Текст книги "Восстание на «Св. Анне»"

Автор книги: Александр Лебеденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

В тот же вечер ко мне пришел Кованько.

– Николай Львович, когда же кончится это издевательство над людьми? Куда мы их везем? Кому они теперь нужны?

– Не понимаю, Сергей Иванович. Высадить бы их в Норвегии, в первом же порту. Выпустить на волю или сдать властям. Не понимаю капитана.

Мы решили поговорить со старшим.

– Никто их не берет, – заявил Чеховской. – Норвежцы, я знаю, отказались. Они считают себя нейтральными и вмешиваться в это дело не хотят. Предлагают выдать арестантов русским военным властям или союзникам. В Тронгейме портовые власти потребовали улучшения санитарного состояния помещения, в котором находятся арестованные. Вот и всё. Капитан пообещал, но ничего не сделал.

– Куда же мы теперь идем?

– Сейчас в Гамбург. Там получим груз и двинемся дальше.

– Куда?

– И сам не знаю. Куда предпишет контора.

Мы с Кованько вновь поднялись на палубу.

– Николай Львович, а что вы думаете о дальнейшем? Ну, о настроениях команды, о капитане?

– Думаю, что будет драка. Рано или поздно...

– Ну, а мы как?

– Не знаю, дорогой. Видно будет... Что ж сейчас гадать? Не нравится мне все это, но сейчас мы бессильны изменить обстоятельства. Придем в Марсель, можно будет перебраться на другой пароход.

– А вы думаете, – на других пароходах лучше? Очевидно, всюду творится то же самое. Офицеры тянут в одну сторону, команда – в другую.

– Тогда уедем.

– Куда?

– Я в Ревель, к своим.

– А я куда?..

Мне нечего было сказать бедняге. Один во всем мире, он и здесь мотался между кают-компанией и кубриком, не зная, на что решиться.

– А знаете что, Николай Львович, я, если что случится, с матросами пойду. Не могу я стоять за этого прохвоста, рыжего кобеля. Продувная бестия! Всех обжуливает. Я ничего в его торговле не понимаю, но вижу, что он все в свой карман норовит.

К ночи «Св. Анна» уже выходила на международные пути, пересекающие Северное море. Огни судов то и дело вставали из тьмы то за кормой, то впереди, то по борту. Приближались берега Европы.

Утром показался высокий плоский остров-камень – Гельголанд, а днем мы пошли по тихим волнам Эльбы, и к вечеру буксир подвел «Св. Анну» к одной из бесчисленных стенок гамбургского порта.

Когда-то шумный, переполненный кораблями Гамбург затих после войны. Лениво жмурились на солнце слепые, наглухо закрытые бетонные склады. Перед ними неподвижно, как солдаты, выстроились нумерованные подъемные краны.

Только в первом ряду бетонных пристаней сгрудились пароходы под флагами всех наций, начиная от датского креста и кончая желтым восходящим солнцем. Грязные «ферри» бороздили волны, сплошь покрытые тяжелыми кольцами нефтяных пятен. Полицейские катера выходили один за другим в русло реки встречать океанские пароходы. Вот отходит в Америку огромный трехтрубный лайнер. Два оркестра гремят на корме и на носу. На ослепительно белых палубах у бортов выстроились туристы. Зеркальные окна блещут на солнце, черный борт гиганта-купца высится над мелкими судами, и высокие трубы вздымаются в уровень с крышами многоэтажных домов города.

Мы стали у крана за номером сто двадцать третьим, и над нашей кормой навис башнеподобный величественный нос тридцатитысячетонного гиганта. На черном фоне накладным золотом выложены буквы: «Германия». Впереди нас стало голландское судно – неуклюжий купец. Между этими рослыми соседями утонула, стала совсем маленькой наша скромная «Св. Анна».

