Текст книги "Один день Весны Броневой (СИ)"

Автор книги: Александр Прибылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Александр Прибылов
Один день Весны Броневой

Часть 1

Пааа-парапа-папара-парапа…

Музыка заполнила мир. Подхватила Вешку, закружила, понесла мимо нежно-розовых стен, мимо свечей и лиц, мимо, мимо. Небо, хорошо-то как! Уверенные, сильные и чуткие руки партнера ведут в знакомом танце под незнакомую, но такую пронзающую душу мелодию. Хочется плакать и смеяться одновременно. Но плакать и смеяться перед мелькающими лицами стыдно – витой шнур погона на правом плече обязывает. Вешка только улыбается. Всем кого видит – Девтичу, Стенке, начальнику училища, маме… Откуда здесь мама?! Она не могла!

Вешка сжимает руку партнера – остановись. Но тот продолжает танцевать, тянет ее дальше, под медное соло трубы.

– Стой, пожалуйста…

Вешке не хочется останавливаться, жалко! Но что-то неправильное творится вокруг. Она поднимает глаза на партнера и пытается заглянуть ему в лицо. Пытается. И просыпается…

Над головой в колодезном кругу открытой башни голубеет небо. Качается под Вешкой боеукладка. Стучат на стыках рельс колеса. Сигналит гудком тянущая эшелон «синичка». А за броней звучат голоса.

Вешка, еще не успев подумать, шевельнула ухом, прислушалась.

– Да, нормальный у нас командир, лучше моего прежнего… – речь прервалась тихим звяком, – Вот ты знаешь, чем хорош командир? Чем он, от нас, нешнурованных, отличается? – броня делала голос неузнаваемым, говор у обоих подчиненных был похожий, по-городскому чистый, но только старший нарядник Земелов имел манеру задавать вопросы лекторским тоном.

Вешка вздохнула, глянула на часы – стрелки отсчитывали еще ночное время —, подтянула сползшую шинель и сунула ладонь под щеку.

А мехвод меж тем, дождавшись неразборчивого ответа собеседника, продолжил:

– А тем, голубь, что нас дармоедов и портачей должен пасти и проверять. Вот не проверила бы она, как ты провод разговорного устройства кинул, что было бы?..

Ответ связиста-заряжающего она опять не расслышала. Земелов тоже заговорил тише. Вешка начала проваливаться в сон…

– А что месячные? Дурак ты, Помник…

Сон слетел, как не было. Внутренним жаром обдало щеки. Стараясь не слушать, девушка нашарила в изголовье пояс с кобурой и постучала пряжкой по окружающему ее металлу. Разговор снаружи смолк.

Вешка села. Чувствуя, как горит лицо, быстро намотала портянки, натянула ботинки и полезла наверх, в башню. Выглянула из-за брони.

Ветер обдал паровозной гарью, остудил пылающую кожу, взъерошил отросшие за месяц волосы.

– Здравия желаю, товарищ командир! – бодро приветствовал Земелов, как старший по званию. Он и связист-заряжающий Мушков по-уставному вытянулись перед самоходкой и застыли, вскинув к непокрытым головам напряженные ладони.

Вешка через силу козырнула в ответ.

– Здравствуйте. Вольно…

Глянула с высоты башни вперед, на длинную гусеницу эшелона. На чадящий далеко впереди паровозик. На поля по обе стороны железнодорожной насыпи. Прикусила губу, пересиливая себя. И обернулась к экипажу.

– Почему оба не спите? Земелов, ваша смена еще не началась.

– Не спится, товарищ командир, – старший нарядник одернул куртку. Начал тереть длинный острый нос, и так, заслоняя рот рукой, смущенно проговорил: – Простите, товарищ линком… – И прежде, чем девушка успела сообразить ответ, махнул рукой вправо от дороги, на полночь. – Там, полчаса как, самолет летел. Далеко – не разглядеть. На закат летел…

Вешка нахмурилась. Объявлять тревогу было уже поздно, да и незачем, но…

– Надо было меня разбудить сразу… Может это наш самолет. Но вы займите места. Если это разведчик был, то скоро могут прилететь…

Прилетели.

