Текст книги "Львиная охота"

Автор книги: Александр Щеголев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

А потом я услышал слабое, едва живое: "Максим... Максим... Максим..." и бросился в соседнее помещение, потому что это Василий звал меня к себе.

– Боюсь, мы не успеем поговорить, – произнес он с трудом.

– А надо? – спросил я.

– Тест пройден, – сказал он.

Ему явно было нехорошо, обильная испарина покрывала его чело.

– Не понял, – честно удивился я.

Он сказал, пряча взгляд:

– Вы простите меня, Максим. Я краем уха слышал ваши с Инной разговоры. И когда вы в машине ехали, и когда по Академии гуляли. С некоторых пор тут повсюду телеметрия, отлов и сортировка внутреннего врага. Инночка, ты тоже прости.

Рэй ругалась с кем-то по селектору, а ее приятель программист, выставив зад, грозно нависал над вычислителем – спины и затылки искрились. Никто не обратил на нас внимания, тогда я развернул один из стульев и подсел к калеке.

– Помните, Максим, вы у Инночки про тест выспрашивали? А она все удивлялась, почему Слово выбрало именно вас... – Вася на мгновение заглянул мне в глаза. – Тест вы прошли не вчера и не на взморье, а семь лет назад. Видите ли... Вы оказались единственным из всех, кто попробовал жмурь и не потребовал у нее божьей справедливости для себя одного, за счет других. Вы оказались единственным. А божьей справедливости хотят все без исключения, даже воинствующие атеисты... каким был я когда-то...

– Ах, вот в чем причина, – сказал я.

– Причина чего? – встревожился он.

– Моего участия в этой истории.

– Справедливый мир... – произнес он с непонятной интонацией. – Это ведь была мечта Племянника – справедливый мир. Однако, вот беда, когда получаешь возможность коснуться даже самого крохотного рычажка божественной силы, почему-то пропадает уверенность. Товарищ Племянник придумал сделать сон реальностью, и возникла жмурь, и эта же сила чуть не смяла нас всех. Потому что надо было иначе. Надо было реальность сделать сном... Не хватает одной Буквы, Максим, всего одной. Тот мир, который сотворила ваша фантазия при помощи жмури – это и есть причина, вы правы. Не сердитесь, что пришлось вызвать вас сюда.

– Я не сержусь, Вася, – честно сказал я. – Просто не понимаю. Отчего бы, например, было не "вызвать" меня тогда же, семь лет назад?

– Желания Максима Жилова должны были созреть, оформиться. Максим Жилов должен был стать писателем. Я подозреваю, что вы даже самому себе не признаётесь, как много писатель Жилов взял из того мира, который подарила ему жмурь. Ваши необыкновенные, излучающие счастье книги – и есть результат теста.

– Нагромождение несуразностей, – заявил я. – К чему тогда все эти приключения?

– Конечно, вы обставили бы этот сюжет гораздо убедительнее, чем я, криво усмехнулся он. – Не у всех же такая фантазия, как у вас! У нас, к сожалению, таланта поменьше.

– Это у кого тут нет таланта? – спросил я. – У человека, который изобрел жмурь? Миленькое жеманство, мне даже нравится.

– Какой из меня изобретатель! – бедняга попытался засмеяться.

Лучше бы он этого не делал. Мороз пробрал по коже. Или в помещениях стало прохладно?

– Новое применение наручных часов – всего лишь бред, порождение коматозных видений, – ответил он. – Если то состояние, в котором я пребывал на астероиде, можно назвать комой. Как и система уравнений для сигнала с гребенчатым спектром – всего лишь сон, подстерегший меня уже на Земле. Демон-изобретатель, за которым вы столько охотились, Максим, оказался жалким самозванцем.

Он закрыл глаза и замолчал. То ли силы кончились, то ли желание говорить. Из мониторной прилетел ужасный рык, сметающий все на пути:

– Откуда они знают про сейф?!

По-видимому, готический замок был уже взят, включая засекреченную псарню. Господин Скребутан продолжал ужасно кричать:

– Предатели! Предатели!

Он колотил чем-то в остывший пол бункера. Мне было его до смерти жалко.

