Текст книги "Моя жизнь 1964-1994 (СИ)"
Автор книги: Александр Безуглый
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
В конце января 1944 года когда мы с родителями ещё жили в Рыбацком. На первом этаже дома 66 по проспекту Села Рыбацкого. Как-то иду я, и вдруг на встречу связной командира нашей дивизии. Кричит: "О-о-о... !". Стоим разговариваем. Он рассказал, что когда у него в Сибири заболела мать, то комдив отпустил его в отпуск на две недели домой. Оказывается нашу дивизию после взятия Мги отвели в Рыбацкое. И тут подходит сам Борщёв. Связной говорит ему: "Во, вылечилась". Борщёв отвечает: "Да вижу, вижу". И добавляет: "Иди к нам в дивизионные связистки". Я говорю: "Товарищ полковник, как я.... Какой же из меня телефонист? С палочкой я вам только обузой буду. Нет. Я работаю, а осенью пойду учиться". На этом и расстались. Потом, как мне писали ребята, дивизия пошла на Нарву, где у нас снова были большие потери.
В это время я работала секретарём в суде. Раньше Рыбацкое относилось к Павловскому, тогда Слуцкому району Лен. обл. Мой папа был народным заседателем в районном суде. Судья Зеликова Эсфирь Ароновна знала нашу семью. Она меня и взяла к себе. Суд располагался на пр. Села Рыбацкое в домике в два окошка. За одним проходили заседания, а за вторым жила Зеликова. Там же была канцелярия. В суде я проработала с декабря 1943 по первое сентября 1944 года. Запомнилось одно дело. Приходит женщина и подаёт иск на мужчину, который якобы украл у неё кошку. Тогда кошки были большой редкостью. Всех в блокаду поели. Кошку она оценила в две тысячи рублей. Посчитала, сколько она должна была окотиться. Котёнок тогда стоил тысячу рублей. Идёт заседание. Она говорит, что кошка столько раз окотилась, а он говорит, что нет, кошка не могла окотиться. Потому, что нет котов. Она говорит: "Это моя кошка". А он говорит: "Нет не ваша, а моя". Она говорит, что у кошки рыжее пятнышко на левом боку, а он что на правом. Каждый привёл с собой свидетелей и те всё сказанное подтверждали. Эсфирь Ароновна говорит: "Я откладываю заседание. А вы в следующий раз принесите кошку". Отложили заседание на неделю. А они и не пришли.
У нас дома кошки не было до 1945-го года. А мышей развелось много. Тогда мы завели ёжика. Я его поймала в лесу. Ежи тоже очень хорошо ловят мышей.
В сентябре 1944 года я пошла учиться в Педагогическое училище имени Некрасова. Закончила в 1947 г. Была направлена в школу №401 города Колпино. Потом перешла в Петро Славянку, которая в 1957 году вошла в состав Колпинского района. Преподавала географию, историю и математику в 465-й школе. Она и сейчас существует. В ней я проработала 41 год до 1991 года. В 1970 году меня назначили директором школы. Тогда в школе училось780 человек.
Расскажу о дне Победы. Уже с первого мая чувствовалось, что близка наша Победа. Утром девятого мая все пришли в училище. В актовом зале был митинг. Выступали. Многие плакали. Со мной поступило много фронтовиков после ранений. Кто был после десятого класса, зачислялся сразу на третий курс. Помню, выступали двое ребят – один без ноги, другой без руки. Потом они тоже стали директорами школ. Вечером договорились идти на площадь Урицкого (ныне Дворцовая площадь). Ой, там народа было.... Все братались, обнимались, танцевали..., люди ликовали. Был большой салют. В тот день по карточкам выдали дополнительно рабочим по пол литра водки, а служащим, иждивенцам и детям по маленькой. Ещё соевых конфет по 200 гр. рабочим и по 100 гр. остальным. И немного мяса. Помню, мама сварила суп.
