Текст книги "Полк продолжает путь"

Автор книги: Александр Розен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Полк продолжает путь

ФИГУРНАЯ РОЩА

I

В дивизию майор Коротков вернулся глубокой осенью и попал в те же места, где был ранен. Он торопился в полк, которым командовал до ранения, но прежде он должен был повидаться с командиром дивизии полковником Виноградовым.

Только начинало светать, и Коротков дожидался полковника в комнате, хорошо ему знакомой. Те же обои в цветочках, керосиновая лампа в виде фонаря, большой круглый стол с резьбой на ножках – все так же стояло и летом и прошлой зимой, когда дивизия заняла этот рубеж.

– Как себя чувствуете, товарищ майор? – спросил его адъютант командира дивизии.

– Отлично, – отвечал Коротков.

В дверях стояли шофер полковника – Гринько, молодой парень, старательно отращивающий усы, и повар Иван Иванович. Они молча смотрели на Короткова. Они видели, что Коротков изменился. И не только потому, что после ранения стал хромать на правую ногу (хромота эта не так уж была заметна), – изменился он весь почти неуловимо, и только человек, хорошо его знающий, мог это определить.

Иван Иванович погасил лампу, а Гринько поднял занавеску.

Холодный туман сонно сползал с изб, открывая деревушку. Черные сучья деревьев дрожали на ветру. Сразу же за деревней шло поле – все в болотных кочках и воронках от артиллерийских снарядов и мин. В ясную погоду можно было отсюда различить рощу, в которую упиралось поле. Когда в дивизию приезжали из города артисты на концерт, они обычно спрашивали:

– А где фашисты? Далеко?

Полковник подводил их к окну, рукой показывал направление:

– Видите рощу?

В штабных донесениях фашистская оборона называлась: «Роща Фигурная», а в обычных разговорах – Фигурная роща.

За эту Фигурную рощу шли бои и прошлой зимой и летом. В бою за Фигурную рощу был ранен Коротков.

– Товарищ майор, к командиру дивизии! – сказал адъютант.

Коротков, стараясь как можно незаметнее хромать, прошел в смежную комнату:

– Товарищ полковник, майор Коротков по вашему приказанию…

– Ну-ну. Вижу, что прибыл, – сказал Виноградов. – Садись, рассказывай.

– Что ж, товарищ полковник, жизнь госпитальная, сами знаете…

– Знаю. Значит, воевать?

– Воевать, товарищ полковник.

– Места старые, хорошо тебе известные, – сказал Виноградов.

Если бы посторонний человек услыхал эту фразу, он бы ничего особенного в ней не нашел, но Коротков сразу же уловил невеселую интонацию. Фраза Виноградова означала: вот уже вторая зима, а мы находимся все на том же рубеже, и все та же роща Фигурная перед нами. За этой фразой вставала прошлая зима, когда этим рубежом гордились не только в дивизии, но и в армии. На этом рубеже были остановлены гитлеровцы, рвавшиеся к городу.

– Последний рубеж, – говорил тогда командир дивизии, – назад ни шагу ступить нельзя.

Рубеж остался нашим. Наступление гитлеровцев захлебнулось здесь осенью сорок первого. Памятен день, когда командир разведвзвода младший лейтенант Волков, стоя перед командиром дивизии в грязной и насквозь промокшей плащ-палатке, доложил:

– Противник закапывается в землю. – Он что-то хотел добавить, но только еще раз повторил: – Закапывается…

В этом слове был главный итог кровопролитных боев. Гитлеровцы поспешно укрепляли Фигурную рощу и возводили сильные укрепления.

Говоря о «старых, хорошо известных местах», полковник, вероятно, имел в виду и летнюю попытку взять Фигурную рощу приступом. В августе сорок второго Коротков со своим полком вклинился в глубину вражеской обороны, но другие части дивизии не смогли продвинуться, и гитлеровцы перегруппировались, подвели резервы и сами перешли в контрнаступление. Под шквальным огнем Коротков выстоял трое суток. На четвертые сутки, уже будучи раненным, он получил приказ Виноградова отойти на исходные позиции…

– Заместитель твой, Егорушкин, хорошо справляется с полком, – продолжал Виноградов доверительно и подвинул свой стул ближе к Короткову.