– А ведь ваш друг Станислав однажды воспользовался Буквами, – вновь задвигал Василий безгубым ртом. – Так уж сложилось. Он прятал меня некоторое время в доме своей сестры... хорошая была женщина, царствие ей небесное... Это перед тем, как мы в катакомбы ушли. Заявляется к нам в гости Эмма – прямо из Парижа! Тайный визит, понимаешь ли. И вдруг сует мне свой камушек, умоляет забрать обратно, говорит, что не ручается за себя. Мы их, камушки эти, разделили с Эммой еще до посадки на Землю. А тут Станислав... Ей-богу, не мог же я у него из рук их вырывать?! Не догадывался ваш друг, что это такое, гораздо позже все узнал...

Я не поверил своим ушам.

– Эмма? Что значит – Эмма?

– У Генерального секретаря Евразийского Верховного Совета тоже была непростая молодость.

– Вы что, знакомы?

– А разве Инна вам не рассказала, кто снял меня с астероида?

Бред размножался почкованием.

– Подождите, оставим пока Эмму, – сказал я. – Давайте про Стаса. Вы хотите меня убедить, что всего лишь из-за любви господина Скребутана к деньгам местные динары превратились...

– Мечты бухгалтера иногда сбываются, Максим, – шепотом воскликнул раненый. – Любил он деньги странною любовью и всех вокруг заставил полюбить... Знаете, что Станислав увидел вместо Букв? Две птицы счастья. Это такие изделия из щепы, их подвешивают к потолку, чтобы охраняли дом от невзгод и приносили на крыльях скорую весну. В обычае у некоторых северных народов. Станислав увидел одну большую, вторую поменьше.

– Северные, они же нордические, – сказал я тоже шепотом. – У нас со Стасом в интернате как раз такая птичка в спальне висела.

– Он романтик, – скорбно сказал Василий. – Товарищ Племянник номер два. Птица счастья – в сочетании с деньгами. Гремучая смесь.

– А как насчет Эммы? – напомнил я. – Можно развить тему?

Мой собеседник захотел вытереть лоб и дважды промахнулся.

– Я тогда не взял вторую Букву, осел упрямый, – произнес он, убрав громкость почти до нуля. – А уже на следующий день, сразу после нашей встречи... нашей последней встречи... Не понимаю, Максим, зачем Эмме понадобилось отправлять находку в Реестр? Хорошо хоть анонимно и без подробностей. С коротким рапортом: дескать, профессиональная совесть замучила отставного космолаза, а странной штуковине, вытащенной из Пространства, отнюдь не место на полочке для сувениров... Может, правда совесть?

– Отнюдь не, – сказал я с отвращением. – Отнюдь не, милый адъюнкт. "Совесть" вам всем подавай...

Новый вопрос не успел родиться. Прибежал нордический Стас и сообщил с подозрительным спокойствием:

– Вам надо уматывать, господа. Скоро они будут здесь.

– Каким образом твои гномики на работу попадают? – ответил я зло. Через потайной сейф, да? И чему ты теперь удивляешься?

Стас сжал голову руками. Он выдохнул – одним нескончаемым словом, совсем уж замысловатое ругательство, что-то там про перекрестный град, про чертову погоду... а потом распрямился, снял очки и стал их протирать аккуратным кусочком замши.

Никакой истерики. Господин Скребутан возразил мне:

– Все сотрудники, включая внутреннюю охрану, спускаются через Забытое Убежище. В тоннеле регулярно курсирует дрезина. О том, что возле главного корпуса есть выход на поверхность, знали шесть человек. Включая тебя шесть с половиной.

– Включая меня – это семь с половиной, – сказал я. – А включая Эдгара Шугарбуша – семь целых и шесть десятых. Ты меня что, прогоняешь, босс?

– Вот он утверждает, – показал Стас на Васю, – что ты ценнее всех нас, вместе взятых, и я ему верю.

Я произнес максимально резко:

– Думаешь, можно поймать меня на такие крючки? Давно не ловлюсь. Я способен еще держать оружие. Эй, где тут у нас оружие?

Повернулась разъяренная Рэй:

– Опять он кокетничает! Его величество придется упрашивать?

– Кстати, – сказал ей Стас, – мое обращение относилось и к тебе. Ты уходишь вместе с ними.