Сначала забухало впереди за горизонтом – словно кто-то начал выбивать гигантские одеяла. Визгливо, испуганно заревел паровоз. Прокатилось по вагонам тревожное разноголосое: «Воздух!» Заработал в голове состава зенитный автомат. И только тогда Вешка углядела самолеты – две жирные точки с черточками крыльев стремительно падали навстречу эшелону, будто вознамерившись таранить или напугать. К перестуку стволов зенитки присоединили свои голоса курсовые пулеметы первых танков, предусмотрительно выставленные в башенные люки.

Самолеты меж тем снизились, кажется, до уровня башен. Точки превратились в серые капли с различимыми кругами винтов. Стал слышен звон моторов.

– …Давай!.. – закричали с башни головной САУ, и тут же коротко прогрохотал единственный башенный пулемет батареи.

Вешка досадливо прикусила губу. Но прежде, чем досада успела оформиться в мысль, произошло несколько событий не оставивших места для сожаления об отсутствии своего зенитного вооружения.

За самолетами выросли вдруг клубы пыли и дыма, мгновение спустя по ушам звонко ударил сдвоенный взрыв, паровоз окутался паром, дернулся с долгим лязгом эшелон, завизжал заклиненными колесами, рванулась под линкомом Броневой самоходка. Так рванулась, что Вешка едва не кувыркнулась через борт башни. Удержалась. Но губу прокусила до крови.

Самолеты пронеслись мимо, ревя моторами. Сверкнули спинными плавниками кабин и желтыми треугольниками на длинных серо-коричневых фюзеляжах.

– Твари! – нарядник Мушков вынырнул из чрева самоходки рядом и вскинул автомат вслед самолетам. – Суки!

Оружие задергалось в руках заряжающего, сыпануло гильзами.

– Хватит! – заорала Вешка. Прокушенная губа отказалась слушаться, пропустив звук «в». – Х'атит. Не доштанете.

Самолеты действительно оказались уже далеко. Пролетели дальше над рельсами и развернулись на полночь уже черными жирными крестиками.

Эшелон встал.

Только тут линком поняла, что плачет от боли. А еще от обиды. С трудом проглотила готовое вырваться рыдание. Быстро смазала слезы рукавом.

– 'ошко ', следите за не'о'! Я к ко''ату! – перекинула себя через борт башни, спрыгнула на платформу. Глянула на открытый люк мехвода, из которого показалась голова Земелова. – 'ашину не покидать!

Насыпь оказалась слишком далеко – больно ударила в подошвы, едва не вывихнула ногу. Сзади, у следующей платформы тоже громко захрустела щебенка. Линком Бронева, не оглядываясь, потрусила вперед…

– Я к начальнику эшелона, – комбат дернул складки технического костюма под ремнем, – Старший – по порядку замещения, – уверенным движением поправил кепи с «пушкой» под звездочкой. – Машин не покидать. Будьте готовы к разгрузке… – глянул быстро на насыпь, вдоль эшелона, на платформы с самоходками. Обернулся к окружившим его командирам экипажей. Задержал взгляд на Вешке. – Все. По машинам…

– Не стоять! По машинам! – включился заместитель – линком Мячек, – Приготовиться к движению!

Есть. Есть. Есть… Ответили едва ли не хором. Потрусили, а потом побрели вдоль состава к своим платформам.

– Что с губой?!

Девушка вздрогнула, дернула ушами. Она как раз остановилась на полдороге, глядя, как из вагонов в голове состава спрыгивают и разбегаются вдоль платформ люди – танкисты и ремонтники эту ночь провели согласно инструкциям по перевозке личного состава, только самоходчиков комбат выдернул из тесного уюта теплушек.

– 'рикусила! – оглянулась на «щепоткА», как привыкли называть в училище командиров полубатарей – подразделение из трех машин один из преподавателей сравнил со щепотью. Любек Дивов получил назначение на должность, став вторым в потоке по успеваемости. После линкома Броневой, которая должности не получила. Обиды не было. – Не страшно!

Попыталась улыбнуться. Зря. Зашипела, прикрыв рот рукой.

– Ты осторожнее! – Любек, смеясь, ловко забираясь на платформу, – Этак до фронта не доедешь!