– Способный, волевой командир, товарищ полковник…

– Способный, – подтвердил Виноградов. – Вот я и думаю: в связи с тем что ты назначен начальником штаба дивизии, утвердить Егорушкина командиром полка.

И Виноградов пристально взглянул на Короткова.

Коротков молчал. Известие было для него неожиданным – требовалось привести в порядок мысли и чувства. Разумеется, новое назначение – большая честь, но жаль расставаться с полком, с которым Короткова связывало большое прошлое. Молчание затягивалось, и Коротков наконец сказал:

– Я приложу все силы, чтобы оправдать доверие командования, товарищ полковник.

– То-то же! Отправляйся сейчас в полк, повидай людей, а завтра в двенадцать, ноль-ноль быть у меня. Приступишь к обязанностям.

* * *

Дивизия занимает оборону. В этой формулировке не только боевая задача, но и уклад жизни, быт людей. Прошлогодние землянки расширены, прибраны, по семи накатов над каждой землянкой. Хорошо налажена связь между частями. Разведка доносит о любом изменении в стане врага. На каждый огневой налет вражеской артиллерии наша артиллерия отвечает тройным по мощности налетом по изученным целям.

В полку Короткова встретили хорошо. С Егорушкиным они расцеловались, и тот сказал:

– Наконец-то!.. Ну, хозяйство я тебе в лучшем виде представлю.

Коротков сообщил о новом своем назначении, и Егорушкин искренне огорчился:

– А я-то думал, вместе повоюем.

Обоим взгрустнулось. Вспомнилась летняя операция, как долгими часами просиживали над картой, и вечер, и ночь сидели – до тех пор, пока зеленые рощи и черные станционные будки, лужайки не начинали мелькать в глазах и плавать в густом табачном дыму.

– Как приказано было назад повернуть, – вздохнул Егорушкин, – так у меня внутри все оборвалось. Может, на нашем участке вовсе наступать нельзя?

Коротков разговаривал и со снайперами, и с разведчиками, и с артиллеристами, и с саперами, и все ему казалось, что он слышит один и тот же вопрос: «Может, на нашем участке вовсе нельзя наступать?»

В назначенное время Коротков вернулся в штаб и был сразу принят Виноградовым. Но почти сразу же адъютант доложил, что прибыл полковник Першаков – командир соседней дивизии. Виноградов поморщился, но сам вышел навстречу, и Коротков слышал, как он сказал:

– Рад гостю. Заходите, полковник.

Першаков вошел в комнату, на ходу говоря:

– А я из штабарма, домой возвращаюсь. Дай, думаю, заеду, посмотрю, как старик Виноградов живет.

– Мой начальник штаба, – представил Короткова Виноградов.

– Да ну? Своих людей, значит, выдвигаешь? Это, брат, хорошо. Очень хорошо. Так как живем?

– Живем – хлеб жуем… – сказал Виноградов.

– М-да… Место у тебя здесь действительно чертово. Я на своей карте над этой самой Фигурной рощей так и написал: «Чертово место». А все же слышу, как твои молодцы постреливают.

– Бывает, – согласился Виноградов.

– Вот будет операция, тебе эту рощу сковывать придется, а то еще наступление придется демонстрировать.

– Демонстрация… Манифестация… – проворчал Виноградов.

– А что? – спросил Першаков. – Задача почетная. Не все же, в самом деле, лбом стенку прошибать. Вот и начальник штаба скажет. Ему, помнится, крепче всех досталось. Что, Коротков, говорят, охромел?

– Так точно, – ответил Коротков. – Но я от прежних мыслей не отказываюсь. Почему только сковывать? Мы…

– Ладно, ладно, – перебил его Першаков. – Я, брат, не любитель дискуссии разводить.