– Спятил?! – Теперь она вскочила. – А кто вам пузыри надувать будет? Над лишаями вашими погаными! – Она швырнула в голографическую карту Академии пластиковую чашку – пустую, к счастью.

– Хватит брыкаться! – вспыхнул Стас. – Шандор и без тебя справится, у него была хорошая дрессировщица.

По голой спине молчаливого программиста Шандора струился пот. Его взмокшая спина разбрасывала по темному залу веселые зайчики света. Танцплощадка.

– А я все о вашем сейфе думаю, – мирно напомнил я о себе. – Вероятно, за нами следили? За мной и за... вот за фройляйн?

Стас скривился.

– Фройляйн без "зонтика" на улицу не выходит даже в самый ясный день. А тебя Мила прикрывал... Дьявол, тебя же проверили, как невесту перед брачной ночью! Рад бы с тобой согласиться, Мак, но утечка не здесь... Вот что, молодежь! – раздраженно сказал он. – Не пора ли в седло?

Он странно посмотрел на Васю. Мне не понравился его взгляд. Отчего же они искрили, друзья-соратники, какая сила растаскивала их по разным полюсам?

– Слушай мой приказ! – подвел Стас итог. – Никому не брыкаться! Поголовная эвакуация!

Никто и не брыкался. Я взял ватное тело под мышки, пересадил его в коляску и спросил:

– Куда?

– За мной, – махнул Стас.

Опять мы ворвались в мониторную. Купол еле тлел, но еще функционировали боковые сегменты, давая исчерпывающую картину происходящего. Невозможно было не притормозить... Пограничника, охранявшего арку главного входа, с ожесточением топтали – множество пар армейских ботинок. Никакая выучка не поможет против армейских ботинок, если их много. Шлем с несчастного парня так и не сняли, чтобы он все чувствовал и все понимал... Крутоплечих археологов, охранявших руины, побросали в их же раскопы; десант прорвался на бывшую псарню, в кабинет начальника экспедиции, и уже вскрывал внутреннюю стену сейфа. Летели огненные брызги. Нападавшие точно знали, где и что нужно искать... А на газонах – как по ту, так и по эту сторону периметра, – резвились хищные мячики, каждый размером с два футбольных; они охотились только за чужими, безошибочно распознавая своих, реагируя на звуки, на запахи, на огонь, на волновую активность; а большие мячи, составлявшие ограду, плодили все новые и новые выводки маленьких...

Эта система так и называлась – полицейские шары. В переводе на английский очень двусмысленно звучит. Предназначена для усмирения массовых беспорядков, коих мир уже не помнил лет этак ...дцать. "Борзые шары". Лягавые. Бывают самонаводящиеся, бывают управляемые дистанционно.

За первой волной нападавших пошла вторая, третья. Зачем-то штурмовали кампус, и студенты безрассудно принимали бой. Впрочем, как видно, жертв не хотел не только я, так что средства применялись самые невинные: разрядники, парализаторы, липучки и тому подобное. Основным оружием при этом оставались кулаки. Лишенный оригинальности мордобой сотрясал хрустальный сосуд местной культуры. Портовый город, что вы хотите.

Растоптанного пограничника уже взяли за руки за ноги, подтащили к ограде и бросили на шар. Телезрители вокруг меня охнули.

Селектор сошел с ума, крича десятком криков сразу. В катакомбах были замечены промышленные бластеры, сразу две горнорудные установки – враги пытались пробиться к тоннелю. Из главного корпуса сообщали, что ректорат оккупирован и что полным ходом идет обыск. Рыдал кто-то из биотехнологов: синтезаторы обнаружены. Кто-то вел прямой репортаж из электродинамической лаборатории: там беспощадно паковали всех инженеров подряд...

Паковали всех, кто был в шлемах – кто имел наглость не спать. По аллеям, по тропинкам и газонам разбрасывались диверсионные ловушки, которые приманивали и разряжали полицейские шары; люди трепыхались в невидимых сетях, как насекомые; языки липучек настигали тех, кто спасался бегством.

Это была катастрофа.

Я обнаружил, что Стас трясет меня за ворот рубашки:

– Пойми, не могли же мы настоящую защиту ставить... – содрогался он от ненависти. – Арсеналы создавать, армию покупать... как мафия какая-нибудь, как ваша Матка... не могли же мы показать им всем, что мы такие же!.. – Он все-таки потерял над собой контроль. – Твой пацифист прав, Мак, нельзя нам было вооружаться, но как жаль, что мы его послушались, как жаль...