Вешка только махнула рукой: «глупая шутка». Опять посмотрела на голову состава – слабый ветер порвал пар крупными кусоками, отнес вправо, и теперь куски эти неторопливо истаивали над полем белой вервеи. А за пологой высотой поприщах в трех впереди так же неторопливо поднималось в небо еще более далекое облако дыма. Большое облако. Громадное…

Мушков помог забраться на платформу – попросту втянул за протянутую руку.

– Готовиться… Быть готовыми к разгрузке. Земелов!.. Почему без приказа?! Опять?!

Мехвод, инженерными клещами перекусывавший крепежную проволоку на транспортных петлях, поднял голову.

– Виноват, тащ командир… Готово… Все равно ж разгружаться…

Замолк увидев, как изменилось лицо начальницы.

– Земелов… Старший нарядник Земелов, три наказа вне очереди… – произнесла Вешка негромко и очень четко.

– Есть!

– Продолжайте готовить машину к разгрузке. Где зубило?

Сбивая вместе с Мушковым намотанную на петли проволоку, Вешка старалась не смотреть по сторонам – да и не получилось бы, простая вроде работа держать зубило, но требовала внимания – зато услышала перекличку соседнего экипажа с пробегающими мимо бойцами-ремонтниками.

– Эй, металлисты! Че там?!

– Паровозу котел пробили! Не потянет дальше! Разгружаться будем!

В ответ послышалась ругань. Застучала кувалда.

– Дурные, – буркнул Мушков примериваясь к очередному удару по зубилу, – так промахнуться недолго.

– Не отвлекайтесь.

– Есть, тащ командир.

Управились быстро. Успели открепить шпалу под передними катками самоходки, когда услышали перекличку:

– Комполбата к комбату!

Вешка выпрямилась, смахнула пот со лба. Глянула, как спрыгивает с платформы и бежит по насыпи Любек. Тронула распухшую губу. Вздохнула.

– Давайте быстрее.

Управились и с задней шпалой.

– Ну вы даете, – прокомментировал линком Ивков. Его самоходка стояла на одной платорме с машиной Броневой, а экипаж в этот момент как раз отрывал переднюю шпалу.

Вешка промолчала – в реплике Ивкова почудилась скрытая насмешка: «Опять успела из-за своеволия мехвода».

Рядом захрустела под ботинками щебенка.

– Командиры машин, ко мне! Не спускайтесь…

Дивов стоял на насыпи подняв к ним лицо.

– Разгружаться будем в торец состава, – он махнул рукой в сторону паровоза.

За спиной тихо буркнул что-то Земелов. Комполбата этого не услышал.

– Порядок действий знаете – командир машины снаружи контролирует и направляет, водитель – исполняет. Особое внимание при переходе с платформы на платформу… Шпалы соберите, отдайте автомобилистам – на спуск впереди для нас материала хватит, а их будут отбуксировывать и спускать отдельно. Да и аппарель им надо более пологую складывать. Действуйте.

Младшие командиры козырнули: «Есть».

Опять Вешкин экипаж успел раньше. Оттого стояла она в тени самоходки, прислонясь к крутому скосу лобового листа брони, катала в ладонях отполированные кожей деревянные рукоятки сигнальных флажков, слушала, как возится на водительском месте старший нарядник. Мимо, по насыпи, протрусила пара бойцов со шпалой. Вешка дернула левым ухом – прижала его тяжелым, воняющим пропиткой, брусом во время второй ходки. Под курткой саднило плечо, ныли руки, но ухо болело сильнее. И губа болела. Но ком в горле стоял не от этого.

Все было и раньше. Тихие разговоры за спиной, скептические или, еще хуже, снисходительные взгляды командиров, насмешливые замечания в глаза. Будучи второй девушкой-выпускницей за всю историю училища, линейный командир Бронева привыкла к ним, как к постоянному недосыпу или боли в натруженных мышцах. Даже боролась с этими бедами одинаково – трудом. «Не устанешь – не отдохнешь», – говорил отец. Когда дочь-школьница жила рядом. Когда обнимал дочь в парадной серой форме с лысым погоном военной ученицы. В последнее время только писал. Часто. До начала войны. А потом за полторы недели до ускоренного выпуска пришло только одно письмо. Как всегда, в конверте без обратного адреса. Очень короткое – всего четрые столбца четким разборчивым почерком. Другие слова. Тяжесть – ма-а-аленькая доля ответственности с папиных плеч. И затаенная родительсткая тревога… Конверт с письмом теперь лежал в командирской сумке между блокнотом и фотографией мамы, сделанной незадолго до ее последней копмандировки, а сама сумка втиснулась между бортом и боеукладкой в самоходке…