Виноградов вызвал адъютанта:

– Поторопи там, чтобы обедать.

Першаков, выпив водки и похваливая пельмени, говорил оживленно:

– Да, брат ты мой, операция будет. И солидная… Однако помяни мое слово: ни ты, ни я дело не решим. Удар нанесут свеженькие дивизии. Раз-раз – и в дамках.

Виноградов ел молча и, казалось, был занят только пельменями. Коротков тоже молчал.

– Я от прежних мыслей не отказываюсь, – повторил он, когда Першаков уехал.

– Упорство – вещь хорошая, если мысли правильные, – задумчиво сказал Виноградов и спросил: – Ну как, повидал старых товарищей? Как нашел хозяйство?

– Полк в образцовом порядке, товарищ полковник.

– Порядок и в других полках, – все так же задумчиво подтвердил Виноградов.

Снова они помолчали.

– Разрешите откровенно, товарищ полковник? – попросил Коротков.

– Только так.

– Для прошлой зимы этот порядок был бы действительно образцовым, но сейчас…

– Вот она, жизнь госпитальная, к чему приводит, – улыбнулся Виноградов. Потом снова серьезно сказал: – Вторая зима… Да, вторая зима… – повторил командир дивизии. – Ну, докладывай, я тебя слушаю.

* * *

Мысль о том, что дивизия может осуществить наступление и овладеть рощей Фигурной, никогда не покидала Короткова. В сущности говоря, это была его главная мысль, которой все другие были подчинены. Но прошлой зимой и летом Коротков думал о наступлении только одного полка, которым командовал. Теперь он думал о наступлении в масштабе гораздо большем.

Но изменился не только масштаб. За то время, что Коротков находился в госпитале, он смог по-новому оценить все, что в течение года испытала дивизия здесь, в поле, в полутора километрах от рощи Фигурной. К концу пребывания в госпитале у Короткова созрел план новой наступательной операции, который он и хотел предложить командиру дивизии. К счастью для себя, он не сказал о своем плане Виноградову в первое свидание. После посещения полка Коротков понял: самый наилучший план наступательной операции сможет быть осуществлен только в том случае, если каждый человек в дивизии решительно отбросит мысль о мнимой неизбежности обороны.

Именно с этого и начал Коротков и только затем стал свободно излагать командиру дивизии свой план наступательной операции. По мере того как он докладывал, в нем росла радостная уверенность, что Виноградов одобрит план.

Никто не знал о разговоре Виноградова с Коротковым, но с этого дня жизнь в дивизии круто изменилась.

По-прежнему дивизия занимала оборону перед Фигурной рощей, по-прежнему дивизионная артиллерия вела контрбатарейную борьбу и подавляла огневые точки врага, по-прежнему снайперы с каждым днем увеличивали истребительный счет, по-прежнему перекликались связисты, и все же каждый человек почувствовал резкую перемену в своей жизни.

Ежедневно в тылу дивизии рыли новые траншеи, сооружали надолбы и эскарпы, строили доты и дзоты, натягивали колючую проволоку, минировали поля. Когда через несколько дней Виноградов и Коротков еще раз сверили строительство с многочисленными данными разведки, они констатировали, что невдалеке от Фигурной рощи выросла новая «Фигурная роща». Был сделан точный слепок с вражеских укреплений. В нескольких километрах от настоящей войны началась война не настоящая, но требующая больших усилий, знаний и выдержки.

Командир дивизии приезжал в штаб возбужденный. Непонятно было, откуда приехал Виноградов: «оттуда», с переднего края нашей обороны, или «отсюда», из учебной рощи Фигурной, где он только что руководил отражением контратаки «противника» в глубине его обороны. Коротков отрывался от карты. Они обедали вместе.

– Егорушкин видел Першакова, – рассказывал Виноградов. – Першаков его спрашивает: «Верно говорят, что Виноградов войну начал… в тылу дивизии?»