– Какой пацифист? – спросил я его, и тогда он заткнулся. Он отстранился и с отвращением показал на скорчившегося в коляске Василия.

– Вам прямо, – сказал он, указывая прочь из мониторной.

Когда мы вышли, Стас сказал:

– А мне туда.

Он показал вглубь тоннеля. У перрончика стояла под парами дрезина, которая ждала именно его. В подземелье сгустились сумерки, аварийка работала вполнакала, зато людей заметно прибавилось. Внешний гарнизон был почти разбит, значит пришел черед внутреннему приносить себя в жертву.

– Капитан покидает тонущий корабль последним, – добавил Стас, ослепительно улыбнувшись нам всем. Его лихорадило. Неловко было спрашивать, но я спросил:

– А мы куда?

– Инна знает, этот вариант готовился.

Нам выдали антилучевые шлемы и ранцы. Всем, кроме Василия. Тот отказался наотрез, и никто не бросился уламывать его или совестить. Ах да, опомнился я, это же Покойник, череп свинцовый, – в воде не горит, в огне не тонет. Повинуясь нетерпеливыми жестам босса, охрана налепила нам на спины буквы "АХЧ". Зачем? Чтобы полицейские шары опознавали нас, как своих. Я не брыкался, я сдерживался. Но когда процесс экипировки был завершен, я опять подал голос:

– Я так и не понял, ребятушки, что им от вас нужно?

– Положить малыша на операционный стол, разрезать и посмотреть, что внутри, – устало сказал Стас.

Я содрогнулся.

– Что ты мелешь?

Он оскалился:

– Деньги им нужны, Жилов! Ради чего еще это преступление затеяно? Посредник им нужен, между телами и душами! Вся дрянь в нашем мире из-за денег, Жилов. Мы просто хотели, чтобы хоть что-то хорошее было, хоть что-то здоровое... в единстве и взаимосвязи... – Он не договорил, отчаянно махнув рукой.

– Ну тебя к черту, Скребутан, – сказал я. – Даже с похмелья ты шутил не так глупо, как сегодня.

– Какие шутки, Максим, – вступила Рэй, до сих пор молчавшая. – Босс вообще не умеет шутить. Надо возвращаться, Максим.

– Совершенно верно, пора возвращать себе кличку, – сказал господин Скребутан. Он вдруг перестал нас замечать. – Когда-то меня звали просто Бляха! – возвестил он, отвернулся и упруго пошел к дрезине.

– Все на свете – миф, – гулко разговаривал он сам с собой. – Хваленая немецкая пунктуальность – миф. Поезда в Германии всегда опаздывают, и это их свойство особенно ценно, когда нужно сделать несколько связанных по времени пересадок. Вот и мой поезд, кажется, опоздал. Так что и я теперь всего лишь миф...

Когда-то Стас был расстегаем по кличке Бляха, игравшим от скуки в адреналиновые игры с законом. Когда-то Стас хорошо владел оружием, хоть мы с ним доблестно и мотали уроки по начальной военной подготовке. Когда-то он любил мучить лучшего друга вкрадчивым напоминанием: "Сахар на дне", а я таскал его в кино на "Трех мушкетеров", чтобы он понял наконец, что такое настоящая дружба... Жаль, что все это сегодня ему никак не пригодится.

Мы двинулись. Нашему калеке было заметно хуже, его коляской управляла присмиревшая Рэй. Надо бы в лазарет, распорядился я. Где тут лазарет, черт возьми? Не надо в лазарет, попросил больной, не открывая глаз. Если можно, к святому месту. Знаю, знаю, сказала Рэй, куда же еще. Что ж, к святому месту, так к святому – нас, атеистов, этим не запугаешь. Мое мнение давно уже ничего не значило, это бесконечно радовало...

– И все-таки, – ворчал я. – Вот вы говорите, вертолет, бухта... Достаточно было бы одного вакуум-арбалета! Почему вы живы, адъюнкт? Вы стали бессмертным? Мальчик, готовый красиво убивать, становится бессмертным, какой подарок судьбы.