Все было раньше… До рева самолетных моторов и дыма над горизонтом. Теперь… Теперь… Теперь Вешка вдруг оказалась перед лицом чего-то огромного. Безжалостного и непонятного. Перед чем остановился даже эшелон с танками, пушками, грамотными командирами. «И грамотными экипажами», – призналась она себе. «Целый эшелон… И я. Одна. Чужая для своего экипажа».

Спазм сжал горло.

– Вот чего тянут, а? – Земелов высунулся в люк, оперся локтями о броню. – Мы тут как прыщ на… кхм.

Вешка промолчала. Даже не обернулась.

– Тащ командир…

– Да?

– Вы не тужите. Справимся… Только поглядывайте, чтоб машину не заворачивало вправо – у левой гусеницы натяжение меньше.

Вешка усмехнулась – опять мехвод проявил инициативу и указывал ей, что делать. «Ну и ладно».

– Хорошо. Погляжу.

Вырвалось. Неуставное. Семейное или дворовое. До дрожи в руках. Щекам и ушам, особенно помятому левому стало горячо… «И винить некого. Сама позволила». Втянула воздух сквозь зубы.

Подошел Мушков. Оперся рядом о надгусеничную полку, замер молчаливой статуей.

Вешка вспомнила подслушанный утром разговор. «Месячные? Самая маленькая беда».

Стоило зажмуриться, и перед внутренним взором возникло лицо войскового головы Ковалева. На последнем испытании по тактике, обычно молчаливый начальник испытательной комиссии вдруг подался вперед и задал вопрос не по предмету:

– Что такое Устав?

Военная ученица Бронева, почти выпускница, почти командир, задумалась – содержание уставов едва не вбивалось в молодые головы слушателей, но что такое Устав… говорил только преподаватель строевой на первом занятии.

– Свод правил определяющих устройство вооруженных сил, порядок отношений военнослужащих и…

– Порядок отношений военнослужащих, – четко повторил ее слова Ковалев. – Правила отношений командира и подчиненных в том числе… Для Устава не важно, что у тебя под формой. Для Устава ты и твои подчиненные… детали механизма…

Взгляд старшины, кажется, что-то искал в лице Вешки. Не нашел.

– Запомни, девочка, – Вешка не возмутилась, только глаза распахнула, – Армия это не только Устав. Это… много мужчин для, которых баба… Да, баба, это мамка, жена, дочь, сестра… Для мамки молодая ты еще, сестру можно ослушаться, а жене и дочери командовать невместно. Так-то, дочка…

Запомнила она эти слова. Крепко запомнила. Потому что правду говорил Ковалев.

Вешка медленно выдохнула. Заставила себя расслабиться.

– Радек, – Мушков вдруг шагнул мимо нее, загородив солнце в закрытых глазах. – Пошарь там мой кошель…

– О! Дело! – отозвался мехвод, – Пока время есть можно по соломке сточить.

«Пусть сестра. Они меня и так не слушают – исполняют приказы раньше, чем я их отдаю».

– Товарищ командир!

Оклик Земелова заставил открыть глаза, оглянуться. «Чего вы так на меня смотрите?»

– Не волнуйтесь. Ей-боже, все у нас получится. Ходовая у нашей саушки, как у «шестерки», один в один. А «шестерку» я, как жену знаю – не первый год за рычагами. Точно вам говорю.

Четко и размеренно выговаривая слова, мехвод, кажется, пытался ее вразумить. Словно малое дитя. И одновременно шарил пальцами в матерчатом мешочке, хрустя заложенной внутрь «восковой» бумагой.

«Дожила». Вешка поняла, что улыбается – болью напомнил о себе злосчастный прикус. Невольно тронула губу воняющими пропиткой пальцами. «Радек доволен. А ты, Мушков, чего взгляд отводишь? Думаешь, я слабину показала?»

– На, – Земелов протянул заряжающему толстую палочку прессованного курута.

– Чего ты мне огрызок суешь? Там длиннее есть. Скупишь, как свое даришь.

