Текст книги "Шкатулка императора"

Автор книги: Александр Асмолов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава IX

Принимая дежурство в доме на Садовой, Николай расписался в журнале, подчеркнув позицию датчика в спальне квартиры на третьем этаже, который показывал, что окно оставалось открыто всю ночь. Камеры видеонаблюдения, установленные только по периметру дома, работали исправно. В самой квартире из этических соображений датчики стояли только на входной двери и окнах. Бывшего офицера кольнула мысль, что он не на боевом задании где-нибудь в горах и не гоняется за террористами, а охраняет богатые хоромы. Впрочем, он умел владеть собой и тут же «сменил картинку». Так один из его наставников в каратэ называл смену образа в сознании, сконцентрировавшись на котором можно управлять своими эмоциями.

Дремавший в нем спецназовец, истосковавшийся по боевой работе, теперь выплескивал энергию только в спортзале, все остальное время он «был в дозоре». Используя богатое воображение, Николай представил очаровательную хозяйку квартиры на третьем этаже. Она еще спит, шикарные белые локоны разметались по подушке, а грудь едва вздымается при спокойном дыхании. Чтобы не детализировать иные прелести хозяйки, мысль бывшего спецназовца перекинулась на террористов, замышляющих коварные планы, и пребывание на дежурстве в доме на Садовой было вполне оправданно.

Порой Николаю казалось, что он влюблен в Машу, порой он отстранялся от Марии Михайловны, уговаривая себя, что она из другого мира и между ними огромная пропасть. Конечно, эта красавица не могла оставить равнодушным молодого мужчину, который по долгу службы часто был рядом, а порой становился просто провожатым, когда уставшая директриса просила его составить компанию в променаде по ночному Питеру, чтобы развеяться.

Эти минуты так сближали их. Особенно, когда отведенные на прогулку четверть часа растягивались на целых два. Привыкшая все планировать и заставлявшая других выполнять ее планы, Мария Михайловна могла махнуть на все рукой и попросить бывшего офицера взять ее под руку. И тогда огни ночного Питера, обрывки веселой музыки и чьих-то фраз, восторженные взгляды мужчин превращали расчетливую бизнес-леди в чувственную красавицу. Она снисходительно принимала комплементы как должное и незаметно одергивала своего спутника, готового броситься на любого встречного, позволившего себе какой-нибудь нетактичный намек. Маша могла царствовать не только на светском приеме или открытии выставки, она могла быть царицей где угодно.

Конечно, это льстило мужскому самолюбию, но, с другой стороны, ставило Николая в ранг сопровождающего лица. Вернее, безликого охранника, выполняющего свою работу. И его дух метался между желанием пройтись с красивой женщиной по ночному городу и необходимостью по служебным делам сопровождать хорошенькую блондинку. Особенно, если она возвращалась со встречи с мужчиной, пусть и деловой. Эта манера устраивать переговоры на нейтральной территории, под которой обычно понимался дорогой ресторан, всегда вносила суету в четкое расписание полувоенной организации, принявшей на себя обязательства личной безопасности клиента.

У Николая язык не поворачивался называть Машеньку клиентом. Он даже в отчетах и беседах с начальством величал ее не иначе как Марией Михайловной, что вызывало ироничную ухмылку у коллег и молчаливый взгляд у руководства. Сам же объект охраны то официально обращался к нему на «Вы» и холодным тоном просил не мешать переговорам, то нарочито откровенно заглядывал в глаза, когда им случалось быть наедине. Когда же выпадала возможность прогуляться по ночному Питеру, клиент вдруг прижимался упругой грудью к натренированным в рукопашном бою мышцам, внося невообразимую сумятицу в мыслительный процесс отставного офицера.

Впрочем, сегодняшнее утро не предвещало ничего подобного. Установившаяся в августе аномальная жара заставляла многих впадать в какое-то состояние анабиоза, отвергавшее на корню любую активность. После утреннего променада по набережной Фонтанки у Николая было лирическое настроение. Он даже позволил себе заварить пакетик зеленого чая в маленькой фарфоровой пиале с крышечкой. В отличие от полицейских в голливудских фильмах, которые на протяжении всего действа на экране постоянно пьют кофе из больших пластиковых стаканов и уничтожают несметное количество жаренных в масле пончиков, коллеги бывшего офицера никогда не притрагиваются к пище во время дежурства. Разве что редкая чашечка крепкого чая или кофе размером в пару наперстков, и не более того.