Летом мимо нас гнали стада коров из Германии на Карельский перешеек. Одна из коров обессилив, легла прямо у нашего дома. Зоотехник и бывшие с ним три женщины как ни бились, а поднять корову не могли. Тогда зоотехник пришел в Сельсовет и говорит, что ему надо гнать стадо дальше, и он готов отдать ослабевшую корову какой-нибудь семье. Желательно такой, в которой есть погибшие на фронте. Его спрашивают, где легла корова. Он объяснил. Тогда говорят, что она знала, где лечь. У Овсянниковых сын погиб в Молдавии. Когда маме сказали, она так обрадовалась. Хлеб был тогда по карточкам. Дак, она корове отдала половину своего хлеба. Когда пошел дождь, мама принесла оставшийся от военных брезент и накрыла коровку. А вечером корова встала. Мама завела её в сарай. Потом раздоила, и мы стали жить с молоком. Через два года тот зоотехник приезжал, чтобы оформить всё документально.
После войны я ходила в гимнастёрке с офицерским ремнём и портупеей. Был у меня и хорошенький свитер. Его мне привёз из Прибалтики брат. Он работал в Электромортресте и в 1939 году ездил туда в командировку принимать суда. Когда я носила гимнастерку, то носила и награды. А когда свитер, то награды не надевала.
Тогда обучение было платным. В октябре 1940– го года была введена плата за обучение в школе с восьмого по десятый класс 200 рублей. Столько же за обучение в техникуме и по 400 рублей в год за обучение в институте. При этом тем, кто успевал – платили стипендию. Участники войны были освобождены от платы за обучение.
В 1944 году стали выдавать комсомольские значки. До этого значков не было. Комсомольцев вызывали в Райком или представители приезжали в институты и торжественно вручали комсомольские значки. Мне не сразу дали. В райкоме не было моего "личного дела". Оно так и осталось в части. Потом когда завели новое – уже во Фрунзенском райкоме ВЛКСМ (Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи). Вручили и мне значок. Такой маленький на булавочке.
Мы не только учились, но и работали. Помогали дворникам убирать дворы. У нас подшефным был дом №6 по Загородному проспекту. После занятий мы брали свои портфели и шли мести мусор, а зимой убирать снег. Даже приходилось дежурить в кочегарке. Кочегаров было мало, а кочегарка – большая. Она обслуживала наше училище и два соседних дома. Бросали уголь и выгребали шлак. За станцией метро "Технологический Институт" по эту сторону Московского проспекта был кинотеатр "Олимпия". В него попала бомба. И вот мы и студенты Технологического института каждое воскресенье работали на разборке руин кинотеатра. Каждый должен был отработать 24 часа в месяц. Каждому выдавался листочек, на котором отмечалось количество отработанных часов. Хоть я и была освобождена, но если вся группа работала, то как же я могла.... Приезжала и работала, как все.
Расскажу о наших преподавателях – директор Анисим Филимонович Малонюк встретил меня очень хорошо. Как к дочке отнёсся. Помню, пришла я поступать 27-го августа, секретарь Надежда Яковлевна спрашивает: "Что Вы хотите?" Я говорю, что хотела бы поступить. А она говорит: "Экзамены уже кончились. Но Вы зайдите к директору". Захожу в кабинет и говорю, что вот опоздала на экзамены и что мне делать. Он видит, что я в военной форме и говорит: "Садись-ка миленькая девочка". Расспросил меня. Дал бумагу. Велел писать заявление. Внизу которого написал: "Принять на первый курс". Так меня и зачислили. Нашим руководителем была Лидия Семёновна Добролюбова. Она преподавала русский язык и литературу и была очень сильным преподавателем. Её муж Николай Николаевич Никольский преподавал методику. Они жили на ул. Коммуны напротив церкви Николы Морского. Помню, к нам обратилась секретарь партийной организации, учитель истории. Говорит: "У Лидии Семёновны, уже которую неделю нет дров. Им выписали дрова на станции Витебская-товарная. Надо бы помочь привезти". Это был январь 1945-го года. Морозы стояли сильные. Кладовщиком на складе служил бывший моряк без обеих ног, ездивший на колясочке. Он говорит: "Вот девчонки выбирайте. Только берите не очень толстые, чтоб не тяжело было". И мы 20 человек взяли каждая по бревну. Они были стандартной длинны 2 метра. С этими брёвнышками мы сели на трамвай. Приехали на место. Вошли во двор. Дворник нам показал, куда сложить дрова.