– На тебе длиннее.

– Ага. Э! У тебя свой кошель есть!

– Я немного! И некогда за своим лезть.

Далеко впереди коротко взревел и замолк танковый двигатель. По составу пронеслась волна окриков и ругани.

– Земелов, займите место! Мушков…

– Вешка! Бронева! – Дивов в новеньком шлемофоне вместо привычной кепи перепрыгнул просвет между вагонами. Окликнул командира третьей самоходки: – Ивков! Будьте внимательны. Порядок разгрузки вы знаете, но напоминаю: во время разгрузки в машине механик-водитель, управляет спуском командир. Заряжающий следует параллельно составу своими ногами. Вы показываете готовность, – кивнул на флажки в руках командиров, – и ждете. Потом «запуск». Опять покажете готовность. Движение начинаете по отмашке разводящего в начале состава – не прозевайте. После спуска подбираете заряжающего, разворачиваетесь направо и подъезжаете ко мне. Все ясно? Вопросы есть?

– Да.

– Нет, есть, – сунулся вперед Ивков.

Любек напрягся.

– Где свинтил шлемофон, и на какой из твоих вопросов она ответила «да»? – Ёнч кивнул на Вешку, ухмыльнулся. – Люб, мы ж не хуже тебя порядок разгрузки знаем, чего ты…

– Отставить. Младший линком Ивков, по существу задачи вам все ясно?

– Да!

– Тогда иди к своей машине и делай свое дело. И не дай боже тебе сплоховать.

– Есть!

«На тебе! Утрись!»

Любек поймал ее взгляд и, вдруг, широко совершенно по-мальчишески улыбнулся, сверкнув зубами, и подмигнул.

– Удачи, – пожелал тихо, только ей. И опять пришлось трогать прокушенную губу грязными пальцами – даже боль не смогла сдержать ответной улыбки.

– И тебе.

Кивок, стремительный разворот, прыжок с платформы на платформу… «Правильно его назначили». И вслед неуместное: – «Какой же ты стал красивый».

– Зря вы шлемофоны сдать приказали, – вернул в реальность голос Мушкова. – Комполбата вон в неуставном…

«Зря», – согласилась про себя Вешка. Глупо настояла на соблюдении предписания, когда при формировании Земелов выпросил у снабженцев ей и заряжающему шлемофоны вместо положенных, но не найденных на складе, стальных шлемов. «Зря».

– Отставить, – вздернула подбородок. – Заряжающий, займите свое место.

– Есть… Э-эх.

Помник шагнул к краю настила.

– Поговорю со снарядником, – сказала в обиженную спину, употребив неуставное сокращение звания начальника хозяйственной части. И добавила честное. – Вы были правы, ребята.

Мушков обернулся коротко, показав удивленно поднятые брови, и, уже расправив плечи, легко спрыгнул на насыпь.

– Во, ожила командир, – донеслось из люка мехвода. Вешка решительно шагнула к краю платформы и, не оборачиваясь – все внимание на фигурки в голове состава, неожиданно для себя, показала Земелову кулак.

Далеко впереди человечек отделился от плотно стоящей группки. Поднял руку с желтым, почти белым флажком. Дождался ответных сигналов и раскрутил желтый лоскут над головой.

– Запуск!

Кричали вдоль всего состава. Едва не хором. Но конец команды утонул вместе с остальными звуками мира в грубом и гневном рыке моторов. «У меня теща так ругается – весь двор глохнет», – мимолетно вспомнилась подслушанная недавно болтовня Радека. Выхлопные трубы впередистоящей самоходки выкашляли черный тяжелый дым плохо прогоревшего топлива – пришлось задержать дыхание – не прогретые двигатели сжатия, придуманные полста лет назад вальским немцем Жено, на холостом ходу чадили страшно.

Меж тем, с первой платформы четверо бойцов спустили штабной мотоцикл с коляской. Вокруг него сразу стало тесно, но не надолго. Вскоре мотоцикл с тремя седоками неуклюже запрыгал по невидимым ухабам к лесу на полуночи. А под насыпь сполз танк – Т-20 командира колонны, заворочался, уродуя темно-коричневыми ранами белизну поля почти созревшей вервеи. Замер, приняв на носатую голову-башню человека с флажками. «Первый», – посчитала зачем-то Вешка.