Капитан не терял времени. Мастер с верфи уже вечером осмотрел машину. Портовый катер тем временем накачивал пресную воду. С барж грузили уголь. Заработал кран. Он поднимал сразу по пяти-шести больших ящиков. Расторопный шипчандлер уже взобрался на борт с корзинами и ящиками, наполненными дешевыми консервами, сигаретами, бумагой, шоколадом и бутылками с коньяком, ромом, виски и спиртом. На только что пришедшем судне – всегда пожива шипчандлеру. Но наши ребята угрюмо ходили мимо соблазнительных корзин. В кармане не было ни гроша, а капитан и не думал выплачивать жалованье. Только кок подошел и закупил для кают-компании шоколад, какао, консервированное молоко и мясные консервы да Глазов унес корзину в каюту капитана. Сморщив нос, набитый до отказа нюхательным табаком, шипчандлер презрительным взором окинул судно, велел подручному собирать ящики и корзины и спустился в собственную моторную лодку. Он что-то бормотал себе под нос. «Св. Анна» не внушала ему ни уважения, ни доверия.

Капитан пропадал на берегу два дня. На второй день к вечеру он вернулся пьяный в лоск.

Едва он появился на судне, к нему стеной подступили матросы.

– Когда жалованье, господин капитан?

Капитан раздвигал толпу огромными руками и шел, не отвечая ни слова, вперед к своей каюте.

– Жрать нечего! – выкрикнул кто-то. – Надоели солонина и сухари!

– Что мы, собаки, что ли? – поддержал другой голос.

– Сам коньяк трескаешь, а нам фигу с маслом!

– Наторговал небось?

Кто-то резко свистнул. Шум возрастал.

– Молчать, чертовы бунтари! Полицию вызову! – рассвирепел капитан, но тут же обмяк и лениво бросил:

– Завтра плачу, черт бы вас побрал!

– Не заплатишь – не уйдем из Гамбурга! – крикнул ему вслед Андрей.

Капитан еще раз обернулся.

– А ты у меня попляшешь, молодчик, – злобно процедил он сквозь зубы.

Глазов услужливо распахнул перед ним дверь. Шатаясь и держась за стены каюты, капитан ушел к себе.

Возбуждение на судне не стихало, и боцману долго пришлось уговаривать ребят, пока они разбрелись по своим местам.

Плотный шуцман в серо-зеленой форме, в лакированном кепи на бритой голове ходил по набережной, не спуская неодобрительного взгляда с беспокойного судна под русским флагом.

На следующее утро капитан съехал на берег, заявив команде, что младший штурман Кованько получил от него деньги для раздачи жалованья.

Действительно, на маленьком столике в кают-компании были разложены ведомости, лежали счеты, стояла чернильница в медной оправе с крышкой-куполом, и под рукою Кованько лежало несколько пачек германских кредиток. Команда выстроилась длинным хвостом по коридору и на палубе. Повеселевшие матросы балагурили, смеялись, что потопают сейчас в город за всяким добром, выпьют и заночуют в каком-нибудь кабачке. Но Кованько заявил, что выдает только аванс по 50 марок на брата, – таково распоряжение капитана. Вместо жалованья за 3 месяца полностью какие-то гроши! Поднялся крик. Ругань висела в воздухе. Имя капитана упоминали с проклятьями.

– Какой такой аванс? – кричал один. – Три месяца, сука, ничего не платил и вдруг – аванс!

– Не брать, ребята, ничего! Пусть заткнется своими марками.

– Жаловаться!

– Кому жаловаться-то?

– В контору.

– Поди ты под хвост со своей конторой. Где она, эта контора?

– А кому жаловаться? Немцам?

– Плевать на тебя немцы хотели.

– Вот сволочь рыжая, чертова паскуда!

– Ребята! – кричал Кованько. – Чего дурака валяете? Бери, сколько есть. А потом спорить будете. Что я тут, до вечера сидеть буду?

Отплевываясь и ругаясь последними словами, матросы начали выводить каракули в графе «причитается к выдаче», а Кованько, неловко, слюня пальцы, отсчитывал новенькие бумажки с изображением пожилой толстой женщины в старонемецком наряде.

Получив деньги, большинство матросов повалило в город. К вечеру аванс был пропит в крошечном прокуренном кабачке. Кабачок этот держал расторопный русский эмигрант. Его две дочери – Стеша и Марфинька – пели под гитару заунывные русские романсы – «Утро туманное», «Пара гнедых» и даже «Коробейников» и «Дубинушку». Здесь «пахло русским духом», говорили по-русски, варили борщ и кашу. Матросы русских судов предпочитали незатейливый кабачок чистым немецким пивным, куда, ходят семейными парами небогатые бюргеры, и шумным портовым притонам, где кричат и бранятся матросы на всех языках мира.

