Текст книги "Один день Весны Броневой (СИ)"

Автор книги: Александр Прибылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Он понял. Может, не то то, что она не высказала. То, что сам додумал.

– Большего не сделать… – поскреб напряженную переносицу коричневым пальцем, глянул на руку, хмыкнул, – ну жарень. Пока здесь живу, ни разу такого лета не было.

Опять посмотрел на нее. И под этим взглядом Весна прикусила многострадальную губу.

– На нас танки выйдут, – прошептала-выдохнула. – Танки… Понимаете? Вы умеете их жечь?

– А вы на что? – Веселин ласково погладил теплую сталь.

– …Нельзя только на нас надеяться. Нельзя… – взмолилась. И оборвала себя под серьезным, требовательным прищуром союзовца. Проглотила продолжение, отвернулась, машинально просквозила взглядом по далекой опушке, низине под насыпью, зацепилась за мокрую спину дружинника, углубившегося уже по грудь.

– … Я Перестройку встретил в басилейской армии. Призвали из рабочего поселка зеленым недороском, – тихо проговорил Веселин. Хмыкнул, – И ведь… успел первого своего заделать. Ни о чем кроме Красы своей не думал, разве грамоту выучил кое-как. На фронте это и спасло. Учится начал. Воевать учиться. Руковдства читал, офицерский журнал взводный давал… Хороший человек был, – вздохнул. – Не только себе читал. Всему взводу. Через то и человек из ТрудСоюза меня нашел…

Дружинник все копал и копал, зло рубил землю под собой и выбрасывал ее наружу. А ветерок легонько шевелил травинки торчащием между откатившимися комьями.

– Потом всю Смуту провоевал. Следом банды гонял сначала на Горщине, а потом… Помотался, вобщем… И всегда учился. И нынче научусь. Все научимся.

Вешка усмехнулась. Закрыла глаза.

– Такая учеба кровью выйдет… «Уставы кровью пишутся», – это мне в училище твердили. Папа тоже. «Техника безопасности жизнями оплачена», – мама говорила. Мы эти уставы не только читали, мы их практикой закрепляли… – Повернулась к внимательно слушающему Краснову. – Учения, учения. Потом понимаешь как, чувствуешь когда, знаешь где…

– Да-а… Эта учеба нам много стоить будет… – кивнул он. – Прости, дочка, другой не будет.

– Знаю, – горько улыбнулась она. И кивнула в сторону скрытого каменным домом лекпункта, – Это дочка ваша?

– Да, – со вздохом ответил Веселин. – Два сына по стране разлетелись. Младшая тоже собиралась поступать, да не успела… Ты почему сказала им с лекпункта не высовывать? У нас лекари раненых с поля собирали…

– Папа мне тоже рассказывал. Он тогда и маму встретил, на поле. Она из дома сбежала, лексестрой стала… Сейчас не так…

– Ну раз не так, – хмыкнул Веселин. – Знал я одну лекарку Броневу под Ак-Сулаем шесть лет назад.

Вешка коротко хватнула воздух.

– Похожа ты на нее…

…

– Похожа.

– Отец-то пишет? – с таимым ожиданием чего-то спросил Краснов.

Она с силой потерла лицо… Молча полезла в сумку, достала конверт со сложенными тетрадными листами. Протянула потрясенному Веселину. Чуть не пихнула в осторожно подставленные руки. Отвернулась в сторону насыпи, кривясь от сжимающего горло спазма…

На полуночи за лесом глухо бухнуло, и почти сразу где-то в районе вокзала грохнул взрыв. «Пристрелочный».

– Все…

Кончилось ожидание, кончилось время отпущенное на подготовку!

За лесом дробно забухали орудия, им дуплетом отозвались взрывы на станции. Зазвенели, заголосили тревогой горны.

– Всем в укрытие! К бою!

Листки письма вместе с тетрадью тиснулись в сумку. Вешка полезла в самоходку, мельком заметив, как сосед-доброволец торопливо, но аккуратно укладывает на бруствер куски дерна, а Краснов широкими прыжками бежит к щели командного пункта…

За лесом опять очередью застучали орудия.

Началось. Но не жданный бой. Другое.

За лесом хором гавкают пушки… двенадцать штук, две батареи. А в поселке отзываются громом. Аж броня гудит беззвучно. И кажется, что сквозь запах прокаленного солнцем железа, масла и сопревшего пота сквозит кислятиной сгоревшей взрывчатки.