Краем глаза Николай заметил, как погасла на пульте лампочка, сигнализирующая об открытом окне в спальне квартиры на третьем этаже, потом моргнула лампочка входной двери, и дом заполнился равномерным постукиванием каблучков. В старинном особняке во время реконструкции не решились монтировать лифт, оставив шикарную лестницу в том виде, как она была задумана архитектором пару веков назад. Было еще рано, и дом на Садовой не проявлял признаков жизни, поэтому эхо, сопровождавшее каждый шаг по мраморным ступеням, пробегало в пролете широкой лестницы до самого потолка и возвращалось обратно, стихая у массивных дверей парадного. Внезапно каблучки зачастили, словно соревнуясь с эхом, а потом и вовсе остановились, прислушиваясь, когда звуки постепенно исчезнут. Так могла ходить только Машенька, и у нее было явно не деловое настроение.

– Доброе утро! – Николай не решился назвать ее по имени.

– Доброе, – она застыла на последней ступеньке, слегка опираясь о резные перила.

– Вы сегодня очаровательно выглядите.

– Только сегодня?

Бывший офицер окончательно смутился, опуская восторженный взгляд. Эта женщина обладала удивительной силой, которой он беспрекословно подчинялся. Силой, с которой не хотелось бороться, которой было так сладостно уступать, осознавая себя частью ее владений, то есть почти ее частью.

– Коленька, у вас красивая форма ушей, просто идеальная, но иногда они становятся розовыми, как у первоклашки.

Она подошла ближе и остановилась в двух шагах от мужчины, чтобы не смотреть на него снизу вверх.

– Это, чтобы лучше слышать вас, Мария Михайловна, – парировал он, не поднимая взгляда.

– Перестаньте дуться и возьмите меня под руку, – скомандовала блондиночка.

– Я забыл кремовые перчатки.

Она рассмеялась так звонко, что эхо взметнулось под самый потолок спящего дома и тут же рванулось обратно, пытаясь вырваться на Садовую, по которой сонно тащились какие-то машины и еще не полностью проснувшиеся пешеходы.

– Коварный! – Маша напустила на себя игривую строгость. – Все помнит и молчит. Нет, мне нужно держать уши востро.

– Ну, с моими им не сравниться.

Оба прыснули, стараясь сдержать смех, а Маша и вовсе прикрыла рот ладошкой, встряхивая другой, словно к ней что-то прилипло. Это было так комично в исполнении той, что часто играла роль строгой директрисы, что Николай расхохотался во всю силу своих богатырских легких.

– Идемте! – подхватила его Маша под руку, увлекая за собой. – Мы весь дом переполошим.

– У них, – Николай просто не мог выговорить фразу. – У них уши не такие чуткие.

Их смех заполнил все парадное и, словно толкаясь со своим же эхом, покатился по широкой лестнице вверх. Звонкий женский и низкий мужской, они переплетались и кубарем неслись наперегонки. Напоминая простую истину, что только в детстве мы позволяем себе безрассудные импульсивные поступки, а позже лишь наши взгляды и голоса допускают это.

На улице они немного успокоились, но все еще сдерживали порывы смеха, так неожиданно сблизившего их. Маша вдруг ощутила себя такой счастливой, что беззастенчиво прижалась к Николаю, доверительно прислонив хорошенькую голову к его плечу. В тот момент ей было все равно, увидит ли кто-то из окон дома на Садовой ее счастливое лицо, прижатое щекой к светлой рубашке с коротким рукавом. Она даже прикрыла глаза в подтверждение этой мысли, промелькнувшей в вечно бодрствующем сознании женщины. Очень редко в последнее время Мария Михайловна позволяла себе такое безрассудство на людях, но сегодня. Сегодня что-то случилось с ее планами, распорядками и прогнозами, что-то вторглось в ее строгую жизнь, легко разорвав незримую паутину условностей, которая как-то сама собой переплелась между ней и этим сильным открытым мужчиной.