Да, к девушкам, служившим в армии, было такое нехорошее отношение очень даже многих. Как-то, в трамвае мне пришлось вмешаться в разговор женщин. Я им и говорю: "Ладно, на фронте. Под пулями. А вы ленинградские девушки, как бегали у нас в Рыбацком через погранзаставу к военным? Вы что же лучше? Не все же девушки на фронте были такими. Большинство из них были хорошие". Вот я вам скажу: Из нашей дивизии курящих было только двое. Потом люди стали относиться заметно лучше. В училище мы и вовсе не чувствовали ничего похожего на осуждение или пренебрежение, а даже наоборот. Конечно, и на фронте была любовь, как и на гражданке. Ну и полюбили два человека друг друга. Никто не возражал. Командир полка записывал. Был такой случай уже после моего ранения. Служила у нас Сима Ветлова, чувашка и связной пнш старший сержант. Забыла его фамилию. Ну и их записали. Командир полка разрешил пожениться. Но эта история имела трагический конец. В июле 1943-го года в районе зольных сопок в землянку, где они находились, попал снаряд, и все бывшие там погибли.
А вот ещё одна удивительная история о любви. Я уже рассказывала, что у нас служила санинструктором Стукалова (Боброва) Валя. Она мечтала стать певицей. У неё был очень хороший голос и такая фигура... Блондинка, интересная, голубоглазая. Мы с ней немножко подружились. Она участвовала в художественной самодеятельности. Они перед прорывом блокады ездили с выступлениями по частям. На Неве стояли наши эсминцы "Смелый", "Храбрый". Они вели огонь по району Ивановской. Моряки пригласили выступить у них нашу самодеятельность. Валя пела, а ей аккомпанировал старшина или мичман с эсминца Бобров Модест родом из г. Пушкина. Валя ему очень понравилась. В том же красноборском мешке, где была ранена я, ранило в бедро и Валю. Ей ампутировали ногу. Когда об этом узнал Модест, то он отпросился у командира корабля в отпуск в Ленинград. Узнал, в каком госпитале она лежит. Я не представляю где, но он достал цветы! В общем, с этим букетом роз пришел в госпиталь, вручил Вале эти цветы. Встал на колени и попросил её руки.... У них трое детей. Два сына и дочь.
Было и другое. Служил у нас начальником артиллерии полка майор Бучильников Константин Фёдорович цыган с Кубани. Встречался с Машей Шашковой. Она забеременела и уехала. Он стал встречаться с Верой, которая тоже от него забеременела. У них у обеих родились дочки. Потом они встречались. Но нашлась телефонистка Аня из Ленинграда и так его захомутала, что он про всех девчонок забыл. Женился. У них родились два сына красавца. Бучильников был такой горластый. Его все боялись. А я не боялась. Знала, что он не обидит. Он ко мне тоже хорошо относился. Бывало, принесёт конфет. Спросит, как живу, как родители. Он их знал. Солдат на гауптвахту он никогда не сажал, а наказывал по-своему, плетью. Он очень любил лошадей и плёткой их никогда не стегал. Его лошадь звали Маруська. И где бы он не находился, Маруська всегда шла за ним. Старшина Милёхин миномётчик рассказывал, что когда они стояли под зольной сопкой, то украли со склада у Бучильникова бидон с двенадцатью литрами спирта. Собрались ротой, там и с других пришли. И этот спирт выпили. И ночью стали песни петь. Прибегает к Бучильникову старшина и говорит: "Товарищ майор, спирт пропал". А Бучильников перед этим проходил мимо землянки миномётчиков и слышал, что там песни поют. Он сразу пришел туда и говорит: "Ну что, угощайте…". Ребята отвечают, что уже ничего нет. Тогда он говорит: "Дак вы, что же не знали, что надо оставить мне?" И плёткой всех так отхлестал. Как мог. Никто и слова не сказал. И он тоже никому ничего не рассказал. Был ещё такой случай во время боёв по прорыву блокады. В санроте в основном санитарочки и сандружинницы – девчоночки были. И вот на три подводы погрузили медикаменты там что ещё. Впереди спуск с правого берега Невы на лёд. Лошади никак не идут. Боятся. Тут Бучильников мимо проходил и видит, что им не справиться. Подошел и три раза сказал: "Вы что лошади? Вперёд". И ещё звук издал. И все три лошади побежали. Когда в 1965-м году он пришел на встречу, то я его первая узнала. Он тоже меня узнал и говорит: "А я думал, что ты тогда погибла". После войны он работал старшим диспетчером на железной дороге. Когда в районе Рыбацкого с насыпи свалились вагоны, и всё движение остановилось. У него был выходной. Его срочно вызвали, и он там всё растолкал в течение часа и наладил движение. Его очень уважали за высокий профессионализм. Но когда пришел новый министр. Стал наводить свои порядки. Сделал ему, какое-то не тактичное замечание. Он расстроился и у него случился инфаркт. Вскоре он умер.