Снова за лесом: ба-ба-ба-бам! И снова эхо в броне.

Вешка стискивает зубы. Перед глазами виденное: открыть замок. Раз! Кинуть маслянистую пудовую тушу снаряда в круглую нору – два! Толкнуть деревянным толкачом до нарезки – три! Сунуть цилиндр заряда – четыре! Сыто клацнуть затвором – пять! Дернуть шнур – шесть! Ба-ба-ба-бам! Опять встают над истерзанной станцией всплески и тут же теряются в грязно-рыжнм облаке дыма и пыли. Даже пожаров не различить…

На окраину снаряды не падают, размолачивают центр, пути, полуночную окраину. Но после каждого «ба-ба-бам» сердце успевает замереть на миг до взрывов.

«Ненавижу!»

За эти краткие позывы животного, чисто телесного ужаса!

За смерть, пляшущую свой отвратительный ритмичный танец!

«Ненавижу!»

Хочется орать. Чтоб услышали! Чтоб оглохли от этого крика! Навсегда оглохли! До могилы! И чтоб могилы той не осталось!

– С-суки! – скрипит не выдержав Помник. Руки его сами, без участия сознания гладят желтые бока гильз… И ее собственные ладони, мокрые, мерзнущие в горячем нутре самоходки, сами трогают маховики наводки и ручного поворота башни. Трогают и липнут. Отрываются и опять трогают. И нога сама ищет педаль спуска, мокнет внутри ботинка… – Суки! Что творят!

– Помник, смотреть и слушать! Твой лес, я туда не смотрю! – голос звучит резко, как оплеуха. Нельзя сейчас жалеть. Ни подчиненных, ни себя. Ждать. И заставлять ждать других. Ракеты! Или звука двигателей, гусениц, движения, выстрелов!..

Гулкое «бах» донеслось вдруг с полудня! И на полночи отозвалось тяжелым ударом крупного калибра.

Помник дернулся и застыл. Кажется, все застыло!

Раз, два, три, четыре, пять… десять…

За спинами, за станцией слитно пророкотали орудия. Десятка полтора орудий! За лесом на полночи, чуток на восход, вспухло темное, почти черное облако.

– Наши! – Помник сверкнул белками глаз, зубами.

Опять зарокотало на полудне.

– Точно! – радостно отозвался снизу Радек, – Тяжелый калибр!

«Слышу, слышу!» – пропело где-то в голове в ответ на новый гром из-за спины. Вешка моргнула, чувствуя, как растягиваются губы в улыбке. А когда разлепила мокрые от пота ресницы, увидела скачущий по траве красный комок огня.

– Ракета!

– Ракета! – прозвучало снаружи сквозь канонаду. Эхом пробежало по позиции. И отозвалось отрывистым стуком танковых пушек ее старой позиции, от шоссе.

«А вот теперь точно все!»

…

Началось лаем танковых пушек. По-первости редким, вразнобой, заслоняемым грохотом артобстрела. Но скоро лай этот взял верх в канонаде – свейцы перенесли огонь батарей за станцию.

Не выдержав, Вешка стянула наушники – бой сразу обрел объем, пространство, стали различимы голоса разных калибров. С полуночи накатывал отчетливо слышимый вал, ему с окраины редко отвечали пушки «двадцаток»… В какой-то миг к ним присоединились такие же орудия дальше с восхода, из-за вала наступающих. Часто, торопливо. Весна вдруг с безжалостной ясностью поняла: Плещев спешит отстреляться пока его не смело волной атаки, пока можно бить в борта. Над полем вставали все новые и новые дымы…

Кусая губу отвернулась к лесу: пушки полубата больше не стреляли, а за деревьями едва слышно подвывал мотор. Она едва успела надвинуть на голову гарнитуру ПУ, как в низину выскочила серая коробка с тускло-желтым пятном номера на башне. И не осталось в мире, кроме этого ненавистного танка, опушки и кустов перед просекой, за которыми двигалась другая, более крупная, туша…

– Бронебойный! Радек, после выстрела заводи!

Грохот ударил через наушники, отозвался звоном в броне. Самоходку привычно качнуло. Вешку обдало пороховой вонью.

«Не вижу». В прицеле медленно заклубилась пыль.

Ахнула со звонким эхом пушка Ивкова.

– Не вижу!..