– Машину брать не будем? – с надеждой в голосе спросил он.

– Нет-нет, – она доверительно коснулась ладонью его запястья, словно старалась удержать. – Сегодня никаких встреч. Прогуляемся до офиса.

Николай кивнул, явно сдерживаясь, чтобы не спросить еще о чем-то. Он почувствовал то неуловимо особое отношение, промелькнувшее между ними, и прислушивался. Как это свойственно большинству мужчин, рациональное в их сознании требовало каких-то конкретных объяснений. Он сосредоточенно молчал, стараясь вникнуть в суть происходящего, а она счастливо улыбалась, ни о чем не думая. В этом проявлялось великое различие между ними, так незаметно влекущее друг к другу. Когда достаточно вдохнуть толику чего-то насыщенного и ощутить себя в чужой власти. Следом за блондинкой и мужчина перестал следовать привычной осторожности, которая, словно инстинкт, охраняла его от беды.

– Зайдем к крестной, – почти утвердительно произнесла она.

Он молча кивнул, понимая, что речь идет о церквушке в Апраксином дворе, куда Маша иногда заходила в сопровождении кого-нибудь из охраны. Обычно это бывало вечером, после сложных переговоров или рискованных сделок, чтобы попросить помощи у заступницы. В таких случаях мужчины оставались в сторонке, деловито поглядывая на прихожан, толпившихся в храме, и не мешали директрисе.

– Только вместе пойдем. Ладно?

Их взгляды встретились, говоря гораздо больше, чем можно было бы объяснить словами. На таком языке общаются близкие люди, сообщая суть сказанного не смыслом, а интонацией фразы.

– Ты, – он споткнулся, перешагивая барьер официозности между ними, но потом радостно добавил. – Такая классная сегодня!

– Как классная дама? – она хихикнула, удивляясь этой безудержной радости, переполнявшей ее с утра. – Извини, сама не пойму, что это на меня нашло.

– Ага. За уши так надрала, до сих пор горят.

Он не успел договорить, чувствуя как Маша, обхватив руками его шею, подпрыгнула и звонко чмокнула в ухо. Если бы кто-то из соседнего двора выстрелил из гранатомета, эффект был бы меньшим.

– Знаешь, у тебя, и правда, красивые уши. Давно хотела чмокнуть, но не решалась.

Эффектная блондинка гордо приподняла голову, словно от сознания выполненной важной задачи, и, подхватив под руку Николая, молча пошла вперед, всем своим видом показывая, что ничегошеньки не произошло. Некоторое время они молчали, и эта пауза стремительно нарастала, как грозовое облако на горизонте, постепенно заполнявшее все небо.

– Слюшай! – Николай неожиданно перешел на кавказский акцент. – Вот перестану брыть ущи. Зарастут, савсэм. Кучер такой будэт. Понымаешь, да?

– Завсэм? – передразнила его смеющаяся Маша.

– Вах! – он остановился, разворачивая спутницу к себе лицом. – Будэт одын кучерявий ух!

– А из ушей тоже будут, – она уже не могла сдерживать рвавшийся наружу смех.

– Кучерошки пойдут, ребята, да кучерки, – напел Николай популярный некогда мотив, изображая вращательным движением пальцев эти самые кудряшки.

Ответа не последовало. Маша уперлась руками в светлую рубашку и отвернулась, чтобы хоть как-то успокоиться. Однако ее плечи и живот сотрясали судороги беззвучного смеха, накатывавшие все с новой и новой силой. Доморощенный кавказец тоже не выдержал и, неожиданно прижав красавицу к себе, стал так заразительно смеяться, что редкие прохожие понимающе улыбались, а то и посмеивались, обходя милую парочку, стоящую посреди тротуара.