– Ну что вы, Максим, – слабо улыбался он и придерживал кровавые нашлепки на груди. – Я теперь просто очень живучий. Вы даже представить себе не можете, какая это жизнеспособная система – наше тело. Оно не боится радиации, может подолгу обходиться без воздуха, не подвержено инфекциям. Вы ведь тоже хотите, чтобы так и было? Я, например, очень этого хочу... хотел когда-то...

Вероятно, человек бредил. С другой стороны – сгоревший вертолет, бухта, вакуум-арбалет. Плюс давнишняя трагедия с проектом "Сито". Трудно отмахнуться от таких фактов. Вот и думай, кого же я на самом деле вытаскиваю из логова заговорщиков?

– Прежде чем что-то захотеть, представь, вдруг это исполнится, примирительно сказал я. – Заповедь номер один.

– Исполнится, Максим, исполнится...

Благоустроенные коридоры почти сразу кончились, вокруг была плотная тьма, разрезаемая светом наших фонариков, вокруг были угрюмые известняковые кишки, все более и более непроходимые. Редкие двери служебных помещений были украшены бодрыми надписями: "Пыточная", "Игровая", "Малая сокровищница", и когда, наконец, позади остались туалеты с громким именем "Дефекационная", мы встали, потому что пневмоколяска не вписалась в нужное нам ответвление.

– Боюсь, я не смогу идти, – виновато сказал Покойник.

То, что раненый не сможет идти, было понятно даже позолоченному прозаику Жилову. Ну-ка, "Идеал", не стоять в стороне, мысленно скомандовал я, принимая драгоценную ношу в руки. Как это ни удивительно, но тряпочная кукла, вынутая из коляски, оказалась заметно более легкой, чем была полчаса назад. Вата свалялась и скомкалась под дряблой тканью, остро выпирали шарниры и фрагменты переломанного каркаса... Однако впечатление легкости длилось недолго: через несколько метров подземный ход еще сузился. Рэй медленно ползла впереди, освещая мне путь, а я старался не задевать стены хрупкими предметами, будь то моя голова или чужие, торчащие в разные стороны конечности....

Человек в моих руках бурно потел. Не оттого ли и сделался он таким пугающе невесомым? Рэй оглядывалась и с любовью промокала ему лоб платочком.

А потом мы опять остановились. Дальше хода не было, вернее, ход был, только вектор движения радикально изменился. Бетонированная труба, вся в выбоинах и трещинах, смотрела вертикально вверх, и там, в конце этого телескопа, ослепительно горел райский огонь. Рождественская звезда. Там был день, там был свет. В стену были вбиты большие ржавые скобы, выполнявшие функцию лестницы – не та ли это лестница в небо, по которой ангелы восходят к Богу?

– Что это? – спросил я.

– Воздуховод, – ответила Рэй.

– И куда он ведет?

– Ты что, дурак? – простонала она.

– А то нет...

И правда, будь я поумнее – лежал бы на пляже да мозолистые ноги в песок закапывал. Из ранца были вытащены ремни, которыми, по мысли этих фантазеров, мне полагалось пристегнуть мессию к своей спине. Спрашивается, кто здесь настоящий дурак? Смеяться не хотелось, а плакать нам по чину не положено: не стал я спорить, не стал издевательски подвязывать эти их ремни вместо галстука (руки были заняты). Я просто перевесил Покойника себе на плечо, сложив ватное тело в поясе – ноги назад, голова вперед.

– Подожди, – остановила меня Рэй, – сначала узнаем, что наверху.

Она надела свой шлем и включила радиоселектор, а я, не в силах прислушиваться к ее наэлектризованным переговорам, закрыл глаза и оперся о бетонную стену. Ноша на моем плече конвульсивно дернулась:

– Вам тяжело?

– Нести вас или слушать, что вы несете? – прокряхтел я. – Тяжелее всего понять, зачем я вам понадобился.

– Опять тот же вопрос... – в муках родил он. – Очень хотелось мне вечной молодости, Максим. К счастью, чтобы распространить свое желание за пределы одного города, нужен настоящий талант.

– Мой, – саркастически сказал я.