– Что же Егорушкин?

– А Егорушкин ему вежливо: «Я, товарищ полковник, сам потерялся, где у нас фронт, где тыл». Еще спрашивал Першаков: «Верно ли, что Виноградов боевых командиров за карты посадил?»

* * *

Виноградова и Короткова вызвали к члену Военного совета армии. Штабная «эмка» была в ремонте, и Гринько с грустью следил за тем, как седлали лошадей.

Они выехали заблаговременно. Коротков был доволен, что едет верхом, во-первых, потому, что хромота не помешала ему ловко сесть в седло, а во-вторых, потому, что ему хотелось умерить свое волнение, а физическое усилие в этом случае лучше всего.

Весь путь они оба думали о том главном, что составляло их жизнь.

Перемены, происшедшие в дивизии, создали новый и очень трудный быт и повлияли на сознание людей, заставили каждого человека считать, что он совершает дело чрезвычайной важности.

Кое-кто недоверчиво относился к этой начатой Виноградовым решительной перестройке людей. Указывали на несоответствие учебы задаче, поставленной перед дивизией, – держать оборону. В этом смысле высказывался полковник Першаков, добавляя, что Коротков всегда был философ, а сейчас ему хромота в голову ударила, но что Виноградов его удивляет – видимо, старый черт попался на удочку этой самой философии.

Виноградов и Коротков ехали молча. Не доезжая деревеньки, в которой разместился штаб армии, они припустили лошадей и у крыльца дома, где жил член Военного совета, остановились разгоряченные, с видом молодцеватым и даже задорным.

Член Военного совета, ответив на приветствие, сразу же спросил:

– Ну, чего вы там у себя натворили?

Коротков быстро взглянул на Виноградова. Командир дивизии откашлялся и, волнуясь, стал докладывать. Коротков внимательно слушал Виноградова и вдруг с ужасом почувствовал, что не узнает ни их общих мыслей, ни планов, ни всего того, что делается в дивизии. Слова Виноградова казались Короткову пустыми, холодными, ничего не выражающими…

Член Военного совета во время доклада несколько раз улыбнулся, и Коротков, холодея, подумал, что Виноградов все погубил. Но когда Виноградов закончил доклад, член Военного совета сказал:

– Все это очень интересно. Тем более что командующий уже говорил о задаче, стоящей перед вашей дивизией, – овладеть рощей Фигурной. Сейчас мы поедем к вам – покажете, как учатся ваши люди, а потом познакомите меня с вашими планами.

Все дальнейшее Короткову запомнилось как сон. Они вышли из дома члена Военного совета и сели в его машину, забыв о своих лошадях. Приехав в дивизию, Виноградов провел члена Военного совета по всей территории Фигурной рощи, показал все ее мощные укрепления, хитроумные заграждения и приказал Егорушкину провести с первым батальоном учебный бой: овладение передовой траншеей противника. Член Военного совета наблюдал, как стреляют артиллеристы без видимых ориентиров, как связисты восстанавливают линию, как разведвзвод осуществляет поиск разведчиков в тылу «противника».

Затем в штабной землянке Коротков показывал свое «святая святых» – карту, на которой разноцветными стрелами была изображена главная мысль – наступление дивизии на рощу Фигурную с левого и правого флангов и соединение наших двух флангов в тылу врага для окончательного его разгрома.

– Главное – это соединить клещи, – говорил Коротков, слыша свой голос откуда-то издалека.

Он понимал, что происходит экзамен на воинскую зрелость и что чем лучше он объяснит задачу, тем легче будет людям решить ее.

Член Военного совета уехал из дивизии поздней ночью. Коротков вызвался его сопровождать. Он впервые вспомнил о лошадях и попросил Виноградова не посылать за ними.

– Я сам, – говорил он, и Виноградов улыбался понимающе.

В штабе армии Коротков пошел искать лошадей. Бойцы уже дважды задавали им корм. Они с удивлением смотрели на прихрамывающего майора, который, ловко вскочив на свою лошадь, взял за повод другую и поскакал.