К ночи стали прибывать на судно первые партии «трупов».

Товарищи, не столь охмелевшие, складывали их под тентом и в кубриках на койки, подобно бревнам. На другое утро, выспавшись и выпив по бутылке пива на последние гроши, они опять начали требовать денег у капитана.

Капитан как ни в чем не бывало вышел к команде и заявил, что ему уже ранее было известно, куда уйдут деньги – на пропой, и что потому, дескать, он выдал только аванс.

– Сколько вам ни дай здесь, – всё пропьете. Больше в Гамбурге не получите ни пфеннига!.. Подождите, подождите! – поднял он руку, чтобы прекратить поднявшийся шум. – Я обещаю выдать вам деньги в море за день до входа в гавань... В первый французский порт. Сегодня ночью мы уходим, и вам здесь деньги больше не нужны. Зато, когда вы попадете в Марсель, у вас будут сбережения. Там вы, может быть, захотите покинуть судно или перейти на другое. Мало ли что может случиться? А растранжирить всегда успеете. Вот и все.

Он повернулся и ушел.

Шум голосов утих не сразу, но возбуждение спало.

Все дни, пока мы стояли в Гамбурге, производилась погрузка генерального груза на «Св. Анну». Ящиками и свертками был заполнен весь свободный твиндек; кроме того, большие ящики с частями машин заняли добрую половину верхней палубы. Днем я и Кованько съездили в город за покупками, посидели в плавучем кафе на роскошном «Альстере». По поверхности огромного бассейна взад и вперед, круто заворачивая у гранитных берегов, носились крошечные двухместные яхточки, по эспланадам вереницей неслись блестящие автомобили. Вечером, когда первые огни зажглись над водой, мы покинули кафе и вернулись на судно. Через час мы уже двинулись по волнам Эльбы на буксире у крошечного, но мощного пароходика.

Ночью прошел мимо Гельголандский маяк, и медленно, экономическим ходом, пошли мы по одной из оживленнейших морских дорог – из Гамбурга и Кильского канала к берегам Англии, Голландии и Франции. Впереди, позади и с боков дымили трубы других пароходов. Колыхались на волнах большие парусники. Чем ближе к Ла-Маншу, тем гуще клубились туманы. Море вспухло тяжелыми перекатывающимися волнами, пароходы закивали носом и едва волочили по волнам тяжелую, низко сидящую корму.

Поздней ночью вызвал меня на палубу из кают-компании Кованько.

– Николай Львович, а нам тоже платить не будут? Что ж, нам деньги не нужны?

– Не знаю, что и думать, Сергей Иванович! – ответил я. – Раньше я как-то спокойно смотрел на все это. Думал – пусть копится. Но сейчас мне это не нравится. Будь у меня деньги, я, может быть, из Гамбурга или из Марселя поехал бы в Ревель. Ну, а без гроша в кармане куда же денешься?

– Черт знает что такое! – возмущался Кованько. – Сам делает, что хочет. Никому ничего не говорит. И потом, знаете что? Меня очень удивила одна вещь.

– Какая вещь?

– Вы обратили внимание на адреса нашего груза?

– Нет.

– Пойдемте, я вам покажу кое-что любопытное. Пойдемте, не ленитесь. – Он тянул меня за рукав.

– Да иду, иду, что вы теребите мою куртку? – смеясь, говорил я взволнованному юноше.

Мы прошли на бак. Здесь хитрыми морскими узлами были привязаны к обухам и рамам громоздкие ящики с машинными частями. Кованько подвел меня к одному из них, приподнял брезент и показал на ряд мелких черных букв на неотесанной доске ящика. Я прочитал:

«Valparaiso».

«Так, так, – подумал я. – Вальпараисо. Значит, Чили, Южная Америка!»

На другом ящике, рядом с названием фирмы, стояло:

«Montevideo».

Дальше на ящике – еще раз «Вальпараисо».

– Поняли? – спросил Кованько.

– А кто принимал груз? – ответил я вопросом.

– Старший.

– Значит, он знал, куда идет груз? Он ведь записывал адреса в судовую книгу.