«Второй». Следующая «двадцатка» – колонного воспитателя – лихо слетела на поле, круто развернулась на месте, замерла – на броню прыгнули несколько фигурок – и сверкая траками понеслась вдоль насыпи в хвост эшелона.

«Третий». «Четвертый». «Пятый»… Танки скатывались с чугунки на поле, жались около машины командира колонны – один, двое – и, дождавшись третьего, звеньями ползли к опушке. Раз за разом ожидание становилось дольше – каждый следующий танк должен был проползти по платформам, перескакивая с одной на другую, большее расстояние, но разгрузка, все равно, шла быстро… «Девятый». «Десятый». «Одиннадцатый»… Последняя машина первой полуколонны. Резво запрыгали по настилам к съезду легкие Т-6 второй полуколонны. «Восемнадцать». «Девятнадцать»…

Когда после очередной отмашки желтыми флажками дернулась и покатилась вперед самоходка комбата, Вешка бросила счет, забыв на чем остановилась. Ладони вспотели… На миг показалось – опрокинется на спуске – высокая из-за увеличенной башни сушка слишком сильно накренилась… И быстро сползла на рельсы. Крутанулась на пятачке, двинулась к крутому склону насыпи. Вешка задержала выдох… Головастая машина легко сбежала на поле и остановилась шагов через тридцать. Комбат побежал не к ней – к «двадцатке» командира колонны, а тот уже отмахивал следующему экипажу. «Второй», – счет пошел заново. «Третий». Взревела, обдала вонью сгоревшего газоля машина Любека, заскребла траками по деревянному настилу, устремилась за ушедшим вперед комполбата, как верная псина за хозяином. Вешка стояла затаив дыхание – мир сузился до рыже-серой ленты платформ, спешащей по ней самоходке и фигуре человека с желтым флажком… Вот желтый лоскут взлетел вверх: «Внимание!» Линком Бронева вскинула руку в ответ. «Да! Да! Вижу! Готова!»

«Пошел!» – упало вниз желтое пятнышко.

– Пошел! – заорала Вешка в рев газующего мотора. Себе заорала. Засовывая скрученные флажки за пояс, прыгнула на соседнюю платформу, встала лицом к своей машине, поймала взгляд мехвода – глаза в глаза, подняла согнутые в локтях руки и шевельнула ладонями: «Пошел»…

Расслабилась только, когда траки спустившейся по собранному из шпал скату сушки заскребли по рельсам. Невыносимо даже для измученного ревом мотора слуха. А еще захотелось отлепить от спины и груди пропотевшую воейнерку. Остро почувствовала недостачу женского белья – единственный комплект хранился сейчас в машине снарядника колонны, в чемоданчике вместе с парадной формой. Но пришлось терпеть – надо было еще показать Земелову поворот – мехвод со своего места спуска не видел. И уже сбегая с насыпи рядом с катящейся вниз машиной, отодрала от груди мокрый кутон. Бесполезно – ткань прилипла опять, да еще складками! Вновь захотелось прикусить губу, да куда ее кусать прокушенную? Еще и на бегу, прыгая то по густым зарослям вервеи, то по комьям перепаханной танками земли. Мушков тоже скакал, по другую сторону самоходки, и то хорошо.

Добежала. Вытянулась перед головным танком колонны, пока заряжающий карабкается на броню заглушившей двигатель машины. И замерла, оценивая обстановку: старший командир – голова Щелов – напряженно следил за движением последней самоходки, рядом, из башенного люка высунулся его заряжающий, сбоку, над башней самоходки Дивова торчал сам Любек – сидел на борту и… улыбался, гад – и его заряжающий. Тоже в танковом шлеме… Решилась, кинула ладонь к виску:

– Тащ голова, линком Бронева разгрузку закончила!

Комколонны глянул коротко, кивнул.

– В машину.

Потом, посмотрев почему-то в небо поверх состава, приказал уже в сторону Дивова:

– Дуйте на опушку и маскируйтесь, похоже по нашу душу летят… Давай, дочка, быстрее.