Желтая спокойная луна стояла над дорогой. Темные пушистые тени деревьев скрещивались под копытами лошадей. В морозной тишине был слышен только цокот копыт. Коротков вспомнил, с каким страхом он слушал доклад Виноградова, и засмеялся. Он знал, что предстоит еще очень многое. Надо учить людей, надо усилить разведку, надо еще больше породниться со штабной картой. Предстоит свидание с командующим, много разговоров, разных сомнений и волнений. Но Коротков уже знал, что его план признан. Он скакал по ледяной дороге и смеялся. Предчувствие победы коснулось его.

* * *

Наступление было продумано и решено командованием армии. Коротков наизусть знал приказ, но сейчас перед наступлением ему казалось, что он помнит только одно: дивизия имеет задачу овладеть рощей Фигурной. Эта фраза была настолько огромной для Короткова, что вмещала в себе все его чувства и мысли.

Виноградов ушел на свой наблюдательный пункт за час до операции.

– Ну, майор, желаю удачи, – сказал он, протянув Короткову руку.

– Успеха, товарищ полковник!

До начала артиллерийской подготовки Коротков несколько раз связывался с наблюдательным пунктом, проверял линию. Ему было приятно всякий раз слышать знакомый бас полковника, казавшийся ему в это утро особенно уверенным.

В десять часов утра началась артиллерийская подготовка. Уже через пять минут по всему фронту стоял тяжелый и непрерывный гул, в котором слились тысячи выстрелов, свист невидимого полета тысяч снарядов, уханье разрывов на вражьей стороне. Гитлеровцы были оглушены, подавлены огнем и сталью. Фигурная роща молчала, затянутая густым черным дымом, в котором сверкали лишь новые разрывы наших снарядов.

Коротков знал, что артиллерийская подготовка идет хорошо и слаженно, но он знал также, что не снаряды, а люди решают успех операции. От людей, от множества людей, составляющих дивизию Виноградова, от того, как эти люди будут вести себя в бою, зависит конечный итог, и только люди смогут доказать правильность идеи наступления на Фигурную рощу.

– Перенос огня, – сказал капитан Бобычев, помощник Короткова, и Коротков кивнул головой.

Наступает решительный момент. Люди стремительным броском выскакивают из траншеи. Разрывы наших снарядов указывают путь…

Прошло пятнадцать минут. Никто в штабе не нарушил молчания.

– «Пальма»… – тихо сказал связист, когда запищала телефонная трубка.

Коротков быстро взял трубку.

– Сорок девятый слушает.

Затем лицо его просветлело: первая линия немецких траншей была занята. Виноградовская дивизия врезалась в Фигурную рощу с левого и правого флангов.

– Милые мои, дорогие, – шептал Коротков, склонившись над картой. Он по-прежнему принимал донесения, отдавал приказания, следил за связью, но губы его шептали: «Милые мои, дорогие…»

Здесь, в штабе дивизии, расцвечивая карту новыми значками и стрелами, он слышал бой и словно чувствовал биение его пульса. Два людских потока прорвались в Фигурную рощу слева и справа и достигли наконец необходимой глубины. Виноградов приказал этим двум потокам соединиться, так как главное было в том, чтобы клещи сомкнулись.

Успех дивизии, в особенности на левом фланге, был очевиден, но Виноградов и Коротков знали, что наивысшего напряжения бой еще не достиг. Они знали также, что как бы хорошо ни были подготовлены люди, как бы точно каждый из них ни знал свою задачу, сражение никогда не разворачивается в точности по плану.

На правом фланге было очень трудно. Здесь тяжело ранило командира полка Егорушкина, командир первого батальона был убит. Гитлеровцы удерживали свою последнюю линию траншей, прекрасно понимая, что взятие этой линии позволит нам сомкнуть клещи.