Но в основном мы с ребятами жили как братья с сёстрами. Бывало, разведчики достанут чего-нибудь. Согреют чай в котелках. Кричат: "Девчонки, идите чай пить!" Или мы согреем и их позовем.
После войны осталось много мин. Для разминирования создавались специальные отряды из молодёжи. У нас жила тётя Маруся Исаева. У неё было семеро детей. Шестеро из них умерли в блокаду. Остался один Виктор. В армию его не взяли, так как мать была уже престарелая. Его взяли в команду разминирования. Этот Виктор и ещё Виктор Князев погибли. Подорвалась Нюра – трактористка. Пахала на тракторе.... После войны люди часто подрывались. Да и сейчас бывают случаи. Ещё вспомнила. В пятидесятом году, в августе у нас в Славянке пятеро ребятишек погибли. Нашли гранату и колотили.... В 1947 году я работала в школе. Вела третий класс. Тогда было раздельное обучение. У меня в классе было 32 мальчишки. Отцы были только у двоих. Остальные все – безотцовщина. Веду я как-то урок чтения и вижу, что Гена Быховец что-то под партой делает. Я говорю: "Гена, положи руки на парту". Он посмотрит на меня и снова руки под парту. На первой парте сидел Егоров Реф. Он мне шепчет: "У него там граната". Я подхожу, а у него там "ф-1" с запалом. Я беру эту гранату. Вывинтила запал и положила его в кармашек, а гранату на стол. Вышли все на перемену, и я отлучилась. Прихожу, а гранаты нет. Я к директору Ивану Сергеевичу. Он на меня: "Ах, растяпа, что же ты ко мне не принесла. Они же подорваться могут! Пошли искать". Захожу в туалет. Там старшие мальчишки стоят. На меня посматривают. Я говорю: "Ребята, отдайте гранату". Они говорят, что ничего не знают. Потом там такой Абрамов Иван. Его сестра была моей одноклассницей. Я его подозвала и говорю: "Ваня, меня же в тюрьму посадят". Он говорит: "Ладно, Тамара Родионовна. Граната будет". Через пять минут приносит мне гранату. Я Ивану Сергеевичу. Ещё был такой случай. Слышу такой разговор ребят, что, мол, завтра будем воевать. Я к Ивану Сергеевичу: "Передайте начальнику милиции Гравову, чтоб проследили. Будут же воевать". Маленькие ребята проговорились, что у них есть там пушка. Два пулемёта спрятаны в землянке за кладбищем на бывшей передовой. Прихожу на следующий день в школу. Там все в горе. Мой ученик Женька. У него уже был один глаз выбит разорвавшимся запалом. Убил одного из братьев Каледа. У них была винтовка с заржавевшим затвором. Женька пытался её наладить, а тот посмеялся, говоря, что она всё равно не выстрелит. Женя наставил на него, и она сработала. Может, и могли бы спасти, но все испугались и убежали. Потом уже Гравов припер своего сына. Что это он прибежал такой бледный и сразу на кровать. Тот и сказал, что там умирает Каледа. Милиция прибежала. На руках принесли его в больницу. Он там часа через 2-3 умер.