Словно отвечая, рядом вывернул землю фугас, сыпанул по броне осколками и комками грунта. В прицеле прояснилось.

– Бронебойный!

Руки сами справились с наводкой.

Сыто клацнул затвор.

Нога толкнула педаль спуска.

«Не попала!»

– Бронебойный!

За мутью рывками двигался серый борт. Норовил выскочить из прицела. Невольно загоняя себя в топкую низину. И когда очередной рывок умер не начавшись, Вешка толкнула педаль спуска.

«На!»

– Радек! Назад!

Она едва успела отстраниться от прицела – самоходка почти прыгнула назад, за дом. В памяти отпечаталась картина: высверк пламени над моторным отделением среднего танка, застывший ЛПВ-17 – вспомнила таки название легкого танка – из башенного люка которого вываливается фигурка в черном…

Очередь малокалиберной пушки пробила сруб насквозь, брызнула щепой и с визгом прошла над самой башней. Ее оборвал выстрел Ёнча… Стали вдруг слышны короткие очереди пулемета с опушки, а справа из-за спины – взрывы тяжелых снарядов.

– Помник, осмотрись!

Сама прильнула к визору ПНП, пытаясь рассмотреть происходящее слева. Выглянуть из башни не решилась – пули ощутимо клевали броню, свистели над головой.

В оседающей пыли и сизом дыму нашла самоходку Ивкова – Ёнч поменял позицию, укрывшись домами. И, кажется, выход из просеки не наблюдал.

– От леса стрелки палят, – доложил очевидное Мушков. Голос его звенел возбуждением даже в ПУ.

«Не может быть, что так быстро все закончилось…»

Повернула призму ПНП чуток вправо: позиция МЗА казалась целой. Но их выстрелов она не слышала. Не было целей? Погибли?..

Видеть, слышать, знать! Вбитые учебой инстинкты командира вопили заглушая канонаду. И мешали им стучащие по башне пули– в стали после каждого попадания гудело эхо, зудом отдавалось в теле. Чесаться хотелось. Прижала ларингофоны к шее:

– Радек, еще назад! – перекричала гул и канонаду. Уцепилась в рукоять ПНП.

Самоходка опять прыгнула назад. Покатилась качаясь на неровностях. «НП справа, не раздавим».

– Командир, за гребнем. Только верхушки леса вижу! – прохрипел в ТПУ заряжающий.

– Стой!

Сорвала наушники и бросила себя наверх, за борт башни, в обилие звука.

Справа и сзади кипел, булькал выстрелами бой. Туда, в тявканье чужих пушек волотовыми молотами, раскачивая землю, долбил тяжелый калибр… Весна просквозила взглядом вокруг. Махнула рукой спрыгнувшему на землю Ивкову. Пригнувшись, так чтоб не видеть опушки, побежала к полуразваленному фугасом, трещащему молодым пламенем, дому. Нырнула к земле у основания сруба. Слева шумно лег Ёнч.

– Здорово ты его!.. – возбуждение рвалось из него на каждом выдохе. Блестело в глазах. Готовилось выплеснуться потоком слов.

– Тебе видно зенитчиков, что там у них?! – осекла его Вешка.

– Живы. Мы им целей не оставили…

Вешка вгляделась в угол лабаза – ни движения. Лишь шевелится лениво какой-то лоскут. Вот только цели еще остались – гудели моторами в лесу на разные голоса. А вот стрелки замолчали, потеряв из виду самоходки.

– Отползи, – пихнула кулаком плечо Ивкова. Протянула себя локтями вперед, к почерневшему торцу бруса, глянула вниз из завесы травы.

Замер у околицы ЛПВ. Застыли у его гусениц черные фигурки двоих танкистов.

У болотины завяз по брюхо подбитый ею танк, дымное пламя плясало над мотором. Тек дым из открытых люков развернутой пушкой на Вешку башни.

Выше и правее, почти у самой опушки, полускрытый кустами и холмиком, перекосился бронетранспортер с коротким хоботком противотанковой пушечки над десантным отделением…

Весна подалась назад, толкаясь локтями по скользкой траве. Дернулась на громкий треск – соломенная крыша полыхала над головой, разбрасывая горящие ошметки, обдавая первым жаром. Скоро к дому будет уже не подойти.

– Подожди здесь, – приказала Ивкову и метнулась на четвереньках вправо, выискивая место для наблюдения.