Наконец, обессилив от смеха, Николай глубоко вздохнул, все еще не выпуская женщину из объятий. Она тоже не торопилась освободиться, уткнувшись щекой в свои ладони, покоящиеся на его широкой груди. Что вдруг толкнуло их в объятья друг другу, что стерло ту незримую стену, так долго разделявшую, как оказалось, близких по духу людей, осталось загадкой.

– Никогда не видела, как ты смеешься, – неожиданно серьезно произнесла Маша.

– Плохо?

– Нет. Очень искренно. Где-то читала, что смеющийся человек абсолютно открыт и беззащитен.

– Ну, теперь ты знаешь все мои тайны. – Николай хотел все обратить в шутку.

– Мне твои тайны ни к чему, захочу – узнаю, – Маша мягко отстранилась от него, заботливо расправив невидимые складки на светлой рубашке с короткими рукавами. – Мою бабку цыгане украли, так что я на четверть цыганка. Берегись, солдатик.

– Украли на самом деле?

– Я не шучу, – Мария Михайловна взяла отставного офицера под руку, увлекая вперед. – Балконы в ее доме перепутали ночью, а когда жениху в таборе передавали, все открылось. Да, поздно было. Старейшины решили, что это их судьба, и оженили.

– Я думал, такое только в сериалах бывает.

– Моя жизнь покруче любого сериала, – грустно улыбнулась блондинка и тихо добавила. – Спасибо, что не воспользовался моей минутной слабостью.

– А нужно было?

– Женщины не любят тех мужчин, которым нужно что-то разрешать или запрещать, – Мария Михайловна спокойно смотрела вдаль. – Планы хороши для производства, а в личных отношениях они похожи на сделку.

– На брачный контракт?

– Да. Раньше для нас это было дико, а теперь появились люди с разным достатком, вот они и хотят обезопасить себя контрактами.

– У меня уже был печальный опыт такого контракта, – разом выдохнул бывший офицер.

– Я знаю эту глупую историю.

– Вот как?

Маша только улыбнулась своей поспешной откровенности и быстро перевела разговор на другую тему:

– Зайдем в храм.

– А цыганок пускают? – попробовал отшутиться Николай.

– Я на четверть цыганка, но это неважно. Крестная все видит.

– Если серьезно.

– Вот именно, – перебила бывшего десантника директриса. – Все зависит от того, как к этому относиться.

Быстро достав из сумочки на плече легкую косынку, она привычным движением повязала на голову платок и перекрестилась. Перед ними была распахнутая дверь в церковь равноапостольной Марии Магдалины. Утренняя служба уже закончилась, и было видно, что внутри почти никого нет.

Неуверенно следуя за Машей, Николай огляделся. В полумраке было пустынно, отблески пламени на стекле икон, редкие шаги и голоса, эхом затихающие под куполом, делали церковный мир особенным. Впечатление усиливал запах свечей и какой-то церковной утвари. Еще вмешивалась та генетическая память, которую так просто не стереть нескольким десятилетиям безбожья, она влияла на всякого, переступившего порог храма.

– Это Пресвятая Дева, – прошептала Маша, остановившись у большой иконы. – Я ей все рассказываю, без утайки. Посмотри, какой у нее взгляд.

Они стояли перед святым образом в потертой раме. Десятка два свечек ровно горели подле нее, создавая некий барьер между изображением и посетителями. Здесь царил покой и атмосфера доверительности.

– Взгляд умный и добрый, – шепотом ответил Николай, – наверное, ей можно ничего не говорить, она и так все видит.

– В мыслях мы можем скрывать многое, а в молитве к ней говорим откровенно, все, как есть. Молимся для себя, а не для нее, потому что просим. Что же тут таить-то.

– Но молитва, это откровение перед ней, – попробовал возразить ее спутник, – а не перед всяким грешным.

Она не ответила, отрешенно глядя на икону и прижав к груди скрещенные ладони.

– Прости, что опять тревожу просьбой своей недостойной, – голос Маши звучал взволнованно. – Душа моя неспокойна. Маюсь я от поступка, совершенного прежде. Уж сколько раз каялась, а тяжесть все гнетет. Опять приснилась мне Варенька и тот злосчастный день. Не к добру это. Прости меня, грешную, и помоги ей. Не зря мое цыганское сердце мается. Ой, не зря! Боюсь беду накликать, да боязно мне. Защиты прошу не для себя, для Вареньки. Совсем девчонка еще. Наивная. Помоги, отведи беду! А я молиться буду и совета твоего ждать. Вот при нем клянусь, все отдам, только помоги ей.

