового. Глазов был предупредителен со штурманами, всегда заигрывал со старыми матросами, но в то же время высоко задирал голову перед судовой молодежью. Офицеры относились к нему с презрением, матросы звали его холуем, блюдолизом и не прочь были, под видом шутки, намять ему бока или наложить увесистых подзатыльников.

Однажды он попробовал было «подъехать» к Сычеву. Заговорив с ним, он щелкнул серебряным портсигаром и жестом деревенского щеголя предложил Сычеву папироску.

Сычев папироску взял и спокойно ответил на все вопросы Сереги. Серега обрадовался, размахнулся и со словами: «Молодец ты, Павел Анисимович!» – хлопнул по-приятельски по закорузлой ладони Сычева.

Но квадратные пальцы Сычева сжали Серегину ладонь так, что сам Серега присел, а портсигар со звоном покатился по палубе и папиросы посыпались в желоб.

– Ой, Пал Анисимович! Раздавишь, брось, не шути! – слабеющим голосом взмолился Серега.

Но Сычев не выпускал руки Сереги и смотрел в сторону, будто ничего не случилось.

Серега просил, кричал, потом сел на палубу и зарыдал растерянно и жалко, как рыдают только взрослые люди, обессилевшие от боли и злости. Стоявшие кругом матросы молчали. Наконец Серега затих.

Тогда Сычев отпустил руку и ушел. Серега долго сидел на полу и плакал, не поднимая головы.

Начальству он не пожаловался. Он перевязал искалеченную ладонь и сказал капитану, что порезал палец.

Сейчас Глазов говорил со мной тоном высокоосведомленного лица и всем своим видом желал показать, что он – человек важный, кой-что знает.

Я молча надел фуражку и пальто и отправился в кают-компанию.

Серега обиженно шмыгнул носом и, болтая руками, поплелся за мной.

В коридоре я встретил старшего механика с трубкой в зубах и Кованько, поправлявшего на ходу воротник. Все трое мы вошли в ярко освещенную кают-компанию. Капитана еще не было. Старший поправлял перед зеркалом пробор, второй механик, забравшись в самый дальний угол, бессовестно ковырял в зубах.

Капитан не заставил нас долго ждать, и собрание началось. Впрочем, слово «собрание» мало подходило к нашему собеседованию. Собрания не были в моде до революции. А на корабле дальнего плавания, в море – и подавно. Нужны были совершенно исключительные причины, чтобы заставить нашего капитана, человека властного и самолюбивого, пуститься в обсуждение вопросов, касающихся судна, хотя бы с командным составом.

– Господа! – начал он тихо, но внушительно. – Произошли большие перемены, которые грозят отразиться и на нашей с вами судьбе. У нас нет больше родины! Нет больше своих русских портов, если не считать далекого Крыма. Что будет дальше, – знает только один господь бог. Я, конечно, сознательно преуменьшил наши запасы угля в донесении, переданном сигнальщиками на «Минин». Угля у нас хватит и до берегов Англии. Идя вслед за ледоколом, мы либо застрянем здесь вместе с ним, либо выберемся в океан. Но дело не в этом. Мне кажется, что все мы плохо сознаем, в какой трудной обстановке находимся. Не все на пароходе печалятся неудачами правительства Северной области и всего белого движения в целом. Есть люди, которые готовы были кричать «ура!», когда мы со слезами на глазах...

– Вот Лиса Патрикеевна, – прошептал мне на ухо Кованько.

– ... со слезами на глазах наблюдали глубоко трагическую картину эвакуации Архангельска. Мне известно, – он остановился и обвел всех присутствующих упорным взглядом, говорившим: «Всех вас вижу, как на ладони, всех!» – что среди команды есть ничтожная кучка негодяев, мечтающих о том, как бы вернуться в красную Совдепию. При этом они предпочли бы явиться к своим ободранцам не с пустыми руками, а с таким ценным призом, как «Святая Анна».