– Да. Вы знаете, каким должно быть будущее, и оно мне нравится. Однажды "товарищ Племянник" захотел жмурь, но, к счастью, ему не хватило фантазии охватить этой заразой всю Землю. Наступила очередь Покойника, и он со своей вечной молодостью тоже жидковат оказался... Тест пройден Максим. Букв – две. Добавьте третью.

Он надолго закашлялся: оказывается, ему было чем кашлять. С каждым произнесенным словом Василию становилось все труднее говорить: силы уходили из него, как воздух из неисправного вентиля.

– Двигаемся, – подала Рэй команду. – Нас встретят.

С материнской заботой она надела на меня шлем. Я взялся за гниющие скобы и полез наверх, изо всех сил стараясь не загреметь обратно на дно.

– Вашему удивлению всего лишь сутки, – продолжал калека, цепляясь за мою рубашку. – А я вот уже пятнадцать лет не перестаю удивляться – почему я? Помните, каким я был? Образцом подрастающего поколения, который твердо знает, что справедливое общество в целом построено, остались только мелкие недоделки, технически легко устранимые... Но ведь не один же я так думал. Почему именно меня забросило на тот астероид? Какова разгадка?

Я не прерывал его монолог, потому что в моей ситуации не то что языком – мозгами шевелить было трудно. Воздуха в трубе как будто поубавилось, хотя половина скоб уже канула вниз.

– Море Ленинграда, – прошептал Вася. – С того удара по моей физиономии всё и началось. Всё, что было до поединка на лунном ринге – неправда, морок. Этот единственный раунд – самое первое событие в истории нашего с вами мира, отправная точка новой эпохи. В один миг иллюзии рассыпались в труху...

В голосе его не было жизни. Что-то с моим милым Покойником происходило, однако не мог я ему ничем помочь. До выхода на поверхность оставалось совсем немного.

– ...Обязательно опишите, Максим, как оно все было. Эта книга станет вашей главной книгой, что бы ни говорили читатели и критики. Эта книга будет больше, чем книга...

Сильные руки взяли меня за предплечье и помогли выбраться. Из мрака в свет. Это был Гончар – в шлеме и в куртке с красным крестом. Лучший в городе инструктор, вот только чего? Я упал на четвереньки и продекламировал: "Тихо, тихо ползи, улитка, по склону Фудзи вверх, до самых высот..."

Из дыры пришла глухая реплика Рэй:

– Ты своего РФ даже в бою цитируешь?

– Это не РФ написал, – произнес я в сухой дерн. – Это Исса, сын крестьянина.

Старик с усмешкой произнес над моей головой:

– Японцы часто совмещали боевые движения с чтением стихов. Традиция.

– Отпустите меня, пожалуйста, – с неловкостью попросил Василий. Спасибо. Вы очень сильный человек.

– Умный, как японец, – добавила Рэй, цепляясь за протянутую Гончаром руку. – Богочеловек.

Я положил калеку на траву и с наслаждением лег на живот. Потом поднял голову и огляделся. Декоративная будка воздухозаборника, исполненная в виде избушки гнома, была снесена, пластиковые детали тут же и валялись, сложенные неряшливой кучей. Очевидно, будку убрали только ради нас, чтобы ничто не мешало беглым ангелам вернуться на небо. Рэй выползла из вентиляционной шахты – пыльная, серая, недобрая, – она ухитрялась при этом разговаривать с кем-то по радиоселектору, втыкая в капсулу короткие твердые фразы.

– О'кей! – говорила она. – Рви! Рви, не бойся!

Земля под нашими ногами вздрогнула. Звук взрыва был похож на вздох, шахта в сердцах плюнула горячим бетонным крошевом. Плевок был хорош гейзер.

– Дырки больше нет, – сказала Рэй, обтирая ржавые ладони о свои модные шорты. – Дефекационной тоже нет...

Дети подземелья лишили себя пути бегства. Герои, бляха-муха.

– Вместо дефекационной есть пыточная, – сказал я и встал. Универсальное место.

Повсюду лежали люди. На кольцевой аллее, на поляне вокруг холма, на стеклянных ступенях. Спала эзотерическая Ружена, обняв фонтанчик для питья, спали вольнолюбивые девочки в топиках и хаечках, заняв юными телами беседку, спали туристы и горожане, вечно молодые и не очень, просветленные и окутанные тьмой. В бассейне-сердечке дрейфовал чей-то халат, из грота-туалета торчали белые ноги в бриджах. Спали полицейские, обследовавшие место происшествия – в полном составе. Я поискал глазами Вивьена и опять не нашел.