Николай стоял рядом и все слышал. Глянув украдкой на Машу, увидел, что из-под закрытых век скатились две большие слезы. Вертикальные морщинки между ее бровей выдавали неподдельную душевную муку. Красивое лицо вдруг изменилось, сделавшись серым.

Позади послышались приглушенные шаги.

– Здравствуйте, Мария Михайловна, – густой низкий голос почти нараспев произнес ее имя. – Как поживаете?

– Вашими молитвами, батюшка, – она украдкой достала белоснежный платочек и вытерла носик, потом медленно склонилась и как-то неуклюже припала к руке подошедшего священника.

– Могу ли я чем-нибудь помочь вам?

Он перекрестил чело прихожанки. Черная ряса, скрывавшая грузное тело, оттеняла холеное лицо и пухлые пальцы. Священник явно нравился себе и привык повелевать в божьем храме. Однако, столкнувшись взглядом с бывшим спецназовцем, он не стал продолжать разговор и, осенив крестом обоих, произнес на прощание привычные слова:

– Храни вас Господь.

Глава X

Ночная Барселона никого не оставит равнодушным, она манит всевозможными удовольствиями, и только маньяк среди этого пиршества наслаждений может думать о деле. Ему уподоблялся лишь Мартинес-младший. Какое-то смутное предчувствие не покидало его весь вечер, и он не торопился покидать офис, чтобы отправиться в клуб за очередной инструкцией от русского. На сердце давила странная, пугающая тяжесть.

Хосе-Луису припомнилось, что подобное ощущение было пару лет назад.

Так же ныло в тревоге сердце. Даже очередная сигарета из пачки «Фортуны» не помогала. Тогда, накануне кризиса, он получил странную инструкцию, – в течение месяца заключить сделки по фьючерсам на продажу никеля и палладия по заниженным ценам. Общая сумма сделок была огромной даже для Лондонской биржи. Полмиллиарда долларов. Он никак не мог понять смысла этой операции и трижды обрабатывал полученную по электронной почте картинку. И каждый раз получал один и тот же результат. По сути, ему приказывали истратить почти все средства тридцати крупнейших клиентов «Эсмиральды», чтобы продать на полмиллиарда долларов десятки тонн никеля и палладия в течение следующего года. Условие одно – не заключать сделки клиентов «Эсмиральды» друг с другом. В марте 2008 цены на никель и палладий были фантастически высокими, за год перед этим они выросли почти вдвое. Набиравшая силу экономика Китая требовала все больше и больше сырья. Честно говоря, Влахелю были ближе операции с ценными бумагами, которые так похожи на банкноты. Он мог держать их в руках и разговаривать. Наедине. Хосе-Луис чувствовал их, как нечто живое, и акции доверчиво открывали Влахелю свои тайны. Он вспомнил, как тогда пошли в гору акции французской компании, добывающей никель в Новой Каледонии. Вот бы где развернуться, но русский дал четкие инструкции, которые нужно было выполнять.

Мартинес-младший не спал тогда всю ночь. Ах, как он жалел, что не мог позвонить господину Гридману. Прежде, чем продавать металл, его нужно будет купить. И зачем продавать металл по заниженной цене, когда его стоимость все время растет. Таинственный русский не оставил ему шанса переспросить или перепроверить полученную инструкцию. Оставался таинственный сотрудник в «Эсмиральде», который мог бы подтвердить полномочия человека, назвавшего пароль, но сейчас была не та ситуация. Все попытки Хосе-Луиса вычислить сотрудника, который, наверняка, присматривает за ним и докладывает Гридману в Россию о ситуации в компании, были безрезультатны. Этот неизвестный шифровался безукоризненно, и все ложные шаги, которые Влахель совершал, чтобы спровоцировать активность «контролера», ни к чему не приводили. Ни разу в сообщении от Гридмана не было и намека на то, что он повелся на провокацию и засветил своего «контролера». Русский был хитер. Очень хитер. Его железная хватка издалека держала директора «Эсмиральды» за горло. Даже прохладной ночью Влахель ощущал ее незримое давление. Просыпаясь в холодном поту от приснившегося кошмара, в котором его настигала жуткая кара русского хозяина, несостоявшийся мачо тянулся за стаканом воды, которая теперь всегда стояла у изголовья кровати.