В 1975 г. вышло постановление, что инвалиды войны могут уходить на пенсию. Мужчины с 55-и и женщины с 50-и лет. Сразу после войны освидетельствование на инвалидность надо было проходить каждые 6 месяцев. Я тогда подумала: "Зачем мне это нужно. Тем более, что за неё платят всего 9 рублей в месяц". И перестала проходить. В 1975-м году стала восстанавливать. Тогда бюрократов тоже хорошо было. Ох, какие были, о-о-о-й ...! На ВТЭК (Врачебнотрудовая экспертиза) нас 12 человек бывших инвалидов войны пришло. Я была одна женщина. Невропатолог мне говорит: "Ишь, захотели льгот". А я говорю: "Скажите молодой человек, вы врач, а льготы для кого дают, для раненых или для собак?!" Молодая хирург: " У вас не ранение. У вас артроз". Я говорю: "А вот бедро". Она: "А это просто разрез. Да и зачем вам инвалидность? Вы же директором работаете". И отказали. В итоге всем нам отказали. Решили бороться дальше. Только один мужчина бывший шофёр, у него были перебиты нервы, ноги и стопа была такая.... Говорит: "Да пропади оно пропадом!" Я пошла на городской ВТЭК и там мне отказывают. Представляете? Послали меня на обследование в институт, находившийся где-то у Смольного. Там главным был профессор Гишманович. И как начали меня там по врачам... А анкеты какие были. Я думаю: "Куда я попала? В лагерь что-ли". Помню, с Мурманска был лейтенант. У него легкое было пробито. Он еле дышал. Ему тоже отказали. У меня лечащий врач была молодая грузинка. И вот как-то ночью выхожу я в туалет. Она за мной. И говорит: "Вам здесь откажут, но вы не бросайте". Выписали меня, а решение оставили на усмотрение городского ВТЭК-а. Прихожу туда. Мне говорят: "Если бы вы не были директором, то мы бы вам дали инвалидность". Я говорю: "Причём тут директор? Я же ранена была". Хирург молчит. А председатель еврейка была, и говорит: "Нет. Мы вам не даём". Проходит несколько месяцев. Я не знаю, что делать. А у меня была однополчанка фельдшер Екатерина Арсентьевна Королёва. Её муж так же мучился, но написал в Москву в Комитет Партийного Контроля. И ему помогли. Она говорит: "Приезжай ко мне и Иван Иванович тебе всё расскажет". Написала я в Комитет Партийного Контроля письмо на шести листах. В котором описала все свои злоключения. Приложила к нему копии справок. Вы знаете, через две недели пришел ответ. За подписью Пельше. В нём написано, что моё письмо переслано в Министерство Социального обеспечения, и если всё подтвердится, как оно есть, то вам будет положительный ответ. Письмо из министерства пришло через месяц. Писали, что комиссия рассмотрела вашу жалобу и направила её в горвтэк. А тут новый год, каникулы. Я уезжаю в дом отдыха на Чёрную речку. Катаюсь на финских санках.... Тут вдруг кричат: "Овсянникова есть? Её главврач вызывает!" У телефона сама главврач Горвтэка: "Тамара Родионовна мы вас ждём. Можете ли вы к нам приехать завтра?" Я отвечаю, что путёвка у меня заканчивается восьмого января. Договорились, что я восьмого к ним приеду. А восьмого числа у нас отменили все утренние поезда. Тогда проводили электрификацию путей. Я звоню в Горвтэк и говорю: "Я не смогу приехать, к назначенному времени. А только к пяти часам". Они отвечают: "Ой, приезжайте. Мы вас будем ждать. Потому, что нам за вас нужно отчитываться". Прихожу, секретарь мне тихо говорит: "Ой, какое вы письмо написали.... У нас тут всех на уши поставили". Собралась конфликтная комиссия. Председатель так и не показалась. Хирург из госпиталя только взглянула и сразу говорит: "Одевайтесь". Выходит в соседний кабинет, и я слышу, как она там говорит: "Вы зря обижаетесь. Вам правильно сделали.... По такому ранению надо сразу давать инвалидность".