– Товарищ командир…

Давешний доброволец махнул рукой над бруствером, привлекая внимание. Увидев ее лицо повернутое к нему:

– Вам наблюдатель нужен.

«Нужен, да! Нужен, нельзя все время лазить наружу из самоходки.»

Она упала на локти и толкаясь ими выползла из-за сруба. Двор горбился взлобьем, за домом резко спускаясь вниз к кустам смородины и плетеному забору, отсюда с грядок видно было окраину и замолкшую опушку. Только в глубине, за зеленью, гудело.

– Вы предлагаете…

– Сигналы руками с Мировой сильно изменились? После Смуты развитие военной науки в стране прошло мимо меня.

Вешка смотрела на него, шевелила ушами, вслушиваясь в обстановку. Смотрела на умное лицо человека пронесшего через годы не господскую гордость, но достоинство служаки, которому отказали в службе…

Короткий свист со стороны леса заставил оглянуться. От деревьев отделились и россыпью, вразнобой, неожиданно падая и поднимаясь в новом месте двинулись фигурки атакующих врагов.

Навстречу им защелкали винтовочные выстрелы, выбивая особо неудачливых.

Весна отвернулась от них, глянула в ждущие глаза.

– Новое вот…

Жесты и пояснения бывший схватывал сразу, с первого раза, только кивая и дублируя увиденное и услышанное.

– Вы скорострельную пушку видели? – спросила сразу, как закончила с рукомашеством.

– Вон, на две ладони правее транспортера…

Она зашарила взглядом и не сразу, но углядела-угадала в зеленой тени что-то чужеродное. Оскалилась хищно:

– Вижу…

Когда попятилась назад, на околице коротко зарокотал пулемет, один из выставленных ею.

Енч дожидался ее уже вдали от полыхающего сруба. Танкошлем не снял, зато вывернул нащечники назад и вверх, так что чехлы наушников встали подобием обрубленных наполовину рогов. Уже успокоенно, собранно внимал звукам боя.

– Давай к машине, – махнула на его самоходку и, пригибаясь, поднялась на ноги…

Встали за моторным отделением, в густом запахе горелого газоля.

– Пехоту ополченцы должны отбить. Пулеметы бьют во фланг и прикрывают друг друга. Пока их не собьют… – прокашлялась, – пока их не собьют наш заслон удержится.

Енч поощрительно прищурился.

– Все просто… Против пулеметов у них танки и артиллерия. Против танков мы. А нас, как только высунемся расстреляют ихние противотанкисты.

Ивков стянул с головы шлем и подставил грязное лицо солнцу. Шевельнул ушами: слышу.

– Одну позицию я знаю. Вдвоем мы ее уничтожим.

– Один отвлекает, другой?..

– Да… Ты пореви мотором и подъедь к гребню, но только так чтобы сам видел только макушки деревьев. А я малым ходом отойду за дома, – она махнула в сторону поселка, – и оттуда отстреляюсь.

– Понял, – Енч улыбнулся. И подцепил, – А про артиллерию ты не сказала…

Вешка только рукой махнула.

– По машинам…

Переваливаясь в «ароматный» жар боевого отделения своей машины, отвлеченно подумала: «Хорошо знать, что делать…»

– Радек, назад! Осколочный!

Носок ботинка ткнулся в тело мехвода. Самоходка с взревом дернулась, покатилась назад. А Весна истекая потом прилипла к ПНП, до рези в глазах всматрелас в лес. Ждала вспышек. Дождалась. Смерть пронеслась в стороне, оставив лишь едва угадываемый след-трассу.

– Радек стой!

Рука толкнула ручку доворота башни. «Успею!». Нога толкнула педать спуска и тут же пнула мехвода: – Радек! – проорала в пороховой дым.

Не умолкавший мотор взревел опять, потянул назад, за взлобье. Самоходка откатилась за дом, встала под деревом, как договорились. Двигатель смолк.

– Попала, командир? – неожиданно грмоко прокричал Помник. Опять стали слышны, различимы звуки боя. Вешка потянула с головы мокрые чехлы наушников.

– Попала, – она вспомнила, как полыхнула от второго снаряда темная. ю полускрытая листвой туша бронетранспортера. Тело на миг окатило слабостью и дрожью. В голове стало горячо. Как от стакана водки. – Хорошо попала.

– Еще как, – раздалось снизу ворчание Земелова. – Плечо теперь болеть будет…

– Прости, Радек.