Тогда, в марте 2008 года, все операции проводились в строжайшей тайне и через подставных лиц, чтобы не возбуждать интерес к «Эсмиральде». В принципе, Мартинес-младший рисковал чужими деньгами, но на руках у него не было документа, подтверждающего заказ от клиента на сделку. Он рисковал своей головой. Случись какой-нибудь скандал, и будет назначено расследование по неудачной сделке, в результате которой клиент потерял огромную сумму, директору «Эсмиральды» нечего будет предъявить суду в свое оправдание. Устное распоряжение клиента по телефону могло бы сыграть один раз, но не тридцать. Это был бы крах карьеры и тюрьма. Но претензий по операциям, которые он скрупулезно проводил, согласно полученным инструкциям, не последовало. Хосе-Луис давно понял, что за всеми крупными клиентами его компании и тем, кто присылает зашифрованные письма в картинках, скрывается один и тот же человек. Умный, расчетливый и удивительно удачливый в делах. Эта тайная переписка и выполнение операций с активами клиентов по указке русского были очень рискованны, но зарплата директора и личные бонусы, которые он получал от каждой сделки, стоили его потраченных нервов.

Влахель никогда не забудет, как долго тянулся тот месяц 2008 года. По его распоряжениям было заключено сделок почти на полмиллиарда долларов! Все его клиенты в течение следующего года будут продавать несчастный никель и палладий себе в убыток, приобретая по более высокой и все поднимавшейся цене. Глупость, но приходится подчиняться. Счета тридцати крупнейших клиентов опустели. Полмиллиарда ушли в качестве страховых взносов предстоящих сделок. Хосе-Луис курил одну сигарету за другой и ждал чего угодно. Впрочем, ни в тот месяц, ни в следующий и даже через месяц ничего не произошло. Цены на металл продолжали ползти вверх, но никто из его клиентов не спросил, зачем директор «Эсмиральды» заключил такие невыгодные сделки на продажу. Влахель похудел и осунулся от состояния постоянного стресса. Дорогая мама забила тревогу. Святая женщина! Ничего не зная о делах, по одному виду своего сына она поняла, что его нужно спасать.

Помнится, в августе 2008 года они сидели с Пилар-Гомес в гостиной их старого дома на Сан-Антонио и мать выпытывала у сына, что с ним творится, как по новостному каналу передали о начале грандиозного кризиса в Штатах. За день рухнули котировки акций, казалось бы, незыблемых корпораций. Закрылись крупнейшие инвестиционные компании и банки Америки. И это было только начало. Влахелю стало плохо, и мать вызвала неотложку. К вечеру он кое-как оправился, но Пилар-Гомес стала уговаривать его скрыться в горах.

У них были родственники в одной дальней деревушке, куда еще не подвели линии электропитания, а карабинеры никогда не показывались. Но Мартинес-младший нашел в себе силы не паниковать, а подумать. На второй чашке крепкого кофе его осенило.

Русский вычислил начало кризиса еще полгода назад. Вложив все средства в заключение контрактов на продажу металла по соблазнительным ценам весной, он разорит своих партнеров по будущим сделкам зимой и осенью. Естественно, кризис приведет к застою в промышленности, и цены на металл упадут. Кроме золота, конечно. Оно всегда котировалось на бирже потому, что все страны заинтересованы в его стабильности. А вот с никелем и палладием можно не церемониться, кто будет в кризис выпускать дорогостоящее оборудование с этими металлами. Потребность в нем упадет, и цены на него рухнут. И стремительно. Но страховые взносы на предстоящие сделки уже лежат в банке биржи. Хозяева проследят за выполнением сделок, чтобы получить свой процент. Уж будьте спокойны, биржа в Лондоне выживет.