В школе подаю заявление об уходе на пенсию. А в это время начиналась аттестация учителей. И меня просят остаться по тому, что писать характеристики на учителей, для аттестации, может только директор, проработавший не менее трех лет. Я говорю: "Ладно, ещё на год останусь. А через год снова просят ещё поработать. Согласилась, но уже не директором, а простым учителем. Ушла только в1991-м году, имея 44 года непрерывного педагогического стажа. Была награждена медалями: "За Доблестный Труд" и "Ветеран Труда".
Раньше мы часто ездили на "Ивановский Пятачок" и в Кировск, где посещали могилу однополчан. В 1944 году в центре Кировского городка вырыли котлован под братскую могилу длинной 25 и шириной 3-4 метра. Сюда переносили погибших из находившихся в округе одиночных и небольших братских могил. Нашли и перезахоронили комбата Кукареко. У нас в артиллерии служила радистка Соня Исаева из Костромы. Она погибла в январе 1943 года при прорыве блокады. Её похоронили в ящике из-под снарядов. В 1975-м году местным жителям давали участки под огороды, и они нашли этот ящик. Когда в 1943-ем году хоронили, земля была мёрзлой, и могилку отрыли неглубокую. Соню тоже перезахоронили в этой братской могиле.
Нас уже осталось очень мало из нашей 268-й Мгинской Краснознамённой Ордена Красной Звезды Стрелковой Дивизии. По 2-3 человека из полков. А из артиллеристов уже никого нет. Звание гвардейской нам не дали. 136-й дивизии дали, а мы прикрывали её во время прорыва блокады, приняв удар на себя. Но нам не дали. Борщёв так и умер с обидой. Говорил: "Я не из-за себя, а за солдат". Наш Борщёв был родом донской казак. Такой вспыльчивый, справедливый. На совещаниях всегда спорил. За это его очень не любил командующий 67-й армии Духанов. Поэтому нам, наверно, и не дали гвардейское наименование.
Интервью: А. Чупров
Лит. обработка: А. Момот (http://iremember.ru/memoirs/svyazisti/ovsyannikova-tamara-rodionovna/)
(Как я недавно узнал, в 2015 году Овсянниковой Тамаре Родионовне исполнилось 90 лет и она еще была жива! А.Б.)
Школьные годы
1973 год
1973 год
Немного истории
«Ленин всегда живой!» – С этим лозунгом никто никогда не спорил, тем более в этом году. В Советском Союзе, начался обмен партийных документов, и красная книжечка члена ЦК КПСС под № 1 была выписана на имя основателя и вождя Коммунистической партии. Но поскольку Ленин по уважительной причине расписаться в документе не мог, это сделал за него Генеральный секретарь ЦК КПСС, Л. И. Брежнев. Ну а самому Леониду Ильичу достается соответственно партбилет под № 2. И как всегда в те года, – бурные, продолжительные аплодисменты…
Вообще, овации гремят в СССР не смолкая, все семидесятые годы. И по случаю трудовых достижений, и в честь творческих успехов советского народа. А вот с евреями в СССР вновь возникли трудности. Ну никак евреи, проживающие в СССР не хотели оставаться жить и трудиться на благо нашей стране.
20 марта 1973 года Политбюро ЦК КПСС собралось, чтобы обсудить ситуацию с массовым выездом советских евреев за границу. Обсуждение вертелось вокруг так называемого образовательного таможенного налога – еврей без высшего образования мог уехать бесплатно, а вот если он успел окончить ВУЗ, то обязан был заплатить налог, около 5 тысяч рублей. По тем временам это стоимость машины «Москвич»! Только в 1972 году из 30 тысяч евреев, выехавших из СССР, 912 человек, имеющих высшее образование, в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР, возместили затраты на свое обучение, в сумме 4 миллиона 427 тысяч рублей. Так, в СССР на свой лад, пытались приостановить утечку мозгов за рубеж, впрочем, безрезультатно.
Л.И. Брежнев был в гневе. Вопрос об образовательном налоге благодаря зарубежным СМИ получил широкий резонанс на Западе, особенно в США. Сенат США пришел, мягко говоря, в волнение и визит Брежнева в Америку стал невозможен.