Через силу вздернула себя с сидения. Поднялась над броней, вслушалась.

Винтовки у опушки щелкали редко, вяло. Пулеметы молчали. Зато справа, в поселке трещало и завывало на разные голоса. Бой явно переместился в застройку. Над крышами поднимались и смазывались в высоте жирные дымные столбы. А по окраине редко, встряхивая землю, долбили тяжелые снаряды…

– Радек, за старшего. Смотрите в оба. Я на КП.

Привычно перебросила себя через борт, спрыгнула на траву двора, мельком глянув на раздавленный забор. Вспомнила, что сумка и кобура остались в машине. И махнув рукой – карман оттягивала тяжесть пистолета —, потрусила на КП, на звук мотра ивковской самоходки.

По пути вспомнила, завернула на лекпункт. Застала Ясну, торопливо бинтующую голову ополченцу. Второй, с забинтованным торсом лежал на носилках, подняв бледное даже под грязью лицо, медленно моргал в небо.

– Сколько?

Девушка оглянулась, окатила страданием из голубых глазищ.

– А?

– Раненых сколько?

– Трое… один со Славой за чугунку ушел… – девушка опять развернулась к раненому.

Защипало глаз – бровь уже не задерживала пот. Вешка смахнула его рукавом, проморгалась. Зашагала к насилующему мотор Ивкову, прежде чем явиться на КП.

Голова Ёнча в ребристом танкошлеме торчала над башней. Окликать его не пришлось, Весну от заметил сам и дал команду заглушить двигатель. Окликнул сверху:

– Получилось?

Она кивнула и подтверждающе махнула рукой.

– Давай со мной, – дернула подбородком в сторону видимого окопа. Бой на станции тревожил все больше.

– Вас Первый…

Сдобный запах материала трубки, привычный, сейчас ударил по обонянию своей неуместностью. Она вдруг поняла, что свыклась с горько-кислым смрадом пожара и порохового дыма.

– Седьмой у телефона! – доложила в микрофон, оглядывая присутствующих Краснова, зама по тылу и связиста.

– Где были, Седьмой? Почему мне приходится ждать вас во время боя? – шершавый голос в динамике сочился уверенной и спокойной желчью. От этого спокойствия стало легче.

– Исполняла обязанности командира экипажа, товарищ Первый.

Она не оправдывалась, докладывала.

– Отбили первую атаку. Уничтожили два танка и два бронетранспортера. Потери… – подняла взгляд на Веселина.

– Четверо убитых и трое раненых, – подсказал тот, блеснув потным лбом.

– Четыре убито, трое ранено, техника в порядке, – проговорила она в трубку.

– Оцените силы противника…

– Три-четыре танка, как минимум две противотанковые пушки…

– Два взвода пехоты, – подсказал Краснов.

– …Два взвода пехоты. Больше сказать не могу.

– Хорошо. Сил удержаться у вас достаточно. Но будьте внимательны к правому флангу – противник вошел в поселок, действует отдельными группами по два-три танка, иногда с пехотой. И обязательно докладывайте о любых изменениях обстановки. Исполняйте!

– Есть!

Протянула трубку связисту.

– В мое и заместителя отсутствие докладывайте Первому текущую обстановку.

– Есть тащ командир!

Но она уже смотрела на Краснова:

– Ярек не прибежал?

Тот вдохнул для ответа и замер, вслушиваясь в нарастающий воющий свист. На улице оглушающе лопнул взрыв. Зазвенело выбитое где-то стекло. Тут же засвистело опять.

– Все уже? – связист широко распахнутыми глазами с надеждой уставилися на Весну. На переносице и над верхней губой застыли бисеринки пота. После того, как осколок разорвавшейся в ветвях мины – гнутая зазубренная железка – срезал бруствер и застрял в противогазной сумке, загорелое лицо нарядника не побелело, зато приобрело землистый оттенок.

– Шиш! – Ёнч оскалился в нервном веселье. – Пристрелочные это.

Веселин зло сплюнул под ноги. Глаза связиста стали еще шире.

– Отметят попадания, совместят с ориентирами, внесут правки…

– Отставить, – Вешка опять смахнула пот со лба. Со щеки, со второй, пряча за движениями внутреннюю дрожь. Ее опять колотило, как тогда, под пулями штурмовика. – Веселин, троих отправьте вверх по улице, пусть смотрят за поселком. Подъезды лучше меня знаете… Сами остаетесь на КП. Следите за боем и отвечаете на звонки, – кивнула на аппарат. – Через посыльных сообщаете мне о бронированных целях…

Краснов кивнул:

– Да, тащ командир.