Тогда, в августе 2008 года, Хосе-Луис еще раз убедился в недюжинных аналитических способностях русского. Вмиг поняв простую, но удивительно дерзкую операцию настоящего хозяина «Эсмиральды», Влахель ощутил что-то вроде небывалого экстаза от сопричастности. Та, вторая чашка кофе, выпитая Мартинесом-младшим на веранде их дома на Сан-Антонио, стала лучшей в его жизни. Начало операции было сделано вовремя и без ошибок, теперь оставалось только аккуратно выполнить заключительный этап. А время было непростое.

В мире буйствовал кризис, банки и компании банкротились, фабрики закрывались, появились безработные. Стремительно падала цена на никель и палладий, но биржа продолжала работать. Хаоса не было. Когда подходил срок очередного фьючерса, Влахель созванивался от лица своего клиента с покупателем, выясняя, будет ли тот настаивать на покупке металла по высокой цене или просто выплатит разницу с текущей ценой на бирже. В основном партнерами по сделкам были игроки на бирже, которым никель и палладий были ни к чему. Если же партнеру нужен был металл, его покупали в три-четыре раза дешевле и направляли по указанному адресу, а разницу клали в карман. Точно в оговоренный контрактом срок на счет клиента «Эсмиральды» возвращалась страховая сумма фьючерса и плюс разница между стоимостью металла на день сделки и весной 2008 года, за вычетом процента в пользу биржи за оказанные услуги. По итогам года работ по фьючерсам клиенты «Эсмиральды» получили около 350 миллионов долларов чистого дохода. Русский увеличил свое состояние почти вдвое. Это не был грабеж или подлог, все было законно. Господин Гридман точно просчитал ситуацию в мире и забрал деньги своих партнеров по фьючерсам, соблазнившихся низкими ценами сделок благополучной весной 2008 года.

Конечно, русский рисковал, причем всеми своими деньгами. А ну, как его расчеты не верны, и осенью цены на никель и палладий продолжали бы расти, как летом. Ведь в этом случае все клиенты «Эсмиральды» серьезно проиграли бы. Об этом Влахелю не хотелось думать. Он получил свои комиссионные, а сотрудники фирмы не лишились работы, как многие коллеги вокруг. А русский… Он не только заработал на кризисе, но опять пустил эти деньги в оборот. И снова успешно. Все запланированные операции приносили существенную прибыль, приводя Хосе-Луиса в восторг. Единственное, что Мартинес-младший молча критиковал в действиях русского, это отказ от инвестиций в промышленность или недвижимость. Во время кризиса можно было бы по дешевке скупить отличные заводы или целые жилые кварталы, но господин Гридман работал только с деньгами и ценными бумагами. Ну, ладно, если бы это были финансовые зубры с Уолл-Стрит, но русский…

Когда стало ясно, что кризис стихает и можно было вздохнуть спокойно, Влахель сам удивился, как он смог выдержать в этой нечеловеческой войне нервов. Хосе-Луис вспомнил мудрые слова отца, который не уставал повторять сыну, что Россия – страна чудес. Как он был прав! Прикрываясь мифом о тупом мужике в лаптях, который бродит вместе с голодными медведями по занесенной снегом деревянной Москве, господин Гридман заработал около 400 миллионов долларов. Не выезжая из России. Правда, не без помощи Влахеля и его «Эсмиральды». Тут Хосе-Луис поперхнулся, компания ведь ему не принадлежала, он был всего лишь директором, аккуратным клерком, выполняющим чужую задумку. Он вспомнил встревоженное лицо мамы. Пилар-Гомес застыла со стаканом воды, пытаясь помочь своему мальчику. Тогда он жадно выпил целый стакан прохладной воды с соком лимона и обнял мать. Святая женщина! Все благодаря ей, ее заботе и любви. Они будут вместе. Его семья и тот непостижимый русский, придумавший такую рискованную комбинацию. От сознания этой силищи Влахелю стало душно.