– А вы почему на ногах? – спросил я старика. – Не заснуть?

Тот не принял моего тона. Обвел рукой поляну и пожал плечами:

– У кого-то – аритмия, у кого-то – апноэ. У одного язык провалился, другой оказался эпилептиком. Все они не собирались быть моими пациентами, но их мнения не спросили, как не спросили и моего, когда передали, что сейчас на поверхность вылезут новые пациенты, – он постучал себя по шлемофону. – Кстати, как ваше самочувствие?

– Простите, за неудачную шутку, – поспешно сказал я ему. – Ей-богу, я не хотел никого обидеть. Какой у нас план? – спросил я у Рэй.

Где-то что-то двигалось, были характерные звуки и вспышки – совсем близко, за деревьями и за корпусами зданий, – где-то шла война, но нас это странным образом не касалось. Здесь было на редкость мирно, хорошо. Шаров не наблюдалось, как будто их что-то отпугивало. Оазис покоя. Если не задерживаться взглядом на бесчувственных телах.

– Видишь мусорницу? – отвлеклась Рэй от переговоров по рации. Которая с зонтом. Это микролет. А зонт – это на самом деле винт. Маскировочка – блеск, правда?

И сама мусорница, и растущий из ее утробы полосатый парковый зонт были ненормально большого размера. Как же я сразу не обратил на это внимание?

– С той стороны холма – еще один микролет, – добавила она. – Нам только до Райских Кущ дотянуть, а там есть где укрыться.

– Тогда чего мы стоим? – изумился я. – Ох, чую, уже летит воронье...

– Восстанови дыхание, – сказала она, – отряхни крылья. Генератор блок-поля пока работает, волна не вскрыта. Машинка спрятана в вершине холма, залита стеклопластиком. Площадь охвата, правда, очень маленькая, вот этот прелестный лужок, и все... – Прижав шлемофоны к ушам, она внимательно слушала. – Ты прости, милый, у них такие дела творятся.

Старик склонился над Василием, потом присел на корточки, жестом спирита наложив широченные ладони на биопластырь, и спросил:

– Ну, как ты?

– Он из-под капельницы сбежал, – наябедничал я. – Все склянки перебил.

– В склянках не было лекарств, – сказал врач, не двигаясь. – Обман, плацебо, лишь бы Скребутан не нервничал. Сильно чешется?

– Устал, – всхлипнул Василий.

– Не дури, – сказал старик. Он повернул ко мне голову и вдруг улыбнулся:

– Кстати, у меня есть ответ для вашего японца Иссы. И для вас самого тоже. Вы не против?

– Против – значит контра, – сказал я.

Он с чувством прочитал:

Может мелкое

породить великое.

Как Фудзи – стихи...

Врач, он же поэт. И вдобавок хороший психолог. Я состроил зверскую рожу:

– В каком смысле? Это по поводу литературного творчества? Намек на чье, собственно, творчество? Где моя шпага?! Или это у вас мания литературного величия?

Он засмеялся:

– Просто шутка. О бесполезности сравнений в описании Божественного.

Умело спрятав тревогу, он посмотрел на лежащего перед ним пациента.

– У тебя есть и другие стихи! – выгнул спину, выкрикнул Василий. "Стать богоравным, оставаясь во плоти – безумье души..." Это ведь ты написал! Оставаться во плоти, Володя, это безумье души! Хватит с меня, Володя!

– От твоей души что-нибудь зависит? – мягко спросил Владимир Гончар. Хотя бы механизм регенерации?

– Разрешите мне, – сказал я. – Врежу, как богочеловек богочеловеку. Струсил быть Богом, адъюнкт? Но ведь кто-то должен Им быть, кто-то должен это делать?

Больной затих лишь на мгновение; он произнес тусклым голосом и совсем не то, что я ожидал:

– Теперь это ваш вопрос, Максим. Зря смеетесь.

И наконец я рассердился. Я крутанулся и злобно спросил у Рэй:

– Твой Покойник, надеюсь, знает, где искать третью Букву?