Только сейчас Вешка услышала за отдаленным тарахтеньем танкового двигателя зудящий, волнами накатывающий гул. Его забило ревом запущенного мотора дивовской самоходки. Вешку второй раз за день обдало вонючим выхлопом, но на этот раз задержать дыхание она не смогла. Хватанула на бегу, на вдохе, широко раскрытым ртом, и захлебываясь кашлем до слез, почти ничего не видя, полезла на броню. За куртку схватили и потянули вверх:

– Давай, командир, – голос Мушкова над ухом.

Сквозь слезы она разглядела поручень, уже сама подтянулась и перекинула себя через борт башни, больно ударившись грудью. Вдохнула, чтобы отдать команду и опять закашлялась.

– Радек, заводи и к лесу, нас щас бомбить будут! – заорал заряжающий.

«Помник, молодец, спасибо тебе».

Наушники с ПУ на месте. «Мать-командирша» одним движением сцапала их, зато потеряла время, вставляя каждое ухо в матерчатый чехол. «Надо было сразу их надеть, еще на платформе», – пришло запоздалое. Земелов, меж тем, успел запустить двигатель, заглушив его грохотом вой авиамоторов. На миг показалось – нет никаких самолетов. «Да, и разгрузка в поле мне приснилась», – мысленно оскалилась на саму себя Вешка. Нажала контакт переговорного устройства:

– Радек, двигайся в лес по готовности! Как окажемся под деревьями – стой! – сама порадовалась деловитости и спокойствию приказа, и едва не сверзлась с сидения – самоходка, взрыкнув, дернулась и понеслась вперед к невидимой за броней опушке.

Привычно ухватившись за борт башенной брони, Вешка подтянулась и высунула голову наружу – так ориентироваться было проще. «Пока не стреляют», – напомнила себе.

Самоходка Дивова неслась чуть впереди шагах в тридцати, заметно забирая влево – над башней торчала голова Любека в танкошлеме. «Надо было оставить шлемофоны, дура».

Сзади все еще стояла командирская «двадцатка» – голова сидел на краю командирской башенки, спустив ноги в люк, наблюдал, как ведет по последней платформе свою машину Ивков. «Успеют».

Стала искать глазами самолеты. Нашла не сразу, те заходили почему-то с восхода. Несколько длинных черт. «Как рябь на воде рисуют», – подумала и нырнула за броню – сушка вломилась в лес, ломая колючие заросли межника и тонкие белые стволы молодой берестяны. На голову посыпались листья-сердечки и хвоя. Небо заслонили пушистые сосновые лапы.

– Стой! Радек, стой!

Чуть не врезалась лицом в прицел – Земелов резко остановил самоходку и заглушил двигатель. Мир затопило гулом бомбардировщиков. Еще трещали и шуршали распрямляясь ветви, тарахтели на поле отставшие машины. Этакими островками в назойливом саднящем вое. Аж зубы заныли.

Вешка опять высунулась над краем башни. Оглядываясь вспомнила голос преподавателя: «Танку страшно только прямое попадание. И добиться такого попадания сложно даже по открыто стоящим целям. Очень большой разброс. А попасть в замаскированный танк или танк стоящий под деревьями вообще почти невозможно…»

– Близко встали, – громко, едва не в ухо, проговорил заряжающий. Вешка едва не шикнула на него, тише мол – подспудно желание остаться невидимым связалось и с необходимостью тишины. Глянула влево – в четырех шагах, за толстым стволом сосны застыла «двадцатка» первой полуколонны. Люк на командирской башенке был открыт, из него торчала голова в танкошлеме. Пялилась на самоходчиков сверху вниз, светила зубами ухмылки.

Вешка демонстративно отвернулась: «Знакомая физиономия, фамилию не помню, кто-то из второго звена». Опять попыталась углядеть самолеты.

«Чтобы определить положение самолета на слух, нужен навык вырабатываемый опытом и знанием каждого типа самолетов – у них не только различное звучание, но и разные скорости уже сравнимые со скоростью звука…» – опять вспомнилось слышанное.