– И выделите мне одного человека, чтоб все время рядом был… И помоложе, ему бегать и ползать придется много.

– Хм. Есть. Владек, справишься?

Невысокий, жилистый ополченец из оставшихся в резерве кивнул.

– Ёнч, отгоняй машину за дома, как оговаривали.

– Есть! – сиганул из окопа, обрызгав глинистой крошкой.

– Погоди! – навалилась грудью на бруствер. Ивков встал вполоборота, прищурился. – У них две пушки ТПО! Я засекла, но по ним бить в последнюю очередь… Танки и транспортеры. Бьем их. По-очереди. Шумлю движком я, ты стреляешь, и наоборот. Два снаряда с места, не больше. Все.

Ёнч хмыкнул, кинул руку к голове.

– Есть…

– Давай, – улыбнулась она ему в спину. Стало почему-то горько где-то там, где вкус никогда не чувствуется. Отвернулась, глянула сверху на ополченцев, на хмурого Краснова.

– Ярек появится, – опоздание мальчишки тревожило все больше, – расспросите, что он видел. И гоните на медпункт к девочкам, – кто-то из бойцов хмыкнул, – пусть им помогает. Сейчас опять обстрел начнут, чтобы нам затруднить маневр, и пойдут в атаку.

– Понял, – кивнул Веселин, опережая ее движение добавил: – Все сделаем, будь уверена.

Она дернула губами и торопливо полезла наверх.

Первые мины застали ее уже за броней. Рванули дуплетом, там где перед этим шумел мотором Ивков. Потом еще раз дуплетом в стороне.

– Командир, Ярек? – вынырнуло из темноты лицо мехвода.

– Не появился еще.

Пара взрывов около КП.

Радек тихо ругнулся.

– Я приказала отправить его к лекдружинницам в помощь… Все, кажется, сейчас полезут, – челюсти свело, слова рвались сквозь зубы.

С опушки слабо, но отчетливо донеслись свистки, а сдвоенные взрывы заметались по дворам.

В короткую паузу, под воющий свист, Вешка высунулась, нашла взглядом залегшего в грядках посыльного, и опустилась на сидение. Войнерка прилипла, заколодила спину.

– Помник, бронебойный.

«Семь штук осталось».

Закрыла глаза. Прислушалась к себе сквозь шумы боя. Странное состояние – мысли проносятся метеорами по бездонному небу сознания, мелькают, гаснут… вместо них остается ясное знание. Такое же бездонное, как и небо. Слова не нужны, без них все понятно. Даже то, что будут делать швейцы. Не дураки они. Не слепые и не глухие. Они тоже знают, но не все. Например, про стоящую за лабазом ЗУ… Ударят они потому сначала с опушки, отвлекут ее самоходки, постараются выбить стволами ПТО. Потом зайдут от просеки…

В броню стукнул приклад.

– Командир!

Вынырнула из-за брони, заглянула в запрокинутое лицо, в требовательный прищур не молодых уже глаз.

– Танки с опушки! Три! И броник!

Слово родившееся в Смуту почему-то резануло слух. «Второй транспортер пойдет со стороны просеки… И наверняка еще один-два танка…»

– Покажи направление на каждый. Рукой махни, – и дождавшись требуемого, добавила: – Скажи второму экипажу, пусть начинают, я шуметь буду. Пусть ближнего бьет! Все!

И свалившись на сидение, сцапала гарниру ПУ, крикнула вниз:

– Радек, заводи!..

Ивков отстрелялся первым и, пока он газуя откатывался за гребень во дворы, Радек осторожно вывел самоходку на позицию.

От опушки по кочковатому полю, дерганно, мотаясь из стороны в сторону, неслись два танка. Третий слева замер с открытым башенным люком. Где транспортер?

Довернула ПНП.

«Вот он!». Тот двигался рывками слева, за подбитым. «Этот потом».

Отработала педалью, поворачивая башню. Уже ручкой довела до нужного угла. Поймала ритм маневров. Рукой довела упреждение. Привычно задержала дыхание и толкнула педаль спуска.