Брежнев в тот год говорил на совещаниях: «Требуется приостановить взимание налогов, то есть, не отменяя самого закона, отпустить партию человек в 500 евреев, которые никакого отношения ни к секретным работам, ни к партийным учреждениям не имеют. Даже если попадутся и лица среднего возраста, например, из Биробиджана, отпустить их. Они расскажут об этом на Западе, и все узнают, что мы не препятствуем выезду евреев...».
Однако, указание Генсека не выполнялось. Андропов и Щелоков, ответственные за это, объясняли задержку неповоротливостью аппарата, отговаривались тем, что евреев начнут выпускать без налога с ближайшего понедельника, но Брежнев не успокаивался.
«То ли мы будем зарабатывать деньги на этом деле, то ли проводить намеченную политику в отношении США», – говорил он и махал в воздухе справками с данными о взимании налога. Андропов, в свою очередь рисовал ему мрачную картину: «Вот сидит товарищ Громыко, он знает: англичане в своё время внесли в ЮНЕСКО предложение о предотвращении утечки мозгов. Мы сейчас выпускаем и стариков и детей, и взрослых. Едут врачи, инженеры и т. д. Начинают и от академиков поступать заявления. Я Вам представил список...».
Одновременно госаппарат задумался о том, как решать еврейский вопрос для оставшихся в СССР.
«А почему бы не дать им маленький театрик на 500 мест, – говорил Брежнев, – эстрадный еврейский, который работает под нашей цензурой, и репертуар под нашим надзором. Пусть тётя Соня поёт там еврейские свадебные песни. Я не предлагаю этого, я просто говорю. А что если открыть еврейскую школу? Наши дети даже в Англии учатся. Вон сын Мжаванадзе воспитывается в Англии. Моя внучка окончила так называемую английскую школу. Язык как язык, а остальное всё по общей программе. Я так рассуждаю: открыли в Москве одну школу, называется еврейская. Программа вся та же, как и в других школах. Но в ней национальный язык, еврейский, преподаётся. Что от этого изменится?»
К сожалению дерзкие мысли Брежнева так и не нашли своего воплощения: еврейская школа не была организована, а еврейский театр «Шалом» открылся только в 1988 году.
Но, не будем о грустном. Поговорим лучше о кино. В семьдесят третьем году, телезрители славят культовый (именно так!) патриотический сериал Татьяны Лиозновой, снятый по одноименному роману Юлиана Семенова «Семнадцать мгновений весны». Исполнитель главной роли Вячеслав Тихонов в одном из интервью говорил: «Я хочу, чтобы моего героя приняли сердцем, полюбили зрители разных возрастов, чтобы его мужество, честность, высокая гражданственность стали примером для молодежи СССР». Это была действительно удача, доселе неведомая советским кинематографистам.
«… популярность эта была для нас совершенно неожиданной, – вспоминают кинематографисты, – ведь когда картина вышла, она совершенно не рекламировалась! И с первого же дня началось то, что началось.
Многие еще помнят, что улицы пустели, а в магазинах можно было купить все что угодно, потому что почти не было покупателей. Все смотрели «Семнадцать мгновений весны».
Популярность фильма действительно была невероятная. Замечательный литературный материал, прекрасный режиссер «Семнадцати мгновений» и, конечно же, актеры. Вячеслав Тихонов настолько идеально вписался в образ разведчика, что и сам стал частью анекдотов. Леонид Куравлев в фильме, предстал в совершенно неожиданном образе. Причем Куравлев (и Леонид Броневой) сначала пробовались на роль Гитлера. А Олег Табаков, сыгравший Вальтера Шелленберга, оказался настолько похож на реальный прототип, что получил письмо от племянницы Шелленберга с благодарностью за возможность увидеть незабвенного «дядю Вальтера». Музыку к фильму «17 мгновений весны» написал Микаэл Таривердиев, а тексты песен – Роберт Рождественский.
Фильм в СССР можно было считать культовым в том случае, если его экранная жизнь продолжается в других жанрах. Фильм «Семнадцать мгновений весны» продолжился в народном творчестве, анекдотах:
Штирлиц получил шифровку. Прочитав, он ее сжег, после чего плюнул на пол и высморкался в занавеску. В шифровке было написано: «Задание выполнено, можно немного расслабиться».