Как выяснилось, она уже закончила общаться со своим Центром Управления. Лицо у нее было страшным, изменившимся, закаменевшим.

– Никогда не спрашивала, – ровно ответила она.

Василий хотел было что-то ответить; я жестом остановил его и обнял Рэй за плечи:

– С кем ты говорила, девочка?

– Стас не выдержал и приказал всё отключить. Периметр пал.

– Что стряслось?

– Зеленые галстуки берут наших в заложники, а потом бросают их на ограждение. Новая тактика.

– Вы хорошо спрятали Буквы? – спросил Василий.

– Не скажу, – рявкнул я.

– Подлецы, – простонала Рэй, уткнувшись мне в грудь. – Есть же подлецы...

– Уходим, – известил я общество, быстро оглядев всех.

Калека приподнялся – Гончар помог ему не упасть. Я посмотрел в небо и с отчаянием подумал: как же дорого обошлась святым местам попытка убедить Жилова в том, что он – Избранный! Не пора ли тебе, Жилов, собраться с духом и составить Слово – эта невысказанная мольба горела в глазах друзей... Но имею ли я право? Даже если и есть у меня пресловутая "третья буква", даже если и догадался я, что сие означает...

Поганая мысль пришла мне в голову, вытеснив все прочие, и тогда я сорвал со своей спины рюкзачок:

– Где тут включается эта чертова рация?

– Зачем? – спросила Рэй.

– В Академии работает такой Анджей Пшеховски, ты его сегодня видела...

– Его бросили на ограду, – сразу ответила она. – Одним из первых.

Очевидно, с моим лицом тоже что-то происходит, потому что Рэй берет мои щеки в ладони, накрывает мои губы пальцем и шепчет:

– Ну что ты, Максюша, что ты...

Девочка все понимает, надо же. Мне нестерпимо хочется самому пойти к ограде – не спеша, не скрываясь. И чтобы было видно, где я шел. Так написано, кажется, у Томаса Мэлори: "Видно было, где он шел". Хорошо написано, кровью, а не слюной...

– Я никуда не полечу, – объявляет Василий. – Простите меня, товарищи. Вы только не теряйте времени, до фикуса я и сам доползу.

Рэй неотрывно смотрит мне в глаза.

– Моя любовь седа, глуха, слепа и безобразна, – произносит она с непривычной скованностью. – Помнишь? Оказывается, это про тебя... вернее, про нас... – Она отводит взгляд. – В случае чего встречаемся на взморье, договорились? На том же месте.

Встав на цыпочки, она целует меня. А потом рывком снимает с меня шлем...

Вот и договорились, успеваю подумать я. Я также успеваю схватить и сжать предательские девичьи руки – Рэй вскрикивает от боли, – однако чернота накатывает стремительно, в переносице раскручивается космическая спираль, небо опрокидывается, и ангелы бережно подхватывают меня, опускают на землю, и густая субстанция, бывшая когда-то мускулистым атлетом Жиловым, растекается по аллее, и нежный голос лихорадочно объясняет происходящее:

– Ничего плохого с твоим Анджеем не сделают, вылечат и выпустят, а тебя вообще не тронут, ты же у нас без шлема, турист рафинированный, это совершенно безопасно, и нашлепку хозчасти – смотри, вот нашлепка, нету ее. А мстить – это непрофессионально и даже грех. И вообще, ты слишком ценный, чтобы тобой рисковать, пропадет ведь всё... подвиг многих людей, которых ты совсем не знаешь... ох, не знаю, простишь ли ты меня...

Бесформенный кусок биомассы впитывает в себя эти слова.

Я понимаю, что меня кладут на живот – наверное, чтобы язык не провалился или аритмия не замучила. Щекой – на свернутую валиком куртку Гончара. Я вижу, как Рэй вдвоем со стариком подхватывают Покойника, положив его руки себе на плечи; тот виснет, загребая задницей воздух, однако на ногах стоит. Они дружно ковыляют к стеклянной пирамиде, не обращая больше внимания ни на меня, ни на всё окружающее, а я успеваю еще вспомнить, что так и не объяснил этой чертовке про... про что же я ей не объяснил?.. о чем-то Рэй меня спрашивала, о чем-то сладком, вредном для здоровья, но я не ответил ей тогда... я ей не ответил...