Машину качнуло, справа пронесся казенник, обдал горячим выхлопом, выплюнул гильзу.

– Бронебойный! – заорала в ПУ радостно – швеца потерявшего гусеницу развернуло на месте. В подставленный борт и вогнала второй снаряд.

– Есть! Радек!..

Самоходку дернуло назад так, что Вешку приложило лицом о прицел. Аж звезды зажглись.

– Что там, командир?!

– Два танка подбили! – выдохнула сквозь зубы. И несмотря на боль улыбнулась. Получилось.

– Радек, шумим! Помник, бронебойный!

Мотор заревел на подгазовке. «Енч, третий твой.»

– Радек, подай вперед и левее, пока я не скажу!

Прислушалась, готовясь услышать выстрелы знакомой пушки через наушники и рев мотора. С поля трижды прозвучали танковые пушки швейцев. Причем два выстрела раздались почти одновременно. «Не добили кого-то».

– Стой! – над перекатом в ПНП показались основания деревьев на опушке. «Ну же! Стреляйте!» – взмолилась к швейцевским противотанкистам. Но те молчали. Зато над подбитым ею танком заплясал, закрутился, формируя столб, дым.

Справа звонко выстрелил Ёнч. Опушка промолчала.

– Радек, тише!

Слева, со стороны первого подбитого, грохнула танковая пушка. И почти одновременно с ней хлестнул второй выстрел Ивкова.

«Назад, быстрее!»

Она вдруг ясно почувствовала, как тормозит после бешенного вращения и замирает рука швейского наводчика на колесе горизонтальной наводки.

«Ну же!!!»

Ёнч выстрелил опять. На опушке сверкнули огоньки ПТО, вспухли облачками дыма. И взревел мотор Ивковской самоходки. «Гад! Убью дурака!» Слева зашлась очередью ЗУ.

– Радек вперед!.. Стой!

Горели уже все три танка. Зато транспортер уже давил огнем один из ее пулеметов, а пехота не таясь рвалась вперед, на бросок гранаты.

Вешка вогнала бронебойный ему в борт под пляшущий огонек пулемета.

– Осколочный!..

Горбатый корпус после второго попадания плеснул огнем.

– Назад! – проорала упершись в рукоять прицела. – Радек шуми!

В этот раз сдавая назад наехали на дерево. Ствол развесистой крушины треснул-выстрелил и завалился назад, пенек проскрежетал по днищу.

– Стой!

Сорвала наушники. Тут же захлестнули звуки боя – хлопки гранат, частая дробь пулеметов и треск винтовок. Особенно густо слева. Где-то справа и сзади рвались мины.

В башню справа стукнул приклад.

– Командир!

Вешка подтянула себя вверх. Глянула в мрачное лицо посыльного.

– Вторую самоходку подбили…

Сердце земерло, пропуская удар, провалилось куда-то вниз. И опять застучало, отдаваясь в горле и висках.

– Что?..

– Подбили их…

– С экипажем что?!

– Водитель командира вытащил…

– Товарищ команди-ир! – слева из-за поваленного забора показался боец в форме. – Товарищ командир! У чугунки швейцы до домов добрались!

– На борт оба!

Уже свалившись на сидение и торопливо надевая гарнитуру, услышала стук обуви по броне. Щелкнула тангентой:

– Радек, через двор слева на улицу. Помник, готовь бронебойный! Зарядишь по команде!

Самоходка, ломая заборы и сминая кусты выскочила на единственную улицу. И почти сразу по башне часто застучали пули. «Убило?» – кольнула горькая мысль о сидящих снаружи. Но уже разворачивая башню навстречу стрельбе услышала яростный мат за броней. «Кто-то жив, догадается укрыться.»

– Стой! Помник, смотри!

Первую цель она сама углядела его раньше, чем закончила фразу – знакомый полугусеничный бронетранспортер медленно катил по околице. Пулемет его зашелся истерично-длинной очередью, засыпая самоходку горохом пуль. А за ним, на полдороге между выездом из просеки, где застыли подбитые в первой атаке машины, густо чадил убитый зенитчиками танк…

– Осколочный!

Пулемет на угловатой рубке «броника» захлебнулся вспышкой осколочно-фугасного снаряда. Почти сразу в десантном отделении что-то полыхнуло, превращая транспортер в погребальный костер. Метнулись прочь фигурки укрывавшихся за ним пехотинцев.

– Осколочный!..