Он опять остановился и откинул голову назад, словно любуясь эффектом своих слов.

– Мы не должны этого допустить. Кучка бунтарей бессильна сама по себе, но своей агитацией она подрывает дисциплину, сеет сомнение в сознании честных матросов. И если события повернутся против нас, мы можем оказаться перед враждебным нам фронтом всей команды. В Архангельской гавани мы были накануне бунта. Все эти дни среди команды не прекращаются разговоры о красных и белых, о победе Ленина, о том, куда мы идем и что нас ждет. Необходимо прежде всего выявить и выловить кучку поджигателей. (Здесь я невольно вздрогнул. Перед моими глазами встала согнутая фигура Андрея в глубине трюма «Св. Анны», с бикфордовым шнуром в руке.) Кроме того, нам нужно создать в среде команды свою партию. Нам нужно расколоть матросскую массу. Сознательным матросам необходимо растолковать, что в Совдепии их ждут холод, голод, нищета. А с нами они будут плавать по теплым морям! Мы найдем фрахты, мы будем работать, пока не закончится смутное время. Господа, белое движение переживает тяжелый момент, но оно не погибло.

– Если сам капитан превратился в агитатора, боюсь – дело плохо, – шепчет Кованько.

– Крым – это не «последняя территория» белых. Крым – это только база для дальнейшего наступления на Совдепию. Наши союзники настаивают на том, что сейчас Совдепию победить нельзя. Крестьяне и мастеровые еще не везде испробовали на своей шкуре, что такое большевизм. Известно, что большевизм нравится далеко не всем, и там, где коммунисты сидят давно, – многие их ненавидят. Когда они станут задыхаться в тучах ненависти, блокированные, отрезанные от мира, мы придем из Крыма как избавители и на этот раз без труда перехватаем их живьем. Это понял Врангель. В этом его гениальность.

Наши хозяева – правление Общества пароходства и торговли – переехали сейчас в Марсель. Там они открыли контору, и наши пароходы успешно работают на всех линиях южной Европы. Немцы перетопили слишком много судов. У союзников не хватает тоннажа для перевозок, и нам всегда найдется работа. Хозяева хотели отозвать нас еще из Плимута для коммерческих перевозок, но тогда генерал Миллер настоял на нашей отправке в Архангельск. Я не говорил вам об этом по понятным причинам, но теперь это уже не тайна. Таким образом, мы будем иметь возможность переждать события в благоприятных условиях, имея работу и заработок, но для этого нам необходимо уберечь «Святую Анну» от всяких революционных сюрпризов. Поэтому я призываю всех штурманов и механиков к бдительности, стойкости и сугубой осторожности. Я кончил. Прошу высказаться!

Но прения не развернулись. Старший пробормотал что-то невнятное о долге, чести и о заботливости нашего капитана. Второй механик неожиданно посоветовал офицерам носить в карманах револьверы. Первый механик задал капитану несколько вопросов о марсельской конторе и о фрахтах. Я молчал. Последним попросил слова Кованько.

– Господин капитан, а куда пропал матрос Генрих Кас?

– Трудно сказать. Не то упал за борт, не то уплыл на рыбачьем челноке, – установить картину происшествия не удалось. Вполне возможно, что лодку унесло бурей, а Кас свалился в воду. В море это бывает. Но первое время мне казалось, что это неспроста. Потом подошли более важные события, и я вынужден был забыть об этом деле.

Я вздохнул с облегчением. Значит, он ни о чем не догадывался. Значит, моя ночная встреча с Андреем осталась тайной для всех.

В заключение капитан еще раз просил нас быть осторожными, доносить ему обо всем, что услышим и увидим, о матросских настроениях и разговорах; посоветовал «проявить инициативу» и на каждом шагу объяснять команде, как неразумно сейчас стремиться в советскую Россию и как хорошо будет матросам на службе у марсельской конторы.

Мы разошлись, и я отправился спать.