Коротков взглянул на часы: третий час дня. Правый фланг, который должен был в это время уже соединиться с левым, оставался неподвижным. Командир дивизии справедливо торопил правый фланг. Все было рассчитано на стремительность; промедление означало, что гитлеровцы сумеют подтянуть новые силы.

Коротков потребовал сведения, но штаб бывшего его полка не ответил.

– Товарищ ноль восемь, – сказал Коротков, – прошу вашего приказания. Я должен быть в первом батальоне. За меня останется Бобычев.

– Действуй! – услышал Коротков тяжелый бас Виноградова и выбежал из штаба.

Связной мотоцикл ждал его.

– Направо, – сказал Коротков водителю.

Водителю не надо было приказывать спешить, спешить что есть силы. Поднимая снежные вихри, мотоцикл мчал по знакомой дороге, перемахнул через траншею и, выехав на просеку, перешел на предельную скорость. Сквозь дым они проскочили просеку и остановились в расположении первого батальона.

Люди лежали, прижавшись к земле, черной от разрывов, с белыми подпалинами снега. Немцы били из хорошо оборудованного дота.

«Неужели же этот дот устрашил людей? – думал Коротков. – В течение нескольких месяцев люди готовились преодолевать куда более сложные препятствия и действительно преодолели их сегодня в бою… Нет, причиной того, что здесь не принято простое и единственно правильное решение, не неумение людей, а гибель командира батальона».

Но Короткову только казалось, что он задает себе эти вопросы и отвечает на них. Все это было значительно позднее, после боя, а в ту минуту Коротков понял одно: нельзя сейчас поднимать людей – и не потому, что они не поднимутся, а потому, что они могут снова залечь.

– Пушку вперед! – закричал Коротков.

Два артиллериста с совершенно черными лицами выкатили из-за укрытия пушку.

– Ну, товарищи, глядите! – снова крикнул Коротков.

Он нагнулся и навел орудие по стволу. Один из артиллеристов вложил снаряд. Коротков дернул шнур. Люди, лежавшие на земле, с удивлением смотрели на прихрамывающего человека в полушубке, неизвестно откуда появившегося здесь перед ними.

Дот замолчал. И без него было довольно черного вихря пуль и осколков, но то, что Коротков заставил замолчать этот дот, позволило ему крикнуть:

– Я – Коротков. Начальник штаба дивизии. Вперед, за мной, товарищи! Бей! – он скинул полушубок и еще раз крикнул: – Бей!

Он был уже впереди лежащего батальона и, прихрамывая, побежал вперед, но он знал, что люди поднимутся, он знал, что люди не могут не подняться, потому что в наивысшей момент боя там, где требуется новое и последнее усилие, он нашел верные слова и верное движение. Он пробежал несколько метров вперед и, оглянувшись, увидел, что люди бегут за ним, на ходу сбрасывая полушубки, а те, кто еще не поднялся, не смогут устоять против общего, естественного для каждого бойца движения вперед.

Еще не придумана сила, которая способна остановить людей, совершающих свой жизненный подвиг. Первый батальон ворвался в немецкие блиндажи. Люди ворвались на ходу, и Коротков вновь испытал давно знакомый ему восторг правого человека при виде возмездия. И он все время продолжал кричать «Бей!», потому что именно в этом была главная задача сражения.

Вдруг Коротков увидел людей, бегущих навстречу ему с другой стороны траншеи. В первый момент он не понял, что это свои, что это левый фланг и что на его глазах происходит соединение двух боевых потоков, завершивших окружение Фигурной рощи.

Когда он понял, что главная идея – дивизия может и должна овладеть Фигурной рощей – осуществлена, он прежде всего подумал, что надо немедленно сообщить Виноградову и что отсюда этого сделать нельзя, так как связи еще нет. Тогда он выполз из траншеи и направился назад к тому месту, где недавно лежал первый батальон, а потом вышел на просеку. Он шел, чуть покачиваясь, как человек, хлебнувший в меру для себя. Его догнал связной мотоциклист и усадил на машину.