«Три… Пять…Шесть…» – в какой-то момент она начала про себя считать выстрелы, вернее моменты нажатия на педаль спуска. Других мыслей не было, только желание вымести снарядами, словно метлой, добравшихся до околицы швейцев.

После седьмого по ее счету выстрела мимо с едва различимым за мотором и наушниками криком: «А-а-а-а!» – пробежали ополченцы, а от обугленных остовов вагонов их поддержали автоматные очереди.

А потом как-то сразу, вдруг, стрелять стало некуда. Только пару раз она видела серые спины пытавшихся сбежать врагов. Автоматные и винтовочные выстрелы успевали уронить их едва не раньше, чем Вешка успевала рассмотреть. Бой кончился. «Этот бой, со стороны опушки еще палят…»

– Радек, назад вдоль улицы, – горло саднило от едкой пороховой гари, – шагов пятьдесят, потом направо.

Потянула с головы опостылевшие наушники, возвращая себе слух, а вместе с ним и полноту ощущения мира. Пальцы мелко трясло. Живот вдруг свело яростным голодным позывом, а вместе с ним накатили слабость и тошнота. Рот наполнился густой слюной. Пришлось через силу, стискивая зубы, глотать.

Странно, но недавняя ясность, состояние «всепонимания», куда-то делось. Картина происходящего рассыпалась на фрагменты, и эта рассыпаность оказалась более мучительной, чем телесные неудобства. Борясь с этой мукой она всматривалась в прямоугольные линзы ПНП и шевелила ушами. И если слух давал цельное восприятие, то кусочки увиденные в оптике еще больше дробили реальность. Невыносимо захотелось высунуть голову. Пришлось бороться еще и с этим чувством…

Она едва дотерпела до того момента, когда самоходка свернула в намеченный ею двор – кирпичный первый этаж и рельеф закрыли от прямого выстрела. Ткнула ботинком в шею мехвода и полезла наверх, преодолевая предательскую дрожь в мышцах.

Земелов тут же заглушил двигатель и лязгнул люком. Высунулся из-за брони, Мошков. Гарнитуру он повесил на шею.

– Отбились, командир?.. – глаза у него темнели расширенными зрачками, которые на свету стали быстро сужаться.

Она ответила не сразу, перебросила себя через борт башни, встала на решетку двигательного отделения. Вслушалась, всмотрелась, вдохнула дымный воздух.

Бой здесь, на окраине, опять затихал. Еще щелкали винтовки свои и чужие. Но пулеметы уже смолкли. Затаились где-то вражеские противотанкисты. Зато справа, на станции гремело и стрекотало с неубывающей яростью. Тяжело бухало где-то на-полудне. А рядом с треском полыхали полуразваленная крыша дома и дощатый сарай, на коже плясало тепло близкого пожара.

– Ничего себе полыхает. Когда успело разгореться-то? – Помник помял грязный лоб.

Горело не только здесь, горело и левее, ближе к лесу. Плескалось пламя над каменным лабазом, за которым стояла зенитка. А еще, за охваченными огнем сараем и домом была позиция Ёнча.

– Помник, за мной. Радек при машине!

– Автомат возьми! – добавила уже спрыгнув на мятую траву.

– Твою… – грязную ругань от Помника она услышала впервые. И сразу к месту.

Взрыв боеукладки оторвал и приподнял лобовой лист, так что из косой щели светило бушующее внутри пламя. Башня осталась на месте – из нее, как из пароходной трубы вырывались дымные языки и искры. Горело не только там – из поврежденных баков через отверстия корпуса топливо растеклось вокруг, выжигая в серый прах траву и деревянные обломки. Бандажи колес горели с веселым треском, брызгая и стекая ослепительными огненными каплями. Едкий смрад из смеси горящего газоля, травы, взрывчатки, резины и еще чего-то, о чем думать не хотелось, забивал дыхание…

Вешка дернула рукав замершего Мошкова.

– Пошли…

Зашагала к лекпункту, зная, что заряжающий последует за ней. И правда – трава зашуршала под его ботинками почти сразу.

Странно, бой еще продолжался – гремели и стучали на разные лады выстрелы, а на нее накатывало какое-то обессиливающее опустошение. Вместе с ним четче становились боль в мышцах и битом прицелом лице. Как-то сразу, вдруг, полезли в глаза детали, уродливые образы разрушения, принесенного боем в поселок.