– Значит, знал.

– А нам ни слова?

Кованько подошел ко мне вплотную и взял меня за руку.

– Николай Львович, дорогой. Эти сволочи делают с нами, что хотят. У меня к ним не осталось никакого доверия. Вообще, после бегства Миллера, этого предательства, этого постыдного бегства штаба, бросающего на произвол судьбы фронт, я уже ничему не верю. Ну, может быть, один предатель, один случайный изменник, но когда все таковы, этот лагерь надо бросить.

– Давно пора! – прозвучал около нас уверенный, с горячими нотками, голос.

Мы вздрогнули, но удивление наше мгновенно рассеялось, – это был Андрей.

– Давно пора, говорю я вам, Николай Львович. Я еще до Архангельска говорил вам. Капитан наш прохвост. Но скажите, товарищи, что вы здесь такое вычитали?

Слово «товарищ» я слышал впервые за два года. Это запретное слово всюду, где хозяйничала белая власть, говорили только на ухо, оглядываясь. Для «товарища» место было в тюрьме, на Иоканке.

Мы рассказали Андрею об американских адресах наших грузов.

– Тю-тю-тю! – засвистал Андрей. – Вот что! Это крепче, чем я сам думал. Это мне невдомек. Я думал, ближе. Вот черт атлантический, вот холера рыжая! Ну, мы его на этом поймаем. В Америку? А жалованье перед первым французским портом обещал, сукин сын! Жди этого французского порта до второго пришествия. Ну, посмотрим, что он запоет, когда мы в Бискайю попадем. Скотина!

– Дда, нехорошо! – вырвалось у меня против воли.

Я уже давно чувствовал, что капитан что-то затевает, но что именно, я не знал и ждал развития событий. Груз, адресованный в Америку, сбил меня с толку. Поездка через Атлантический океан мне не улыбалась, а тем более в Вальпараисо, гавань на Тихом океане.

– Странно! Уж не в Сибирь ли он пробирается? – подумал я вслух.

– Эх, Николай Львович! – с досадой подхватил Андрей. – Все-то вам странно. Все-то вы раздумываете.

Вам хоть на голову сядь, а вы все будете думать: а может, это не всерьез? Ничего нет странного. Дурачит нас капитан. Всех – и вас, и нас. А вы все хотите знать, что он думает, каким манером полагает вас за нос провести. Надо действовать. Опытный вы человек, а словно невдомек вам, что в Сибири теперь красные, а если уж к красным идти, так в Питер ближе. Незачем по океанам кружить. А грузы из Гамбурга в Южную Америку можно и без перегрузки послать. Из Гамбурга хоть на луну – без пересадки... Чего тут думать?

Конечно, Андрей был прав. Его практический ум не блуждал между трех сосен. Но я все еще не мог поверить тому, что капитан – человек с положением, образованный, благородный – на деле самый обыкновенный мошенник.

– Я вам скажу, – продолжал Андрей, – в чем дело. Капитану «Святая Анна» улыбается. Хочет он ее у компании сцапать. Заведет судно в Америку, нас разгонит, пароход продаст, а денежки себе в карман. Попомните мое слово, Николай Львович!

– Ну, ты нагородил, Андрей, – вмешался Кованько. – Как это так – денежки в карман? Компания не допустит. Что «Святая Анна» – щепка, что ли, да еще с командой? Ерунда!

– А я вам говорю, – не ерунда. Иначе, чего ему хлопотать? Хочет рыжий черт на революции капитал нажить.

– Но как же это сделать? Голова твоя с мозгами? – горячился Кованько.

– Как, не знаю. Вот будем шляпами сидеть, так нас научат, как это делается.

Сам я не знал, что и думать. Мысль Андрея не показалась мне нелепой. Во всяком случае, если это так, если принять на веру, что капитан покушается на «Св. Анну», то тогда легко объяснить все его поведение. Про себя я твердо решил переговорить с капитаном и предложил Кованько переговорить вместе. Кованько согласился без колебаний.

– Нельзя дольше держать команду в темноте. Хватит! Так можно черт знает до чего доиграться.

– Поговорите, поговорите! – сказал Андрей, хитро улыбаясь.

Мы пожали друг другу руки и разошлись.