На чугунке вдруг часто застучала зенитная спарка. Только тогда Вешка увидела в просвете ветвей над головой темный ширококрылый двухмоторный самолет. И почти одновременно в уши вонзился, заставляя вжать голову в плечи, спрятаться за броней, визг падающих бомб. Это еще не был страх – Вешка не успела испугаться. Страх пришел, когда одновременно с оглушающим громом вздрогнула самоходка, и, кажется, земля под ней – животный, древний, темный, заставляющий замереть сердце. Взрывы ударили шагах в ста, дюжина штук, один за другим…

– …ки драные, – вернулся вдруг слух. Рядом белели круглые глаза Мушкова. «Ему тоже страшно. Он ругается потому, что боится…»

Узкие зрачки заряжающего встретились с ее взглядом. И Вешка вдруг поняла – он увидел в ней то же, что и она в нем. Сердце опять замерло. От стыда.

– Страшно только прямое попадание! – голос едва слушался на первом слове, но к концу фразы набрал силу. – Танку страшно только прямое попадание!

И дрожащими пальцами нашла контакт ПУ:

– Радек! Страшно только прямое попадание!

– Знаю, командир, – неожиданно четко ответил измененный проводами голос мехвода, – Бомбленный…

Ужас сбежал под натиском стыда, а стыд смыло спокойным голосом Земелова. Осталась кристально чистое, яркое до боли ощущение перенапряженного тела, холодного липкого пота, звенящего гула самолетов над головой… Вешка поймала себя на том, что бездумно и счастливо улыбается глядя на свою трясущуюся руку.

– Зенитка молчит…

– Что? – она нехотя оторвала взгляд от ладони.

– Зенитку накрыли, – связки едва слушались Помника.

– …

Вой падающих бомб вонзился в неоформленную еще мысль. Убил ее. Вместо нее родилась иная: «Другой звук! Другой! В нас! Господи! Мама!»

Вешка едва успела зажмуриться, как мир вздрогнул, шатнулся… и еще раз… и еще… Устоял. А потом наполнился шорохом листьев, скрипом ломающегося ствола, стуком мусора о броню, радостным ревом самолетных двигателей избавившихся от груза… «Господи, они ведь улетают. Да?»

– Хорошо, что попить не успел! – проорал снизу Радек. – Уссался бы!

Рядом прыснул, захихикал, и тут же сорвался в хохот Помник.

Вешка тоже засмеялась, совершенно по-бабьи, мелко и дробно. А потом вдруг икнула. И икала, мучительно сотрясаясь всем телом, плача и смеясь, пока в зубы не сунули горлышко фляги…

Вдоль теплушек бредет человек в черной железнодорожной робе. Медленно. Шатаясь. Почти дошел до последнего вагона и… мешковато сел, почти упал на насыпь, подвернув под себя ногу…

– А не попали ж ни разу! – пробасил за спиной давешний улыбчивый сосед-танкист. Тоже выбрался на опушку – сейчас из леса, словно, грибники, перекликаясь выбираются командиры машин. – В эшелон не попали ни разу, говорю, – весело повторил танкист.

«Груздёв», – вдруг вспомнила Вешка его фамилию. Не оборачиваясь согласно махнула ушами, слышу, мол. Не до разговоров – своих найти надо.

Машину Ивкова увидела почти сразу – сушка уткнулась в сломанную сосну шагах в ста слева, порвав гусеницу. Экипаж в полном составе копошился вокруг поврежденной машины. «Опять отличились», – шевельнулось злорадное и пропало – после пережитого сил осталось чуть, хотелось упасть в густые заросли помятого гусеницами межника, закрыть глаза и забыться, спрятаться от всех и вся. «Соберись. Соберись! Нельзя расслабляться!»

Посмотрела вправо, увидела, как машет кому-то рукой и срывается в бег, придерживая кобуру, Груздёв. Вдоль всего леса люди высматривают друг друга, собираются тройками-звеньями, и уже кое-где от этих троек отделяются и торопятся к своим начальникам командиры звеньев. Вон и комбат виден, а около него двое из первого полубата. «Где же Любек? Он въехал в лес справа шагах тридцати-сорока. Что такое?»

Именно там, шагах в сорока, Груздёв что-то обсуждал с другим танкистом, а третий только показался из леса и опять скрылся в зарослях. Туда же нырнул и второй, а «грибной» сосед оглянулся на Вешку. Без следа улыбки.

– Эй, самоходчица! Сюда давай!

Ноги сами понесли ее на зов. Даже мыслей еще не появилось. Только в груди что-то сжалось…

– Что?!

– Там ваших разбомбило…