Плейшнер выбрасывался из окна пятый раз. Яд не действовал.
Фразы из сериала мгновенно стали крылатыми и разлетелись по всему Союзу. Помните цитаты из «17 мгновений весны»:
– Он отлично понимал, что был на грани провала.
– Штирлиц, а Вас я попрошу остаться. (Мюллер)
– Маленькая ложь рождает большое недоверие. (Шелленберг)
– Контрразведчик должен знать всегда, как никто другой, что верить в наше время нельзя никому, порой даже самому себе. Мне можно. (Мюллер)
– Истинный ариец. Характер нордический, выдержанный. Беспощаден к врагам рейха. Отличный семьянин; связей, порочивших его, не имел. (из характеристики)
– Как там? «Ай да Пушкин, ай да сукин сын»? Ай да Штирлиц. (Штирлиц).
До сих пор фильм пародируют и жарко спорят, идет ли фильму, что его из черно-белого, с помощью компьютерных технологий сделали цветным.
Сериал «Семнадцать мгновений весны» был удостоен Государственной премии РСФСР им. братьев Васильевых.
В этот год ушел из жизни самый старый житель СССР – Ширали Мислимов, которому по паспорту было 168 лет! Однако воспрянули духом его сограждане, готовые не только повторить, но и превзойти рекорд жизнелюбивого азербайджанского чабана!
На кухонном столе большинства хозяек, лежит самая популярная толстенная книга тех лет: «Книга о вкусной и здоровой пище». Она дает полное представление, что вмещала потребительская корзина советского человека. В 1973 году, когда, по словам красивых дикторов советского телевидения все что намечалось выполнить – перевыполнялось – закрома родины ломились – у советского человека было все необходимое для прекрасной жизни в родной стране...
И в принципе, в холодильнике советского человека (во всяком случае, живущего недалеко от крупных городов), всегда были свежие продукты. Идя в магазин с авоськой, он всегда мог выбрать между четырьмя-пятью сортами белого хлеба. А также сколько угодно всяких рогаликов, булочек, бубликов, вкус которых, кстати, нигде и никогда уже не ощутить. Ну нет сейчас того вкусного хлеба на прилавках, как бы пекари не старались. И черный свежий хлеб из ржаной муки, только что привезенный с хлебозавода – заполонял своим запахом всю булочную. Всегда была и колбаса по 2.20 – 2.80 – вареная – с жирком или без. Было всегда в продаже и масло, сосиски, сардельки, курица – все это заворачивалось в крафт-бумагу. Всегда была в овощных магазинах картошка, которую вываливали из устройства, похожего на мусоропровод, правда гнилой картошки и грязи в ней тоже всегда хватало. Была всегда и капуста, и свекла с морковкой. Так что не верьте людям, утверждающим, что в «эпоху застоя» в магазинах ничего не было! Хотя, утверждая это, я имею в виду крупные города и их пригороды. Годы спустя я узнал, что из дальних поселений Ленинградской области, в Питер, отправлялись целые «колбасные» поезда. Люди ехали в центр за колбасой и другими дефицитными на селе товарами…
Продукты питания в СССР в 1970-е годы не были, конечно, очень уж разнообразны, как в наши дни (2014 год), но были хорошего качества. На них, самых простых – капусте, свекле, огурцах, борщах на действительно мясной, а не соевой тушенке выросло несколько поколений здоровых русских людей. Ни о каком трансгенном гастрономическом беспределе никто и не помышлял.
В основном, все магазины в СССР были тогда с прилавкам, за которыми стояли продавцы и отпускали товар. Магазины самообслуживания появились несколько позже. Нехватку ассортимента продукции маскировали горками, пирамидками из банок с различными консервами. Пирамиды кильки в томате, тушенки, сгущенки… Масло подсолнечное, помимо продажи в бутылках, наливали еще и в разлив, в тару покупателей, из устройств, напоминающих «воды лагидзе», такие стеклянные конусообразные сосуды с кранчиком внизу. Только в середине 70-х, в городах СССР появились универсамы – по принципу супермаркетов, где все товары лежали на витринах, а покупатели уже сами выбирали, что им нужно.
